Глава 13
— Черт тебя подери, Йен, — пробурчал герцог. Он сел, потирая онемевшую шею. Лошадь же его, отвязавшись, бродила поодаль, пощипывая траву.
Йен ничего не сказал, даже не спросил, что брат делал утром у берега канала. Отвернувшись, он пошел ловить лошадь Харта. Поймав, снял с ее шеи постромки и набросит узду. А кобыла уткнулась мордой ему в лицо. Животные любили Йена. Лошади Камерона и все собаки семейства Маккензи преданно следовали за ним повсюду.
Харт потер ладонью подбородок, и пробивавшаяся щетина царапнула пальцы. С трудом встав на ноги и подняв с земли седло, служившее ему подушкой, герцог отправился седлать лошадь.
— Что ты здесь делаешь, Йен? — спросил он.
Йен забрал у брата седло и вскинул на спину животному, затем наклонился, чтобы затянуть подпругу. Его ловкие движения выдавали опытного наездника.
— Искал тебя, — ответил Йен.
— А я думал, что это я тебя ищу.
Йен немного подумал, потом кивнул:
— Да, мне сказали, что ты ищешь меня.
— Кто сказал? — Харт осмотрел берег канала. — Ты что, встретил моих охранников? Но как они узнали, что я здесь?
Йен взял поводья и, посмотрев брату прямо в глаза, заявил:
— Я всегда могу найти тебя.
Несколько мгновений они стояли, молча глядя друг на друга. Потом, отвернувшись, Йен повел лошадь к тропинке у канала.
«Я всегда могу найти тебя», — звучали в ушах Харта слова брата, шагавшего вдоль берега. В этот утренний час ни одна баржа не плыла по тихому каналу, а под деревьями и мостами еще клубился туман.
«Я всегда могу найти тебя». Конечно же, Йен просто констатировал факт — он вовсе не хотел сказать, что имел с братом какую-то особую связь.
Но Харт чувствовал свою связь с Йеном. Связь эта возникла между ними, когда Харт осознал, что Йен — другой, особенный. И тогда он понял, что должен защищать Йена. Харт ощущал эту связь на протяжении всех тех лет, что Йен содержался в психиатрической лечебнице, а также потом, когда забрал его оттуда. И он знал, что эта связь будет существовать всегда, всю его жизнь.
А Йен по-прежнему вел лошадь по тропинке в западном направлении, и он даже не оглядывался — словно знал, что брат сейчас последует за ним.
Догнав его, Харт сказал:
— Но дом Камерона в другой стороне.
Йен молча продолжал идти по тропинке, то и дело убирая нависающие над ней ветки. Харт сдался и теперь тоже молча шел вдоль канала.
Примерно через милю Йен перевел лошадь через узкий мост и направился к длинной барже, стоявшей у противоположного берега. На борту баржи находились дети, две козы, три собаки, а также мужчина; свесив ноги за борт, он курил трубку. А тягловая лошадь, вероятно, тащившая баржу, сейчас была отвязана и щипала у берега траву.
Ни слова не говоря, Йен бросил поводья и ступил на палубу баржи. Одна из девочек вылезла на берег, чтобы взять поводья лошади Харта. Она погладила кобылу и что-то пошептала ей на ухо, а та даже как будто обрадовалась вниманию девочки.
Харт же проследовал за Йеном на баржу. Мужчина с трубкой кивнул герцогу, но подняться не удосужился. Дети и собаки уставились на Харта с любопытством, а козы проявили полное равнодушие.
Из каюты вышла необычайно худая женщина средних лет, одетая во все черное и с черным шарфом на голове. Глаза у нее были такие же черные, как одежда, и настороженные.
— Вы, — обратилась она к Харту и указала на деревянную клеть рядом с поручнями, — сядьте вон туда.
Лондонское светское общество немало удивилось бы, увидев, как его светлость герцог Килморган послушно занял указанное место. Йен же молча сел рядом с братом.
Девочка на берегу приладила к лошади Харта постромки и, сняв с нее седло и узду, аккуратно сложила их на палубе, затем направилась к тягловой лошади, чтобы накинуть на нее поводья. Делала она все размеренно и без спешки. Никто из взрослых не вышел на берег, чтобы помочь малышке. Да она этого и не ждала. Женщина же, усадив гостей, снова скрылась в каюте.
Харт встречал этих цыган и раньше, хотя никогда не бывал на их барже. Пятнадцать лет назад он стоял на берегу канала недалеко от поместья Камерона, и эта же женщина в черном подошла к нему и сказала по-английски с сильным акцентом, что отныне ее семья будет приглядывать за Камероном, потому что он спас ее сына Анджело от ареста и смерти. А Анджело стал слугой Камерона и его близким другом.
Девочка наконец запрягла тяжеловоза и закрепила концы его постромок на барже, затем, подав ему команду, направила вперед, ведя кобылу Харта с другой стороны. Хорошо обученная, но норовистая лошадь герцога в руках малышки присмирела и послушно следовала за ней, как кроткий пони.
Мужчина с трубкой вернулся к созерцанию воды, а мать Анджело снова вышла на палубу, на этот раз — с двумя облупленными кружками кофе в руках. Поблагодарив ее, Харт сделал большой глоток. Кофе оказался очень крепкий, без сахара и без сливок.
Баржа двигалась в сторону восходящего солнца. Кроме цыган, по каналу пока никто больше не перемещался. Под деревьями же вдоль тропы по-прежнему стелился густой туман. На влажной траве лугов паслись овцы, за которыми по пятам бродили ягнята. В сером мареве овцы и ягнята походили на комья тумана.
Вокруг царили тишина и покой, и Харт, сладко зевнув, закрыл глаза.
Проснувшись, герцог увидел, что туман по берегам исчез. Тяжеловозом управлял теперь мужчина с трубкой, а маленькая девочка и другие дети спустились вниз. Но козы и собаки оставались на палубе.
Харт подошел к Йену, стоявшему на носу баржи.
— Ты так и не сказал мне, зачем сюда пришел.
Йен смотрел на воду, наблюдая, как нос судна разрезает стеклянную гладь канала. Йену было свойственно не отвечать на вопросы или давать ответ, выждав день или два. Иногда он вовсе не отвечал. Но сейчас он все же ответил:
— Я рассказал людям Анджело о стрельбе.
Харт кивнул. Он знал, что большего от брата не добьется. Впрочем, и так все было ясно. Цыгане дрейфовали вверх и вниз по этим каналам, а также бродили по окрестным полям. Так что теперь они будут начеку и тотчас узнают, если в окрестностях появится кто-то чужой. Анджело в семье очень любили, и эта любовь распространялась и на его друзей. Когда Йен узнал о покушении у стен парламента, он счел целесообразным найти цыган и поставить их в известность.
— Очень разумно с твоей стороны, — заметил Харт. — Но ты не позаботился о том, чтобы сообщить о том, куда идешь. Мы все поместье вверх дном перевернули, когда искали тебя. Неужели нельзя было оставить записку?
Йен пожал плечами.
— Бет всегда знает, куда я иду.
— Но только не в этот раз. И я тоже ничего не знал.
Йен положил руку на поручень и внимательно посмотрел на брата. Но о чем он сейчас думал? Харт этого не знал. Он никогда не знал, о чем думал Йен.
— Йен, так как же? — спросил герцог, теряя терпение.
Брат по-прежнему молчал, и Харт со вздохом пробормотал:
— Хорошо, пусть будет по-твоему.
Йен тотчас вернулся к созерцанию воды в канале. А Харт снова вздохнул. Он привык считать себя единственным человеком, понимавшим Йена, но сейчас с болью осознал, что и он совершенно не знал младшего брата. Пожалуй, одна лишь Бет могла бы сказать, что знала и понимала своего мужа.
Да-да, только Бет Акерли, вдова бедного приходского викария, сумела за несколько дней сделать то, чего он, Харт, не смог добиться за долгие годы.
Герцог поначалу сердился на Бет; он боялся, что она может использовать свое влияние на Йена с корыстными целями. Но Бет доказала свою глубокую преданность мужу, и Харт теперь не мог сердиться на нее по-настоящему.
Харт облокотился на поручни и тихо спросил:
— Как ты это делаешь, Йен? Как справляешься с безумием?
Герцог не ждал от брата ответа, но тот вдруг произнес:
— У меня есть Бет.
— А у меня нет никого, — прошептал Харт и тут же понял, что эти его слова были неправдой. Ведь у него, Харта, были братья, а также невестки, Дэниел и еще маленькие племянницы и племянники. Кроме того, у него были слуги, преданные ему до самозабвения. И был Дэвид Флеминг — настоящий друг.
Вот только женщины не было у Харта Маккензи…
После смерти Анджелины Палмер Харт больше не заводил любовниц, воздерживался даже от случайных связей для удовлетворения физических потребностей. Да, он жил как монах. И неудивительно, что даже запах Элинор вызывал у него похоть — как у восемнадцатилетнего юнца. Элинор смеялась над ним, но ее смех нисколько его не отталкивал.
— А как я сам справляюсь с безумием? — в задумчивости пробормотал герцог.
На сей раз Йен промолчал. А Харт, помедлив, добавил:
— Ты ведь однажды сказал, что мы все сумасшедшие. Помнишь? И в тот же день ты сказал, что Мак гениален как художник, Камерон — в подготовке скаковых лошадей, я — в коммерции и политике. Полагаю, ты был прав. И отец наш, безусловно, тоже был безумным. Думаю, он во многом узнавал в тебе себя. Наверное, это его и пугало.
— Отец мертв, а про Мака я сказал, что он в живописи бог, — ответил Йен.
Харт невольно улыбнулся.
— Прости, я не могу похвастать такой памятью, как у тебя. Но боюсь, мое безумие усиливается. Что мне делать, если не смогу с ним совладать?
— Сможешь.
Йен не смотрел на него.
— Спасибо за поддержку.
— Тебе нужно показать Элинор дом, — произнес вдруг Йен.
Харт вздрогнул.
— Дом? Какой дом?
— В Хай-Холборне. Дом миссис Палмер.
Харт процедил сквозь зубы:
— Нет, ни за что. Ни за что не допущу ее повторного появления там. Я до сих пор зол на тебя, что ты отвез ее туда. Зачем ты это сделал?
— Потому что Элинор должна все знать об этом.
— Черт подери, Йен! Зачем?
— Дом — это ты.
Дом — это он, Харт?.. Что брат хотел этим сказать?
— Нет, Йен, ошибаешься. Да, когда-то этот дом сыграл большую роль в моей жизни, но его эпоха закончилась.
— Ты все равно должен показать дом Элинор. Когда расскажешь ей все, то все узнаешь.
— Узнаю?
— Да.
— Что именно я узнаю? — Харт начинал злиться. — Узнаю, сможет ли Элинор снова сбежать от меня?
Йен утвердительно кивнул:
— Да, об этом.
Харт сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.
— Но я не могу отвезти ее туда. Там есть… нечто такое, чего она не должна знать.
— Ты должен. Элинор следует понимать тебя так же, как Бет понимает меня.
Герцог в очередной раз вздохнул.
— Какой же ты трудный человек, Йен Маккензи…
Йен не ответил.
«Значит, рассказать обо всем Элинор?» — подумал Харт. Но Анджелина Палмер взяла это на себя, когда спустя несколько месяцев после помолвки навестила Элинор в Шотландии, чтобы рассказать ей о доме в Хай-Холборне, где он, Харт, принимал женщин и развлекался с ними. Слава Богу, что она хоть не расписала все в подробностях. Но и намека оказалось достаточно.
Пока Харт ухаживал за Элинор, он не посещал Анджелину, так как не желал быть отъявленным лжецом. Чувствуя себя из-за этого целомудренным, он соблазнил Элинор, и она отдала ему свою девственность.
Причина же, по которой Анджелина заявила Элинор о своем существовании, заключалась вовсе не в желании вызвать у последней ревность и добиться расторжения помолвки. И конечно же, Анджелина прекрасно знала, что ее поступок навсегда рассорит ее с Хартом, потому что он, Харт, не умел прощать.
Тем не менее Анджелина решилась на этот разговор. Но она отправилась к Элинор не для того, чтобы поведать о постельных подвигах ее жениха, а для того, чтобы предупредить девушку об опасности. Ведь Анджелина знала, что за человек Харт Маккензи.
Реакция Элинор стала для надменного Харта полной неожиданностью. Пораженный и разгневанный, он пригрозил Элинор и ее отцу ужасными последствиями, если девушка разорвет помолвку. О, молодой Харт Маккензи был очень жестким — этому он научился у своего отца.
К сожалению, он так и не научился контролировать себя, разговаривая с людьми, — то и дело начинал злиться. Харт ненавидел своего отца, но стал очень на него похожим, потому что не имел перед собой другого примера.
Конечно, он мог бы стать другим, мог бы измениться к лучшему, если бы рядом с ним была Элинор, но он упустил этот шанс.
В глаза Харта ударил отразившийся от воды яркий луч солнца. Он поднял голову и увидел, что они подплывали к шлюзу. Смотритель шлюза вышел из дома и, ковыляя, направился к насосам у шлюзовых ворот.
— Я не могу рассказать Элинор о том, что вытворял, — пробурчал Харт.
Йен бросил на него взгляд и тут же отвернулся — приближающийся шлюз представлял для него куда больший интерес, чем сложный разговор с братом.
— У тебя было два свода правил, — ответил наконец Йен. — Один — для миссис Палмер, другой — для Элинор. И ты думаешь, что если последуешь не тому своду правил с Элинор, то, значит, ее не любишь.
Герцог в изумлении уставился на брата; он не знал, что на это ответить.
А Йен, внезапно оживившись, проговорил:
— Интересно, сколько галлонов воды в минуту вливается в шлюз при заполнении?
Не дожидаясь ответа, Йен отвернулся от брата, спрыгнул на берег и, присоединившись к цыгану, ведущему лошадь, молча пошел с ним рядом — очевидно, прикидывал, за какое время вода заполнит шлюз.
Когда баржа причалила к берегу, припустил весенний дождь. Цыгане преодолели последний шлюз перед Хангерфордом и теперь вошли в часть канала, протекавшего по границе поместья Камерона.
Окинув взглядом зеленое поле, что тянулось от канала к дому, стоявшему на возвышенности, Харт увидел множество людей. Все они были с зонтами и все — Маккензи.
Впрочем, нет, не все. Рядом с Элинор, держа зонт над ее головой, стоял высокий шотландец, но не Маккензи. Это был Синклер Макбрайд, один из многочисленных братьев Эйнсли, служивший барристером. Увидев, как Синклер склонился над Элинор, чтобы защитить от дождя — а та безмятежно ему улыбнулась, — герцог ощутил, как в нем вскипает гнев.
Элинор увидела Харта, стоявшего на палубе подобно королю, собиравшемуся обратиться к подданным с речью. Вот дьявол! Когда его слуги вернулись среди ночи, сказав, что потеряли хозяина где-то в зарослях у канала, она до смерти испугалась. Только ранним утром, когда прискакал Анджело, чтобы сообщить, что Йен с Хартом живы и здоровы, Элинор успокоилась. Но теперь она ужасно злилась.
Элинор хотела устремиться к берегу, но Синклер, тронув ее за плечо, сказал:
— Лучше не надо. Там грязно, и вы можете поскользнуться и упасть.
Синклер Макбрайд, очень милый вдовец, прибыл в гости к Маккензи с двумя своими детьми. Его сестра Эйнсли пригласила и остальных своих братьев погостить этой весной в Уотербери, но приехать пока смог один Синклер.
Когда Йен сошел с баржи на берег, Бет, несмотря на грязь, бросилась ему навстречу. Он заключил ее в объятия, и их вскоре окружили все остальные; и все хором спрашивали, где Йен пропадал. «Но, слава Богу. Харт его нашел», — говорила себе Элинор.
Цыгане тоже высыпали на берег — дети, козы, собаки, мужчины и женщины — и тотчас же начали посреди мокрого поля ставить шатры. Но Камерон, не находивший в этом ничего странного, заговорил с человеком, курившим трубку. К ним присоединились Дэниел, Анджело и отец Элинор. Дэниел стал помогать цыганам натягивать на шатры холстину, а Синклер, передав Элинор зонт, тоже пошел помогать.
Последней покинула баржу пожилая женщина в черном. Харт проводил ее на берег, однако последовать за ней не торопился.
«Но что же он делает?» — думала Элинор. Герцог же молча наблюдал за происходящим, и казалось, что он в случае необходимости готов был дать указания. А все остальные Маккензи и их жены выглядели необычайно счастливыми.
— Ты нужна ему.
Голос Йена, прозвучавший у самого уха, заставил Элинор вздрогнуть. Оказалось, что Йен стоял рядом и смотрел на нее пронзительными глазами. А Бет в это время болтала поодаль с пожилой цыганкой.
— Кому? — спросила Элинор. — Харту? — Она устремила взгляд на упрямого герцога, облокотившегося на поручни баржи. — Харту Маккензи никто не нужен.
Йен тут же покачал головой:
— Нет, ты ошибаешься. — Отвернувшись, он зашагал к своей Бет.
«Ты нужна ему». Что ж, Харт и впрямь выглядел одиноким.
Он сейчас наблюдал за семьей, для безопасности которой сделал все, что было в его силах, но всего лишь наблюдал. Не присоединялся.
Приподняв забрызганный грязью подол, Элинор медленно зашагала вниз по склону, стараясь не поскользнуться. Харт наблюдал за ее приближением, и она, пока спускалась, все время чувствовала на себе его пронзительный взгляд.
Но он не сошел с баржи, чтобы ее встретить, и шагнул ей навстречу лишь в тот момент, когда она ступила на берег. Выхватив у нее зонт и отшвырнув его в сторону, Харт перетащил Элинор через разделявшую их полоску воды на борт баржи. И она тотчас упала ему на грудь.
Оказалось, что он насквозь промок в своем распахнутом плаще. Мокрые пряди волос прилипли к его небритым щекам, а пронзительные янтарные глаза смотрели вопросительно.
— Что ты здесь делаешь? — проворчала Элинор, все еще сердитая. — Собираешься поднять якорь и уплыть?
— Мать Анджело попросила меня присмотреть за баржей. Они приехали, чтобы взглянуть, как Камерон и Анджело тренируют лошадей.
— Наверное, она хотела, чтобы ты поручил это кому-то из своих слуг.
— Нет, она просила меня. — Харт устремил взгляд на шатры на холме, едва различимые в пелене дождя. — Что герцог, что мальчик на побегушках — ей все одно. Впрочем — не важно. Здесь очень спокойно.
Но избытка спокойствия у Харта Маккензи как раз и не наблюдалось. Более того, Элинор знала: когда он вернется в Лондон, спокойствия будет еще меньше.
— Может, мне тогда уйти? Может, оставить тебя одного присматривать за баржей?
— Нет, — ответил Харт поспешно. И тотчас же его тяжелая ладонь опустилась ей на плечо. — Ты промокла. Давай спустимся вниз. Я хочу показать тебе баржу.
Он потащил ее вниз по ступенькам к каюте, затем рванул на себя дверь и втащил Элинор внутрь.
Стук дождя превратился в глухую дробь по крыше и по стеклам окон. А в углу каюты шипела маленькая печка. Тут действительно было очень спокойно и уютно.
— Я никогда раньше не бывала на баржах, — сообщила Элинор, обводя взглядом каюту.
Цыгане, хотя и были бродягами, имели уютный дом. Небольшая печка давала хорошее тепло. Над печкой висели начищенные до блеска горшки и сковородки. Койки в дальнем углу были застланы цветными одеялами, а на скамейке под окнами лежали вышитые подушки, в которых Элинор узнала работу Эйнсли.
— Я подумал, что тебе здесь понравится, — сказал Харт.
— Насколько я понимаю, сражаться с наемными убийцами во время увеселительной прогулки тебе не пришлось, — заметила Элинор.
— Нет. — Харт покачал головой.
Всего одно слово в ответ — а ведь она чуть не сошла с ума от волнения!
— Я говорю об этом спокойно, Харт, но я так боялась…
Она умолкла, сжав кулаки; ей так хотелось броситься ему на шею — и в то же время ужасно хотелось молотить кулаками ему в грудь. Чтобы воздержаться и от того и от другого, Элинор скрестила руки на груди.
Тут Харт приблизился к ней и, сбросив свой плащ, взял ее за плечи и привлек к себе.
Его поцелуй был страстным и яростным. И в нем не было нежности, но чувствовалось отчаяние.
«Ты нужна ему», — тут же вспомнились Элинор слова Йена. Она прижала ладони к груди Харта и ощутила гулкое биение его сердца. При этом рубаха его была мокрой и холодной, а губы — горячими как огонь.
Она потянула его за рубаху. Пуговицы на ней были частично оторваны, частично расстегнуты.
— Нужно ее снять, Харт. Иначе ты простудишься и заболеешь.
Он тут же стащил с себя рубашку и бросил на пол. Под рубахой не было белья — лишь загорелая кожа.
Харт подвел Элинор к теплу печи и снова привлек к себе. Его следующий поцелуй оказался еще более страстным.
Впившись пальцами в его обнаженные плечи, Элинор поцеловала его в ответ. А он, целовал ее с жадной ненасытностью, и вскоре она почувствовала, что все ее тело запылало словно огонь. В какой-то момент она вдруг ощутила, как Харт расстегнул верхнюю пуговицу ее платья, а затем провел горячей ладонью по ее шее.
Прервав наконец поцелуй, он ловко расправился с остальными пуговицами лифа и стянул платье вниз до половины. Внезапно глаза Харта потемнели, и он снова впился поцелуем в ее губы. Минуту спустя, отстранившись немного, он пробормотал:
— Элинор… Эл… — На губах его появилась лукавая улыбка. — Эл, мне кажется, я вижу тебя в одном корсете.
Сердце Элинор забилось сильнее, и ее опять окатило жаром.
— А я все время вижу тебя в одном килте, Харт. Впрочем, у меня есть и фотографии, на которые я могу при желании полюбоваться.
Его улыбка стала еще шире, и теперь перед Элинор был тот самый Харт Маккензи, в которого она когда-то влюбилась.
— Что мне делать с тобой, плутовка? Что делать нам обоим?
— Мой отец заказал фотографическую аппаратуру, чтобы поснимать флору Беркшира. Возможно, он разрешит мне попользоваться камерой…
Харт рассмеялся.
— Делай что хочешь, но только… — Он стянул вниз ее корсет, затем проворно распустил шнур корсажа, и шнуровка под его пальцами расслабилась. — Но только ты должна позволить мне фотографировать тебя.
— Позировать тебе? Боже, нет! Я стесняюсь…
Харт спустил с ее плеч узкие бретельки корсажа и проговорил:
— Это будут фотографии для личного пользования. Только для тебя и для меня.
— Хм… хорошо, — прошептала Элинор. — Я подумаю об этом.
Харт улыбнулся и лизнул ее губы.
— Если хочешь увидеть меня без килта, ты должна согласиться на мои условия.
Элинор вспыхнула.
— Я же сказала, что подумаю.
— Знаешь, Эл, как только я поцеловал тебя в лодочном сарае, я сразу понял, что ты — порочная девица. Чопорная и благовоспитанная на людях, но дикая и страстная за закрытой дверью. Идеальная леди для меня.
— Я была дикой только с тобой, Харт. Это ты научил меня быть дикой.
— Правда? — Он снова рассмеялся. — А тебе, наверное, не терпелось этому научиться.
— Ты был очень… интересный учитель.
Он прижался лбом к ее лбу и прошептал:
— Эл, ты делаешь меня снова молодым. Ты делаешь меня…
Харт вдруг умолк и расстегнул ее верхнюю юбку, затем нижние. Юбки тотчас соскользнули вниз, и оказалось, что турнюр для утренней прогулки по лужайке Элинор не надевала.
— Харт, каким я тебя делаю? — спросила она.
Его ладони соскользнули ей на ягодицы, и смех из его глаз окончательно исчез — теперь в них было лишь желание и страх. Страх перед жизнью в одиночестве.
— Я не могу быть один, — произнес Харт. — Мне нужна ты, Эл.
Она тут же поняла, что он имел в виду вовсе не пребывание на барже во время отсутствия цыган, сошедших на берег, чтобы понаблюдать за тренировкой лошадей.
— Ты нужна мне, потому что я не могу жить без тебя, — со стоном добавил Харт.
«А ведь этот человек никогда и никому не показывал своей слабости», — промелькнуло у Элинор. Она спустила с плеч сорочку и, обвивая руками его шею, прошептала:
— Я с тобой, Харт.
Он провел пальцем по ее губам и с удивлением подумал: «Каким же я был жестоким и глупым… Ведь только дурак мог позволить ей уйти».
Герцог опять привлек Элинор к себе и снова поцеловал. А она подняла на него свои чудесные голубые глаза, в которых сейчас пылала страсть. Эл не видела ничего постыдного в проявлении своей страсти, и ему очень в ней это нравилось.
Ее юбки валялись на полу, и она стояла перед ним в одних шелковых штанишках. Харт провел ладонью по ее ягодицам и невольно улыбнулся. Элинор все-таки исполнила его просьбу и купила себе новое белье.
Он изнывал от нетерпения, но в то же время не хотел торопиться, не хотел спешить. Цыгане с Йеном сделали ему замечательный подарок и позволили провести время с Элинор.
Она, возможно, считала их уединение случайностью, но он-то, Харт, знал, что это не так. И конечно же, он должен был удерживать ее подальше от этого проклятого Синклера Макбрайда, красивого шотландца с двумя маленькими детьми. Макбрайд остро нуждался в жене, и Элинор была для него вполне подходящей кандидатурой. Наверное, именно поэтому Эйнсли и пригласила сюда своего братца.
И нужно было действовать стремительно. К черту планы! Выжидать больше нечего!
Харт развязал тесемки на панталонах Элинор и тут же коснулся ее лона. Она была горячая и влажная, и она, как и он, сгорала от страсти.
Харт принялся ласкать ее, и Элинор тут же застонала. От ее девичьей скромности не осталось и следа — место чопорного «синего чулка» заняла страстная женщина.
И грудь ее стала полнее по сравнению с тем, какой была раньше. Харт наклонился и лизнул теплую соленую ложбинку между двух округлостей. В узкой и низкой каюте он не имел возможности подхватить Элинор на руки и отнести на ближайшую кровать, ему пришлось оттеснить ее к постели. Потом он приподнял ее и, усадив на край койки, стащил с нее панталоны. Закрыв глаза, Элинор обняла его и снова застонала. А Харт, расстегнув на килте заколку, снял его и расстелил на постели за спиной Элинор.
Кровать оказалась слишком узкой для них двоих, и Харт, усевшись, вновь приподнял свою женщину, а затем чуть откинувшись назад, опустил ее на себя. В следующее мгновение он вошел в нее — и замер. Сердце же его наполнилось радостью.
— О, Харт… — со стоном прошептала Элинор. Открыв глаза, она улыбнулась и провела пальцами по его небритой щеке.
Ее рыжеватые волосы потемнели от дождя, и кольца завитков казались необыкновенно мягкими.
Она выбежала под дождь без шляпки. Типичная Элинор. Порывистая, нетерпеливая.
На носу у нее пестрели восхитительные веснушки, и Харт поцеловал одну, потом другую, третью — и все по очереди. Он упивался ощущением счастья — ведь Элинор снова принадлежала ему.
Харт наконец начал двигаться, хотя его движения в ограниченном пространстве каюты получались довольно неловкими.
— Эл, любимая… — прохрипел он, двигаясь все быстрее.
— Еще, Харт, еще… Не останавливайся, — шептала в ответ Элинор.
Он легонько укусил ее за мочку уха, где еще недавно висели изумруды, и пробормотал:
— Эл, я ужасно скучал по тебе, каждый день скучал.
Тут Элинор вдруг куснула его в шею, и этот ее осторожный укус еще больше возбудил Харта — он понял, что близится момент наивысшего блаженства. Когда же этот, момент настал и Харт содрогнулся, тихие стоны Элинор переросли в крики экстаза — она одновременно с ним вознеслась к вершинам наслаждения.
— Элинор… — прошептал Харт, закрыв глаза; ему ужасно не хотелось отпускать ее. — Эл, я не могу без тебя. — Он открыл глаза и добавил: — Ты нужна мне, Эл.
— Харт, но я…
— Не уходи от меня снова, — перебил он с отчаянием в голосе. — Я не выживу, если ты снова уйдешь.
«Расскажи ей все», — говорил ему недавно Йен.
«Не могу. Не могу, пока она не станет моей, когда уже не сможет от меня уйти», — мысленно ответил Харт брату.
Элинор внимательно посмотрела на него своими прекрасными голубыми глазами, и ее брови сошлись на переносице, словно она о чем-то задумалась.
— Эл, пожалуйста… — прошептал Харт. Он чуть ли не плакал. Он знал: с ее уходом ему придет конец.
Тут нежные пальцы Элинор коснулись его лица, и она, глядя ему прямо в глаза, тихо ответила:
— Да, Харт, конечно, я останусь.
Он судорожно сглотнул и прошептал:
— Спасибо, Эл, спасибо тебе за все.