Глава 12

Филипп осторожно открыл дверь и проскользнул в спальню Маргарет. Оглядевшись, он сразу же увидел, что она сидит в медной купальной ванне. Зачарованный, он смотрел, как отсветы пламени пляшут на ее обнаженной коже, лаская ее, то тут, то там.

Тихонько притворив за собой дверь, он сделал еще несколько шагов, по-прежнему не сводя глаз с Маргарет. Казалось, кожа ее сверкает и светится, как жемчуг, притягивая его все ближе и ближе.

Он с трудом перевел дух, потому что она подняла руку и намылила ее. Струйки мыльной воды побежали по руке и по маленькой груди, медленно, словно нехотя стекая с розового соска.

Пальцы его судорожно сжались, когда он мысленно проделал путь, по которому стекают эти струйки. Сначала этот путь проделала его рука, потом губы, а потом и язык. Ему хотелось изучить каждый дюйм ее тела. Ему хотелось…

Нет! Он сделал доблестное усилие над собой и остановил расходившееся воображение. Он не может позволить себе снова потерять голову из-за женщины. «Но ведь мне это и не грозит, — возразил он самому себе. — Теперь-то я кое-чему научился, чтобы не поверить, что Маргарет — воплощение всех женских совершенств. Она всего-навсего…»

Всего-навсего кто? Этот вопрос, сбивающий с толку, снова принялся терзать его. Кто такая Маргарет? Пока он не переспал с ней, она была девственна. А он так и не узнал почему. Не узнал, что за отношения у нее с Гилроем. Или почему она иногда говорит, как его оксфордские наставники. Не понимал он также, как ей удалось обыграть его в шахматы. Либо ей невероятно повезло, либо у нее была хорошая практика. Но в таком случае где она получила эту практику игры и у кого?

Течение его мыслей внезапно было прервано, потому что Маргарет встала и он увидел все ее нагое тело. Филипп судорожно сжался, точно огромный кулак ударил его по голове, выбив оттуда все мысли, кроме одной. Необходимо овладеть Маргарет. Немедленно. И все его тщательно обоснованные; аргументы насчет того, почему ему следует подождать, превратились просто-напросто в бессмысленные словеса. Ничто не имело значения — лишь бы удовлетворить непреодолимое Желание погрузиться в ее тело.

Маргарет осторожно облилась чистой водой из кувшина который Дейзи поставила рядом с ванной, и смыла с себя мыло Поставив на пол пустой кувшин, она вышла из ванны — и похолодела, увидев Филиппа, стоявшего у дверей.

Схватив полотенце, Маргарет неловко закуталась в него, стараясь как можно больше прикрыть свою наготу.

Она тревожно всматривалась в Филиппа, пытаясь понять, в каком он настроении. Лицо его словно было высечено из мрамора. Единственное, что было живым на его лице, — это глаза. И они сверкали огнем, который и пугал, и привлекал ее.

— Что вам нужно? — Маргарет прибегла к помощи слов, чтобы воздвигнуть между ними преграду.

Дыхание замерло у нее в груди, когда он медленно направился к ней, не сводя глаз с ее едва прикрытых грудей. Она испугалась, без труда поняв, какие чувства охватили его. Она боялась, что он снова решит предаться ласкам и что она забеременеет от этих ласк; боялась боли, которая неизбежно последует за ласками. Но больше всего испугалась она того, кем она станет себя ощущать после этих ласк. Распутницей, как и положено незаконнорожденной; а ей хочется быть нравственной женщиной.

— Я хочу спросить о письме, которое вы получили. — Филипп изо всех сил старался сосредоточиться на чем-то другом, кроме ее полуобнаженного тела и собственной реакции на него.

Маргарет даже не услышала, что он сказал. Внимание ее было поглощено его голыми ногами, виднеющимися из-под темно-бордового халата. Неужели на нем ничего нет, кроме халата? Сердце у нее вдруг подпрыгнуло, и она чуть не задохнулась.

— Отвечайте, сударыня! — Голос Филиппа показался ей странным, густым и слегка приглушенным, а не решительным, каким он был всегда.

Потянуло сквозняком, и Маргарет судорожно вздрогнула.

— Оботритесь, пока не заработали воспаление легких.

— Как только вы выйдете из моей комнаты. — Маргарет постаралась придать своему голосу уверенность, которой она вовсе не ощущала.

— Это мой дом, и все здесь служит для моего удовольствия, в том числе и вы!

Услышав этот безапелляционный тон, Маргарет содрогнулась.

Словно потеряв терпение, Филипп подошел к ней, вырвал у нее полотенце и принялся растирать ее мокрое тело.

Маргарет чувствовала, как его пальцы при движении нажимали на ее плоть. От этого ее охватило жаром. Таким жаром, что вода могла бы испариться с ее тела без помощи полотенца. Она задышала прерывисто, потому что руки его двигались все медленнее и медленнее, когда полотенце добралось до ее груди. Тело ее напряглось, по нему побежали мурашки. Ее охватило странное чувство, понуждающее замолчать рассудок и изгоняющее остатки здравого смысла.

«Нужно выставить его отсюда, — подумала она. — Если это продолжится еще хоть немного, мне придется бороться не только с ним, но и с собой без всякой надежды победить», Она не понимала, как ее тело могло отзываться на его прикосновения, в то время как рассудок прекрасно сознавал, к какому результату это приведет — к боли. Но это не играло никакой роли, словно речь шла не о ней.

— Я уже сухая. — Слова эти прозвучали так, будто она задыхается от страха, но ей было все равно. Самое важное — избавиться от него. Сейчас же.

Опустив голову, он прижался губами к ее левой груди.

— Вот здесь еще не совсем сухо.

И он поцеловал это место.

Маргарет попыталась отвернуться, но потом заставила себя посмотреть в его горящие темные глаза. Она не может сравниться с ним в силе, но не позволит ему увидеть, как ей страшно.

— От кого письмо? — Неожиданный вопрос Филиппа показался ей бессмысленным.

Письмо? Она попыталась понять, но чувства ее были в таком смятении, что попытка оказалась безуспешной.

— Говорите! — Повелительный голос Филиппа неожиданно помог ей немного взять себя в руки. — Я ваш муж. Я имею право знать.

Точнее было бы назвать его моим тюремщиком», — подумала Маргарет, но у нее хватило здравого смысла не произнести этого вслух. Положение ее в настоящий момент слишком уязвимо, так что лучше не злить его намеренно.

— Письмо от Джорджа, — промямлила она.

— С какой стати Гилрою писать вам?

— Потому что Джордж любит меня, — отпарировала Маргарет. — И потому что он знает — я беспокоюсь о нем.

Филипп посмотрел на ее пылающее лицо и задумался. Она уже говорила о том, что Гилрой любит ее, а она — его. Тогда он решил, что она имеет в виду телесную любовь, но оказалось, что это не так. Что же за любовь связывает их? Она так сильна, эта любовь, что Маргарет вышла замуж за него, лишь бы спасти этого старого развратника.

Маргарет немного подалась в сторону, попытавшись воспользоваться тем, что Филипп отвлекся, и убежать. Но попытка ее ни к чему не привела. Он, не раздумывая, прижал ее к себе, чтобы удержать на месте. Этим он почти погубил себя, потому что тело его напряглось так, что он не мог думать ни о чем, кроме как о необходимости закончить то, что начал.

«Думай, — попытался он собраться с мыслями. — Она сказала, что этот Гилрой — ее родственник. Может ли это быть правдой? Может ли ее любовь к нему быть лишь родственной любовью?»

Непроизвольно он опустил голову так, что мог, обдумывая эту мысль, ощущать запах кожи на ее шее. Конечно, это возможно, но, как ему казалось, весьма маловероятно. По собственному опыту он знал, что родственники не дают, они берут — берут все, на что можно наложить лапу, и еще, как правило, жалуются, что им мало.

Это соображение вызвало у него раздражение, чего раньше никогда не бывало. Раньше он просто принимал жадность своих родственников как данность и пытался, насколько возможно, избегать их.

Он нетерпеливо отогнал эту мысль, чтобы обдумать ее позже. Сейчас же ему хотелось одного — упиться очарованием Маргарет. И еще — доказать ей, что это не обязательно бывает больно. Что в постели не только мужчины, но и женщины находят наслаждение.

Страх и внезапная перемена настроения, которые он увидел в ее глазах после того, как овладел ею впервые, уязвляли его гордость. Ему хотелось показать ей, что он не совсем бесчувственный человек.

Опустив голову, он приступил к осуществлению этой восхитительной задачи.

Когда он принялся целовать Маргарет, она напряглась, но, к ее удивлению, Филипп не спешил взять ее. Он ласкал ее до тех пор, пока она не перестала думать о чем-либо, кроме своих ощущений. О наслаждении, которое он дарил ей и которое становилось сильнее и сильнее; и когда он наконец взял ее, она погрузилась в такое невероятное блаженство, что ей показалось — она вот-вот потеряет сознание.

Когда Маргарет вернулась наконец на землю и могла осознать, где находится, она открыла глаза и тут же встретилась взглядом с темными глазами Филиппа.

— Ну как, жена? — спросил он, и Маргарет почувствовала себя униженной самодовольным выражением его лица.

Как могла она так откровенно отзываться на его ласки? Ей хотелось зарыться головой в пуховую подушку и выплакать все свои страхи и неуверенность. Она понимала, что может запретить ему ласкать ее, но ей казалось — пока она не получает от этого удовольствия, это не такой уж большой грех. Но теперь у нее нет даже этого утешения, а для него говорить ей колкости…

Нижняя губа у нее задрожала, из глаза скатилась слезинка, скользнула по виску и исчезла в волосах. Она заметила, что губы Филиппа гневно сжались, и он отпрянул от нее.

— Вам понравилось, сударыня, и не пытайтесь отрицать это, — язвительно сказал он.

Маргарет и не пыталась это отрицать; ее занимало одно — как бы не разразиться слезами.

— Уж эти Женщины! — пробормотал он сокрушенно и, схватив свой халат, голый вышел из комнаты.

«Что с ней, черт побери, такое? — спросил он себя. — Почему она плачет? Ведь она получила удовольствие от того, что произошло. Признаки этого были безошибочными. Так почему же теперь она разнюнилась?»

Он дал выход разочарованию, хорошенько хлопнув дверью своей спальни. Маргарет Эбни — самая своенравная женщина из всех, кто ему встречался. Она никогда не делает и не говорит того, чего от нее ждешь.

«Нет, — подумал он, — не Маргарет Эбни, а Маргарет Морсби. Пусть она представляет собой целый ворох противоречий, но вся она вместе со всеми своими противоречиями принадлежит мне, и рано или поздно я разберусь, какая здесь кроется загадка». При мысли об этом он почувствовал удовлетворение; он позвонил и велел приготовить себе ванну.

Маргарет же совершенно не разделяла его удовлетворения. Она чувствовала себя так, точно ее окунули в мир, который совершенно не зависит от нее и разобраться в котором она не в состоянии. В этом мире все для нее непонятно. Непонятно и почему Филипп ведет себя таким образом, и, уж конечно, почему она так реагирует на него.

Она устало встала с кровати; предстоящий вечер не вызывал у нее нетерпеливого ожидания. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — окунуться в пахнущие лавандой простыни и уснуть. И забыть обо всех своих проблемах.

Но сделать этого она не могла. Филипп ей этого не позволил бы. Она посмотрела на дверь, за которой он исчез, и содрогнулась. Если она не поторопится, он может вернуться и…

Она нервно поежилась, не желая признаваться даже самой себе, что какая-то маленькая часть ее хочет, чтобы он поступил именно так. Вернулся, заключил ее в свои объятия и поцеловал.

Она решительно протянула руку к сорочке, чтобы прикрыть наготу, а потом вызвала горничную, чтобы та помогла ей одеться.

— Вы такая красивая, миледи — Дейзи, рассматривающая бальное платье Маргарет, восторженно вздохнула. — А когда вы двигаетесь, эти бриллианты, что на нем нашиты, горят ну прямо как огонь.

— Это не бриллианты, это только стразы — имитация бриллиантов. При мысли о том, сколько стоило бы это платье, будь бриллианты настоящими, Маргарет содрогнулась. Оно и так чудовищно дорогое. Они с Джорджем могли бы прожить годы на эти деньги.

— А вот это не стразы.

Дейзи удивленно пискнула, услышав голос Филиппа возле двери в гостиную, Маргарет же оцепенела. Она почувствовала себя кроликом, которого однажды видела в каком-то парижском парке: при приближении собаки он замер. Тогда ей показалось, что это совершенно неуместная реакция на опасность, но теперь даже слишком хорошо понимала, что кролик просто оцепенел от страха и смятения и не мог ни на что решиться.

— Ах, миледи, как красиво, правда же?

Маргарет чуть не лишилась чувств, взглянув на сверкающую нить с бриллиантами, которая свисала со смуглых пальцев Филиппа. Поскольку это происходило вскоре после их ласк, Маргарет показалось, что ей предлагают эту побрякушку как плату за ее милости.

«Это чепуха, — сказала она себе. — Во-первых, эта сверкающая нить бриллиантов — не побрякушка; это страшно дорогая вещь. А во-вторых, Филипп пока что не выказывал намерения задобрить меня. И маловероятно, что он собирается заняться этим теперь».

— Повернитесь, — приказал Филипп, и Маргарет не оставалось ничего другого, как подчиниться, потому что на нее с интересом смотрела Дейзи.

Она почувствовала, как холодное ожерелье тяжело легло на кожу, обхватив ее шею и вызвав ощущение, что она попала в капкан. Словно эти бриллианты были символом собственности. Символом, надетым на нее Филиппом напоказ всему свету.

Он возился с застежкой, и она вздрогнула, когда его теплые пальцы прикоснулись к тонким волоскам у нее на шее. От этого прикосновения озноб пробежал по коже, пробуждая воспоминания, которым она предпочла бы не предаваться. Воспоминания о том, как его пальцы сладострастно гладили ее кожу, нежно теребили ее груди, пока их не защипало от вожделения.

Маргарет наклонила голову и увидела, что соски ее затвердели и уперлись в тонкий шелк платья.

«Что со мной такое? — ужаснулась она, — Как может тело действовать так независимо от разума?»

— Это ожерелье — просто прелесть, — нарушила молчание Дейзи. — Похоже на бантик на подарке, правда?

— Действительно, — Маргарет рассеянно прикоснулась к центру банта, где находился самый большой бриллиант, когда-либо виденный ею.

— Вы свободны, Дейзи. — Филипп отпустил горничную, и Маргарет посмотрела ей вслед, жалея, что не может уйти с такой же легкостью. — Вам не нравится ожерелье, сударыня? — В голосе Филиппа слышалось раздражение.

Маргарет рассеянно отбросила локон, который выбился из ее прически «узел Психеи»; она не знала, что сказать.

Филипп смотрел на движения ее гибких пальцев, и вдруг тело его встрепенулось при воспоминании о пьянящем ощущении, когда эти нежные пальцы сжимали его во время их дикой скачки навстречу завершению.

Глаза его опустились на маленький лиф ее платья, и ему захотелось сорвать с нее этот лиф. Ее груди тут же высвободились бы. Он смог бы смотреть на них и прикасаться к ним.

Он кашлянул и заставил себя поднять глаза. Нельзя поддаваться порыву. Во-первых, сегодня на балу у Ливенджеров необходимо попытаться сделать что-то с законопроектом; во-вторых, он уже совершил тактическую ошибку, овладев ею сегодня. Если он опять прикоснется к нейлона, чего доброго, поймет, насколько сильное желание в нем вызывает. И конечно же, попытается воспользоваться этим во вред ему. Ясное дело, выиграть сражение между ними она не может, но необходимость заново утверждать свое превосходство потребует драгоценного времени и сил, а сейчас у него нет ни того ни другого. — Очень красиво… — проговорила наконец Маргарет таким тоном, что ему захотелось как следует встряхнуть ее. Что, черт побери, может вызвать у нее восторг? Кроме, конечно, этого старого дурака Гилроя.

И книг — он вдруг вспомнил, как блестели у нее глаза от предвкушения, когда она вернулась домой, неся кипу пыльных томиков. Был ли это наигранный энтузиазм или настоящий? Но если она притворялась, то с какой целью? Ответ ему не давался, как и многое в ней, и от этого в нем возрастали неловкость и растерянность.

— Вас что-то смущает? — потребовал ответа он, когда она замолчала.

— Ну, оно просто… как и это платье… — Она указала жестом на серебристое платье, и глаза Филиппа последовали за движением ее руки, опустившись не дальше низко вырезанного лифа. — Однако стоит так дорого, — попыталась объяснить ему Маргарет. — Целая семья может прожить год на те деньги, которые за него заплачены.

— А как же модельер?

— Какой модельер?

— Тот, что зарабатывает себе на жизнь, создавая для вас такие платья. И как же швея, которая сшила его, и купцы, которые продают нитки и эти… штуки. — Он указал на сверкающие украшения. — И как же импортер, поставляющий этот шелк, и моряки, которые его привезли? Если никто не станет покупать их товар, как они будут жить? — продолжал Филипп. — И платить налоги, которые помогают накормить бедняков?

Маргарет раскрыла рот, а потом снова закрыла, поняв, что у нее нет ответов на его доводы. Это было слишком неожиданно. Она никогда раньше не думала о покупке вещей в такой плоскости.

— Пойдемте, сударыня? — Он предложил ей руку. Маргарет неохотно приняла его руку, слегка вздрогнув, когда ощутила его твердые мускулы под мягкой тканью черного фрака.

— Надеюсь, Моррис будет на балу, и мы сможем обсудить с ним мой законопроект, — сказал Филипп.

Между тем Маргарет остановилась, заметив какое-то движение сквозь перила лестницы, ведущей к детской. Вдруг она вспомнила свое детство. Как она лежала без сна, дожидаясь когда придет мать показать ей свой наряд перед тем, как уйти куда-нибудь. Может быть, и Аннабел захочет посмотреть на ее платье.

Маргарет решила сделать попытку.

— Давайте перед уходом пожелаем Аннабел доброй ночи,

— Зачем?

«Затем, что это ваша дочь. Затем, что вы должны интересоваться ею. Затем, что, даже если это не так, вам хотя бы следовало делать вид для окружающих». Нет, этот аргумент не годится. Маргарет сразу же отбросила его. По ее наблюдениям, Филипп не из тех, кто слишком интересуется мнением окружающих. И это хорошо, потому что, когда его законопроект будет принят и он вдруг объявит благовоспитанному обществу, что вовсе даже не женат, у многих брови полезут вверх.

— Я хочу показать ей свое новое платье, — просто сказала Маргарет.

— Пять минут, не больше.

К счастью, Филипп согласился. Она не знала, почему он сдался, да это и не важно. Важно, что он согласился.

Когда они вошли в детскую, Аннабел уже сидела на диванчике у окна. Увидев их, она нахмурилась.

Маргарет решила, что не стоит обращать на это внимание. Она подозревала, что хмурый вид — обычная реакция Аннабел на любого, словно ей было нужно отвергнуть человека из боязни, что он может отвергнуть ее.

— Добрый вечер, Аннабел. Я пришла показать вам свое платье. — И Маргарет подняла руки и повернулась.

— На нем нет никаких оборок, а вот у бабушки есть, — сказала Аннабел, а потом добавила: — Я практиковалась в шахматы.

— Каким образом? — спросила Маргарет. Аннабел скорчила гримаску.

— Бабушка говорит, что это неподходящая игра для леди, вот мне и пришлось играть с самой собой, а когда знаешь, что ты сейчас сделаешь, выиграть трудно. Вы поиграете со мной?

— Мы сейчас уходим. — Поспешный запрет, наложенный Филиппом, вызвал у Маргарет раздражение. Бесценный законопроект может и подождать десять минут. — Но у нас есть время, чтобы начать партию, — сказала Маргарет. Конечно, потом Филипп выскажет ей свое неудовольствие, но это не так уж и важно. Он всегда отчитывает ее — не за то, так за другое. По крайней мере на этот раз она получит выговор за что-то стоящее.

— У меня все готово. — Аннабел поспешила к маленькому столику, стоявшему перед камином.

— Филипп, почему бы нам не сыграть партию, а Аннабел будет помогать мне?

— Как будто вам нужна помощь! — грустно усмехнулся Филипп и от этого на мгновение стал похож на какого-то; другого человека. Человека молодого и беспечного. Человека, с которым ей очень хотелось бы познакомиться поближе. «Это иллюзия, — поспешно напомнила она себе. — И, как все иллюзии, опасная».

Маргарет смотрела, как Филипп пытается усесться на детском стульчике.

— Мне больше всего нравятся кони, — сказала Аннабел. — Можно я сначала пойду конем?

— Примерное правило для начинающего состоит в том, что нужно сделать несколько ходов пешками, прежде чем ввести в игру коней, — сказала Маргарет.

— Как? — спросил Филипп. — Когда вы играли со мной, вы этого не сделали. Маргарет мягко улыбнулась.

— Но ведь я не начинающая.

— Плох тот джентльмен, который не умеет проигрывать, но еще хуже тот, кто не умеет выигрывать, — проворчал Филипп.

— А я не джентльмен!

— Нет. — Глаза Филиппа остановились на кремовых холмиках ее грудей, выступающих из выреза платья. — Вы определенно не джентльмен.

Кожу у Маргарет начало покалывать, когда она ощутила как груди у нее в ответ на эти слова отвердели. Она быстро нагнулась над доской, пытаясь скрыть свою непроизвольную реакцию. Филипп ни в коем случае не должен заподозрить как он ее волнует. Иначе его мнение о ней как о продажной женщине только укрепится.

— Так мы будем играть? — В смятенные мысли Маргарет проник обиженный голосок Аннабел, и она ухватилась за шахматную доску, точно за спасательный круг.

— Да. Прежде чем сделать ход, вы должны хотя бы приблизительно представлять себе следующие четыре хода, — сказала Маргарет.

— Зачем? — осведомилась Аннабел.

— Шахматы очень похожи на войну. Нельзя просто кинуться в гущу сражения и надеяться, что победишь, — объяснила Маргарет.

— Я знаю многих политических деятелей, которые уверены в противоположном, — пробормотал Филипп. Маргарет пропустила его слова мимо ушей.

— Нужно иметь план действий, Аннабел.

— Это не очень-то интересно. — В голосе девочки слышалось сомнение.

— Интересно будет, когда вы начнете выигрывать. Начнете использовать свой ум в борьбе с противником и побеждать его. Почему бы вам не поставить эту пешку вот сюда?

Аннабел поставила.

Через семь минут Маргарет объявила о своей очевидной победе.

— Он попался. Нужно было бы сделать еще шесть ходов, но его проигрыщ неизбежен.

— Правда? — Аннабел внимательнее всмотрелась в доску.

— Нет, — настаивал Филипп. — Я еще могу выиграть.

— Только если бы я вам поддалась, — возразила Маргарет. — А я испытываю слишком большое уважение к вашему интеллекту, чтобы пойти на это.

— «Женщина никогда не должна побеждать мужчину», — процитировала Аннабел бабушку.

— Поскольку женщины — слабый пол, у них редко бывает такая возможность, — сказал Филипп.

— Имеется в виду слабость физическая, а не умственная, — возразила Маргарет на это замечание. — Я еще не встречала доказательств того, что женщины не так умны, как мужчины.

— Значит, вы не так много наблюдали за обществом, — сказал Филипп.

— Общество доказывает мою правоту! Закон очень мало защищает женщин, поэтому они манипулируют мужчинами, чтобы сделать свою жизнь хоть немного более сносной.

«Манипулируют, как это делала Роксана?» — подумал Филипп и тут же отбросил эту мысль. Роксана была у него под защитой. Ей незачем было беспокоиться о своем положении в глазах закона. Он даже согласился… Он постарался прогнать болезненные воспоминания.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пожаловалась Аннабел.

— Не важно. — Филипп встал. — Ваша мачеха не права.

— Беспрекословные утверждения не могут заменить обоснованных аргументов, — сказала Маргарет.

— Тема закрыта. Мы едем к Ливенджерам. Маргарет подавила жгучее желание чем-нибудь запустить. в него. Чем-нибудь тяжелым. Как смеет он заявлять, что тема закрыта, просто потому, что у него не хватает аргументов? Из всех мужчин, которых она знала, Филипп Морсби вызывал у нее наибольшее раздражение. Она повернулась, чтобы выйти, и споткнулась об игрушку, лежащую на полу. Филипп схватил ее за руку и рывком притянул к себе, чтобы она не упала.

— Что там говорит старая пословица насчет гордости, за которой следует падение? Маргарет проигнорировала его слова.

— Спокойной ночи, Аннабел. Если хотите, завтра мы еще Доиграем.

— Может быть, — небрежно отозвалась девочка, но и это обрадовало Маргарет. Ведь Аннабел могла просто отказаться от ее предложения, но не сделала этого. Она явно делает успехи в отношениях с этим ребенком.