Глава 22

— Ну? — требовательно спросил Филипп.

— Что «ну»? — Маргарет медлила, не желая давать ему исчерпывающее объяснение на тот случай, если он еще не понял всего, что она натворила.

— Предположим, мы начнем вот с этого. — Филипп вытащил из кармана своего серого пальто сложенный пожелтевший лист бумаги.

Маргарет недоверчиво смотрела на лист. Как попало ему в руки брачное Свидетельство ее матери? Ведь оно лежало у нее в ридикюле и… Она рассыпала его содержимое в кабинете и, очевидно, подобрала не все,

Отчаяние душило ее, нижняя губа у нее задрожала, несмотря на все старания овладеть собой. Она так устала, и у нее так болит голова… И Маргарет поступила так, как почти никогда не поступала, — расплакалась.

— Маргарет! — Испуганный голос Филиппа наполнил всю комнату. — Не плачьте!

Приказание его звучало резко, но рука, обнимающая ее, была необычайно нежной. Он привлек ее к своей широкой груди, она спрятала лицо в накрахмаленных складках его шейного платка и заплакала еще громче.

— Маргарет! — Голос его звучал сдавленно, словно ему было трудно дышать.

Подняв голову, она посмотрела на него. Вид у него был страдальческий. «Из-за того ли, что я плачу, или из-за скандала, в который я его впутала?» — подумала Маргарет.

Огромным усилием воли она сдержала слезы и отодвинулась от него, надеясь, что сумеет привести свои мысли в порядок и все ему объяснить.

— Это брачное свидетельство моей матери. — Маргарет кивком указала на документ у него в руке. — Я храню его потому, что это было важно для нее. Скорее всего она видела в нем доказательство того, что не сделала ничего безнравственного.

— Я слышал самые разные определения брака, но никогда не слышал, чтобы брак называли безнравственным.

— Да, верно, но дело в том, что тут есть некоторая путаница. Более десяти лет моя мать полагала, что она — законно обвенчанная жена. Потом в один прекрасный день мой отец вернулся домой и сказал, что в действительности они не венчаны. Что священник, который, по ее убеждению, венчал их, был всего-навсего его университетский товарищ, который изображал из себя священника ради шутки. Он сообщил моей матери, что теперь он унаследовал баронский титул и собирается жениться на девушке своего круга, и нам с мамой пришлось уйти…

— И? — Поскольку Маргарет замолчала, погрузившись в горестные воспоминания, Филипп поторопил ее.

— Мы и ушли, но у нас почти не было денег, так что ушли мы не дальше трущобы в Бате.

Глядя на то и дело меняющееся выражение ее лица, Филипп ощутил, как в нем разгорается негодование против жестокости Мейнуаринга. Как может мужчина отвергнуть свою любовницу, родившую ему ребенка, не обеспечив ни ее, ни этого ребенка?

— Там-то нас и разыскал родственник матушки, Джордж. — Ее губы изогнулись в нежной улыбке. — Наверное, Джордж показался вам глупым стариком, но для меня он навсегда останется воплощением рыцаря в сверкающих доспехах. Он увез нас во Францию, и хотя жили мы бедно, но у нас всегда была еда и крыша над головой.

— Что же дальше?

— Через несколько лет после этого мама умерла. Она никогда не была особенно сильной, а откровение моего отца словно убило в ней что-то жизненно важное. Она просто медленно угасла. — Маргарет глубоко вздохнула. — После того как мы ее похоронили, Джордж продолжал время от времени зарабатывать на жизнь карточной игрой, а я вела хозяйство,

— Значит, вы из мести связались с мисс Мейнуаринг? — Филипп с легкостью разобрался в причинах ее поведения, потому что на ее месте он поступил бы точно так же. Попытался бы отомстить за свою мать.

Да. — Маргарет потупилась, охваченная стыдом. — Именно поэтому я с самого начала стала поощрять наше знакомство, но потом все так запуталось. Мисс Мейнуаринг., . — Оказалась нестоящим противником? Маргарет кивнула.

— Но не только это. Она ведь не сделала мне ничего плохого. А я хотела использовать ее, чтобы доставить неприятности нашему отцу. Когда я узнала Друзиллу получше, я просто не смогла сделать этого, но к тому времени дело зашло слишком далеко.

— Дэниеле… — пробормотал Филипп и пожалел, что не вызвал его на дуэль, когда была такая возможность.

— Да, но я узнала только сегодня, что все гораздо запутаннее, чем я полагала, — сказала Маргарет. — Когда я решила, что не могу довести до конца это дело и подтолкнуть Друзиллу к замужеству с Дэниелсом, я пошла в церковь, упомянутую в мамином брачном свидетельстве, чтобы выяснить, нельзя ли что-то разузнать о человеке, притворившемся священником. Но оказалось, что он на самом деле священник и обвенчал их по-настоящему, и свидетельство это настоящее, — одним духом выпалила она.

— Что?!

— Мало этого — через три дня после того, как Мейнуаринг сказал маме, что она на самом деле не жена ему, в церкви, где они венчались, случился пожар и все записи сгорели.

— Мейнуаринг заметал следы. — Филипп мгновенно сделал вывод, для которого Маргарет потребовались многочасовые размышления.

— Пожалуй. Но чего он не знал — так это того, что священник не только вел дневник, в котором записывал каждое рождение, смерть, крестины и проповеди, которые он там читал, но что церковь сохраняет копии всех записей в кафедральном соборе.

— Я тоже этого не знал, но в этом есть смысл, — сказал Филипп, все еще погруженный в выводы, следующие из ее открытия. — Но почему Мейнуаринг отверг свою законную Жену и законную дочь?

— Вероятно, потому, что Хендрикс был распорядителем личного завещания своего покойного друга и родственника и имел право либо передать состояние Мейнуарингу, либо нет по собственному усмотрению. Судя по словам Хендрикса, он тогда сказал Мейнуарингу, что тот должен жениться на теперешней леди Мейнуаринг. Хендрикс надеялся, что брак вынудит его остепениться. Я могу только предположить, — продолжала Маргарет, — что Мейнуаринг боялся сказать Хен-дриксу о том, что он уже женат, из страха потерять деньги.

— Когда умерла ваша матушка?

— Через пять лет после того, как Мейнуаринг женился на состоятельной наследнице.

— Боже правый! — Филипп устремил взгляд на дверь, за которой исчезла Друзилла. — Ведь это означает, что мисс Мейнуаринг и ее брат — ублюдки! От этого слова Маргарет вздрогнула.

— Единственный ублюдок, насколько мне известно, — это наш общий отец, и тем не менее он считается порядочным человеком.

— Это кончится, как только правда выйдет на свет.

— Нет! — Сила ее протеста удивила и Филиппа, и саму Маргарет. — Мне очень хочется рассказать всем и каждому, что моя мать действительно была его женой, что Мейнуаринг — беспринципный негодяй, но неужели вы не видите — если я сделаю это, и Друзилла, и ее брат, и ее мать окажутся выброшенными из всякого общества. Эта скандальная история будет идти за ними по пятам, куда бы они ни уехали.

Протянув руку, Филипп привлек ее к себе, охваченный такой любовью, что ему было трудно дышать. Он не знал, кто еще, кроме нее, был бы способен отказаться от такой всецело заслуженной мести ради детей, занявших ее место. Маргарет — самая немыслимая женщина из всех, кого он знает, и она принадлежит ему. Целиком.

Маргарет заморгала, не зная, почему он так крепко держит ее, но спрашивать ей не хотелось — а вдруг он ее отпустит?

— Мало того, если Хендрикс узнает, что он оказался невольной причиной смерти моей матери, в довершение к тому, что я не его дочь…

— Да, Хендрикс. — Филипп вздрогнул — он вспомнил, как использовал Хендрикса, и чувство вины пронзило его острой болью.

— Пожалуй, он больше не станет помогать вам с вашим законопроектом, — сказала Маргарет.

Положив ее голову себе под подбородок, Филипп уютно пристроил щеку на ее макушке, испытывая наслаждение от запаха цветов, казавшегося ее неотъемлемой частью.

— Я сильно сомневаюсь, что помощь Хендрикса как-то повлияет на судьбу моего законопроекта. — Филипп наконец решился посмотреть в глаза истине, которую до сих пор старался не замечать. — Слишком много пэров не желают видеть дальше своих бумажников.

— Как жаль, — сказала Маргарет; ей действительно было жаль. Так или иначе, но дело Филиппа стало важным и для нее.

— И мне жаль. Хорошо хотя бы, что ваша идея с мануфактурой поможет облегчить страдания людей. Но все-таки мне кажется несправедливым отпустить Мейнуаринга после его позорного поступка.

В дверь коротко постучали, а мгновение спустя она отворилась, и показался Люсьен.

— Вы здесь? — Он укоризненно уставился на Филиппа. — Последние десять минут я пытался остановить слезы мисс Мейнуаринг, и только чувство ответственности за нашу с вами долголетнюю дружбу удерживало меня от того, чтобы не придушить эту девицу. Я питаю отвращение к лейкам!

— Мы идем, — сказал Филипп, постаравшись скрыть раздражение, вызванное тем, что их прервали. «Хотя, пожалуй, оно и к лучшему», — подумал он. Жалкий постоялый двор — вряд ли подходящее место, чтобы выразить Маргарет, как он сожалеет о своем поведении, сказать ей, что он любит ее и просит дать ему возможность начать все сначала. Он вышел с Маргарет из трактира, глядя на ее бледное лицо. Он скажет ей это потом. После того, как они отвезут домой Друзиллу. Он убедит ее, что его неджентльменское нападение в карете было мгновенным заблуждением и что он никогда больше не сделает чего-либо столь же неприглядного. И будет очень следить за собой, чтобы этого не произошло.

Маргарет позволила Филиппу помочь ей усесться в ее наемный экипаж рядом с Друзиллой и подождала, пока он переговорит о чем-то с Люсьеном, Наконец Люсьен сел в коляску Филиппа и уехал. Филипп посмотрел ему вслед и сел рядом с возницей. Маргарет подавила сожаление, видя, что он не собирается ехать внутри. Он, конечно, не виноват. Наверное, и она, и Друзилла в настоящий момент вызывают у него отвращение.

«Хотя, — подумала она, — он не очень-то, судя по всему, взволнован моим откровенным рассказом о своей семье. Даже сообщение о том, что я — законная дочь Мейнуаринга, не вызвало у него изумления, чего можно было ожидать». «Почему это?» — удивлялась Маргарет. Казалось бы, богатый, могущественный граф должен быть крайне обрадован, узнав, что его жена — ему ровня по положению в обществе, что она имеет право носить фамилию своего отца. Но насколько она могла припомнить, единственное чувство, проявленное им, было негодование на двуличность Мейнуаринга. Может быть, для него не имеет значения, законная или незаконная она дочь, потому что для него она вообще не имеет значения? Возможно, она ему уже надоела и он намеревается услать ее в одно из своих отдаленных поместий, как только закончится этот сезон? Не поэтому ли он не приближался к ее спальне всю неделю? Мысль эта действовала угнетающе, но как ни старалась Маргарет прогнать свою тревогу, ей это не удавалось.

— Папа будет так огорчен. — Друзилла уже давно перестала плакать, и теперь, когда экипаж добрался до Лондона, она уже могла разговаривать.

— Папа был бы еще больше огорчен, если бы побег вам удался, — сказала Маргарет. Друзилла шмыгнула носом.

— Никогда я так не обманывалась в людях! Представить себе, что мистер Дэниеле обошелся со мной таким образом!

Маргарет хотела было поинтересоваться, против чего именно так возражает Друзилла, но тут же передумала.

— Но ведь мистер Дэниеле обманул и вас, кузина Маргарет, не правда ли?

— Да, — солгала Маргарет, поскольку сказать только половину правды не представлялось возможным.

— А вы гораздо старше меня, — заметила Друзилла бесхитростно. — Так что вряд ли стоит удивляться, что я увлеклась.

— Вряд ли, — быстро согласилась Маргарет, пропустив мимо ушей пренебрежительное замечание насчет своего возраста. В настоящий момент каждый прожитый ею год давал о себе знать.

Друзилла молчала до тех пор, пока карета не остановилась перед городским домом Мейнуаринга.

— Приехали, — сообщил Филипп, в чем не было ни малейшей необходимости. Он открыл дверцу и спустил подножку.

Друзилла вышла из экипажа, всем своим видом выражая нежелание входить в дом.

— Кузина Маргарет, вы не могли бы войти вместе со мной? Только на минуточку.

— Да, мы войдем с вами.

Поспешное согласие Филиппа удивило Маргарет.

Она внимательно всмотрелась в его лицо, ища объяснений, но в темноте рассмотреть что-либо было невозможно. Вероятно, чувство долга заставило его передать Друзиллу прямо в руки родителей, поскольку подстрекательницей, подтолкнувшей Друзиллу к ее безумному поступку, была его жена.

Маргарет приняла предложенную Филиппом руку и поднялась по ступенькам особняка Мейнуарингов с такой же неохотой, как и Друзилла. Ей не хотелось видеть Мейнуаринга. Он оказался еще большим мерзавцем, чем она всегда полагала, и ей будет трудно держать язык за зубами в его присутствии.

Филипп резко постучал молоточком с бараньей головой на конце, и дверь тут же отворилась.

— Мисс Друзилла! — Возглас этот принадлежал человеку средних лет, который, как решила Маргарет, был дворецким.

— Друзилла, моя дорогая! — В коридор выбежала леди Мейнуаринг; она разрывалась между желанием заключить дочь в объятия и необходимостью сохранять достойное поведение перед слугами.

— Пожалуйста, простите нас, что мы привезли Друзиллу домой так поздно. — Маргарет постаралась помочь леди Мей-нуаринг. — Мы намеревались вернуться гораздо раньше, но я упала и ушибла голову, а ваша дочь и слышать не желала о том, чтобы уехать, пока мне не полегчает, — сказала Маргарет.

— Боже мой! — Глаза леди Мейнуаринг широко раскрылись при виде багрового синяка на виске Маргарет. Она мельком глянула на Друзиллу, желая убедиться, что та цела и невредима, и слегка успокоилась.

— Кто там? — Из комнаты, расположенной дальше по коридору, показался Мейнуаринг. На его полном лице появилась улыбка, когда он увидел дочь.

— Чедвик с супругой привезли Друзиллу, которая была у них с визитом, — поторопилась заполнить молчание леди Мейнуаринг, прежде чем ее муж успел сказать что-то такое, что не годилось для ушей слуг.

— И нам хотелось бы лично принести свои извинения за то, что мы так задержались, Мейнуаринг. — Филипп произнес это таким тоном, что Маргарет вздрогнула от дурных предчувствий.

Она встревоженно взглянула на мужа. Единственным признаком жизни на его лице был блеск темных глаз.

Маргарет беспокойно огляделась, не понимая, что собирается делать Филипп.

— Конечно, милорд, — сказал Мейнуаринг. — Пройдите в мой кабинет. Ваша супруга может выпить чаю с леди Мейнуаринг, пока мы беседуем.

— Она пойдет со мной. — Голос Филиппа не оставлял места для возражений.

— Как хотите. — И Мейнуаринг провел их в кабинет.

Закрыв дверь перед любопытным лицом леди Мейнуаринг, барон сказал:

— Я должен поблагодарить вас за то, что вы привезли домой мою дочь, Чедвик, хотя… — в голосе его послышалась брюзгливая нотка, столь памятная Маргарет с детства, — мы бы меньше беспокоились, если бы вы сразу сообщили нам, где она…

— Где она была? Убегала в Шотландию с Дэниелсом, — сказал Филипп, — а я был слишком занят, пытаясь выследить ее и вернуть домой, чтобы беспокоиться о ваших чувствах.

— Убегала?.. — И Мейнуаринг повернулся к двери.

— С ней все в порядке. Мы нагнали их, когда они остановились сменить лошадей, — сказал Филипп. — Я не об этом хотел говорить с вами.

Мейнуаринг рухнул в кресло, словно его сбили с ног.

— Убежать из дома! Как могла она совершить такой непристойный поступок?

— Я этого не знаю и не хочу знать, — сказал Филипп. — Чего я хочу — так это другого объяснения.

И он вынул из кармана сюртука сложенный лист бумаги.

Маргарет невольно пробормотала что-то протестующее, но Филипп только покачал головой в ее сторону и протянул листок Мейнуарингу.

«Зачем? — в отчаянии подумала Маргарет. — Зачем он так поступает с Друзиллой и Эндрю?»

И тут, словно желая успокоить, он обнял ее за плечи и тихонько подтолкнул к дивану.

— Где вы это взяли? — хрипло спросил Мейнуаринг. — Это явно проделки какой-то вертихвостки!

Маргарет невольно раскрыла рот, чтобы защитить свою мать, но Филипп предостерегающе нахмурился.

— Разыскивая на континенте дочь Хендрикса, я уклонился в сторону в результате сообщения о некоей англичанке по фамилии Эбни и ее светловолосой дочери, — сказал Филипп.

При этих словах вся краска сбежала с лица Мейнуаринга.

— Я обнаружил этот документ в одном монастыре, где нашла приют миссис Эбни. Мне показалось это весьма интересным.

— Это подделка! — угрожающе проговорил Мейнуаринг. — Мэри Эбни была моей содержанкой, и ей не понравилось, что ей дали conge. Ей хотелось большего, чем приличная сумма которую я ей выдал.

Маргарет смотрела на Мейнуаринга сквозь слепящую ярость его фигура, казалось, плавала в красноватом тумане. Ей хотелось схватить кочергу, стоящую у камина, и ударить его по толстому, самодовольному лицу. У ее бедняжки-матери было три фунта, шесть шиллингов и два пенса, когда он выгнал ее из дома.

К счастью, Филипп взял из пухлых пальцев Мейнуаринга свидетельство. Этот лист бумаги давал ее матери право на уважение, и поэтому он всегда будет драгоценен для Маргарет.

— Должен признаться, и моей первой мыслью было, что это подделка. Но недавно я оказался рядом с церковью, где было выдано это свидетельство, и из любопытства зашел туда, чтобы повидаться с настоятелем. И знаете, Мейнуаринг, что я узнал?

Мейнуаринг высунул розовый язык и облизнул толстые губы.

— Представить себе не могу. Равно как и то, почему вас так интересует моя семья, — добавил он с внезапной бравадой.

Маргарет затаила дыхание, полагая, что сейчас Филипп сообщит, кто она такая.

— Потому что вы состоите в родстве с моей женой через Хевдрикса, о чем вы не замедлили сообщить ей при первой же встрече, — ответил Филипп.

Маргарет опустила глаза на свои стиснутые руки, чтобы скрыть свое замешательство. Очевидно, Филипп намерен сохранить в тайне от Мейнуаринга, кто она такая. Но что это даст, если тайна о двоеженстве Мейнуаринга откроется? Все равно это станет крушением для второй семьи барона. И Хен-дрикс все равно будет мучиться от угрызений совести, зная, что он замешан в этом деле. Но в одном она была уверена — карьера Филиппа отточила его ум и сделала его способным к нестандартным решениям, чего у Маргарет не было.

— Брачное свидетельство настоящее, и это неопровержимо, — продолжал Филипп безжалостно. — Прежде чем сжечь записи в церкви Святой Агнессы, вам, Мейнуаринг, следовало бы узнать, как их сохраняет церковь. Копии всех записей хранятся в кафедральном соборе.

— Вам этого не понять! — сдался Мейнуаринг. — У меня не было выбора. Хендрикс сказал, что я должен жениться на мисс Уилкокс, и он был прав. Она гораздо больше годилась мне в жены, чем Мэри Эбни — дочь торговца.

— Она была вашей женой! — Эти слова вырвались из самых глубин негодующей души Маргарет.

— Она была обыкновенной буржуазкой! — попытался оправдаться Мейнуаринг. — И потом, у нее даже не было сына.

Маргарет закрыла глаза, пытаясь сдержать возмущение; в голове застучало, и от боли она почти теряла сознание.

— Мэри воспользовалась своей красотой, чтобы заставить меня сделать ей предложение. Я не виноват! — Мейнуаринг воззвал к Филиппу: — Вы светский человек, милорд. Вы знаете, какими иногда бывают женщины.

— Речь не о том, какими бывают женщины, — сказал Филипп, — а о том, какими бывают мужчины. Вы двоеженец. И ваша дочь, и ваш сын — незаконнорожденные.

— Эндрю — мой наследник, — прошептал Мейнуаринг.

— Если все это обнаружится, наследником ему не быть. — Филипп воткнул свой кинжал поглубже. — Интересно, какой дальний родственник станет вашим наследником?

— Чедвик, ради Бога, пожалейте моих детей! Они ни в чем не виноваты!

— Как и ваша дочь! Ваша законная дочь. — Филипп безжалостно затягивал петлю. — Она не походила на Друзиллу. Это была всего лишь вульгарная буржуазка. Вечно объяснявшая мужчине, что ему делать. Вечно осведомленная о том, о чем ей не следовало знать.

Маргарет проверила, не причинили ли ей боли обидные слова Мейнуаринга, и убедилась, что нет. «Мне действительно все равно, что он обо мне думает», — не без удивления поняла она. Предательство Мейнуаринга убило ее мать, но Маргарет Расцвела под добрым и небрежным присмотром Джорджа. Она воспользовалась преимуществом, предоставленным ей необычной свободой, и поглощала всевозможные знания, обычно недоступные женщине. И по правде говоря, она стала тем чем стала, потому что Мейнуаринг отказался от нее.

— Прошу вас, миледи, — обратился к ней Мейнуаринг, — скажите Чедвику, что он не может покарать невинных. Жалобный голос Мейнуаринга наполнил Маргарет глубочайшим отвращением. Ей хотелось уйти отсюда, хотелось никогда больше его не видеть. Она посмотрела на Филиппа не зная, что он намерен делать.

— Вам не кажется, что мы должны раскрыть его злодейство порядочному обществу? — спросил Филипп.

— Я не хочу причинять страдания Друзилле, — ответила Маргарет.

— А она будет страдать, — поспешно заметил Мейнуаринг.

— А как же ваша законная дочь? — спросил Филипп.

— Но она умерла! Должно быть так, ведь прошло столько лет!

— Отнюдь. Я без труда отыскал ее на континенте. Она живет, как вы можете себе представить, в весьма стесненных обстоятельствах.

Маленькие глазки Мейнуаринга обежали комнату, словно он опасался обнаружить своего старшего дитятю, прячущегося где-то за мебелью.

— Она не может приехать сюда!

— В настоящий момент она не знает, что ее мать была вашей законной женой, — сказал Филипп.

— Вы не можете ей сказать, — проговорил Мейнуаринг. — Какая разница для такой, как она, как именно она появилась на свет?

— Разница в этом мире заключается в деньгах, — заметил Филипп. — В качестве вашей дочери она имеет право на одну треть вашего состояния.

— Одну треть! — изумился Мейнуаринг. — Но… Маргарет с отвращением затрясла головой. Ей ничего не хотелось брать у Мейнуаринга. Ни его имени, ни, уж конечно, денег.

Но Филипп не обратил внимания на это непроизвольное выражение ее нежелания.

— Такова цена моего молчания — вы компенсируете вред, причиненный вашему единственному законному ребенку. Завтра к вам зайдет мой поверенный, чтобы просмотреть ваши активы и оценить вашу собственность.

— Но… что же я скажу жене? — прошептал Мейнуаринг.

— Попробуйте сказать правду! — отрезал Филипп. — Для нее, несомненно, это окажется ценной новостью. Пойдемте, дорогая. — Филипп протянул руку Маргарет. — Мне необходимо подышать свежим воздухом.

И, оставив Мейнуаринга, тяжело опустившегося в кресло, Филипп взял Маргарет за руку и вывел ее из этого дома. Он помог ей усесться в экипаж и, бросив пару слов вознице, сел рядом с ней.

Маргарет потирала голову, где пульсировала боль.

— У вас болит голова? — Голос Филиппа показался ей каким-то странным, но, как ни хотелось Маргарет поверить, что странность эта вызвана беспокойством за нее, она понимала, что, видимо, ему просто надоела ее физическая слабость.

— Не очень сильно, — ответила она. — Но я не прикоснусь ни к единому фартингу из денег этого человека. Я скорее согласилась бы взять тридцать сребреников Иуды.

— Они ваши по закону. На самом же деле, будучи его единственной законной наследницей, вы имеете право на все его состояние.

— Может быть, по закону это и так. Но не по закону нравственности. Я ничего не возьму.

— Причинить ему финансовые неприятности — единственная имеющаяся у нас возможность заставить его заплатить за то, что он сделал с вашей матерью.

— Тогда возьмите эти деньги и отдайте часть из них Джорджу за его заботы о маме, а остальные используйте, чтобы помочь солдатам, — сказала Маргарет.

— Вы уверены в своем решении?

— Совершенно. И мне кажется, что ваша месть оказалась более эффективной, чем это могло бы получиться у меня, — сказала Маргарет. — В глубине его души всегда будут жить опасения, что мы все расскажем. Отныне жизнь его никогда уже не будет спокойной.

— Вы удовлетворены этой местью? — спросил Филипп. Маргарет задумалась на мгновение, а потом кивнула.

— Да, Я ненавижу его по-прежнему, но к моей ненависти примешивается странная жалость. Это такой слабый, эгоцентричный человек.

— Именно так. Честно говоря, не понятно, как он умудрился произвести на свет вас.

Маргарет промолчала, не зная, отнестись ли к этому как к комплименту или нет. Большинство мужчин предпочитают женщин слабых, несамостоятельных, вроде Друзиллы. Но Филипп к ним не принадлежит.

— Значит, можно считать тему ваших родителей исчерпанной? — спросил Филипп.

— Да, — согласилась Маргарет, с удивлением обнаружив, что это так и есть. После сегодняшней стычки она сможет отодвинуть Мейнуаринга в прошлое, и хотя никогда не забудет о том, что он сделал, она не будет больше думать об этом постоянно.

— Теперь я могу перейти к следующей теме, — сказал Филипп, и Маргарет похолодела, услышав в его голосе напряжение. Неужели он собирается сказать ей, что их супружество сделало свое дело и настало время покончить с шарадами? Неужели его конечной целью было договориться с ее отцом и отослать ее с чистой совестью?

Внезапно ее охватил страх. Нет, она не станет плакать и умолять его. Она согласится на его условия и уйдет, не нанеся ущерба своей гордости, уйдет так, словно ей безразличие. Словно сердце ее не разобьется на миллион крошечных кусочков. Если она не завоевала его любовь, она удовольствуется его уважением.

— Я… я должен просить прощения, — проговорил он наконец.

От этих совершенно неожиданных слов Маргарет растерялась, Она подождала, пока он разовьет эту ничего не говорящую ей фразу, но, поскольку он молчал, она осторожно спросила:

— За что? Филипп откашлялся и пробормотал:

— За мое непростительное поведение в карете в ту ночь. Я не могу дать никакого подходящего объяснения тому, что позволил животному вожделению взять верх над джентльменскими правилами, но… — Его голос стих, и он смолк.

— Животное вожделение? — прошептала Маргарет, похолодев от этого определения. То, что ей показалось таким очаровательным — пусть и несколько необычным, — он рассматривал как нечто отвратительное?

— Предполагается, что джентльмен никогда не забывает о том, что благородно воспитанная женщина… — Я не благородно воспитанная женщина! — Но вы должны были счесть мое поведение неприемлемым!

Маргарет прикусила губу и прокляла свой распущенный язык. Почему бы ей было просто не принять его извинения? А теперь ей нужно либо признать ласки в карете чудесными, чего, как она подозревала, не сделала бы никакая порядочная женщина, либо солгать и сказать, что она действительно считает их предосудительными, а в таком случае он, пожалуй, никогда больше не станет этого делать.

— Маргарет!

— Возможно, ваш поступок и был стремительным и неожиданным, но… я не нахожу его отвратительным, — выпалила она одним духом.

— Не находите? — В его голосе было что-то такое, чего она не могла определить.

— Нет, не нахожу. Последовало долгое молчание. Затем Филипп сказал:

— Слава Богу! Я боялся, что вы потребуете, чтобы я никогда больше к вам не прикасался, а такое обещание я вряд ли сдержал бы.

— Почему же?

— Потому что я люблю вас, черт побери!

Слова эти так поразили ее, что дыхание замерло у нее в груди. Поскольку она молчала, он торопливо продолжал:

— Маргарет, не отвергайте меня, не подумав. Я знаю, мы вступили в брак при необычных обстоятельствах…

— Можно сказать и так, — пролепетала она, все еще пытаясь осознать это потрясающее заявление. Неужели он говорит серьезно? Ведь это просто невозможно — чтобы такой искушенный, светский человек, как Филипп, полюбил такую, как она! Но если это не так, зачем бы он стал лгать?

— Может быть, вы научитесь испытывать ко мне привязанность?

— Мне не нужно этому учиться. Я люблю вас, — выдохнула она.

— Маргарет! — Он протянул к ней руки, неловко притянул к себе, губы его грубо сомкнулись на ее губах. Казалось, в этом яростном поцелуе он стремится утолить всю свою накопившуюся страсть,

И так же внезапно, как он бросился целовать ее, Филипп поднял голову.

— Нет, — сказал он, впиваясь взглядом в ее размягченное лицо. — Сначала мы вернемся домой, и я буду обладать вами всю ночь.

От низких тонов его голоса Маргарет охватила томительная дрожь.

— Если я люблю вас, это еще не значит, что я всегда нахожу вас правым, — сочла она необходимым добавить. — И я не обещаю быть удобной женой.

— А я на это и не надеюсь! — Филипп не удержался и ткнулся носом в нежную кожу у нее за ухом.

Самые восхитительные ощущения пронзили ее, и Маргарет стиснула пальцами его сюртук. Подумать только, теперь она вольна наслаждаться его ласками!

Разгорающееся наслаждение вдруг исчезло — она вспомнила о Хендриксе.

— Что случилось? — спросил Филипп, почувствовав ее напряжение.

— Я подумала о Хендриксе. Это будет для него полным крушением.

— Да, и поэтому я считаю, что нам'не следует ничего ему говорить.

— Не следует ничего говорить? Но ведь мы ему солгали.

— И я глубоко сожалею об этой лжи, хотя и не уверен, что не сделал бы это снова при подобных обстоятельствах, — сказал Филипп. — Кроме того, чего мы добьемся, если скажем ему?

— Мы бы жили с чистой совестью, — сказала она.

— Да, заплатив за это тем, что навсегда разрушили бы его душевный покой.

— Но…

— Подумайте, Маргарет. Дочери его нет в живых. Разрушив его веру в вас, мы ничего не сможем дать ему взамен и окончательно обречем на одиночество.

— Да. — Ее единственное слово упало в тяжелое молчание, как камень. — И он к тому же прекрасный отец. Если бы я могла выбрать себе идеального отца, это был бы он.

— Вы и можете его выбрать. По правде говоря, вы могли оспорить, что я сделал выбор за вас несколько месяцев назад, в Вене.

— Я его очень люблю, — сказала Маргарет.

— И вы его самая близкая родственница, не считая Мей-нуаринга.

— Верно. Между нами действительно есть кровная связь, так что, пожалуй, будет не очень нехорошо продолжать этот розыгрыш?

— Совсем даже не нехорошо. На самом деле я полагаю, что нам даже следует украсить его. — И Филипп опять втянул в себя запах ее кожи.

— Вот как? — Маргарет вздрогнула; она извивалась в его руках, пытаясь устроиться как можно ближе к его крепкому телу.

— Не далее как на днях Хендрикс намекнул, что с нетерпением ждет, когда он станет дедушкой. Думаю, мы обязаны подарить ему парочку внуков. Это самое малое, что мы можем сделать, чтобы искупить свою вину.

При мысли о том, что она будет носить ребенка Филиппа Маргарет задрожала от пронзившего ее чувства. — Любимый мой, а что же больше этого самого малого — спросила она.

— Подождите, пока мы вернемся домой, — пообещал Филипп, когда их губы встретились, — и я покажу вам.