Глава 5

Матушка должна была назвать его Люцифером.

К такому заключению Джоанна пришла уже к концу дня. Впрочем, подошло бы и Варвар, и Дикарь. Его высокомерие и властность были поистине дьявольскими, и он понятия не имел о хороших манерах.

Он совершенно не понимает, что драться в день своей свадьбы, по меньшей мере, невежливо.

О, начал Габриэль довольно неплохо. Как только отец Мак-Кечни благословил их и закончил церемонию, новый супруг повернул ее к себе лицом и набросил на се правое плечо красивый многоцветный плед, под стать его собственному, а на левое — другой плед, иной расцветки. Первый, как объяснил он ей, был символом принадлежности к клану Мак-Бейна; второй — Маклорина. Он дождался ее понимающего кивка, после чего привлек к себе и поцеловал так, что у нее захватило дух.

Губы Мак-Бейна были жесткими и горячими, страстный поцелуй воспламенил ее, она подумала было отстраниться, но у нее уже не осталось ни сил, ни желания сопротивляться.

Смех за спиной наконец заставил Габриэля оторваться от нее. Увидев ошеломленное выражение на лице своей супруги, он удовлетворенно кивнул и вновь повернулся к священнику.

Ей же не удалось быстро прийти в себя. Она стояла поникшая рядом с мужем.

Отец Мак-Кечни поспешил обогнуть алтарь, чтобы поздравить молодоженов.

— Это была прекрасная церемония. Но в какую-то минуту я подумал было, что нам не суждено ее закончить. — Священник едва сдерживал смех.

Джоанна улыбнулась ему в ответ.

— Я никогда не сомневалась в ее завершении. Если я приняла решение что-то сделать, я довожу это до конца. — Она почувствовала, что Алекс, топтавшийся рядом, дергает се за полы, и улыбнулась малышу.

Мужчины не обратили внимания на ее хвастливое заявление. Мак-Кечни отвел Алекса подальше от подола Джоанны и поставил его слева от отца.

— Не пора ли вам начать принимать поздравления? — предложил он. — Весь клан хочет высказать вам свои добрые пожелания.

Габриэль продолжал смотреть на свою невесту. Казалось, он хочет сказать ей что-то, но не находит нужных слов.

— Вы хотите мне что-то сказать, Габриэль?

— Не называйте меня так. Я не люблю это имя.

— Но это прекрасное имя.

Он недовольно заворчал. Она постаралась не обратить внимания на этот варварский звук.

— Вы должны гордиться, что носите это великое имя.

Он снова заворчал. Она отступилась.

— Как я должна называть вас? — спросила она как можно любезнее.

— Лаэрд, — предложил он.

Видно было, что он сказал это серьезно. Но она не могла согласиться с этим предложением. Зачем мужу и жене такие официальные обращения? Она решила все же не выказывать прямого неповиновения и тихо спросила:

— А наедине? Наедине я могу называть вас Габриэлем?

— Нет.

— Тогда как же?..

— Если я разрешу вам обратиться ко мне, называйте меня… зовите меня Мак-Бейн. Да, именно так.

— Если вы разрешите мне обратиться к вам? Понимаете ли вы, сколь высокомерно говорите со мной?

Он пожал плечами:

— Нет, но с вашей стороны любезно признать, что я высокомерен.

— Отнюдь нет.

— Он не стал обсуждать эту тему.

— Вы поступили правильно, подозвав сюда мальчика. Его тон был довольно грубым, а она все еще пыталась понять нелепое предложение называть его Мак-Бейном и потому не сразу сообразила, что он благодарит ее.

Она не знала, как на это отвечать, и, кивнув, заметила:

— Его надо было бы хорошенько помыть перед этой церемонией.

Мак-Бейн сдержал улыбку. Следовало бы одернуть ее после такого выговора, но, видит Бог, он был рад увидеть, что у нее доброе сердце, и спустил ей дерзость.

— Я учту это, когда буду венчаться в следующий раз. Она не оставила без внимания эту шпильку.

— Вы любите, чтобы последнее слово было за вами, не так ли, милорд?

— Люблю, — усмехнулся он.

Алекс, как подметил его отец, смотрел на Джоанну, и лицо его выражало полный восторг. Мак-Кечни отвел его в сторону, чтобы он не вертелся под ногами у поздравляющих, но малыш снова протиснулся поближе к Джоанне.

Итак, его невеста покорила его сына в несколько минут. Сколько же времени потребуется ему, чтобы завоевать ее сердце? Глупый вопрос. Какое ему дело до ее чувств к нему? Брак закрепил за ним эту землю. Вот и все. Только это имеет значение.

Солдаты из обоих кланов один за другим выступали вперед, чтобы представиться Джоанне и принести поздравления своему лаэрду. За ними следовали женщины. Одна юная рыжеволосая девушка, назвавшаяся Лилой, из маклоринского клана, вручила Джоанне красивый букет пурпурных и белых цветов. Новобрачная поблагодарила дарительницу и хотела было присоединить ее букет к тем цветам, которые сжимала в другой руке, но, взглянув на них, увидела, что ее букет, подаренный отцом Мак-Кечни, весь осыпался. Она прыснула: неужели она во все время венчания держала в руке пучок голых стеблей?

Наконец представления завершились. Женщины принялись проворно сновать по двору, разнося подносы с едой по столам, за которыми собирались мужчины. Габриэль углубился в разговор с двумя маклоринскими солдатами.

Джоанна повернулась к Колуму и Киту.

— Там, на нижнем лугу, пасется шестерка лошадей, — начала она.

— Одна лошадка пусть будет моей! — выпалил Алекс, вертевшийся рядом.

Мак-Бейн услышал возглас сына и обернулся посмотреть на Джоанну.

— Твоей будет та, какую ты оседлаешь, — ответил он мальчику.

Джоанна не обратила внимания на это замечание мужа и продолжала разговор с солдатами:

— Это мой свадебный подарок супругу… и Алексу, — поспешно прибавила она. — Не отправите ли вы кого-нибудь привести их?

Солдаты, поклонившись, удалились, чтобы присмотреть за выполнением приказания. Алекс подергал Джоанну за фату.

— А тебе папа сделал подарок? На вопрос ответил его отец:

— Нет, Алекс, не сделал. Она возразила.

— Да, Алекс, сделал.

— Что же он тебе дал? — спросил малыш. Мак-Бейну тоже любопытно было узнать, что же он ей такое подарил. Она улыбалась Алексу.

— Он дал мне сына.

Это заявление застигло Мак-Бейна врасплох. А мальчик не совсем понял, что она имеет в виду.

— Но я папин сын, — заявил он и указал на отца, чтобы не было никаких недоразумений.

— Разумеется, — согласилась Джоанна. Мальчик улыбнулся:

— А сын лучше шестерки лошадей?

— Конечно.

— И даже лучше сотни?

— Да.

Уверившись в своей важности, Алекс гордо посмотрел вокруг.

— Сколько же тебе лет? — спросила Джоанна. Малыш открыл было рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его. По его озадаченному виду Джоанна поняла, что он не знает этого. Она повернулась к мужу. Тот пожал плечами, по-видимому, тоже не знал. Это ужаснуло ее:

— Вы не знаете возраста вашего сына?

— Он молод, — ответил Мак-Бейн.

Алекс тут же кивнул в знак согласия.

— Я молод, — повторил он. — Папа, можно я пойду посмотреть лошадок?

Габриэль кивнул, и его сын, выпустив фату Джоанны из рук, ринулся догонять Колума и Кита. Отец Мак-Кечни наблюдал всю эту сцену.

— Она покорила мальчишку, не так ли? — заметил он лаэрду, глядя, как Алекс бежит по двору.

— Она его подкупила.

— Верно, — согласилась Джоанна.

— Мужчину не так легко покорить, — заметил Мак-Бейн.

— Я не собираюсь покорять никаких мужчин, милорд. Пожалуйста, извините меня. Я бы хотела поговорить с братом.

Это было замечательное отступление, однако оно полностью провалилось, — Габриэль схватил ее за руку и притянул к себе.

Николас сам должен был подойти к ней. Его окружили женщины, конечно же покоренные его красотой и обаянием, и Джоанне пришлось долго ждать, пока он заметил ее знаки и освободился от поклонниц.

Сначала Николас обратился к Мак-Бейну:

— Я пришлю сюда людей на месяц-другой, чтобы помочь в восстановительных работах.

Мак-Бейн покачал головой:

— Вы не пришлете сюда никого. Я убью любого в ту же минуту, как он ступит ногой на эту землю.

— Вы упрямец, Мак-Бейн.

— Какова была пеня, какую вы заплатили вашему королю?

— Какая пеня? — спросила Джоанна.

Они не обратили внимания на ее вопрос. Брат назвал Мак-Бейну сумму. Габриэль заявил, что он возместит издержки.

Джоанна наконец сообразила, о чем идет речь, и повернулась к брату:

— Не хочешь ли ты сказать, что наш король заставил тебя уплатить пеню? За что, Николас?

— За то, что не он выбрал тебе мужа. Он согласился с моим выбором… за деньги.

— А если бы я согласилась с его выбором?

— С Уилльямсом?

Она кивнула.

— Тогда, конечно, пени бы не было.

— Так ты солгал мне. Ты сказал, что у тебя нет денег, чтобы одолжить мне на уплату штрафа Джону. Я могла бы оставаться свободной еще хотя бы год.

Николас вздохнул.

— Я солгал, — признался он. — Ты пыталась избежать неизбежного, а я заботился о твоей жизни. Проклятье! Ведь ты была в Лондоне узницей. Я не мог быть уверен в твоей безопасности, и я боялся, что Джон отдаст Маклоринскую землю кому-нибудь еще.

Она знала, что брат прав. Еще она знала, что он любит ее и заботится о ней.

— Я прощаю тебе этот обман, Николас.

— Уезжайте, барон. Сейчас же. И не возвращайтесь. Вы выполнили свой долг. Теперь я несу ответственность за Джоанну.

Джоанна была потрясена грубостью мужа:

— Сейчас же? — вырвалось у нее. — Вы хотите, чтобы он уехал сейчас же?

— Сейчас же, — повторил ее супруг.

— Мой брат…

— Он вам не брат.

Она была так оскорблена, что готова была закричать. Однако он не обращал на нее никакого внимания. Он в упор смотрел на Николаса.

— Я должен был это понять, — говорил он ему. — Вы с Джоанной не похожи на брата и сестру. А когда она назвала священнику свое полное имя, я узнал, что вы не родня друг другу. Ваши чувства к ней…

Николас не дал ему закончить.

— Вы чрезвычайно проницательны. Но Джоанну не должны касаться никакие подозрения, милорд. Прекратите это.

— Милорд…

— Оставь нас, Джоанна. Этот разговор не для твоих ушей.

Его тон не допускал возражений. Она начала обрывать лепестки цветов из свежего букета, глядя на мужчин, угрюмо уставившихся друг на друга, и никак не могла решить, уйти ей или остаться. Отец Мак-Кечни слышал, однако, достаточно, чтобы сообразить, что в воздухе запахло ссорой. Он схватил Джоанну за руку и заговорил с воодушевлением:

— Вы заденете чувства здешних женщин, если не попробуете хотя бы несколько особых блюд. Пойдемте. Они очень расстроятся, если не услышат хотя бы крошечную похвалу от своей новой госпожи. Вы помните, как сказать «спасибо» по-гэльски?

И священник утащил Джоанну подальше от обоих мужчин. Оглядываясь на них, она пыталась увидеть, что же происходит. Николас выглядел рассвирепевшим. Так же, как и Мак-Бейн. Ее супруг все время говорил. Николас, заметив, что она наблюдает за ним, сказал что-то Мак-Бейну, тот кивнул, и они оба повернулись и скоро исчезли внизу за косогором.

Она увидела их снова, поднимающихся на холм, когда солнце уже стало клониться к западу, и испустила громкий вздох облегчения. Оранжевые полосы от заходящего солнца расцвечивали небо за их спинами. Их силуэты, черные на этом ярком фоне, казались какими-то мистическими существами. Словно они поднимались из-под земли, подобно могущественным, непобедимым божественным воинам, легким и грациозным.

Да, они были самыми лучшими воинами из всех, каких она когда-либо видела. Архангел Габриэль наверняка улыбнулся бы, глядя на эту пару: они были вполне достойны его образа.

Джоанна улыбнулась этим своим мыслям. Но когда она увидела их лица, она едва не задохнулась от охватившего ее ужаса. У Николаса разбит нос, правый глаз заплыл. Мак-Бейн тоже был не в лучшем виде. Кровь сочилась из глубоких порезов на лбу и в углу рта.

Кто-то закричал при их появлении, она не поняла кто. Ей захотелось броситься к Николасу, поглядеть, тяжелы ли его раны, но только лишь она подобрала подол платья и кинулась бежать, как поняла, что сначала она должна подойти к Габриэлю. Ведь он ее муж, и о нем она должна думать прежде всего. И, может быть, она сумеет сделать так, что он сменит гнев на милость и позволит брату остаться еще на несколько дней.

— Вы дрались!

Она выкрикнула это обвинение, добежав до мужа. Черт возьми, само собой разумеется, они дрались. Его не слишком заботило недовольство, прозвучавшее в ее голосе.

Джоанна вытащила из рукава платья льняной платок и, встав па цыпочки, промокнула кровь на лбу и увидела, что рана была глубокой. Она мягко отвела назад его полосы, мешавшие ей, но он смахнул волосы обратно. Он не привык, чтобы кто-то беспокоился о нем, и не знал, как отнестись к ее заботам.

— Стойте тихо, милорд, — приказала она. — Я не собираюсь делать вам больно.

Мак-Бейн послушно замер и позволил ей хлопотать над ним. Проклятье, но ее поведение понравилось ему. И не то что она промокала кровь на его лбу. Ему понравилось, что она подошла сначала к нему.

— Так вы разобрались с тем, что вас задевало? — поинтересовалась она.

— Разобрался, — угрюмо ответил Мак-Бейн.

Она перевела взгляд на брата:

— А ты, Николас?

— Да. — Его голос был не менее угрюм. Она снова повернулась к Мак-Бейну:

— Зачем вы задеваете Николаса? Ведь знаете, что он мой брат. Мои родители взяли его, когда ему едва исполнилось восемь лет. Он был с нами, когда родилась я, и я называла его братом с того самого момента, как научилась говорить. Вы должны принести ему извинения, милорд, супруг мой.

Мак-Бейн не обратил никакого внимания на ее слова и, отбросив ее руку подальше от своего лица, повернулся к Николасу.

— А теперь попрощайтесь с ней, — приказал он. — Вы никогда больше не увидите ее.

— Нет! — выкрикнула Джоанна. Она вырвалась из рук мужа и кинулась в объятия брата. — Ты не сказал мне правды о нем, — прошептала она. — Он не добрый человек. Он черствый и жестокий. Я не могу представить, что никогда не увижу тебя снова. Я не вынесу этого. Я люблю тебя. Ты оберегал меня так, как никто. Ты веришь в меня. Николас, пожалуйста, возьми меня домой. Я не хочу здесь оставаться.

— Вздор, Джоанна. Все будет хорошо. У Мак-Бейна есть веская причина, чтобы ни я, ни мои люди не задерживались здесь. Учись доверять мужу.

Говоря это сестре, Николас не отрывал взгляда от Мак-Бейна.

— Но почему он не хочет, чтобы ты приезжал сюда? Николас покачал головой. Она догадалась, что он не станет этого объяснять.

— Что передать от тебя матушке? Я увижу ее в следующем месяце.

— Я поеду домой вместе с тобою.

Улыбка брата была исполнена нежности:

— Но ты уже замужем, Джоанна. Здесь твой дом. Ты должна оставаться с мужем.

А она никак не могла оторваться от брата. Николас наклонился, поцеловал ее в лоб, осторожно разжал и отвел от себя ее руки и слегка подтолкнул ее к мужу.

— Хорошо обходитесь с нею, Мак-Бейн, или, клянусь всеми святыми, я вернусь сюда, чтобы убить вас.

— Это ваше право, — отозвался Мак-Бейн. Он прошел мимо Джоанны и ударил ладонью по ладони Николаса: — Мы с вами пришли к пониманию. Мое слово крепко, барон.

— Так же, как и мое слово, милорд.

Мужчины кивнули друг другу. Джоанна смотрела на брата, и по лицу ее текли слезы. Его скакун был уже оседлан и готов к дороге. Николас вскочил на него и, ни разу не обернувшись, спустился с холма.

Когда он исчез из виду, Джоанна огляделась. Она стояла одна на краю поляны, такая же опустошенная и одинокая, как и все вокруг. И пока солнце не исчезло за горизонтом, она стояла неподвижно на пронизывающем ветру.

Трясясь от холода и потирая замерзшие руки, она медленно направилась обратно во двор. На дороге не было видно ни одного шотландца, или так ей казалось. Но, дойдя до середины поляны, она вдруг увидела своего мужа. Он стоял, прислонясь к дверям башни, и наблюдал за нею.

Джоанна отерла слезы с лица, распрямила плечи и поспешила вперед. Она торопливо взбиралась по ступенькам с одной-единственной целью. Возможно, это выглядело по-детски, но она решилась без обиняков, прямо высказать ему, как он ей противен.

Но ей не удалось этого сделать. Как только она приблизилась, Мак-Бейн обхватил ее и крепко прижал к себе.

Он старался утешить ее, и это ее смутило. Он был единственной причиной ее огорчения, и вот теперь он старался утешить ее.

Да, так оно и было. Этот длинный трудный день слишком измотал ее, и, конечно, только поэтому она не попыталась вырваться из его объятий. Он был удивительно теплый, а ей необходимо согреться. Так сказала она себе. Но как только уйдет холод, она задаст жару своему супругу. Вот только согреется сама.

Несколько минут Габриэль прижимал ее к себе, терпеливо поджидая, пока к ней вернется самообладание.

Наконец она оторвалась от него:

— Из-за вашего отношения к моему брату я очень несчастна, милорд.

Она надеялась на извинения. Но прошло несколько минут, и она поняла, что извинений не будет.

— Теперь я бы не возражала лечь, — произнесла она. — Я очень хочу спать. Не будете ли вы любезны показать мне дорогу к моему жилищу? Я не могу отыскать его сама в такой темноте.

— Домик, в котором вы провели прошлую ночь, принадлежит не вам, а одному воину моего клана. Вам не придется больше ночевать в нем.

— Так где же я буду ночевать?

— В башне, — последовал ответ. — Над лестницей в ней есть две комнаты. Маклоринцы сумели остановить огонь, прежде чем он добрался до нижних ступенек.

Он широко распахнул дверь и знаком пригласил ее войти. Она даже не шелохнулась.

— Могу ли я спросить вас кое о чем, милорд? Дождавшись его утвердительного кивка, она продолжала:

— Объясните ли вы мне когда-нибудь, почему вы отправили отсюда моего брата и приказали ему никогда не возвращаться?

— В свое время вы сами все поймете, — ответил он, — но, если этого не случится, я буду счастлив сам объяснить вам все.

— Благодарю вас.

— Я умею быть любезным, Джоанна.

Она не фыркнула только оттого, что леди это не подобало. Однако по выражению ее глаз он понял, что она не верит его заявлению.

— Я избавил вашего брата от тяжкого бремени, жена.

— Это я была тяжким бременем? Габриэль покачал головой:

— Нет, не вы, — ответил он. — Но входите же.

Она решила повиноваться. Женщина, вручившая ей свежий букет после венчания, стояла у подножия лестницы.

— Джоанна, это…

Она не дала мужу закончить.

— Лила, — подхватила она. — Еще раз благодарю вас за прекрасные цветы. Вы были чрезвычайно внимательны.

— Миледи очень добра, — отозвалась женщина. У нее был ласковый музыкальный голос и приятная улыбка, а волосы — огненно-рыжие, завораживающие, как вспышки пламени. Джоанна догадалась, что они с нею почти ровесницы.

— Вам, верно, было трудно оставить свою семью и друзей для того, чтобы приехать сюда? — спросила Лила.

— У меня нет близких друзей, — покачала головой Джоанна.

— Значит, вы жалеете о своих прежних слугах? Но наш лаэрд разрешил бы вам взять с собой вашу любимую горничную.

Джоанна не могла толком на это ответить. Она почти не знала своих прежних слуг. Рольф менял их каждый месяц. Сначала она полагала, что он просто чрезвычайно требователен, но потом смекнула, в чем дело. Он не хотел, чтобы ей было кому довериться. Она должна была полагаться только на него. После его смерти ее, не спросив, увезли в Лондон, а там, живя на положении узницы при дворе короля Джона, она ни к кому не могла проникнуться ни симпатией, ни доверием.

— Я не позволил бы приехать сюда ни одной англичанке, — ответил за жену Мак-Бейн, пока она сама колебалась с ответом.

— А они все были рады остаться в Англии, — добавила Джоанна.

Лила кивнула, а затем повернулась и стала подниматься по лестнице. Джоанна последовала за ней.

— Так вы думаете, что будете счастливы здесь? — обратилась к ней Лила через плечо.

— О да, — отвечала Джоанна, моля Бога, чтобы так оно и случилось. — Здесь я буду в безопасности.

Мак-Бейн нахмурился. Он стоял внизу у лестницы, наблюдая за женой. Джоанна даже не догадывалась, как много это замечание говорило ему о ее прошлом.

Но Лила не была столь же проницательна, как ее лаэрд:

— Но я спросила у вас, надеетесь ли вы быть здесь счастливой, — сказала она со смешком. — Конечно, здесь вы в безопасности. Наш лаэрд защитит вас.

«Я и сама могла бы о себе позаботиться», — подумала Джоанна, но ничего не сказала Лиле, поскольку не хотела, чтобы девушка сочла это неблагодарностью по отношению к их лаэрду. Джоанна остановилась, чтобы взглянуть на мужа.

— Доброй ночи, милорд.

— Доброй ночи, Джоанна.

Джоанна последовала за Лилой.

Лестничная площадка была частично завалена деревянными решетками, так что никто не смог бы пробраться в большую залу или в переднюю, расположенные под ними. По противоположной стороне шел узкий коридор. Свечи в настенных бронзовых канделябрах освещали путь. Лила принялась рассказывать Джоанне о башне и попросила ее задавать любые вопросы, какие только взбредут на ум. Другая женщина, назвавшаяся Мэган, ожидала их в первой комнате, где была приготовлена ванна для Джоанны. У женщины были темно-каштановые волосы и глаза орехового цвета; она тоже носила маклоринский плед. Улыбка ее была столь же мила, как и у Лилы.

Их непринужденность и внимание к ней помогли Джоанне расслабиться. Ванна оказалась замечательная.

— Это наш лаэрд приказал приготовить вам ванну, — пояснила Мэган. — Раз уж макбейнцы предоставили вам ночлег прошлой ночью, то теперь черед маклоринцев сделать что-нибудь для вас.

— Это только справедливо, — добавила Лила.

Прежде чем Джоанна успела спросить, что тут имеется в виду, Мэган переменила тему разговора. Ей хотелось обсудить церемонию венчания.

— Вы так прекрасно выглядели, миледи. Вы сами вышили узор на платье? Оно было так прелестно.

— Конечно, миледи не занималась этим сама, — возразила Лила. — Ее горничная…

— Но я сама его сшила, — перебила Джоанна. Они болтали все время, пока она принимала ванну.

Наконец Джоанна пожелала обеим девушкам доброй ночи и перешла во вторую комнату.

В ней было тепло и уютно. У наружной стены располагался очаг, а вдоль противоположной стены тянулась огромная постель, застеленная макбейновским пледом. Окно выходило на нижний луг. Густой мех, закрывающий окно, не позволял проникать сюда ночным ветрам, и эта защита вместе с огнем в очаге делала комнату очень привлекательной.

Джоанна совершенно терялась в громадной кровати. Под этим одеялом могли бы расположиться не меньше четырех человек, причем не касаясь друг друга. У нее никак не согревались ноги, и она уже было решилась вылезти из кровати в поисках пары шерстяных носков, но подумала, что это слишком хлопотно. «Вот заплести волосы в косы, пожалуй, стоит», — подумала она, громко зевнув. Иначе утром их не причешешь. Однако она слишком устала, чтобы чем-либо заниматься. Она закрыла глаза, пробормотала молитву и приготовилась уснуть.

Джоанна уже погрузилась в полудрему, когда отворилась дверь, и сон пропал, как только она почувствовала, что под чьей-то тяжестью осела кровать. Медленно открыв глаза, она сказала себе: «Все правильно». Это был Габриэль, присевший на край постели.

Он снимал башмаки. Она постаралась спокойно спросить:

— Что вы делаете, милорд?

Он оглянулся на нее через плечо и ответил:

— Собираюсь лечь спать.

Она снова закрыла глаза. Ему показалось, что она погрузилась в сон. А он продолжал сидеть, глядя на нее. Джоанна лежала на боку, лицом к нему. Ее волосы, золотые, как солнечное сияние, укутывали ее плечи, словно покрывалом. Она показалась ему прелестной и такой невинной и хрупкой. Она была много моложе, чем он ожидал, и после того, как они с Николасом разрешили свой спор и барон согласился подчиниться всем его распоряжениям, он попросил шурина назвать возраст сестры. Николас не смог вспомнить точной даты ее рождения, но заметил, что она была еще почти ребенком, когда ее родители получили приказ от короля Джона выдать ее за его любимца-барона.

Внезапно Джоанна села на кровати:

— Здесь? Вы собираетесь спать здесь, милорд?

Она поперхнулась вопросом. Он кивнул, удивляясь ее потрясенному паническому виду.

Она была слишком ошеломлена, чтобы заговорить. Габриэль встал, развязал кожаные ремешки, которыми зашнуровывался его плед, и бросил его на ближайший стул. Плед соскользнул на пол.

Он предстал перед нею совершенно обнаженным. Она зажмурилась.

— Габриэль… — Его имя тихо прозвучало в ее устах.

Но прежде чем она закрыла глаза, ее взгляд охватил сзади всю его фигуру. И она струсила. Этот мужчина был покрыт бронзовым загаром от шеи до лодыжек, но как, Боже мой, такое возможно? Разве что он прогуливался под солнцем в чем мать родила?

Джоанна не собиралась выяснять это. Она только почувствовала, что одеяла отброшены, а затем кровать опять осела, и он, улегшись рядом, потянулся к ней.

Она поднялась на колени и повернула к нему лицо. Он лежал на спине и даже не думал прикрыться. Схватив одеяло, она набросила его на мужа. При этом лицо ее вспыхнуло от смущения.

— Вы были обмануты, милорд. Да, обмануты! — вырвалось у нее почти со стоном.

Габриэль не понял, что это, Бога ради, на нее накатило? Откуда этот ужас? Ее глаза наполнились слезами, и он не удивился бы, если бы она сию минуту захлебнулась в рыданиях.

— Как же я был обманут? — Он заговорил подчеркнуто тихим и спокойным голосом. Заложив руки за голову, он ждал ее ответа так терпеливо, словно впереди у него была целая вечность.

Это помогло и ей успокоиться. Она глубоко вздохнула.

— Брат не сказал вам всего. А мне говорил, что объяснил… О Господи, как мне жаль! Я была уверена, что вы осведомлены… Когда я узнала, что у вас есть сын, я решила, что вам уже все известно обо мне и что это не имеет значения. Ведь у вас уже есть наследник. Вы…

Габриэль потянулся и мягко зажал ей рот рукой. По ее лицу текли слезы. Его голос звучал успокаивающе.

— Ваш брат — честный человек, Джоанна.

Она кивнула. Он отвел руку от ее губ и мягко потянул ее обратно на постель.

— Конечно, Николас — честный человек, — пробормотала она.

Она прижалась щекой к его плечу. Он почувствовал, как слезы капают на его кожу.

— Николас не стал бы обманывать меня.

— Я и не думала об этом. — Казалось, она была озадачена.

Еще целая минута прошла, прежде чем она заговорила о том, что так встревожило ее.

— Возможно, он забыл рассказать вам… или думал, что забыл.

— О чем же он забыл рассказать?

— Я не могу иметь детей.

Он ждал продолжения.

— И? — спросил он, убедившись, что больше она не прибавит ни слова.

Она затаила дыхание, ожидая, как он воспримет ее сообщение. Она ожидала, что он разгневается. Однако это, казалось, никак его не задело. Он ласково поглаживал ее руку — разгневанный человек не станет этого делать. Он станет бить.

Джоанна решила, что он не понял ее.

— Я бесплодна, — прошептала она. — Я думала, что Николас сказал вам об этом. Если вы потребуете развода, милорд, я уверена, что отец Мак-Кечни приглядит за отправкой вашей петиции.

— Николас рассказал мне об этом, Джоанна. Она опять села в кровати.

— Рассказал? — Она была поражена. — Тогда зачем вы здесь?

— Я здесь потому, что я ваш муж, и это наша первая брачная ночь. Супруги обыкновенно делят постель.

— Вы хотите сказать, что намерены спать здесь сегодня?

— Именно так, черт возьми, — отозвался он. Теперь она смотрела на него недоверчиво.

— И я намерен спать здесь все другие ночи тоже, — заявил он.

— Почему?

— Потому что я ваш муж, — повторил он.

Он опять притянул ее на кровать рядом с собой, перевернулся на бок и прижался к ней, мягко смахнув волосы с ее лица.

Его прикосновение было нежным и успокаивающим.

— А теперь вы собираетесь спать, милорд?

— Нет.

— Так вы желаете…

— Да, — сказал он, раздраженный тем, что в ней опять пробуждается ужас.

— Зачем?

Она и впрямь этого не понимала. Габриэлю удалось унять свою гордость, но он не смог скрыть своего неудовольствия.

— Джоанна, разве вы не были замужем три года? Она старалась не смотреть ему в глаза. Это было трудно. Глаза у него действительно были очень красивые, чистейшего серого цвета. К тому же у него были высокие хорошо очерченные скулы и прямой нос. Он и впрямь был очень привлекателен, и, хотя она старалась не выдать себя, ее сердце учащенно билось от его близости. Вдобавок от него исходил приятный запах. Это был аромат чистоты и мужчины. Волосы его были влажны: прежде чем прийти к ней, Габриэль принял ванну.

Джоанна не хотела думать, как это было мило, однако подумала именно об этом. Она никак не могла совладать со своими своевольными мыслями. Как он выглядел или чем он пахнул, не имело значения.

— Может быть, вы ответите мне еще до завтрашнего утра?

— Я была замужем три года.

— Тогда почему вы спрашиваете меня, зачем я хочу спать вместе с вами?

Его недоумение не произвело на нее никакого впечатления:

— Но с какой целью? Ведь я не могу родить вам ребенка.

— Вы уже упоминали об этом, — оборвал ее он. — Есть и другая причина, по которой я хочу разделить с вами ложе.

— Что же это за причина? — спросила она недоверчиво.

— Есть удовольствие в выполнении супружеских обязанностей. Разве вы никогда не испытывали его прежде?

— Я ничего не знаю об удовольствии, милорд, но мне очень хорошо известно разочарование.

— Так вы полагаете, что я буду разочарован, или вы говорите о себе?

— Мы оба будем разочарованы, — сказала она. — Затем вы станете сердиться. Для вас действительно лучше, милорд, если вы оставите меня.

Однако он не собирался соглашаться с нею. Она вела себя так, будто хорошо знала все и вся. И ему не нужно было спрашивать, где она почерпнула свои сведения. Ему было ясно, что ее первый муж обходился с ней дурно. Она была так чертовски невинна и уязвима. Мак-Бейн подумал: «Какая жалость, что Рольф мертв, иначе я с удовольствием убил бы его».

Однако он не мог изменить ее прошлого. Все, что он мог сделать, это хорошо подумать об их настоящем и будущем. Он склонился над ней и поцеловал в лоб. Ему было приятно, что она не вздрогнула и не попыталась отвернуться.

— Тогда сегодня впервые вы…

Он собирался объяснить, что сегодня впервые они вместе и это будет началом новой жизни для них обоих, но Джоанна перебила его:

— Я не девственница, милорд. Рольф приходил ко мне на ложе много раз в первый год нашего брака.

Это заявление возбудило его любопытство. Он опять наклонился и взглянул на нее.

— Первый год? А после?

— Он обратился к другим женщинам. Он слишком разочаровался во мне. Нет ли у вас какой-нибудь женщины, к которой вы могли бы пойти?

Она говорила с жаром, превышавшим всякую меру. Он не знал, оскорбиться ли ему или посмеяться. Большинство жен ни с кем не хотели бы делить своих мужей. Но Джоанна выглядела достаточно готовой к тому, чтобы сейчас же выбежать из дома и завербовать ему любовницу. Боже, да она и впрямь готова выскочить из кровати.

— Мне не нужны никакие другие женщины.

— Почему же?

Да она просто задалась целью вывести его из себя! Ему было трудно продолжать этот странный разговор. Он усмехнулся и покачал головой.

— Я хочу вас, — твердо сказал он.

Она вздохнула:

— Полагаю, это ваше право. — Да.

Он опять откинул одеяло. Она вернула одеяло на место.

— Пожалуйста, еще минуту, — попросила она. — Я хотела бы задать вам один важный вопрос, прежде чем вы начнете.

При этой просьбе он нахмурился. Она перевела взгляд на его подбородок, чтобы он не увидел, как она боится, ожидая его согласия или отказа.

— Что это за вопрос?

— Я хотела бы знать, что произойдет, если вы во мне разочаруетесь. — Она осмелилась на секунду встретиться с ним глазами, а затем поспешно добавила: — Я хотела бы быть готова к этому.

— Я не разочаруюсь.

Она не поверила ему и настаивала:

— Но если разочаруетесь?

Он призвал все свое терпение.

— Тогда мне некого будет винить, кроме самого себя. Целую минуту она смотрела на него, прежде чем выпустить одеяло, в которое вцепилась мертвой хваткой. Он наблюдал, как она соединила руки на животе и закрыла глаза. При виде этого смирения он огорченно покачал головой.

«Это невыносимо», — решил он. Но Габриэль собирался добиться своего, и она была достаточно умна, чтобы понять это.

Она не паниковала. Она помнила боль, причиняемую супружеской близостью, но не считала ее нестерпимой. Ничего, она потерпит, ведь она уже проходила через это испытание, значит, сможет пройти его и теперь. Она это переживет.

— Все в порядке, милорд. Я готова.

Господи, да у нее просто дар вызывать его раздражение!

— Нет, Джоанна, — возразил он низким, грубоватым шепотом. Он коснулся рукой ленты, завязывающей ее сорочку, и выдернул шнурок. — Вы еще не готовы, но вы будете к этому готовы. Мой долг — заставить вас желать меня, и я не возьму вас, пока вы того не захотите.

Она никак внешне не отреагировала на это обещание. Истинный Бог, она выглядела так, словно лежала в гробу. «Недостает только цветка, зажатого между холодных пальцев», — мелькнуло у него. Тогда бы Мак-Бейн знал наверняка, что она мертва и вот-вот будет опущена в землю.

Он решил изменить тактику. Сейчас его юная жена пугающе бледна и напряжена, словно тетива лука. Она опасается его, она настороже. И он понимал почему, хотя, возможно, она сама этого не понимала. Он подождет, пока она немного успокоится. А затем начнет свою нежную атаку. Стратегия была несложна. Он попросту собирался сокрушить ее. К счастью, она и не заподозрит, что с нею случилось, а потом уже будет слишком поздно. Ее щит будет повержен; а если однажды загорится страсть, в ней уже не будет места для страхов.

Он понял, что его молодая жена нежна и деликатна. Выражение ее лица, когда она говорила с его сыном перед венчанием, показало ему, что она чувствительная и заботливая женщина. Но он не знал, была ли она страстной, и решил это выяснить, прежде чем кто-либо из них покинет эту постель.

Мак-Бейн наклонился к ней, поцеловал ее в лоб, затем лег на спину и закрыл глаза.

Прошла целая минута, прежде чем она уяснила, что он и впрямь вознамерился уснуть.

Она повернулась, чтобы взглянуть на него. Почему ей предоставлена эта передышка?

— Я уже разочаровала вас, милорд?

— Нет.

Она продолжала наблюдать за ним, но он не добавил ни слова. Она не понимала, каковы его намерения, и встревожилась.

— Так что же вы прикажете мне делать? — спросила она.

— Снимите вашу рубашку.

— А потом?

— Засыпайте. Сегодня ночью я не трону вас.

Его глаза были закрыты, и он не мог видеть, как изменилось выражение ее лица. Однако он услышал вздох облегчения, и это не доставило ему удовольствия. Впереди еще долгая, долгая ночь. И только в конце ее он, возможно, получит удовлетворение.

А Джоанна никак не могла догадаться, в чем дело. Если он собирается на сегодня оставить ее, почему велит ей снять рубашку? Но ей не хотелось спорить с ним, особенно теперь, после того как Габриэль сделал такой замечательный подарок.

Его глаза были закрыты, и она, не заботясь о скромности, вскочила с постели и стянула ночную сорочку, аккуратно сложила ее, а затем, обойдя кровать, положила спой ночной убор на ближайший к постели стул. Его плед валялся на полу. Она подняла его, тоже сложила и повесила на этот же стул поверх своей сорочки.

Воздух в комнате стал холоднее, и ее голые ноги совершенно замерзли. Она поспешила обратно под одеяло, пока они совсем не превратились в ледышки.

Тепло от тела мужа привлекло ее к нему поближе, хотя она не прикоснулась к нему. Она легла к мужу спиной, но постепенно придвигалась все ближе.

Прошло много времени, прежде чем Джоанна расслабилась. Она боялась довериться ему, однако боялась не потому, что он был теперь ее мужем или не заслужил ее доверия. Ведь Николас доверял ему, а брат был честнейшим человеком из всех, кого она когда-либо знала. Исключая отца. К тому же Николас превосходно разбирался в людях. Он никогда бы не предложил ей выйти замуж за лаэрда, если бы не считал Габриэля добрым и порядочным человеком. Кроме всего прочего, разве не говорит само за себя то, что супруг не стал ее принуждать к выполнению супружеских обязанностей. Что же, он действительно оказался очень любезным.

Жар, который излучало его тело, согревал ей спину. Это было удивительно. Она придвинулась еще чуть-чуть и ее бедра слегка прикоснулись к нему. Спустя несколько минут она уснула.

Габриэль решил, что он достигнет высокого положения на небесах, невзирая на все свои прежние смертные грехи, и все из-за того уважения, которое он проявил сегодняшней ночью по отношению к своей жене. Искушение было таким сильным, что его прошиб холодный пот. Сидение на горячих угольях было бы не столь мучительным, как это ожидание. Он полагал, что может вынести любую физическую боль, но лежать вот так подле нее было сплошным дьявольским соблазном. К тому же она сама вела себя не лучшим образом, прижимаясь задом к его паху. Это была самая сладостная пытка из всех, какие он когда-либо испытывал, и он до боли сжимал зубы, чтобы не поддаться соблазну.

Огонь в золе очага едва теплился, и время успело перевалить за полночь, когда он решил, что выждал вполне достаточный срок. Он положил руку на ее талию и склонился к ней, чтобы прижаться к ее шее. Джоанна вздрогнула и проснулась. Она оцепенела на минуту-другую, а потом положила ладонь поверх его руки, покоившейся чуть ниже ее груди, пытаясь убрать его руку. Он не позволил. Она еще не вполне проснулась, и влажные поцелуи, которыми он осыпал ее шею, заставляли ее дрожать, но уже не от холода, а от жара. Это было слишком приятно, чтобы тревожиться. Но она все же переплела его пальцы своими и удержала его руку.

Габриэль понял, каков ее план. Это его не остановило. Он ласкал зубами и языком ее уши, мягко высвобождая тем временем свою руку из ее ладони и медленно начиная ласкать пальцами снизу ее полные груди.

Странно, но его прикосновения были ей приятны. Она хотела оттолкнуться от него, но вместо этого еще теснее прижалась. А когда она почувствовала жесткое прикосновение его мужской плоти, ее охватила паническая дрожь. Джоанна повернулась к нему; она собиралась потребовать, чтобы он сдержал свое слово. Ведь он обещал, что не тронет ее нынешней ночью! Конечно же, он просто забыл об этом.

— Вы обещали мне, что вы не тронете меня сегодня. Он поцеловал ее в лоб.

— Я помню.

— Тогда…

Он поцеловал ее в переносицу. Джоанна почувствовала, что она вся совершенно окутана исходящим от него жаром. Он приковал ее к ложу своим телом и покрывал ее с головы до ног. Его тяжелые бедра покоились на ее бедрах, а его мужская плоть была прижата к мягким завиткам, защищающим сердцевину ее женственности. Ощущая его тяжесть на себе, она чувствовала и страх, и удовольствие.

— Габриэль…

Он погрузил свои пальцы в ее волосы и обхватил ладонями ее щеки. Он нагнулся к ней так, что его лицо оказалось совсем рядом. Он неотрывно смотрел на ее губы.

— Уже настал новый день, Джоанна. Я сдержал свое слово.

Он не дал ей времени для протеста или паники. Он зажал ей рот поцелуем. Его губы были жестки и горячи; его язык проскользнул внутрь, словно для того, чтобы не дать ей привести ни одного из аргументов.

Габриэлю хотелось заставить ее забыть все страхи. Неважно, что он так пылко желает ее; он знал, что никогда не будет принуждать ее помимо ее воли. Если Джоанна не сможет избавиться от своих опасений этой ночью, тогда он будет ждать и попробует еще раз завтра… и послезавтра… и после послезавтра. В свое время она наверняка научится доверять ему, а затем благополучно избавится от своей заторможенности.

Его поцелуй не был нежным, но был жадным и чувственным. Она не сопротивлялась ему и целовала его почти с такой же страстностью. Низкий стон наслаждения вырвался из его груди, когда ее язык робко прикоснулся к его языку.

Это страстное одобрение сделало ее чуть смелее. Она была настолько поглощена своей собственной реакцией на эту возбуждающую любовную игру, что едва ли могла о чем-то думать. Она беспрестанно терлась ногами о его ноги и старалась не забыть о том, что нужно дышать.

Она вошла во вкус так хорошо, как он только мог пожелать. Его губы прижимались к ней снова и снова, и он еще долго атаковал ее линии обороны. Он проводил языком по ее губам, медленно проникая, а затем отступая, заставляя ее отзываться на его поддразнивание.

Он хотел совершенно поглотить ее, и она была им поглощена. Минутами она содрогалась от желания. Когда его руки скользили по ее груди и большие пальцы касались чувствительных сосков, она стонала от наслаждения. Она не могла удержаться и изгибалась в его руках, норовя продлить еще немного эту сладостную пытку.

Но он хотел, чтобы она обвила его руками, которые сейчас лежали вдоль тела, сжатые в кулаки. Он оторвался от ее губ, чтобы сообщить ей, чего он желает от нее.

И все же она не послушалась. Он поднял голову, чтобы взглянуть на нее. А потом улыбнулся с чисто мужским удовлетворением. Джоанна выглядела ошеломленной тем, что происходило с ней. В ее глазах была страсть. Он снова наклонился и снова поцеловал ее, раздвигая ее губы и касаясь языком ее языка, чтобы дать ей понять, насколько он доволен ею; а затем он сам взял ее руки и обвил их вокруг своей шеи.

— Держитесь за меня, — приказал он хриплым шепотом. — Прижмитесь ко мне теснее.

У нее была хватка воина. Габриэль медленно целовал ее, спускаясь все ниже и ниже. Он охватил руками ее груди, а затем наклонился и взял один сосок в рот. Ее ногти тут же впились в его плечи. Он заворчал от животного наслаждения.

Габриэль ни на минуту не терял контроля за их любовной игрой; но когда его рука скользнула вниз по ее ровному, гладкому и шелковистому животу, а затем спускалась еще ниже, чтобы коснуться наиболее сокровенного, когда он начал ласкать самый источник ее жара, он потерял самообладание. Лоно, скрытое под мягкими завитками, было мягким, влажным и невероятно горячим. Большие пальцы его терли узелочек плоти, тогда как другие медленно проникали внутрь нее.

Теперь она закричала в страхе, ибо сила неведомого наслаждения, к которому он принудил ее, была слишком пугающей, чтобы она смогла понять или проконтролировать себя. Она попыталась оттолкнуть его руку, в то время как ее тело нетерпеливо придвигалось к нему.

Господи, она не могла понять себя.

— Габриэль, что со мной происходит?

Ее ногти, как лезвия, вонзились в его плечо. Она отвернулась, когда он продолжил свое любовное нападение. Тогда он изменил положение и успокоил ее новым поцелуем.

— Все хорошо, — прошептал он прерывающимся голосом. — Вам нравится это, не так ли?

Он не дал ей времени для ответа. Его губы снова завладели ее ртом, и язык проник внутрь как раз тогда, когда его пальцы глубоко погрузились в ее тесно сжатое влагалище.

Это погубило Джоанну. Страсть, какой она никогда не знала прежде, загорелась в глубине ее живота и словно огонь растеклась оттуда по всему телу. Она уцепилась за мужа, своими медленными эротическими движениями побуждая его довершить это всепоглощающее блаженство.

Но Габриэль еще сдерживался. Он боролся с бешеным желанием и продолжал ласкать ее губами и пальцами. Когда она внезапно прижалась к нему, он понял, что она близка к тому, чтобы полностью освободиться от всего, что сковывало ее. Он тут же снова переменил положение так, что его фаллос оказался прижатым к ее раскрывшемуся влагалищу. Он приподнялся на локтях, взял ее голову за подбородок и потребовал, чтобы она взглянула прямо на него.

— Назовите меня по имени, Джоанна. Его голос звучал резко и сердито.

— Габриэль, — прошептала она.

Он поцеловал ее быстро и отрывисто. Оторвавшись от ее губ, он заглянул сверху вниз в ее глаза и потребовал:

— Ныне и навсегда. Скажите эти слова, жена. Скажите их теперь.

Каждый нерв ее тела жаждал освобождения. Он сжимал ее плечи, ожидая ее признания.

— Ныне и навсегда, Габриэль.

Его голова упала на ее плечо. Одним сильным движением он полностью вошел в нее. Великий Боже, она была тесна и так чертовски горяча, что он едва смог выдержать эту сладостную агонию.

Все же он не мог оставаться внутри нее, ее тело должно было приспособиться к его вторжению. К тому же в глубине сознания он тревожился, не поранил ли он ее, и, однако, теперь он был бессилен против всепоглощающего желания своего собственного тела. Его толчки не были размеренны, но были резки и настойчивы. Она подняла колени, чтобы позволить ему войти глубже. Она окружала его, вбирая в себя. Он застонал от чисто животного наслаждения. Это была утонченная агония. В его руках она стала неистовой. Она уцепилась за мужа и встречала его желания, выгибаясь под ним. Ее бедра тесно прижались к его, а ее стоны, тихие и невероятно сладострастные, делали неистовым и его. Никогда раньше он не испытывал такой страсти. Она совершенно не сдерживалась. Ее полная капитуляция ускорила и его собственную. Он не хотел, чтобы это имело конец. Он медленно отрывался от нее, пока почти совсем не отделился, а затем погрузился в нее снова.

Теперь Габриэль не думал ни о чем, кроме того, как наполнить ее собой и дать ей обрести себя. Его дыхание было тяжелым и прерывистым, и, когда по ее дрожи он понял, что она дошла до высшей точки возбуждения, и услышал, как она зовет его по имени, страшась и удивляясь одновременно, он не смог сдерживаться долее. С громким сладострастным стоном он испустил в нее семя.

Джоанне показалось, что ее тело расколется на части от оргазма. Ей чудилось, что она умирает. Никогда в самых буйных фантазиях она не могла вообразить, что возможно подобное блаженство. Это было самым разрушительным и чудесным испытанием.

Она действительно позволила себе вольность совершенно отдаться Габриэлю, и, великий Боже, вознаграждение оказалось изумительным. Ее муж тесно прижал ее к себе и сохранил невредимой среди бешеного шторма, а острая красота их любви вызвала у нее слезы.

Но Джоанна была слишком опустошена, чтобы плакать. Габриэль залпом осушил всю ее силу. Он тоже изнемог. Она подумала, что, в свою очередь, сумела забрать всю его мощь. Она заметила, что его руки все еще обнимали ее. Очевидно, и в полном изнеможении он все же заботился о том, чтобы защитить ее.

Запах их любовных игр наполнял воздух вокруг. Их пульсы отстукивали неистовые удары.

Габриэль оправился первым. Он тут же забеспокоился о жене. Господи, неужели он поранил ее?

— Джоанна? — Он приподнялся, чтобы взглянуть на нее. Беспокойство, отразившееся на его лице, было очевидно. — Разве я…

Ее смех оборвал его вопрос. В этом звуке слышалась такая радость, что он не смог удержаться от ответной улыбки.

— Да, именно вы, — прошептала она. Эта женщина была для него загадкой.

— Как вы можете смеяться и плакать в одно и то же время?

— Я не плачу.

Он провел кончиками пальцев по ее щеке, стирая с нее влагу:

— Нет, вы плачете. Может, я поранил вас?

Она медленно покачала головой:

— Я не знала, что между мужчиной и женщиной возможно такое. Это прекрасно.

Он кивнул с выражением высокомерного удовлетворения.

— А вы страстная женщина, Джоанна.

— Я никогда раньше не знала, какая я… до сегодняшней ночи. Габриэль, это такое наслаждение Вы заставили меня…

Она не могла подобрать нужного слова для описания своих ощущений. Он был счастлив помочь ей в этом.

— Пылать?

Она кивнула.

— Я никогда раньше не думала, что мужьям нравится целовать и ласкать жен перед совокуплением, — сказала она.

Он нагнулся над нею, поцеловал ее в губы, а затем перевернулся на спину и лег возле нее.

— Это называется подготовкой, жена.

— Это очень мило, — прошептала она со вздохом. Представления Рольфа о «подготовке» заключались в том, что он быстро сдергивал с нее одеяло. Джоанна тут же оборвала свои воспоминания. Ей не хотелось осквернять красоту того, что сейчас произошло с нею, безобразными картинами из прошлого.

К тому же ей не хотелось, чтобы Габриэль засыпал. Истинный Бог, ей хотелось, чтобы он опять любил ее. Она не могла поверить в свою собственную смелость и удивилась своему столь распутному поведению.

Джоанна натянула одеяло и закрыла глаза. Непрошеные мысли начали осаждать ее. Теперь, когда они стали супругами, не должен ли кто-нибудь из них уйти? Рольф всегда приходил к ней в постель, а овладев ею, тут же уходил. Но Габриэль, похоже, собирался уснуть, и она решила, что уйти должна она.

Ей хотелось бы остаться, но мысль, что ей будет приказано уйти, уязвляла ее гордость. Лучше не оставлять ему шансов на подобный приказ. Какое-то время Джоанна боролась со своей тревогой.

Габриэль же был смущен своими собственными заботами. Его хитроумный план овладеть юной женой в то время, когда ее подозрения будут усыплены, обернулся против него самого. Дьявол! Ведь это она овладела им. Он никогда до такой степени не забывался ни с одной женщиной, никогда, и теперь он чувствовал себя уязвленным и спрашивал, что бы она сделала, если бы узнала, какую власть приобрела над ним.

Джоанна отодвинулась на край постели и добралась до своей рубашки. Повернувшись спиной к мужу, она натянула ее на себя. Ее ботинки, как она помнила, стояли возле двери.

И все же она медлила. Она не могла понять самое себя. Теперь она чувствовала себя несчастной и одинокой и никак не могла понять, почему ей хочется плакать. Их любовная игра была чудесной, но теперь ее охватили новые сомнения. Она не надеялась заснуть и подумала, что к тому моменту, когда засияет утренний свет, она доведет себя до полного изнеможения.

Габриэль, казалось, уже совершенно погрузился в сон. Она постаралась со всей осторожностью добраться до двери, но только прикоснулась к щеколде, как он остановил ее:

— Куда это вы собрались?

Она повернулась.

— В другую комнату, милорд. Ведь вы ее предназначали мне в качестве спальни?

— Вернитесь, Джоанна.

Она медленно подошла к краю постели:

— Я не хотела разбудить вас.

— Я не спал.

Он прикоснулся к поясу ее рубашки. В его голосе прозвучало только легкое любопытство, когда он спросил:

— Почему вам хочется спать одной?

— Мне этого не хочется! — вырвалось у нее.

Он дернул за рукава рубашки, и та упала на пол. Она задрожала от холода. Это позабавило его. Он-то думал, что в комнате чертовски жарко. Снова откинув одеяло, он просто ожидал, когда она опять заберется в постель.

Она не стала медлить и перебралась через мужа на свое место. Габриэль обхватил ее руками и крепко прижал к себе. Ее щека легла ему на плечо. Он натянул одеяло, громко зевнул и сказал:

— Вы будете спать здесь со мной каждую ночь. Понимаете, Джоанна?

Она кивнула, стукнувшись при этом головой о его подбородок.

— Это в обычае у нагорцев, чтобы мужья всегда спали вместе с женами?

Он ответил уклончиво:

— Это будет в обычае для нас с вами.

— Хорошо, милорд.

Ее согласие, произнесенное быстрым шепотом, понравилось ему. Он прижал жену теснее к себе и закрыл глаза.

— Габриэль?

Он что-то промычал в ответ.

— А вы довольны, что женились на мне?

Она пожалела, что задала этот вопрос, в ту же минуту, как слова слетели с ее языка. Теперь ему известно, насколько уязвимой она себя чувствует и в какой ужасной неопределенности пребывает.

— Теперь эта земля принадлежит мне. Этому я рад.

Он был честным до жестокости. Она подумала, что, наверное, следует восхищаться этой его чертой. Однако она не восхитилась, по крайней мере, в эту ночь. Ей казалось, что лучше бы он солгал и сказал, как счастлив иметь ее своей женой. Господи, да что это с нею? Ей совсем не хочется иметь мужем человека, который будет ей нагло лгать. Нет, нет, совсем не хочется.

Одна лишь усталость была причиной подобных глупых мыслей. Почему ее заботит, нужна она ему или нет? Она обрела в точности то, что хотела обрести, выходя замуж: она вырвалась из когтей короля Джона. Да, она была свободна… и в безопасности.

А если она получила все то, ради чего заключалась эта сделка, то и с Габриэлем дело обстояло точно так же. Теперь эта земля принадлежит ему.

— Вы слишком мягкосердечны. Возможно, я бы предпочел сильную, не столь чувствительную женщину.

Она уже засыпала, когда услышала эти его слова. Не зная, что ответить ему, она решила промолчать. Немного погодя он заговорил снова.

— Вы слишком нежны для здешней жизни. Сомнительно, что вы сможете выжить здесь хотя бы год. Возможно, я бы хотел видеть на вашем месте более крепкую и выносливую женщину. Да, вы вряд ли выдержите здесь хотя бы год.

Судя по голосу, Габриэля не слишком огорчала такая перспектива. Джоанна постаралась воздержаться от возражений. Да и что она могла возразить? Что она очень крепкая женщина и абсолютно так же вынослива, как и любая из женщин Нагорья? Говорить это было бы бесполезно. Габриэль уже сделал свои выводы, и только время могло доказать ему, что она вовсе не тепличный цветок. У нее есть запас жизненных сил, себя она уже уверила, что выживет в здешних условиях. В свое время она докажет это и ему.

— Вы робкая девочка. Возможно, я бы предпочел женщину, которая была бы более напориста.

Теперь ей потребовалось собрать всю свою волю, чтобы промолчать. Ведь она задала ему один простой вопрос, и коротенького «да» или «нет» было бы вполне достаточно. Но он, казалось, находил удовольствие в перечислении ее недостатков. В его голосе слышался смех. По ее мнению, это было грубо.

— У вас являются сумасшедшие идеи. Возможно, я бы предпочел жену, которая всегда бы слушалась меня.

Она принялась раздраженно барабанить пальцами по его груди. Он прикрыл ее руку своей и остановил этот красноречивый жест.

Тогда Джоанна громко зевнула, показывая, что ей хочется спать. Любой сообразительный муж тут же прекратил бы свои причитания насчет ее грехов.

Однако Габриэль, видимо, был не слишком сообразителен.

— Самая незначительная вещь пугает вас, — заметил он, вспоминая выражение ее лица, когда она впервые увидела его волкодава. — Возможно, я бы предпочел женщину, которая не страшилась, а сама застращала бы моего пса.

Тепло, которое излучало его тело, убаюкивало ее. Она положила ногу ему на бедро и теснее прижалась к нему.

— Вдобавок ко всему, вы слишком хрупки, — заявил тогда Габриэль. — Первый же порыв северного ветра сдует вас с места. Возможно, я бы предпочел высокую и дюжую женщину.

Она уже погружалась в сон и потому не собиралась спорить с мужем. Это разбирательство требовало от нее слишком большого внимания. Джоанна заснула, слушая, как ее супруг перечисляет ее бесчисленные изъяны.

— Вы ужасно наивны, жена, — сказал он, припоминая ее слова о том, как ей нравится, что теплая погода держится здесь круглый год. Она поверила возмутительной лжи своего брата. — Да, вы отменно наивны, — повторил он.

Он помолчал довольно долго, прежде чем наконец решился ответить на ее вопрос.

— Джоанна?

Она не ответила ему Он наклонился, поцеловал ее в лоб и прошептал:

— Правду сказать, я доволен, что женился на вас.