Глава 11

Джек открыл глаза, и у него перехватило дыхание.

– Никто не приходит сюда, кроме меня, – прошептала Грейс. – Не знаю почему.

Здесь владычествовал свет. Солнечные лучи, словно расплавленное золото, лились сквозь неровные стекла старинных окон и золотой пылью дрожали в воздухе…

– Здесь особенно красиво зимой, – после небольшой запинки добавила Грейс, – это настоящее чудо. Не могу объяснить, в чем тут дело. Наверное, солнце опускается ниже. А снег…

«Всему виной этот свет. Дрожание бликов. Золотой дождь, омывающий ее лицо, плечи, волосы. Грейс…»

Джек почувствовал, как сердце сжимается в груди. Его словно ударили дубиной, вышибли дух… Тело налилось тяжестью. Он был не в силах заговорить, облечь мысли в слова, выразить хотя бы малую долю того, что испытывал…

– Джек? – шепнула Грейс, и внутри у него будто прорвало плотину.

– Грейс. – Ее имя звучало для него благословением. Захлестнувшее его чувство было сильнее желания, мучительнее жажды. Точно в него внезапно вселилось дикое, безрассудное, необузданное существо, и лишь одна Грейс способна была его укротить. Это походило на безумие, но Джек вдруг необычайно ясно понял, что, если сейчас же, немедленно не обнимет Грейс, не прикоснется к ней, что-то в нем умрет. Умрет навсегда.

Джентльмену удачи, привыкшему смотреть на жизнь как на бесконечную череду забавных нелепостей и дурачеств, трудно было представить себе что-то более пугающее.

Он схватил Грейс за плечи и рывком притянул к себе. Он был резок, почти груб. Страсть, внезапная, как огненная вспышка, ослепила его.

– Грейс… – повторил он, не в силах побороть искушение вновь произнести ее имя. Неужели они знакомы всего один день? Нет, это невозможно. Она ниспослана ему судьбой, его небесная благодать, его Грейс. Она всегда была рядом и ждала, когда он наконец откроет глаза и увидит ее.

Джек обхватил ладонями ее лицо. Он сознавал, что завладел бесценным сокровищем, и все же не мог заставить себя касаться Грейс с тем благоговением, которого она заслуживала. Его пальцы казались неловкими, тело грубым и неуклюжим. Ее глаза, такие синие и ясные, околдовывали, он мог бы утонуть в них. Он хотел утонуть в них, хотел больше всего на свете. Утонуть, раствориться в Грейс, слиться с ней воедино, навсегда, навеки.

Его губы коснулись ее губ, и в этот миг Джек отчетливо понял, что погиб. Сейчас для него не было ничего дороже этой женщины, заменившей ему весь мир.

– Джек… – выдохнула Грейс, и по телу его прошла жаркая волна желания.

– Грейс… – шепнул он, не находя других слов. Впервые в жизни Джек испугался, что бойкий язык подведет его. Он боялся сказать слишком мало или, наоборот, чересчур много. И тогда Грейс узнает, если каким-то чудом еще не догадалась, что он околдован ею.

Он поцеловал ее, жадно, страстно, вложив в поцелуй весь жар, от которого плавилось его тело. Его руки скользнули по ее спине, запоминая нежные изгибы. Желание жгло его изнутри. Он прижал Грейс к себе еще сильнее. Ему хотелось лишь одного – почувствовать упругость ее плоти, нежность ее кожи, ощутить ее как можно ближе, ближе. Это единственное, о чем Джек мог сейчас думать, если он вообще способен был думать. Он был одержим желанием.

– Грейс… – повторил он, касаясь нежной кожи возле ключицы, у самого выреза платья.

Она вздрогнула, и Джек безмолвно замер, не в силах даже помыслить оторваться от нее. Но Грейс лишь прошептала, накрыв его ладонь своей:

– Я просто не ожидала.

Только тогда Джек перевел дыхание. Дрожащими пальцами он погладил край ее корсажа, отделанного изящными фестонами. Голубая жилка на ее шее отчаянно забилась, а с губ сорвался тихий вздох – едва ли кто-то, кроме Джека, с жадностью вслушивавшегося в ее дыхание, смог бы его уловить.

– Вы так прекрасны! – вырвалось у него. Самое поразительное, что в этот миг Джек не смотрел на лицо Грейс, он любовался ее белой как молоко кожей и прелестным румянцем, проступавшим под его пальцами.

Он медленно наклонился и приник губами к нежной впадинке у ее горла. Грейс тихо застонала и запрокинула голову, молчаливо отдавая себя в его власть. Ее руки обвили шею Джека, пальцы зарылись в волосы, и тогда Джек, поддавшись безотчетному порыву, подхватил ее на руки и понес к низкому широкому дивану у окна, залитому ослепительным сиянием солнца, золотистым светом, околдовавшим их обоих.

В первое мгновение, опустившись на колени рядом с Грейс, Джек мог лишь безмолвно любоваться ею, потом трясущейся рукой робко погладил ее по щеке. В ее широко распахнутых синих глазах читалось удивление, взволнованное ожидание и… легкий испуг.

И еще безграничное доверие. Грейс желала его. Его, и никого другого. Ни один мужчина не целовал ее прежде, Джек мог бы в этом поклясться. Хотя недостатка в мужском внимании она определенно не испытывала. Смешно было сомневаться в этом. Такую красавицу, как Грейс, мужчины, должно быть, осаждали толпами. Ей с ранней юности приходилось отбиваться от назойливых ухажеров. Но она ждала. Ждала его.

Стоя на коленях перед Грейс, Джек наклонился и поцеловал ее в губы. Его рука скользнула по ее щеке к плечу, затем легла на бедро. Желание вспыхнуло в нем с новой силой, и Грейс, охваченная тем же чувством, отвечала на его поцелуй с безыскусной страстностью, от которой у него мутился рассудок.

– Грейс, Грейс… – простонал он, впиваясь в ее теплые сладкие губы. Его рука скользнула ей под платье, обхватив узкую щиколотку, и двинулась дальше… к колену, еще выше, к бедру. Не в силах больше сдерживаться, Джек бросился на диван, накрыв Грейс своим телом. Он приник губами к ее шее, и из груди ее вырвался вздох. Но Грейс не сказала «нет». Не накрыла его ладонь своей и не приказала ему остановиться. Она лишь исступленно шептала его имя и прижимаясь к нему всем телом.

Она не могла знать, что означает это движение и что оно способно сотворить с мужчиной, но Джека будто накрыло огненной волной.

Он принялся осыпать поцелуями шею Грейс и нежные округлости груди над вырезом платья, его губы нашли то укромное местечко у края корсажа, где уже успели побывать его пальцы. Он слегка отстранился, его рука скользнула за корсаж Грейс, чтобы явить на свет то, что ему так страстно хотелось увидеть.

Но когда его пальцы достигли наконец заветной цели, когда на одно ослепительное мгновение он ощутил в ладони ее грудь, шелковистость кожи, упругую полноту плоти, сосок, твердеющий от прикосновения его руки, Грейс тихонько вскрикнула.

В ее голосе звучало изумление.

И испуг.

– Нет, я не могу.

Она резко вскочила на ноги, неловко поправляя платье. Ее руки дрожали, пальцы не слушались. Джек впервые видел Грейс в таком смятении. Он взволнованно вгляделся в ее лицо и вздрогнул, словно его полоснули ножом.

В ее глазах он прочел не отвращение и не страх. Он увидел в них жгучую муку.

– Грейс, – шепнул он, шагнув к ней. – Что случилось?

– Простите, – проговорила она, отступая. – Мне… не следовало. Не сейчас. Не раньше чем… – Она осеклась, прикрыв рот ладонью.

– Не раньше?.. Грейс! Не раньше, чем что?

– Мне очень жаль, – пролепетала она, подтвердив еще раз уже известную Джеку истину, что эти три слова – худшее, что есть в английском языке. – Мне надо идти.

Грейс сделала торопливый реверанс и вихрем вылетела из комнаты, оставив Джека одного. Он долго, не меньше минуты, растерянно смотрел в пустой дверной проем, пытаясь понять, что же произошло. И лишь шагнув в коридор, вспомнил, что понятия не имеет, как добраться до спальни.

Грейс бежала стремглав по коридорам замка, временами переходя на шаг, а после пускаясь вприпрыжку. Она стремилась как можно скорее укрыться у себя в комнате, не уронив достоинства в глазах обитателей Белгрейва, однако сочетать скорость со степенностью было ох как нелегко. Если бы слуги ее заметили – а слуги всегда все замечают, вдобавок в то утро они сновали повсюду, – то наверняка удивились бы, почему у нее такой растерзанный вид.

Герцогиня не ждала компаньонку так рано. Думала, что она все еще показывает замок мистеру Одли, так что у Грейс оставалось в запасе не меньше часа.

Боже, что она наделала? Если бы она вовремя не одумалась, не напомнила себе, кто такой мистер Одли и кем он может стать, она позволила бы ему продолжить. Ведь она хотела того. Хотела так отчаянно, что теперь не могла оправиться от потрясения. Когда Джек взял ее за руку и привлек к себе, он пробудил в ней что-то необъяснимое, необузданное. Нет, это случилось еще раньше. В ту лунную ночь, когда Джек остановил карету герцогини. Именно тогда что-то изменилось в Грейс. А теперь…

Грейс уселась на постель. Ей хотелось лечь и забраться с головой под одеяло, но она сидела, уставившись в стену. «Теперь нет пути назад, – обреченно думала она. – Нельзя сделать вид, что ты никогда не целовалась, если это уже случилось».

Прерывисто вздохнув, она закрыла лицо ладонями и горько рассмеялась. Влюбиться в мистера Одли? Пожалуй, менее подходящего мужчину трудно было найти. Конечно, ее чувство не так уж серьезно, поспешила себя уверить Грейс, но не настолько она глупа, чтобы не понимать, что с ней творится. Если позволить себе… И если позволить ему… То она непременно влюбится.

О Господи!

Или Джек – грабитель, и тогда ей суждено связать свою жизнь с преступником, или он настоящий герцог Уиндем, а это означает…

Грейс рассмеялась, потому что положение и в самом деле выглядело забавным. Когда дела складываются хуже некуда, приходится искать во всем смешную сторону, иначе жизнь покажется слишком трагичной. А Грейс точно знала: еще одной трагедии ей ни за что не выдержать.

Превосходно. Допустим, она влюбилась в герцога Уиндема. Похоже, так и есть. И чем это ей грозит? Прежде всего Уиндем – ее хозяин, вдобавок он владелец замка, где она живет, и, наконец, он значительно выше ее по положению, неизмеримо выше.

И как быть с Амелией? Конечно, они с Томасом совсем не подходят друг другу, но леди Уиллоби имеет полное право рассчитывать, что после замужества станет герцогиней Уиндем. Можно себе представить, что подумают о Грейс ее лучшие подруги, сестры Уиллоби, когда увидят, как она вешается на шею новому герцогу. Они сочтут ее хитрой и коварной интриганкой.

Грейс зажмурилась, прижав к губам кончики пальцев, и медленно вдохнула. Глубокое дыхание помогает расслабиться. Но стоило ей закрыть глаза, и она явственно ощутила присутствие Джека, прикосновение его рук, тепло его кожи.

Это было ужасно.

Это было чудесно.

Надо же быть такой дурочкой!

С тяжким вздохом Грейс повалилась на постель. Забавно, она так ждала перемен, которые нарушили бы монотонное течение дней в услужении у герцогини. Но жизнь – штука коварная и часто насмехается над нами. А любовь…

Любовь – самая жестокая из ее шуток.

– Мисс Эверсли, вас хочет видеть леди Амелия.

Сонно моргая, Грейс рывком села на постели. Должно быть, она заснула. Грейс уже не помнила, когда ей в последний раз случалось спать в полдень.

– Леди Амелия? – удивленно отозвалась она. – Вместе с леди Элизабет?

– Нет, мисс, – покачала головой горничная. – Она прибыла одна.

– Как странно. – Грейс свесила ноги с кровати и потянулась, силясь проснуться. – Передайте ей, пожалуйста, что я сейчас приду.

Дождавшись ухода горничной, Грейс подошла к маленькому зеркалу, чтобы поправить прическу. Всклокоченные волосы выглядели еще ужаснее, чем она думала: то ли смялись во сне, то ли их растрепал Джек.

При воспоминании о сцене в малой гостиной Грейс бросило в краску, у нее вырвался горестный стон. Наконец, собравшись с духом, она заколола волосы шпильками и покинула спальню. Она стремительно шагала по коридору, и если летящая походка и гордо расправленные плечи не могли избавить ее от смятения и тревоги, то по крайней мере придавали беззаботный вид.

Странно, что Амелия явилась в Белгрейв одна, без Элизабет. Прежде такого не бывало. Интересно, что привело ее в замок? Уж конечно, не желание увидеться с Грейс. Возможно, на самом деле Амелия хотела видеть Томаса, а тот, как подозревала Грейс, так и не вернулся домой.

Она торопливо сбежала вниз по лестнице и свернула в коридор, ведущий в парадную гостиную.

Не успела Грейс пройти и десятка шагов, как кто-то схватил ее за локоть и втащил в боковую комнату.

– Томас! – воскликнула она. Это действительно был Уиндем, осунувшийся, изможденный, с ужасным багровым кровоподтеком под левым глазом. Грейс никогда не видела его таким растерзанным. Она потрясенно оглядела неряшливую одежду герцога. Сорочка его измялась, галстук исчез, а растрепанные волосы мало походили на модную прическу «а-ля Брут».

Сказать по правде, эти космы едва ли вообще можно было назвать прической.

Покрасневшие глаза смотрели устало и настороженно.

– Что с вами случилось?

Приложив палец к губам, Томас закрыл дверь.

– Вы ожидали увидеть кого-то другого? – спросил он вместо ответа, и щеки Грейс порозовели от смущения. Действительно, когда сильная мужская рука сжала ее локоть, она решила, что это мистер Одли снова пытается ее поцеловать.

Испытав разочарование оттого, что вместо мистера Одли увидела перед собой Томаса, она смутилась еще больше. Ее щеки запылали сильнее.

– Нет, конечно, нет, – поспешно проговорила Грейс, но Томас почти наверняка почувствовал, что она лжет. – Что произошло? – Окинув быстрым взглядом комнату, она убедилась, что, кроме нее и Томаса, там никого нет.

– Мне нужно было поговорить с вами прежде, чем вы увидитесь с леди Амелией.

– О, так вы знаете, что она здесь?

– Я сам ее привез.

Грейс изумленно округлила глаза. Вот так новость. Томаса не было всю ночь, и вот он является, помятый и потрепанный. Она покосилась на часы у стены. Двенадцати еще не было. Когда Томас успел забрать Амелию? И где?

И зачем?

– Это длинная история, – поморщился Томас, явно желая положить конец расспросам. – Достаточно будет сказать, что вы были в Стэмфорде нынче утром и пригласили Амелию в Белгрейв. Собственно, об этом она вас предупредит сама.

Брови Грейс удивленно поползли вверх. Если Томас просит ее солгать, то, надо полагать, причина достаточно веская.

– Томас, слишком многие хорошо знают, что я не была утром в Стэмфорде.

– Да, но мать Амелии не принадлежит к их числу.

Грейс не знала, ужасаться ей или восхищаться. Неужели Томас скомпрометировал Амелию? Зачем бы еще им лгать ее матери?

– Томас… – начала она, не зная, как подступиться к этой деликатной теме. – Мне кажется, я должна сказать вам… я уверена, после стольких лет ожидания леди Кроуленд была бы счастлива узнать…

– О, ради Бога, это совсем не то, о чем вы подумали, – пробормотал Томас. – Амелия помогла мне добраться до дома, когда я был… – Он заметно покраснел. Покраснел! Томас! – Был пьян.

Грейс пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться. Какое замечательное зрелище – герцог Уиндем утратил обычную сдержанность и невозмутимость.

– Весьма любезно с ее стороны, – немного чопорно проговорила Грейс, но ее тон не обманул Томаса. Он сердито набычился, отчего Грейс стало еще труднее сохранять серьезность. Она закашлялась, едва сдерживая смех. – А вы не думали… э-э… привести себя в порядок?

– Нет, – огрызнулся Томас. – Мне нравится выглядеть неряшливым болваном. – Грейс невольно вздрогнула, задетая его резким тоном. – А теперь послушайте, это важно, – решительно заявил герцог. – Амелия повторит вам то, что я уже сказал, но вы не должны рассказывать ей о мистере Одли.

– Я никогда бы этого не сделала, – выпалила Грейс. – Это не мое дело.

– Хорошо.

– Но леди Амелия захочет узнать, почему вы…

«О Господи, как бы выразиться повежливее?»

– Вы не знаете почему, – твердо отрезал Томас. – Так и скажите. С чего бы Амелии подозревать вас в том, что вы посвящены в мои тайны?

– Она помнит, что я считаю вас другом, – объяснила Грейс. – А кроме того, я здесь живу. Слуги все замечают. Амелия не обманывается на этот счет.

– Вы не служанка, – проворчал Томас.

– Нет, служанка, и вам это известно, – усмехнулась Грейс. – Единственная разница в том, что мне дозволяется носить одежду покрасивее да иногда беседовать с гостями. Но уверяю вас, до меня доходит абсолютно все, о чем судачат в доме, все сплетни и слухи.

Несколько мгновений Томас молча смотрел на Грейс, как будто ждал, что она вдруг рассмеется и скажет: «Я пошутила». Потом хмуро пробормотал себе под нос что-то явно не предназначенное для женских ушей (Грейс не прислушивалась – бродившие по дому слухи подчас бывали довольно сомнительными, но никак не скабрёзными).

– Ради меня, Грейс, – попросил Томас, пристально глядя девушке в глаза. – Пожалуйста, просто скажите Амелии, что вы не знаете.

Его смиренная просьба напоминала мольбу. Это было так непривычно, что Грейс стало не по себе.

– Конечно, – быстро проговорила она, не зная, куда девать глаза от смущения. – Даю вам слово.

Томас коротко кивнул.

– Амелия ждет вас.

– Да, да, конечно. – Грейс бросилась к двери, однако, взявшись за ручку, нерешительно замерла. Порывисто обернувшись, она снова посмотрела на Томаса. Он был сам не свой. Едва ли стоило его в этом винить, за последние два дня ему пришлось пережить слишком многое. И все же при виде его изможденного лица у Грейс сжалось сердце. – Все хорошо? – осторожно спросила она и тут же пожалела о своих словах. Лицо Томаса исказилось, казалось, он вот-вот рассмеется или разрыдается. Ни того ни другого Грейс не хотелось видеть. – Можете не отвечать, – пролепетала она и выбежала из комнаты.