Глава 7

Джек посчитал уход Уиндема удобным предлогом, чтобы ретироваться.

Не то чтобы ему особенно нравился герцог. Напротив, он откровенно обрадовался, когда Уиндем заявил, что уходит, и направился к дверям. Джеку хватило с лихвой напыщенного самодовольства его светлости. Но мысль о том, чтобы остаться в одной комнате с герцогиней… Даже общество очаровательной мисс Эверсли не казалось ему настолько соблазнительным, чтобы и дальше терпеть эту муку.

– Пожалуй, мне тоже пора откланяться, – объявил он.

– Уиндем не откланялся, – сварливо проворчала герцогиня. – Он покинул дом.

– В таком случае я прощаюсь с вами до завтра, – любезно заметил Джек. – Так будет точнее.

– Еще даже не стемнело, – нахмурилась старуха.

– Я устал. – Джек сказал правду. Он действительно чертовски устал.

– Мой Джон обычно не ложился в постель до самого рассвета, – тихо произнесла герцогиня.

Джек вздохнул, стараясь подавить в себе жалость к этой женщине. Жесткой, беспощадной и крайне неприятной. Похоже, она по-настоящему любила сына, его отца. И потеряла его.

Матери не должны переживать смерть своих детей. Это противоестественно. Джек был твердо убежден в непреложности этой истины.

Поэтому вместо того чтобы возразить герцогине, что на долю ее Джона едва ли выпадало столько злоключений сразу, в один день – его не похищали, не связывали, не шантажировали и не лишали пусть и жалких, но вполне сносных доходов, – Джек выступил вперед и положил на столик перед старухой кольцо, которое снял с ее пальца прошлой ночью. Собственный перстень лежал у него в кармане. Джек сомневался, стоит ли показывать его этой мегере.

– Ваше кольцо, мадам. – Старуха кивнула, взяв кольцо в руки. – Что означает буква D? – поинтересовался Джек, решив извлечь хоть какую-то выгоду из своего плачевного положения. Этот вопрос всю жизнь не давал ему покоя.

– Дебнем. Я урожденная Дебнем. – Что ж, это многое объясняло. Мать передала фамильную реликвию любимому сыну. – Мой отец был герцогом Ранторпом.

– Это меня не удивляет, – пробормотал Джек и учтиво поклонился, предоставив герцогине решать, можно ли принять его замечание за комплимент. – Приятного вечера, ваша светлость.

Герцогиня разочарованно поджала губы, но затем ей, видимо, пришло в голову, что если кто и одержал победу в бурных сражениях этого долгого и утомительного дня, так это она сама.

– Я прикажу доставить ужин к тебе в спальню, – пообещала она неожиданно любезным тоном. Джек вежливо кивнул и пробормотал слова благодарности, прежде чем шагнуть к двери. – Мисс Эверсли проводит тебя наверх.

При этих словах Джек вытянулся в струнку. Покосившись украдкой на мисс Эверсли, он заметил, что она тоже настороженно замерла.

Джек ожидал, что комнату ему покажет лакей. Возможно, дворецкий. Но мисс Эверсли… Какая прелестная неожиданность.

– Вам ведь не трудно, мисс Эверсли? – осведомилась герцогиня. К лукавству в ее голосе примешивалась нотка язвительности.

– Конечно, нет, – отозвалась компаньонка. Тень, набежавшая на лицо девушки, не помешала Джеку угадать ее мысли.

Мисс Эверсли растерялась. Ее брови чуть приподнялись, ресницы удивленно затрепетали. Похоже, ей никогда раньше не поручали заботиться о ком-то, кроме герцогини. Старуха явно не желала делить свою компаньонку с кем бы то ни было. Задержав взгляд на губах мисс Эверсли, Джек тотчас решил, что и ему не чужды собственнические чувства. Если бы эта женщина принадлежала ему… будь у него право назвать ее своей… он ни за что не стал бы делить ее ни с кем.

Ему вдруг отчаянно захотелось снова поцеловать ее. Легко провести рукой по ее нежной, бархатистой коже. Это мимолетное, едва ощутимое скольжение пальцев так легко принять за случайное прикосновение.

Но острее всего он желал произнести вслух ее имя.

Грейс.

Звучание ее имени завораживало. Оно несло в себе утешение.

– Проследите, чтобы моего внука устроили с удобствами, мисс Эверсли.

Изумленно подняв брови, Джек повернулся к герцогине. Она сидела, неподвижная как статуя, чинно сложив руки на коленях, но уголки ее губ едва заметно загнулись вверх, а в глазах пряталась хитрая, язвительная усмешка.

Старуха отдавала ему Грейс. С бесстыдной откровенностью она предлагала Джеку попользоваться ее компаньонкой, если он того пожелает.

О Боже, ну и семейка! И как его только угораздило очутиться здесь?

– Как вам будет угодно, мадам, – проговорила мисс Эверсли, и Джек тотчас почувствовал себя грязным негодяем, едва ли не людоедом, потому что бедняжка явно не догадывалась, что ее госпожа пытается сделать из нее дешевую шлюху для своего внука.

Каким чудовищем нужно быть, чтобы замыслить этот омерзительный торг? «Останься на ночь в замке – и можешь взять девчонку себе».

Джека замутило от отвращения. Ему было противно вдвойне, оттого что его действительно тянуло к девушке. Но он вовсе не хотел, чтобы ему отдали ее, словно ягненка на растерзание льву.

– Весьма любезно с вашей стороны, мисс Эверсли, – подчеркнуто учтиво произнес он, желая осадить герцогиню. В дверях Джек обернулся и добавил: – Да, чуть не забыл, если кто-нибудь станет интересоваться, я – друг Уиндема. Давнишний приятель. – Во время прогулки верхом кузены почти не разговаривали, но в этом вопросе они тотчас пришли к соглашению.

– Товарищ по университету – предложила мисс Эверсли.

Джек подавил угрюмый смешок.

– Нет, я не учился в университете.

– Не учился? – взвилась герцогиня. – Но меня уверяли, что ты получил образование, подобающее джентльмену.

– Уверяли? И кто же? – вежливо полюбопытствовал Джек.

Герцогиня возмущенно фыркнула, не найдясь с ответом, затем хмуро проворчала:

– У тебя речь образованного человека.

– Так вас сразил наповал мой выговор? – Джек посмотрел на мисс Эверсли и пожал плечами. – Истинно английские звуки «р» и «х». Что еще нужно, чтобы прослыть образованным?

Однако герцогиня не собиралась отпускать внука, не вызнав все, что ее интересовало.

– Так ты все же получил какое-то образование, не так ли?

Джека одолевало искушение заявить, что он ходил в школу вместе с местными голодранцами, только чтобы увидеть, как вытянется лицо старухи. Но ему не хотелось возводить напраслину на тетю с дядей, которые ничем этого не заслужили, поэтому он лишь смерил герцогиню мрачным взглядом.

– Портора-Ройял-скул и два месяца в Тринити-колледже – в том, что в Дублине, а не в Кембридже. А после я прослужил шесть лет в армии его величества, защищая вас от вражеских вторжений. – Джек задумчиво склонил голову набок. – Готов выслушать изъявления благодарности прямо сейчас, если изволите.

Герцогиня презрительно скривила губы.

– Нет? – Джек с наигранным изумлением поднял брови. – Забавно, но, кажется, все тут забыли, что все еще говорят по-английски и кланяются славному королю Георгу.

– Я не забыла, – тихо произнесла мисс Эверсли. Встретив взгляд Джека, она смущенно моргнула и добавила: – Э-э… спасибо.

– Пожалуйста, – отозвался Джек, неожиданно поймав себя на мысли, что, пожалуй, впервые в жизни его поблагодарили за службу. К сожалению, не одна герцогиня принимала как должное, что кто-то проливает за нее кровь. Солдатам редко воздают почести, и хотя военные мундиры действительно во все времена пользовались успехом у дам, ни одной ветреной красавице не приходило в голову сказать служивому человеку спасибо. Ни Джеку, ни множеству других, куда менее удачливых – раненных и покалеченных на полях сражений, – так и не довелось услышать простые слова благодарности.

– Можете говорить всем, что мы вместе брали уроки фехтования, – обратился Джек к мисс Эверсли, подчеркнуто не замечая герцогиню. – Это звучит вполне убедительно. Уиндем, кажется, говорил, что недурно владеет шпагой?

– Я не знаю, – призналась Грейс.

Конечно, откуда ей знать? Впрочем, это не важно. Если Уиндем сказал, что сносно фехтует, то он, должно быть, настоящий мастер. Пожалуй, вместе они составят неплохую пару, если когда-нибудь им придется подтвердить на деле свою выдумку. В школе Джеку лучше всего давалось именно фехтование. Наверное, поэтому его и продержали в Портора-Ройял-скул до восемнадцати лет.

– Идемте, – негромко предложил Джек, кивнув в сторону двери.

– Синяя шелковая спальня, – брюзгливо напомнила герцогиня.

– Она не любит, когда разговор обрывает кто-то другой, верно? – прошептал Джек так тихо, что его могла слышать одна лишь мисс Эверсли.

Джек знал, что в присутствии герцогини Грейс не ответит. Она действительно промолчала, но в глазах ее мелькнули веселые искры.

– Вы тоже можете быть свободны до утра, мисс Эверсли, – распорядилась герцогиня.

Грейс удивленно обернулась.

– Вы не хотите, чтобы я осталась с вами? Но ведь еще довольно рано…

– Со мной побудет Нэнси, – заявила герцогиня, поджав губы. – Она ловко управляется с пуговицами и вдобавок молчит как рыба. Весьма ценное качество для служанки.

Поскольку сама Грейс в присутствии госпожи тоже предпочитала держать язык за зубами, она решила принять замечание герцогини за похвалу, а не за оскорбление, хотя та явно пыталась выпустить в компаньонку на прощание отравленную стрелу.

– Хорошо, мадам, – невозмутимо произнесла она, делая книксен. – Утром я принесу вам горячий шоколад и газету, как обычно.

Она покинула гостиную. Мистер Одли уже стоял в дверях, вежливо приглашая ее пройти первой. Грейс понятия не имела, почему герцогиня надумала вдруг подарить ей свободный вечер, однако спорить не собиралась.

– Нэнси – горничная герцогини, – объяснила она мистеру Одли, когда тот вышел из комнаты вслед за ней.

– Я догадался.

– Это довольно странно. – Грейс задумчиво покачала головой. – Мадам…

Мистер Одли терпеливо ждал, когда она закончит фразу, но Грейс примолкла. Она хотела сказать, что герцогиня терпеть не может Нэнси. Старуха всегда жаловалась и брюзжала, когда у Грейс бывали выходные дни и Нэнси ее заменяла.

– Вы начали о чем-то рассказывать, мисс Эверсли?

Грейс действительно едва не принялась болтать с мистером Одли как со старым приятелем. Это выглядело бы нелепо, ведь они почти не знали друг друга, к тому же вряд ли этого джентльмена интересовали скучные мелочи из жизни обитателей Белгрейва. Если даже он в конце концов и станет герцогом – при мысли об этом у Грейс свело желудок, – то, совсем как Томас, вряд ли сумеет отличить одну горничную от другой. Ведь если Уиндема спросить, какую из служанок не жалует его бабушка, он ответит: «Всех без исключения». И будет совершенно прав, криво усмехнулась про себя Грейс.

– Вы улыбаетесь, мисс Эверсли? – заметил мистер Одли, бросая на Грейс загадочный взгляд. – Скажите мне, что вас рассмешило.

– О, сущая ерунда. Уверена, вам это неинтересно. – Она указала на лестницу в дальнем конце коридора: – Сюда, спальни в том крыле.

– И все же вы улыбнулись, – не уступал мистер Одли, шагая рядом.

Его настойчивость заставила Грейс улыбнуться снова.

– Я этого не отрицала.

– Леди, которой чуждо притворство, – одобрительно заключил мистер Одли. – С каждой минутой вы нравитесь мне все больше.

Грейс поджала губы, оглянувшись на него через плечо.

– Похоже, вы не слишком высокого мнения о женщинах.

– Приношу свои извинения. Мне следовало сказать «особа, которой чуждо притворство». – Он лукаво улыбнулся, отчего Грейс бросило в дрожь. – Я никогда не утверждал, что мужчины и женщины одинаковы, слава Богу, это не так, но правдонравием не блещут оба пола.

Грейс удивленно посмотрела на него.

– «Правдонравие»? Не думаю, что есть такое слово. Я даже уверена, что нет.

– Нет? – Мистер Одли отвел глаза. Всего на мгновение, на какую-то долю секунды, однако Грейс успела засомневаться, уж не смутился ли он. Впрочем, такое трудно было себе представить. Мистер Одли держался на удивление легко и непринужденно в любых обстоятельствах. Достаточно было одного дня знакомства, чтобы это понять. И в самом деле, на губах его тотчас заиграла самодовольная кривая улыбка, а глаза весело блеснули. – Что ж, пожалуй, так и есть.

– Вы часто выдумываете слова?

Он скромно пожал плечами:

– Я пытаюсь себя сдерживать.

Грейс недоверчиво прищурилась.

– Правда-правда, – возмутился мистер Одли. Он прижал руку к груди, словно его только что ранили в самое сердце, но глаза его смеялись. – Почему мне никто не верит, когда я называю себя честным, добропорядочным джентльменом, готовым неукоснительно соблюдать все существующие правила морали?

– Возможно, потому что при знакомстве вы приказали этим милым людям выйти из кареты, угрожая пистолетом?

– Не исключено, – признал мистер Одли. – Но это придает отношениям живость и остроту, разве нет?

В его изумрудных глазах плясали насмешливые искры, и Грейс почувствовала, как губам вдруг стало щекотно. Ей захотелось рассмеяться. Совсем как в те времена, когда родители были еще живы, а она сама, свободная, счастливая и беспечная, не знавшая, что такое горечь утраты, зависимость и унижение, любила выискивать комичное в самых обыденных вещах и потешаться над несуразностями жизни.

Грейс показалось, что в ней пробуждается та юная девушка. Это было чудесно, восхитительно. Ей захотелось поблагодарить мистера Одли, но она понимала, что будет выглядеть на редкость глупо. Поэтому Грейс нашла другой выход.

Она извинилась.

– Простите, – произнесла она, остановившись у подножия лестницы.

Мистер Одли недоуменно поднял брови:

– Вы просите прощения?

– Да. За… сегодняшнее.

– А, за похищение. – Он снисходительно усмехнулся, казалось, разговор его забавляет.

– Я не хотела, – с горячностью заявила Грейс.

– Но вы были в карете, – возразил мистер Одли. – Уверен, любой суд признал бы вас соучастницей преступления.

Нет, это уж слишком, решила Грейс.

– Полагаю, этот же самый суд еще утром отправил бы вас на виселицу за то, что вы наставили заряженный пистолет на герцогиню.

– Тс-с, я же говорил вам, что за это не вешают.

– Нет? – отозвалась Грейс, удачно копируя тон мистера Одли. – А следовало бы.

– Вы так думаете?

– Если существует слово «правдонравие», то тому, кто приставил пистолет к груди герцогини, полагается виселица.

– Быстро же вы нашлись, – восхищенно улыбнулся мистер Одли.

– Спасибо, я давно не упражнялась в пикировке, – призналась Грейс.

– Да. – Разбойник бросил взгляд в сторону гостиной, где, наверное, по-прежнему восседала на софе герцогиня. – Она превратила вас в молчунью, верно?

– Говорливость – неподходящее качество для служанки.

– Так вот кем вы себя считаете? – Мистер Одли посмотрел Грейс в глаза так пристально, что она невольно отступила на шаг. – Служанкой?

Грейс повернулась к лестнице. Что бы ни прочел по ее лицу мистер Одли, она вовсе не была уверена, что хочет об этом знать.

– Нам не стоит задерживаться. – Грейс поднялась на ступеньку, знаком приглашая его последовать за ней. – Синяя шелковая спальня очень красива и удобна. Она особенно хороша в утреннем освещении. Внутреннее убранство просто великолепно. Уверена, вам понравится.

Грейс несла сущую чушь, но мистер Одли любезно воздержался от насмешек.

– Не сомневаюсь, что эта комната намного лучше моих нынешних апартаментов.

Она удивленно покосилась на него.

– О, а я думала… – Грейс смущенно осеклась. Выходило, что она считает мистера Одли бездомным бродягой.

– Приходится жить в почтовых гостиницах и ночевать под открытым небом. – Джек притворно вздохнул. – Такова разбойничья доля.

– И вам это нравится? – живо отозвалась Грейс, поражаясь собственной смелости и жгучему любопытству.

Мистер Одли добродушно усмехнулся:

– Грабить кареты?

Грейс кивнула.

– Это зависит от того, кто сидит в карете, – мягко пояснил он. – Я получил огромное удовольствие, не ограбив вас.

– Не ограбив меня? – Грейс резко обернулась. Лед, уже давший трещину, был окончательно сломлен.

– Я ведь ничего не взял у вас, разве нет? – заметил мистер Одли, изображая полнейшую невинность.

– Вы украли у меня поцелуй.

– Неправда. – Он наклонился вперед и добавил с беспримерным нахальством: – Вы мне его подарили.

– Мистер Одли…

– Я бы хотел, чтобы вы звали меня Джеком.

– Мистер Одли, – повторила Грейс, – я не… – Она торопливо огляделась и понизила голос до чуть слышного шепота: – Я не… делала того, о чем вы сказали.

Он лениво улыбнулся:

– С каких это пор «поцелуй» считается таким опасным словом?

Грейс плотно сжала губы, понимая, что у нее нет ни единого шанса взять верх в разговоре.

– Ладно, – неожиданно покладисто согласился мистер Одли. – Я больше не стану вас мучить. – Грейс сочла бы этот жест великодушным и благородным, если бы он тут же не добавил: – Сегодня.

И даже после этого Грейс улыбнулась. В присутствии мистера Одли невозможно было не улыбаться.

Они перешли в холл верхнего этажа, и Грейс повернула в сторону хозяйских покоев, где располагалась синяя спальня. Теперь они двигались молча, и у Грейс было достаточно времени, чтобы поразмышлять о джентльмене, шедшем рядом.

Она не видела ничего ужасного в том, что мистер Одли так и не окончил университет. Он производил впечатление человека умного и образованного, с великолепной речью и редкостным обаянием. Наверняка при желании он нашел бы себе какое-нибудь доходное место. Грейс не смела спросить, почему он стал грабителем, хотя ей страстно хотелось это знать. Однако непродолжительное знакомство с мистером Одли не позволяло задавать ему столь личные вопросы.

Положение показалось Грейс комичным. Кто бы мог подумать, что она станет тщательно следить за манерами и заботиться о приличиях, имея дело с вором?

– Сюда. – Она указала на левый коридор, прежде чем свернуть.

– А кто спит там? – поинтересовался мистер Одли, вглядываясь в противоположный конец холла.

– Его светлость.

– Ах, его светлость, – угрюмо бросил он.

– Он достойный человек, – заявила Грейс, почувствовав себя обязанной вступиться за Томаса. Возможно, он действовал не совсем так, как подобает, но это легко понять. С самого рождения его воспитывали как будущего герцога Уиндема. И вот теперь благодаря нелепому капризу судьбы он вдруг узнает, что, возможно, ему предстоит превратиться в обыкновенного мистера Кавендиша.

Если у мистера Одли выдался трудный день, то бедняге Томасу пришлось куда тяжелее.

– Да вы в восторге от этого вашего герцога, – проговорил мистер Одли.

Грейс толком не поняла, был ли это вопрос. Пожалуй, нет, решила она. Во всяком случае, мистер Одли говорил с ней сухим тоном, словно с наивной простушкой.

– Герцог – достойный человек, – твердо повторила Грейс. – Вы согласитесь со мной, когда лучше его узнаете.

Мистер Одли насмешливо фыркнул:

– Сейчас вы говорите в точности как служанка. Вышколенная, преданная служанка. – Грейс сердито нахмурилась, но мистер Одли и бровью не повел. – Вы собираетесь защищать и герцогиню тоже? – осведомился он с веселой ухмылкой. – Хотел бы я услышать ваши аргументы. Мне жутко любопытно, как вы с этим справитесь, не каждый отважится на подобный подвиг.

Едва ли мистер Одли ожидал от нее ответа, и Грейс промолчала. Правда, ей пришлось отвернуться, чтобы он не заметил ее улыбки.

– Сам я не справился бы с ролью ее адвоката, – продолжал он, – хотя мне говорили, что я на редкость красноречив. – Он доверительно наклонился вперед, словно хотел открыть Грейс какой-то важный секрет. – Ведь в моих жилах течет ирландская кровь.

– Вы один из Кавендишей, – напомнила ему Грейс.

– Только наполовину. Слава Богу.

– Они не так уж плохи.

Мистер Одли горько усмехнулся:

– Не так уж плохи? Вот и вся ваша хваленая защита?

Грейс силилась возразить, но, как назло, в голову ничего подходящего не приходило.

– Герцогиня готова отдать жизнь за семью, – растерянно пролепетала она.

– Жаль, что она этого не сделала.

Грейс невольно вздрогнула.

– Вы говорите в точности как герцог.

– Да, я заметил, бабушка и внук питают трогательную, нежную привязанность друг к другу.

– Вот мы и пришли. – Грейс толкнула дверь синей шелковой спальни и отступила на шаг. Она не собиралась следовать за джентльменом в его комнату. Это было бы неприлично.

За пять лет службы в замке Белгрейв Грейс ни разу не заходила в покои Томаса. Все ее богатство в этом мире составляли честь и безупречная репутация, Грейс дорого ценила свое доброе имя.

Мистер Одли заглянул внутрь.

– Какая синяя, – заметил он.

Грейс не смогла сдержать улыбку.

– И шелковая.

– Действительно. – Он переступил порог. – Вы не зайдете?

– О нет.

– Я и не надеялся, что вы согласитесь. Жаль. Придется мне слоняться здесь одному. В одиночку наслаждаться этим синим шелковым великолепием.

– Герцогиня была права, – покачала головой Грейс. – Вы никогда не бываете серьезным.

– Неправда. Я довольно часто бываю серьезен. Предоставляю вам самой догадаться когда. – Пожав плечами, он медленно направился к бюро, лениво провел пальцем по крышке и коснулся изящного пресс-папье. – Мне нравится оставлять людей в неведении.

Грейс не ответила, наблюдая, как мистер Одли осматривает свою комнату. Ей следовало уйти. Пожалуй, ей даже хотелось уйти, весь день она мечтала только о том, чтобы свернуться калачиком в постели и уснуть. И все же она осталась. Следя глазами за мистером Одли, она старалась угадать, каково это – впервые увидеть великолепие Белгрейва.

Явившись сюда пять лет назад, она была всего лишь служанкой при герцогине, а этому человеку, возможно, предстояло стать хозяином Белгрейва.

Наверное, это чертовски странное чувство. Странное и ошеломляющее. У нее не хватило духу сказать мистеру Одли, что эта комната далеко не самая роскошная и изысканная в замке. Есть и другие, намного богаче.

– Прекрасная картина, – заметил он, разглядывая живописное полотно на стене.

Грейс кивнула. Ее губы на мгновение приоткрылись и снова сомкнулись.

– Вы хотели сказать, что это Рембрандт.

Губы девушки приоткрылись снова, на этот раз от удивления.

Мистер Одли даже не смотрел на нее.

– Да, – призналась Грейс.

– А это? – Он кивнул на полотно, висевшее рядом. – Караваджо?

Грейс растерянно моргнула.

– Я не знаю.

– Зато я знаю. – В его голосе звучало какое-то странное мрачное восхищение. – Это Караваджо.

– Вы, должно быть, знаток? – спросила Грейс, неожиданно заметив, что носки ее туфель оказались за порогом спальни. Каблуки чинно и благопристойно оставались в коридоре, но носки…

Мистер Одли перешел к следующей картине – на восточной стене они висели во множестве – и пробормотал:

– Я не назвал бы себя знатоком, просто мне нравится живопись. Ее так легко читать.

– Читать? – Грейс шагнула в комнату. Какая странная мысль.

– Да, – кивнул мистер Одли. – Взгляните сюда. – Он указал на полотно, по всей вероятности, эпохи постренессанса. Изображенная на нем женщина восседала в широком кресле, обитом черным бархатом. Высокая витая спинка и массивные подлокотники сияли позолотой. Возможно, это был трон. – Видите этот взгляд из-под полуопущенных век? Она наблюдает за другой женщиной, но не смотрит ей в лицо. Ее терзает ревность.

– Нет, – Грейс встала рядом с ним, – она в ярости.

– Конечно, но она в ярости, потому что завидует.

– Завидует ей? – спросила Грейс, кивнув в сторону второй женщины, красавицы с волосами цвета пшеницы, облаченной в полупрозрачный греческий хитон. Одна из ее грудей, казалось, вот-вот бесстыдно выскочит из платья. – Не думаю, – возразила Грейс. – Посмотрите на ту, что на троне. У нее есть все.

– Да, все земные блага. Но та, вторая женщина завладела ее мужем.

– Почему вы решили, что она замужем? – Грейс недоверчиво покосилась на мистера Одли и приблизилась к картине, стараясь разглядеть обручальное кольцо на пальце разгневанной женщины на троне. Но мазки краски на полотне оказались слишком грубыми, чтобы различить такую мелочь, как кольцо.

– Разумеется, она замужем. Всмотритесь в выражение ее лица.

– Я не вижу ничего, что указывало бы на ее замужность.

Мистер Одли насмешливо поднял бровь:

– «Замужность»?

– Я совершенно уверена, что есть такое слово. В отличие от «правдонравия». – Грейс недоуменно нахмурилась. – Но если она замужем, то где же муж?

– Здесь, – отозвался мистер Одли, коснувшись пальцем причудливой золоченой рамы возле фигуры женщины в греческом хитоне.

– Но откуда вы знаете? Это же за пределами холста!

– Достаточно лишь вглядеться в ее лицо. Эти глаза. Она смотрит на мужчину, который ее любит.

Грейс с любопытством повернулась к мистеру Одли.

– А может, на мужчину, которого любит она сама?

– Не могу сказать. – Мистер Одли задумчиво склонил голову набок. – Несколько мгновений прошло в молчании, потом он произнес: – В этой картине заключен целый роман. Нужно лишь потратить немного времени, чтобы прочитать его.

Он прав, подумала Грейс. Как странно. Ей вдруг стало немного не по себе, оттого что мистер Одли оказался таким проницательным. Этот легковесный балагур, самонадеянный и дерзкий разбойник, не потрудившийся найти себе достойное ремесло.

– Вы в моей комнате, – заметил мистер Одли.

Грейс резко отпрянула.

– Постойте. – Он выбросил вперед руку и поддержал Грейс за локоть. Как раз вовремя, иначе она непременно упала бы.

– Спасибо, – тихо пробормотала девушка. Мистер Одли по-прежнему держал ее под руку. Грейс успела прийти в себя и твердо стояла на ногах. Но мистер Одли не отпускал ее. А она не пыталась вырваться.