Глава 4

Десять минут спустя Грейс уже сидела в карете Уиндемов наедине с герцогиней и никак не могла взять в толк, почему столь сурово осудила Томаса, когда тот выразил желание сдать бабушку в приют для умалишенных. За последние пять минут почтенная вдова успела немало: она развернула карету в обратную сторону, вытолкнула Грейс из экипажа на подъездную дорожку, так что та неловко приземлилась на правую лодыжку и больно ушиблась, отослала сестер Уиллоби восвояси, даже не потрудившись объяснить им, в чем дело, потребовала запрячь карету Уиндемов, снабдила вышеозначенную карету охраной из шести рослых лакеев. Затем вдова приказала усадить Грейс рядом с собой. (Лакей, выполнявший это деликатное поручение, принес Грейс извинения, но все же подчинился приказу.)

– Мадам? – нерешительно заговорила Грейс. Карета неслась вперед с бешеной скоростью, опасно накреняясь и рискуя опрокинуться, однако герцогиня продолжала остервенело колотить тростью в стенку, рыча на кучера, чтобы тот подхлестнул лошадей. – Мадам, куда мы едем?

– Вы отлично знаете.

Грейс осторожно выдержала паузу и покачала головой:

– Простите, мадам, но я не представляю.

Герцогиня пронзила ее свирепым взглядом.

– Ведь мы не знаем, где он, – уточнила Грейс.

– Мы его найдем.

– Но, мадам…

– Довольно! – отрезала герцогиня. В ее негромком окрике звучала такая ярость, что Грейс немедленно умолкла. Чуть позже она все же осмелилась украдкой бросить взгляд на старуху. Герцогиня сидела прямая, как шомпол (слишком прямая, учитывая, как трясло и подбрасывало экипаж на ухабах); ее правая рука, скрюченная, будто птичья лапа, вцепилась в занавеску, прищуренные глаза зорко обшаривали окрестности. Точнее сказать, деревья. Это единственное, что можно было разглядеть из оконца кареты.

Грейс представления не имела, почему герцогиня так внимательно смотрит в окно.

– Если вы его видели, – надтреснутый голос старухи вывел Грейс из задумчивости, – то он все еще здесь, неподалеку.

Грейс сочла за лучшее промолчать. Так или иначе, герцогиня смотрела не на нее.

– А это значит, – ледяным тоном заключила старуха, – что существует лишь несколько мест, где он может быть. Поблизости всего три почтовых гостиницы. Так-то вот.

Грейс сжала ладонями лоб. Это был жест слабости. Обычно она не позволяла себе паниковать в присутствии герцогини, но сейчас бессмысленно было притворяться сильной и решительной. Старуха задумала похищение. И она, Грейс Катриона Эверсли, которая в жизни не украла даже грошовой ленточки на базаре, оказалась замешана в таком ужасном преступлении.

– О Боже, – прошептала Грейс.

– Заткнитесь! – рявкнула герцогиня. – Займитесь лучше делом.

Грейс стиснула зубы. И каким же делом, черт побери, ей предстоит заняться? Во всяком случае, перетаскивать пленника в карету точно не придется. Для этого старуха прихватила с собой лакеев. Согласно установленным в Белгрейве правилам, рост каждого из них составлял пять футов одиннадцать дюймов. Грейс тотчас угадала, что за роль отведена этим дюжим молодцам, но в ответ на ее испуганный, недоверчивый взгляд герцогиня лишь коротко проронила: «Возможно, моего внука потребуется убеждать».

– Смотрите в окно! – прорычала ее светлость, глядя на Грейс как на слабоумную. – Вы же лучше всех его разглядели.

О Господи! Грейс охотно отдала бы добрых пять лет жизни, только бы оказаться сейчас где-нибудь подальше от этой кареты.

– Мадам, я же говорила, он стоял в конце аллеи. Я даже толком его не видела.

– Зато вы вдоволь нагляделись на него нынче ночью.

Грейс старалась не встречаться глазами с герцогиней, но после этих слов растерянно уставилась на нее.

– Я видела, как вы его целовали, – прошипела старуха, – и должна предупредить вас раз и навсегда: не заноситесь, вам следует знать свое место.

– Но, мадам, это он меня поцеловал.

– Он мой внук, – изрекла герцогиня тоном, не терпящим возражений. – Очень возможно, что именно он настоящий герцог Уиндем, так что даже не мечтайте о нем. Я ценю вас как компаньонку, и не более того.

Грейс не собиралась отвечать на оскорбление, ее сковал ужас. Она лишь оцепенело смотрела на герцогиню, боясь поверить собственным ушам.

Настоящий герцог Уиндем? Одна лишь мысль об этом грозила грандиозным скандалом. Неужели герцогиня способна с легкостью отшвырнуть от себя Томаса, лишив его не только права первородства и герцогского титула, но даже имени? Имени Уиндем, которое он носит по праву?

Если герцогиня публично объявит разбойника истинным наследником… Господь всемогущий!.. Трудно даже представить себе, какую это вызовет бурю. Разумеется, в конце концов самозванца разоблачат, иначе и быть не может, но огласки не избежать, и на всю семью ляжет несмываемое пятно позора. Всегда найдутся сплетники, желающие позлословить. Поползут слухи, что, возможно, Томас и не настоящий герцог, что не стоит ему выставлять напоказ свои богатства, ведь еще неизвестно, кто их подлинный владелец, и всякое такое.

Грейс в ужасе закусила губу. «Боже, что будет с Томасом? Что будет со всеми нами?»

– Мадам, – заговорила она дрожащим голосом, – не можете же вы в самом деле думать, что этот человек законный наследник.

– Разумеется, так и есть, – отрезала герцогиня. – Его манеры безупречны…

– Но он разбойник!

– Он обходителен и учтив, у него великолепная речь, – вскинулась старуха. – Каким бы ни был нынче род его занятий, он получил превосходное воспитание и подобающее джентльмену образование.

– Но это еще не означает… – запротестовала Грейс.

– Мой сын умер на корабле, – резко оборвала ее герцогиня, – проторчав восемь месяцев в Ирландии. Восемь чертовых месяцев, хотя отправлялся всего на четыре недели. Он поехал на свадьбу. На чертову свадьбу! – Старуха скрипнула зубами, по лицу ее пробежала тень, тело вытянулось и будто одеревенело. – Если бы еще женился кто-то стоящий. Так нет, жалкий школьный приятель Джона, чьи родители купили себе титул и изловчились пристроить сына в Итон, как будто этим надеялись кого-то обмануть.

Грейс округлила глаза и боязливо придвинулась ближе к окну. Голос старухи упал до шепота и сочился ядом. Он походил на злобное шипение змеи.

– А потом, – продолжала герцогиня. – Потом… все, что у меня осталось, – это записка в три строчки, нацарапанная чужой рукой. В ней говорилось, что Джон отлично проводит время в Ирландии и не думает возвращаться.

Грейс растерянно моргнула.

– Так он не сам написал ее? – спросила она, не понимая толком, почему ее интересуют эти подробности.

– Он подписал ее, – отрывисто бросила герцогиня. – И запечатал кольцом. Он знал, что я не в состоянии разобрать его каракули. – Старуха откинулась на подушки, лицо ее исказилось от гнева и обиды, душивших ее вот уже тридцать лет. – Восемь месяцев! – пробормотала она. – Восемь дурацких, бессмысленных месяцев. Кто может поручиться, что за это время он не женился на какой-нибудь шлюхе из местных? У него было полно времени.

Взгляд Грейс задержался на лице старухи. Герцогиня гордо вскинула голову, всем своим видом выражая высокомерное презрение, и все же в ее застывшей позе чувствовалась фальшь. Крепко сжатые губы кривились, а глаза подозрительно ярко блестели.

– Мадам… – мягко заговорила Грейс.

– Хватит слов. – Казалось, голос герцогини вот-вот сорвется.

Грейс сомневалась, стоит ли продолжать разговор, но слишком многое было поставлено на карту, и промолчать она не могла.

– Ваша светлость, этого просто не может быть, – набравшись храбрости, начала она, хотя испепеляющий взгляд герцогини не предвещал ничего доброго. – Речь идет не о скромном загородном имении, таком как Силсби. – При упоминании о родительском доме у Грейс подступил ком к горлу. – Мы говоримо Белгрейве. О герцогстве. Наследники титулов не исчезают, растворившись в воздухе. Если ваш сын оставил после себя потомство, мы бы об этом знали.

Несколько жутких мгновений герцогиня продолжала сверлить компаньонку колючим взглядом, а затем распорядилась:

– Начнем со «Счастливого зайца». Среди местных почтовых гостиниц эта наименее дрянная. – Откинувшись на подушки, она уставилась прямо перед собой и добавила: – Если он хотя бы немного похож на отца, то слишком ценит собственный комфорт, чтобы выбрать заведомую дыру.

Джек почувствовал себя законченным болваном, когда на голову ему набросили мешок.

Значит, это все же случилось. В душе он знал, что пробыл в Линкольншире слишком долго. Всю обратную дорогу из замка он проклинал себя за глупость. Надо было уехать из трактира сразу же после завтрака. Или еще раньше, на рассвете. Но нет, ему зачем-то понадобилось напиться вдрызг, а потом отправиться в этот проклятый замок. Где он увидел ее.

Если бы не девушка, он не задержался бы на подъездной аллее. Не стал бы гнать коня бешеным галопом. И тогда ему не пришлось бы останавливаться, чтобы передохнуть и напоить лошадь.

И уж точно он не стоял бы возле корыта с водой у всех на виду, точно афишная тумба, когда кто-то налетел на него сзади.

– Свяжите его, – отрывисто прозвучал чей-то голос.

Этого было достаточно, чтобы все волоски на коже Джека встали дыбом, а тело напряглось, будто стальная пружина. Всякий, кто презирает опасность и вечно бродит в двух шагах от виселицы, знает, что означают слова «свяжите его».

Не важно, что Джек не видел нападавших и понятия не имел, кто они и зачем явились. Он сражался как лев. А ему приходилось драться и в честном бою, и в грязной свалке. Но противников было по меньшей мере трое, а может, и больше; ему удалось отвесить всего парочку крепких ударов, прежде чем его самого швырнули лицом в грязь, заломили руки за спину и связали…

Не веревками, нет. Сказать по правде, путы больше напоминали шелк.

– Простите, – пробормотал один из похитителей, что прозвучало довольно странно. Когда вас связывают как барана, редко приносят извинения.

– Ну что вы, это такой пустяк, – отозвался Джек и мысленно выругал себя за неумение держать язык за зубами. Острота обошлась ему слишком дорого: пыль с надетого на голову мешка набилась в рот.

– Сюда, – подсказал кто-то, помогая ему подняться на ноги. Джеку оставалось только повиноваться.

– Э-э… будьте добры, – раздался первый голос, тот, что приказал его связать.

– Не хотите ли объяснить, куда меня ведут? – поинтересовался Джек, но в ответ послышалось лишь нерешительное хмыканье и невнятное бормотание.

«Пешки. Жалкие пешки. – Джек тяжко вздохнул. – Мелкая сошка никогда ничего не знает».

– Э-э… вы не могли бы ступить на подножку?

И прежде чем Джек успел сделать шаг или хотя бы сказать «Прошу прощения?», его резко подняли над землей и зашвырнули в карету.

– Усадите его на подушки, – пролаял чей-то голос. Джек тотчас узнал его. Это была старая леди. Бабушка.

Ну что ж, по крайней мере его везут не на виселицу.

– Вы не могли бы поручить кому-нибудь присмотреть за моей лошадью? – попросил он.

– Позаботьтесь о его лошади! – рявкнула старуха.

Джек покорно позволил усадить себя на подушки; со связанными за спиной руками и мешком на голове осуществить подобный маневр довольно сложно.

– Вас не затруднит развязать мне руки?

– Я не настолько глупа, – фыркнула старая леди.

– О, – притворно вздохнул Джек, – я и подумать не смел ни о чем подобном. Красота и глупость следуют рука об руку куда реже, чем хотелось бы.

– Сожалею, что пришлось похитить вас, – проворчала старуха, – но вы не оставили мне выбора.

– Не оставил выбора, – задумчиво повторил Джек. – Ну да, конечно, я ведь старался изо всех сил не попасться вам в лапы.

– Если вы собирались нанести мне визит нынче утром, – резко возразила герцогиня, – вам не следовало удирать.

Джек насмешливо дернул уголком рта.

– Значит, она вам рассказала. – И почему он, собственно, решил, что она промолчит?

– Мисс Эверсли?

Так вот как ее зовут!

– Ей не оставалось ничего другого, – презрительно буркнула старуха.

Похоже, желания мисс Эверсли в расчет не принимались.

И тут Джек почувствовал легкое движение воздуха рядом с собой. Едва уловимое шуршание ткани.

Она была здесь. Призрачная мисс Эверсли. Безмолвная мисс Эверсли. Восхитительная мисс Эверсли.

– Снимите с него мешок, – распорядилась герцогиня. – Вы его задушите.

Джек терпеливо ждал, нацепив на лицо ленивую улыбку – наверняка они ожидали увидеть иное выражение, так пусть полюбуются. Он различил тихий звук, что-то неясное, смутное – не совсем вздох, но и не стон. Мисс Эверсли. Что это? Усталая покорность или, быть может…

Мешок сдернули, и Джек на мгновение замер, с наслаждением подставляя лицо свежему прохладному ветерку.

Потом он посмотрел на нее.

Горечь унижения. Вот что это было. Бедняжка мисс Эверсли казалась несчастной. Более великодушный джентльмен отвернулся бы, но в настоящий момент Джек вовсе не склонен был проявлять излишнее благородство, поэтому он самым бесцеремонным образом принялся разглядывать ее лицо. Мисс Эверсли была прелестна. Ее отличала особая, яркая красота, присущая лишь ей одной. Нет, она не походила на «английскую розу», у нее были великолепные темные волосы и сияющие синие глаза. Черные густые ресницы оттеняли совершенную белизну кожи.

Впрочем, возможно, бледность вызвана смущением и неловкостью, засомневался Джек. Мисс Эверсли выглядела так, будто ее вот-вот стошнит.

– Неужели целоваться со мной было так скверно? – прошептал Джек. Девушка тотчас сделалась пунцовой. – Похоже, я прав. – Он повернулся к бабушке и добавил самым непринужденным тоном: – Надеюсь, вы понимаете, что подобное преступление карается виселицей?

– Я герцогиня Уиндем. – Старуха надменно подняла брови. – О виселице не может быть и речи.

– Ах, какая несправедливость, – вздохнул Джек. – Вы не согласны, мисс Эверсли?

Ему показалось, что девушка сейчас заговорит, однако бедняжка предпочла прикусить язычок.

– Но если бы вы стали соучастницей в этом маленьком преступлении, – взгляд Джека беспардонно скользнул вниз, задержался на бедрах мисс Эверсли и остановился на ее груди, – это бы все изменило.

Ее лицо словно окаменело.

– О, думаю, это было бы прелестно, – прошептал Джек, внимательно разглядывая губы мисс Эверсли. – Только представьте, мы с вами одни в этой поистине роскошной карете. – Он блаженно вздохнул и лениво откинулся на подушки. – Воображение уже рисует мне картины, одна заманчивее другой.

Джек ожидал, что старуха встанет на защиту девушки, но та молчала.

– Не желаете ли поделиться со мной своими планами? – снова заговорил он, развалившись на подушках и небрежно закинув ногу на ногу. Проделать это со связанными за спиной руками было отнюдь не легко, но Джек не собирался сдаваться. Сидеть прямо и держаться учтиво? Черта с два! Наконец старуха подала голос.

– Большинство мужчин не стали бы жаловаться, – буркнула она и сердито поджала губы.

Джек равнодушно дернул плечом.

– Я не большинство мужчин. – Улыбаясь краешком рта, он снова повернулся к девушке: – Довольно банальное возражение, пошло с моей стороны, вы не находите? Никакой оригинальности. Ответ, достойный зеленого юнца. – Он разочарованно покачал головой. – Надеюсь, я не теряю форму.

Глаза девушки изумленно округлились.

– Думаете, я сумасшедший? – ухмыльнулся Джек.

– О да, – проговорила она, и Джек мысленно поздравил себя с победой. Приятно было слышать вновь ее голос, мягкий, обволакивающий, как теплая морская волна.

– Здесь есть о чем подумать. – Он обратился к герцогине: – Среди вашей родни есть умалишенные?

– Нет, разумеется, – возмущенно фыркнула старуха.

– Что ж, это утешает. Хоть я и не стремлюсь признать наше родство. Сказать по правде, мне не улыбается стать частью семьи головорезов вроде вас, миледи. – Джек озабоченно поцокал языком. – Даже я никогда не опускался до похищения. – Он наклонился вперед, словно желая поделиться с мисс Эверсли чем-то не предназначенным для посторонних ушей, и доверительно понизил голос: – Это весьма дурной тон, знаете ли.

Ему показалось – какая прелесть! – что губы девушки дрогнули. Мисс Эверсли обладала чувством юмора. Это лишь умножало ее очарование.

Джек улыбнулся ей. Он в совершенстве владел этим искусством и знал, как тронуть женское сердце.

Щеки мисс Эверсли вспыхнули, отчего улыбка Джека стала еще шире.

– Довольно! – раздраженно проворчала старая леди.

Джек тотчас изобразил полнейшую невинность:

– Довольно чего?

Он посмотрел на женщину, которая, весьма вероятно, приходилась ему бабушкой. На сморщенном, исчерченном морщинами лице ее застыло брюзгливое выражение, рот с опущенными уголками капризно кривился. Похоже, эту недовольную гримасу не смогла бы стереть с ее лица даже улыбка, решил Джек. Разве что герцогине каким-то чудом удалось бы растянуть губы полумесяцем, повернутым рожками вверх…

Нет, пустая затея. У нее бы не вышло. Усилие заставило бы бедняжку испустить дух.

– Оставьте в покое мою компаньонку, – сухо бросила старуха.

Джек с кривой усмешкой наклонился к мисс Эверсли, хотя та упорно прятала глаза.

– Так я докучаю вам?

– Нет, – быстро ответила девушка, – конечно, нет.

«Правдой здесь и не пахнет, – заключил Джек. – Но кто я такой, чтобы возражать?»

Он повернул голову к герцогине:

– Вы так и не ответили на мой вопрос. – Старуха высокомерно изогнула бровь. «А-а, так вот откуда у меня этот жест», – подумал Джек без тени улыбки. – Что вы собираетесь со мной делать?

– Делать с вами? – повторила герцогиня с ноткой удивления в голосе, как будто находила странным вопрос внука.

Джек надменно вскинул бровь, ожидая ответа. Интересно, узнает ли старая леди фамильный жест?

– Вариантов много, – добавил он.

– Мой дорогой мальчик, – торжественно заговорила старуха. В ее голосе слышалась величавая снисходительность, совершенная уверенность в том, что стоит ей закончить фразу, и несмышленый внук бросится целовать ей туфли. – Я собираюсь подарить тебе весь мир.

Грейс почти удалось вновь овладеть собой, когда разбойник после долгого хмурого молчания повернулся наконец к герцогине и произнес:

– Боюсь, мне не особенно интересен ваш мир.

Грейс с ужасом почувствовала, как в горле булькает смех, готовый вырваться наружу. О Боже! Ее светлость побагровела от гнева, казалось, она вот-вот зашипит, как раскаленная сковорода.

Грейс прижала ладонь ко рту и отвернулась, стараясь не замечать, что разбойник без малейшего стеснения улыбается ей.

– Прошу прощения, – обратился он к герцогине, явно не испытывая и тени раскаяния. – Нельзя ли мне получить ее мир вместо вашего?

Грейс мгновенно повернула голову и успела заметить, как грабитель кивает в ее сторону. В ответ на изумленный взгляд Грейс он лишь пожал плечами:

– Что поделаешь, вы мне нравитесь больше.

– Вы хоть когда-нибудь бываете серьезным? – раздраженно проворчала старуха.

И тут что-то вдруг неуловимо изменилось в облике грабителя. Его поза осталась прежней, небрежно-развязной, но Грейс явственно ощутила исходившую от него угрозу. Воздух в карете вдруг словно сгустился, стало трудно дышать. Разбойник – человек опасный, заключила Грейс. Ему удается ловко прикрываться ленивыми позами, очарованием и дерзкой улыбкой. Но у такого, как он, лучше не становиться на пути, это ясно.

– Я всегда серьезен, – ответил грабитель, неотрывно глядя в глаза герцогине. – Советую принять это к сведению.

– Простите, мне очень жаль, – прошептала Грейс. Слова вырвались сами собой, прежде чем она успела их осмыслить. Только сейчас она вдруг осознала весь ужас положения. Раньше Грейс беспокоилась лишь о Томасе, о том, чем может обернуться для него вздорный каприз бабки, однако теперь внезапно поняла, что в этой паутине запутались двое.

Кем бы ни был человек, сидящий теперь в карете со связанными руками, с ним обошлись несправедливо. Возможно, ему и захочется стать одним из Кавендишей с их деньгами и властью. Большинство на его месте не стали бы раздумывать. Но он заслуживал право выбора. Каждому позволено выбирать.

Грейс подняла взгляд на пленника, заставив себя посмотреть ему в лицо. Прежде она всеми силами избегала встречаться с ним глазами, но сейчас собственная трусость показалась ей отвратительной.

Должно быть, разбойник почувствовал ее взгляд, потому что тотчас повернулся. Темная прядь упала ему на лоб, зеленые, болотного оттенка, глаза потеплели.

– Вы действительно нравитесь мне больше, – шепнул он, и Грейс показалось (хотя, возможно, то была всего лишь игра фантазии), что в глубине его глаз мелькнула искорка уважения. Однако в следующий миг чары рассеялись: губы разбойника изогнулись в насмешливой и дерзкой полуулыбке. – Это комплимент, – с глубоким вздохом уточнил он.

У Грейс уже вертелся на языке ответ «Спасибо», само собой, до ужаса нелепый и неуместный, когда разбойник лениво дернул плечом и добавил:

– Впрочем, если подумать, единственное человеческое существо, что понравилось бы мне меньше нашей достопочтенной графини…

– Герцогини! – порычала ее светлость.

Грабитель смерил ее вежливо-высокомерным взглядом и снова повернулся к Грейс.

– Итак, как я уже сказал, меньше ее, – разбойник небрежно кивнул в сторону старухи, не удостоив ее даже взглядом, – мне понравился бы разве что вооруженный до зубов француз. Поэтому, полагаю, комплимент не особенно удачен, и все же, надеюсь, вы поверите в его искренность и не станете судить меня слишком строго.

Грейс старалась сдержать улыбку, но разбойник смотрел на нее с видом заговорщика, как будто все его шутки предназначались лишь ей одной. Между ними словно установилось своего рода негласное сообщничество, что наверняка еще больше разъярило и без того взбешенную герцогиню. Один взгляд в сторону ее светлости подтвердил догадку Грейс: старуха казалась чопорнее и угрюмее обычного.

Грейс снова повернулась к разбойнику, решив, что так будет безопаснее. По всем признакам, герцогиня готовилась вот-вот разразиться очередной гневной тирадой. Судя по спектаклю, разыгранному в замке прошлой ночью, старуха, одержимая мыслью вернуть давно потерянного внука, не стала бы вымещать на нем душившую ее ярость. Нетрудно было догадаться, кто станет ее мишенью.

– Как вас зовут? – спросила Грейс первое, что пришло ей в голову. Этот простой вопрос напрашивался сам собой.

– Вы хотите знать мое имя?

Грейс кивнула.

Пленник повернулся к герцогине, лицо его тотчас приняло недовольное, брюзгливое выражение.

– Забавно, что вы до сих пор не поинтересовались, как меня зовут. – Он укоризненно покачал головой. – Ну и манеры, стыдитесь. Все уважающие себя похитители знают имена своих жертв.

– Я вас не похищаю! – возмутилась герцогиня.

Наступила неловкая тишина, а затем разбойник вкрадчиво, елейным голосом произнес:

– Выходит, связанные за спиной руки – чистое недоразумение?

Компаньонка украдкой покосилась на герцогиню. Старуха не выносила насмешек, предпочитая жалить и язвить сама. Наверняка она оставит за собой последнее слово, решила Грейс. Так и вышло. Ее светлость выдержала назидательную паузу и заговорила напыщенным тоном, холодным, как голубая кровь именитых особ, уверенных в собственном превосходстве:

– Я водворяю вас на подобающее место в этом мире.

– Понимаю, – медленно проговорил пленник.

– Хорошо, – живо откликнулась герцогиня. – Значит, мы пришли к согласию. Теперь нам остается только…

– Стало быть, на подобающее место, – перебил ее разбойник. – В этом мире. – Грейс невольно затаила дыхание, неподвижно глядя ему в глаза, не в силах отвернуться или отвести взгляд. – Какая изумительная самонадеянность, – прошептал он.

Голос его звучал тихо, почти задумчиво, однако каждое слово обжигало, словно удар хлыста. Герцогиня резко отвернулась к окну, и Грейс попыталась различить в выражении ее лица хоть какой-то проблеск человечности, но, казалось, старуха нацепила жесткую, надменную маску. Наконец будничным тоном, лишенным всякого чувства, она произнесла:

– Мы почти дома.

Карета свернула на подъездную аллею, миновав то самое место, где не так давно Грейс заметила разбойника.

– Ах, дома, – откликнулся пленник, выглядывая в окно.

– Вы скоро привыкнете считать это место своим домом, – отрезала герцогиня. Теперь в ее голосе отчетливо слышались суровая властность и, главное, непререкаемость. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».

Грабитель промолчал. Ему и не требовалось отвечать. Все и так знали, о чем он думает. «Никогда».