Селеста Брэдли
Повеса в моих объятиях
Сбежавшие невесты — 2
Пролог
«Деньги от мамаши больше не приходят. Кормить мне ее не на что. Пусть папаша сам разбирается. Имени его я знать не знаю, но он из клуба “Браунс”».
Когда-то давно на крыльце респектабельного, если не сказать роскошного, мужского клуба, что на Сент-Джеймс-стрит в Лондоне, оставили маленькую девочку не более трех лет от роду. А к ее крохотному пальтишку булавкой прикрепили записку, адресованную ее отцу, который будто бы являлся членом вышеупомянутого заведения. Поскольку большинство завсегдатаев клуба считались людьми консервативными, то предположили, что девочка могла приходиться дочерью одному из трех молодых и горячих членов сообщества.
Один из них — Эйдан де Куинси, граф Бланкеншип — был человеком серьезным и склонным к размышлениям. Он первым взял на себя ответственность за малютку Мелоди. Дабы выяснить правду, он набрался храбрости и встретился с единственной женщиной, которую когда-то любил.
Вдова по имени Мэдлин Чандлер хранила не одну тайну, но, как выяснилось, рождение ребенка к ним не относилось.
В итоге Эйдан и Мэдлин решили стать для Мелоди родителями до той поры, пока не появится настоящий отец.
Они поженились. Но оба переживали из-за того, что малютка Мелоди им не родная дочь.
В то же самое время сэр Колин Ламберт начал подозревать — или даже надеяться, — что Мелоди может оказаться его родной кровиночкой.
Двадцать лет спустя…
— Постой, это ведь не конец истории? Не может быть, чтобы этим все закончилось! Рассказывай дальше!
Леди Мелоди выскользнула из комфортных объятий рассказчика, с которым сидела на диване, и посмотрела ему в глаза.
— Пуговка (так она называла его с детства), продолжай. Что было потом?
Ее друг подмигнул и рассмеялся.
— Ты ведешь себя так, будто тебе три года, а не двадцать два.
Мелоди бросила взгляд на свадебное платье, висевшее неподалеку, и отвернулась, подобрав под себя застывшие ноги.
— Я чувствую себя ребенком. — Она закрыла лицо ладонями, словно прячась от предстоящего торжественного дня. — Как я могу выходить замуж? Откуда мне знать, буду ли я любить его вечно?
Он посмотрел на Мелоди и нахмурился.
— Хм… Может, тебе понравится другая история? Время у нас еще, есть. Иди сюда, лапочка. — Он снова прижал ее к себе, словно заботливый и любящий дедушка, а не блестящий портной Лементье, каким знал его остальной мир.
Она охотно вернулась в комфортные объятия, радуясь, что можно еще чуть-чуть отсрочить прогулку к алтарю. Мелоди положила голову ему на плечо и повторила:
— Рассказывай дальше, Пуговка.
Она скорее почувствовала смешок, нежели услышала его.
— Быть по сему, двадцатидвухлетняя Мелоди, которая чувствует себя ребенком. — Он поцеловал ее в висок и продолжил: — Жил да был ученый человек, который думал, будто знает все на свете…
Женщина на сцене была не просто красавицей. Она была звездой. Она светилась изнутри, настолько вжившись в роль, что публика внимала каждому ее слову, следила за каждым жестом.
Колин Ламберт, сын выдающегося социолога, был настолько очарован светлокожей, черноволосой богиней на сцене, что отдавил все пальцы на ногах своему лучшему другу, пока они продирались сквозь толпу к своим местам в партере.
За что, впрочем, тут же получил по заслугам.
— Смотрите, куда ступаете, ваша светлейшая задница. — Но тут Джек заметил, что привлекло внимание его друга, и присвистнул. — Боже милосердный, какая пташка! — задумчиво протянул он.
Именно тон, с каким Джек произнес это, вывел Колина из ступора. Он бросил на друга суровый взгляд.
— Я первым ее увидел.
Джек поднял вверх руки, сдаваясь под натиском.
— Она твоя с головы до пят, хотя… едва ли ты завоюешь ее сердце в этом костюме. Ты похож на счетовода.
— Лучше быть похожим на счетовода, чем на павлина. — Колин оглядел свой довольно неприметный костюм. — В твоих нарядах никто бы не воспринимал меня как серьезного ученого.
Джек усмехнулся:
— Все верно, мой друг, но у павлина хотя бы есть хвост, который можно распушить перед дамой. — Он демонстративно взбил пышные манжеты. — Впрочем, если ты не забыл, я помолвлен.
Колин закатил глаза. Если Джек снова примется во всех красках живописать добродетели мисс Амариллис Кларк, то ему совершенно точно потребуется пара ботинок, чтобы его вырвало в них. Желательно, чтобы это были ботинки его соперника по жизни — всемогущего Эйдана де Куинси, графа Бланкеншипа.
Но в кои-то веки Эйдан не маячил на горизонте и не задирал Джека, и они были вольны пуститься в приключения без посторонней помощи. Нет, сегодня, и Колин чувствовал это, вечер обещал быть интересным.
По крайней мере, он надеялся, что так и будет после того, как он посетит гримерку и представится очаровательной даме. На программке, которую он держал в руках, было написано ее имя — мисс Шанталь Маршан.
Шанталь.
— Джек, ты веришь в любовь с первого взгляда?
Джек не ответил. Колин оторвался от созерцания богини сцены и посмотрел на друга. Улыбка, которая обычно не сходила с лица Джека, теперь исчезла. Он с грустью в глазах оглядывал зал.
— Я ведь уезжаю завтра, ты же помнишь, — сказал Джек едва слышно.
У Колина внутри все похолодело.
— Ты ведь не обязан идти на войну. Ты второй в списке наследования на титул своего дядюшки.
Джек посмотрел на друга, и минутная серьезность уже улетучилась.
— Давай-ка придумаем, как тебе оказаться в гримерке. Прекрасная Шанталь ждет!
…А потом была война.
То, что Колин увидел, напугало его до смерти. Друг, вернувшийся с войны, ничем не напоминал старину Джека. Колин обнаружил совершенно другого человека, с потерянным взглядом и болезненным выражением лица. Таким он вернулся с войны и таким же пришел от девушки, ради которой выжил на этой войне. Она бросила его. Предала. И теперь Колин смотрел на Джека, который тихо сидел на краю крыши клуба знаменитых джентльменов «Браунс». Под ним были пять этажей и каменная мостовая.
— Тсс, не спугни его.
Чертов Эйдан де Куинси тут как тут, вечно он говорит вслух то, что и так очевидно. Колин повел плечом, чтобы хоть немного отстраниться от нависающего над ним Эйдана.
— Я нашел его тут где-то с час назад, — продолжал Эйдан шепотом. — И сразу послал за тобой.
Вытащив из страстных и неописуемо сладких объятий Шанталь. Снова. Уже в который раз. Не то чтобы Колин не сделал бы все, что угодно, для Джека, нет. Но то ведь для Джека, а не для Эйдана.
Колин посмотрел через плечо.
— Как ты мог снова позволить ему пить? — гневно прошептал он. — Ты же прекрасно знаешь, от этого ему становится только хуже.
— Дело не в виски, дело в нем самом. — Эйдан прищурился. — Кроме того, я потерял его из виду всего-то на четверть часа. Да и в любом случае сегодня твоя очередь.
— Это к делу не относится. Пятнадцати минут предостаточно, чтобы напиться в хлам, если тебе плевать на последствия.
А Джеку явно плевать. Эйдану еще повезло, что он нашел Джека прежде, чем тот ввязался в очередную драку. Чувство вины за то, что убили не его, Джека, а любимого им кузена Блейкли — Блейкли, надо сказать, был добрым, но глуповатым парнем, — вечно толкало его на ссоры, которые часто заканчивались потасовками.
После смерти Блейкли, за которой вскоре последовала неизлечимая болезнь дядюшки Джека, престарелого маркиза, единственными близкими ему людьми стали Колин и Эйдан. Большинство людей, получивших в наследство титул и несколько крупных имений, пили бы на радостях. Но нет, наш Джек не таков. На самом деле, выжив на войне, он не смог пережить гибели Блейкли и последующей болезни маркиза, который на глазах угасал от горя. И сейчас Джек превратился в склочного, вонючего пьяницу с суицидальными наклонностями.
Люди поговаривали, будто Блейкли отдал жизнь, спасая Джека. По мнению Колина, это стало единственным стоящим поступком, который бедный дурачок совершил за свою короткую жизнь.
И вот теперь Джек находился в каких-то десяти футах от Колина и Эйдана, одновременно оставаясь бесконечно далеким от них. Затем Джек встал, его ноги были столь близко к краю, что мыски нависли над карнизом. Фигурная чугунная оградка высотой ниже колена едва ли могла остановить его от безумного шага, который, впрочем, навсегда избавил бы от чувства вины. Джек смотрел на туманный Лондон, будто в темных улицах таился ответ на его незаданный вопрос.
— По-моему, на этот раз он и впрямь решится, — с ужасом в голосе выдавил Эйдан.
Колин потер щеку и, развернувшись, внимательно посмотрел на Эйдана.
— Значит, так: ты бьешь в грудь, я — по ногам.
Лишь поздним утром Колин смог вернуться в долгожданные объятия Шанталь. Прошло всего-то несколько часов с того момента, как Колин покинул благоухающие простыни, но для него это время показалось несоизмеримо долгим.
Джека благополучно сняли с крыши, и как раз в эту самую минуту Эйдан, сидя на его груди, накачивал его крепким кофе и здравым смыслом, желал того несостоявшийся самоубийца или нет.
Колину и Эйдану удалось донести до воспаленного сознания Джека, что суицид в его конкретном случае попахивает эгоизмом. Ибо слишком многим людям он был нужен, ведь теперь в его ведении несколько поместий. Он отвечал за людей в Стрикленде, покуда дядюшке нездоровится. Этот довод, похоже, на какое-то время рассеял тьму в его сознании. Но все же бедняга оставался несчастным и жалким.
Колин еще долго сидел с другом, чувствуя некоторую вину за то, что предпочел провести ночь не рядом с Джеком, нуждающимся в поддержке, а в страстных объятиях Шанталь. Только когда Джек погрузился в крепкий и спокойный сон, Колин, разрываясь на части, вернулся к возлюбленной.
Но в доме Шанталь его даже не пустили на порог. Не веря ни ушам, ни глазам, Колин смотрел на дворецкого, преградившего ему путь.
— Что значит — ее нет дома? Она всегда спит допоздна в день выступления.
Дворецкий бросил на Колина кислый взгляд.
— Это значит, сэр, что моей госпожи нет дома… для вас.
Что за дьявол! Шанталь, похоже, решила отомстить ему за то, что он бросил ее посреди ночи. Колин потер загривок.
— Ладно, будь по-вашему. Когда ваша госпожа будет дома для меня?
Мужчина ухмыльнулся ему в лицо.
— Молодой человек, не думаю, что в вашем случае это произойдет в обозримом будущем. Вы в немилости, и, боюсь, надолго.
Колин старался не обращать внимания на холодок, пробежавший по спине. Все, что потребуется, — это рассмешить ее. Сделать подарок, возможно, купить еще жемчуга… или сапфировую подвеску, под цвет ее чудесных глаз. Или, учитывая его некоторую неплатежеспособность, сойдет и коробка конфет, обернутая в золоченую бумагу. Немного сластей, чтобы его сладкая Шанталь вернула ему свою благосклонность.
Позже, когда он с подарком подошел к входу в театр, администратор неохотно пропустил его.
Шанталь нашлась в своей благоухающей парфюмом гримерке. Она полулежала на диване, покрытом шелковым пледом цвета слоновой кости и стоявшем в самом центре комнаты. Манящие изгибы ее великолепного тела были кокетливо прикрыты огромной шелковой шалью, оставляя доступными взору ее роскошные полные груди. А когда Шанталь вздрогнула от его неожиданного появления и приподнялась на локте, у Колина аж дух перехватило. У нее были удивительно тонкие и изящные черты лица, а бледная кожа контрастировала с черными волосами.
Шанталь бросила на него взгляд своих бесподобных огромных темно-синих глаз. Это был взгляд женщины, знающей себе цену.
Сердце у Колина ушло в пятки.
— Шанталь…
Единственная, но безупречная слезинка скатилась по ее безупречной щеке.
— Ты бросил меня!
О нет! Колин сглотнул.
— Но ведь меня не было всего пару часов… — В отчаянии Колин протянул руку, ту самую, которая сжимала подарок. Его конфетки выглядели несколько блекло в окружении бесчисленных подарков от более богатых поклонников.
Еще одна безупречная слезинка последовала за первой.
— Мой дорогой, мой единственный, прошу тебя, пойми. Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться. А быть оставленной, как прошлой ночью… быть брошенной…
На лбу Колина выступил холодный пот.
— Нет-нет! Шанталь, обещаю тебе, это больше не повторится. Никогда! Клянусь, я больше не покину тебя…
Она подняла изящную ручку, пресекая все его заверения.
— Но, дорогой мой, это не единственная пропасть между нами.
Колин был ошарашен.
— О чем ты говоришь? — Ревность закипела в нем. — У тебя есть еще кто-то?
Ее нижняя губа задрожала, а совершенные брови сошлись на переносице.
— Ты обвиняешь меня… Боже мой, почему? Я бы никогда… Любовь моя, ты убиваешь меня.
Колин бросился к ней, а Шанталь уже рыдала, изогнув лебединую шею.
— Нет, конечно, нет! Прости меня, Шанталь. Я такой дурак!
Вздрагивая всем телом, она подняла на него взгляд своих колдовских глаз, в которых не шелохнулось ни тени надежды.
— Ты должен оставить меня, мой герой, мой защитник, моя любовь… ты должен держаться подальше от меня.
От такого удара ниже пояса Колин пошатнулся.
— Что?
Она села абсолютно прямо и выглядела бы даже чопорно, если бы шаль не съехала с плеча, оголив ее прелести.
— Я должна отпустить тебя ради твоего же блага! Ты не должен более тратиться на меня. Я знаю, твои финансы поют романсы. И не могу позволить тебе вгонять себя в нищету. Ты должен уйти. Ты и я… мы лишь мечта, сотканная ангелами, которой не суждено сбыться на этой грешной земле! — Шанталь поежилась и завернулась в богатую шаль, укрыв свои точеные плечи. — Мне больно расставаться с тобой, любовь моя, но отныне каждый из нас пойдет своей дорогой.
Она сделала едва уловимое движение рукой, буквально повела пальцем, и тут же из темноты возникла фигура, нависшая над Колином всем своим недюжинным ростом. Он моргнул, глядя на внушительные размеры консьержа, который уже взял его под локоток.
— Вам здесь больше делать нечего, сэр.
Колин в изумлении посмотрел на Шанталь.
— Ты что, вот так запросто меня вышвырнешь?
Она промокнула в уголке глаза дорогим батистовым платком, который он подарил ей. На платке была ее монограмма, вышитая так искусно, что невозможно было заметить стежков.
— Это для твоего блага, мой хороший. Я терпеть не могу долгих расставаний, ты же прекрасно знаешь. И не могу допустить, чтобы ты видел, как я убиваюсь от горя, как захожусь слезами. А это вот-вот случится! — Она храбро вздернула подбородок. — Я могу продержаться еще пару мгновений ради тебя, любовь моя, но не дольше. Ты должен уйти; прежде чем твое последнее воспоминание обо мне омрачится видом моих глубоких страданий.
Консьерж стал выталкивать Колина из гримерки. И все его попытки сопротивляться или протестовать были приняты с холодным безразличием. Не более чем через минуту он оказался на аллее за театром с ноющим плечом и разбитым сердцем. О, Шанталь!
Перед его взором стояли ее прелестные, исполненные грусти глаза, когда она упоминала ему о его финансовом неблагополучии. Черт возьми, но как она узнала? Он позаботился о том, чтобы его подарки по-прежнему были роскошными, пусть и не такими частыми.
Как ему жить дальше без нее? Без запаха ее волос? Без ощущения ее гладкой кожи под пальцами? Без ее шаловливого шепота, который сводил его с ума, когда он был в ней?
Раздавленный горем и внезапностью всего случившегося, Колин стоял посреди Гуманной аллеи, прижав руку к ноющему сердцу. О, Шанталь!
Он больше никого никогда не полюбит!
