Глава 23

Федра скрестила руки на коленях, пытаясь скрыть пятна типографской краски на правой перчатке. Утром она побывала в типографии, чтобы обсудить выпуск отцовской книги, и испачкала свою единственную пару перчаток, неосторожно прикоснувшись к свежеотпечатанным страницам.

Впрочем, хозяйка дома не стала бы переживать, даже если бы эти пятна украшали ее лицо. Алексия никогда не судила о Федре по ее внешнему виду, и желание Федры выглядеть сегодня более презентабельно не имело никакого отношения к их дружбе.

Она и сама не понимала, что заставило ее надеть голубое платье и откопать в своем гардеробе белые лайковые перчатки, сохранившиеся с юности. Возможно, ее воодушевило то, как был обставлен этот визит. Алексия написала ей записку с просьбой приехать и даже прислала экипаж, чтобы обеспечить ей все возможные удобства. Если муж Алексии готов терпеть присутствие Федры Блэр в жизни своей жены, по меньшей мере, неразумно выставлять напоказ ее «необычность», находясь в его доме.

– У меня есть для тебя подарок, – сообщила Алексия, когда в разговоре возникла пауза.

Она потратила битых два часа, советуясь с Федрой по поводу своих оксфордширских кузин и безрассудного поведения Генриетты в отношении Кэролайн, подробно описала новый декор, задуманный для библиотеки, где они сейчас сидели, и сводила Федру наверх, чтобы полюбоваться зимним комплектом, приобретенным недавно для кареты.

Одним словом, Алексия говорила обо всем, кроме того, что Федре отчаянно хотелось обсудить. К сожалению, это была не та тема, которую Федра решилась бы поднять.

Встав с места, Алексия подошла к угловому столику, где лежал завернутый в муслин пакет, развернула его и вытащила шляпу.

– Мне кажется, тебе не помешает еще одна шляпка, – заметила она.

Федра инстинктивно коснулась своей шляпы.

– Пожалуй. Особенно если учесть, что в последнее время я ношу их практически постоянно. Эта тоже твоих рук дело?

– Конечно. Я получила огромное удовольствие, работая над ней.

Федра сняла запачканные перчатки, чтобы не испортить шляпку. Ее поражали творения Алексии. Они всегда выглядели модными без излишеств, которые она видела на головах лондонских модниц. Строгие и в то же время изысканные, они привлекали внимание, выделяясь на общем фоне.

– Ты настоящий художник, Алексия. Твой муж не возражает, что ты все еще балуешься с иголкой и нитками?

– Почему он должен возражать?

Федра могла назвать несколько причин. Искусство Алексии в изготовлении шляпок было своего рода флажком независимости, которым она размахивала перед мужем. Так было всегда, даже во время необычного ухаживания лорда Хейдена.

– Я прочитала памфлет твоей матери. Тот, что посвящен браку, – сказала Алексия. – Он есть в библиотеке Истербруков.

Федра подняла глаза от шляпки.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Ты никогда не пыталась обратить меня в свою веру и, соответственно, никогда не объясняла мне своих убеждений. Я подумала, что лучше пойму тебя, если прочитаю памфлет твоей матери.

– И что ты о нем думаешь?

Алексия ненадолго задумалась.

– Должна признать, что в ее доводах есть логика. Законы плохи и нуждаются в реформировании. Это бесспорно. Но полное отрицание брака…

Федра молча ждала.

– Прости меня, Федра. Я не хочу никого критиковать, однако мне кажется, это писала молодая женщина, мало что знавшая о жизни и браке, о том, каковы они на самом деле. Это напомнило мне философов, которые рассуждают о смысле жизни, не имея представления о реальных проблемах, волнующих большинство людей.

Федра невольно улыбнулась. Эллиот говорил нечто подобное.

– Артемис была молода, когда написала этот памфлет. Однако даже с возрастом она не отказалась от своих убеждений.

– Молода, – повторила Алексия с таким видом, словно это слово объясняло многое, если не все. – Определенно она написала это до твоего рождения. А скорее всего до того, как полюбила мужчину.

Эта мысль поразила Федру. Ее первым побуждением было защитить свою мать, но она слишком уважала Алексию, чтобы отмести ее суждение как не заслуживающее внимания. К тому же слова Алексии перекликались с вопросами, мучившими ее по ночам, когда она ворочалась в постели, размышляя о цене собственного выбора.

– Алексия, ты никогда не задумывалась о власти, которую ты дала Хейдену, выйдя за него замуж? Твое будущее и счастье полностью в его руках.

Алексия нашла этот вопрос забавным.

– А у меня в руках его будущее и счастье.

– Это не одно и то же. Ты в его власти. Закон…

– Закон относится к другим вещам и другим видам собственности. Я принадлежу Хейдену, это правда, но и он принадлежит мне. Ручательством тому наша любовь, а также клятвы, которые мы принесли друг другу. Даже закон высказывается на этот счет достаточно ясно. Я ничего не потеряла в этом союзе, дорогая подружка. Только приобрела. Теперь у меня есть больше, чем до встречи с Хейденом.

Алексия говорила со спокойной уверенностью, неуловимо изменившей атмосферу в комнате. Эта неожиданная откровенность тронула Федру. Примерно то же она чувствовала в детстве, внимая наставлениям матери.

Она взяла Алексию за руку.

– Ты не можешь быть уверена, что он никогда не воспользуется своей властью в ущерб тебе.

– Наверное, можно любить, не будучи уверенной в предмете своей любви. Но я уверена. Это одна из немногих вещей в жизни, в которой я абсолютно уверена. – Она сжала руку Федры. – А теперь давай примерим мое новое творение. Возможно, мне придется кое-что изменить, чтобы оно смотрелось идеально.

Возврат к женским радостям не нарушил атмосферу доверительной откровенности, но улучшил их настроение. Вместе они подошли к зеркалу, висевшему на стене. Алексия сняла с Федры старую шляпку и водрузила на ее голову новую.

– Я хотела сделать капор, но он будет выглядеть нелепо с распущенными волосами, – сказала Алексия, поправляя большой бант на макушке шляпы. – Берлинская лазурь смотрится даже лучше, чем я надеялась. Этот нежный оттенок тебе к лицу, ты не находишь?

Федра молчала, созерцая собственное отражение. То, что она видела, не соответствовало ее представлению о себе. Шляпа делала ее бледнее. И старше. Она видела перед собой женщину, приближавшуюся к зрелости, лишенную иллюзий и наивности. Далеко не девочку. И не чью-то дочь.

Она подошла ближе и вгляделась пристальнее, пытаясь сквозь пелену воспоминаний о прежних отражениях разглядеть то, что предстало теперь перед ее глазами.

– Великолепно. Тебе очень идет.

Федра вздрогнула, выведенная из задумчивости. Комната, отражавшаяся в зеркале, изменилась. Алексия больше не стояла за ее спиной. Зато появился Эллиот.

Эллиот предпочел бы, чтобы его предупредили заранее. Видимо, Алексия опасалась, что он откажется от встречи, а может, она думала, что они с Федрой не смогут отвертеться от разговора, застигнутые врасплох. Как бы то ни было, он никак не ожидал встретить Федру, откликнувшись на просьбу Алексии приехать.

Федра даже не слышала, как он вошел в комнату, поглощенная созерцанием собственного отражения. Она изучала его с таким видом, словно видела перед собой незнакомку. Алексия не дала ему поздороваться, приложив палец к губам, а затем вышла, не обращая внимания на его недовольную гримасу.

Когда Федра удивленно обернулась, дверь библиотеки тихо закрылась за Алексией.

– Не сердись на нее, – сказал Эллиот. – Она, вне всякого сомнения, считает, что сделала доброе дело.

– А я и не сержусь. – Федра осторожно сняла новую шляпу и положила на стул. – Рада видеть тебя, Эллиот. Я думала, тебя нет в Лондоне.

– Я вернулся вчера.

Эллиот тоже был рад встрече. До смешного. Как мальчишка. И его ничуть не волновало это очевидное свидетельство того, что он не добился прогресса в борьбе с властью, которую она имела над ним.

Федра села на диван. Эллиот не осмелился присоединиться к ней. Он так страстно желал ее, что едва сдерживался. Если он подойдет к ней достаточно близко, чтобы коснуться, он пропал. Так что лучше держаться на расстоянии.

– Хорошо, что мы встретились, – сказал он. – Я собирался написать тебе, чтобы предупредить о визите графа Чолгроува. Он хочет поговорить о мемуарах. Выслушай его.

Федра не возражала, но на ее лице отразилось раздражение, вызванное всеми этими обращениями и просьбами, которые она получила в связи с мемуарами.

– На твой дом больше никто не покушался? – спросил Эллиот.

– Нет. Рукопись у хозяина типографии, он позаботится о ее сохранности, пока не выйдет книга.

– И когда она выйдет?

– Он сказал, через месяц.

На губах Федры играла легкая улыбка. Эллиот не думал, что ее забавляет предстоящая публикация. Скорее, она казалась счастливой, как в тот день, когда они встретились в публичной библиотеке.

Она ставила его в тупик. Как ей удается вызывать в нем такую гордость и вместе с тем так злить его и делать таким несчастным?

– Я вчера виделся с Петтегри, – сообщил он, затронув тему, которой не собирался касаться.

Федра взяла со стола перчатки и принялась их расправлять.

– Очень любезно с твоей стороны.

– Это точно, – отозвался Эллиот с нескрываемым раздражением. Он расстался с адвокатом, кипя от злости. – Он намерен сделать из тебя посмешище, Федра. Выставить тебя женщиной, на которой никогда не женится ни один разумный мужчина с солидным положением. Таким способом он рассчитывает убедить суд, что венчание произошло не по обоюдному согласию, просто я совершил рыцарский поступок, чтобы спасти тебя.

Федра подняла глаза от перчаток.

– Он просто скажет правду. Мои странности общеизвестны, а насчет венчания мы оба знаем, что так и было.

– Ты так хладнокровна, Федра. И так уверена в том, что считаешь истиной. Проклятие, я чуть не послал его к дьяволу! Я был на грани того…

Федра молчала, ожидая продолжения.

«На грани того, чтобы сказать ему, что мы поженились по взаимному согласию. Что ты моя навеки. Что я готов солгать, лишь бы положить конец этой разлуке и избежать той половинчатой жизни, которую ты мне предлагаешь», – произнес он мысленно и добавил вслух:

– Федра, я хочу, чтобы ты отозвала свое прошение. Я дам любые обещания, какие только пожелаешь, чтобы успокоить тебя насчет этого брака.

– Ты готов пойти на такие жертвы, лишь бы избавить нас всех от скандала?

– Мне плевать на скандал. Но я не хочу видеть, как все набросятся на тебя, и хотел бы избежать этого кошмара.

– Как-нибудь переживу. Я всегда была несколько скандальной особой. Думаю, я знаю истинную причину. Я тоже тоскую по тебе, Эллиот. По твоим объятиям и твоему обществу. Я не могу дождаться того момента, когда мы снова сможем быть вместе. Но было бы ошибкой торопить события.

– Ты опять исходишь из того, будто понимаешь меня, хотя это совсем не так.

Видимо, придется сказать это вслух. Иначе она не успокоится. Откуда ей знать, что творилось у него в голове и на сердце в последние недели?

– Я хочу, чтобы этот брак был признан действительным, Федра. Чтобы мы повторили свои обеты и чтобы не осталось никаких сомнений в их законности. Я много думал об этом и обнаружил, что молюсь, чтобы твое прошение отклонили. Жаль, конечно, что приходится принуждать тебя к браку, но, помоги мне Боже, я готов пойти на это, если другого способа нет.

Федра поднялась с дивана и подошла к нему. В своем голубом платье, с медными локонами, ниспадавшими до бедер, она была похожа на ангела. Но ни у одного ангела не могло быть таких голубых глаз, в которых явственно читалось желание.

Эллиот скрестил руки на груди, сдерживая порыв схватить ее в объятия. Федра правильно истолковала этот жест и остановилась достаточно далеко.

– Я польщена, Эллиот. Хотя думаю, что это разлука настроила тебя на такой лад. Когда мы снова будем вместе…

– Нет, черт побери! Я говорю не о примитивной страсти и похоти. Даже когда мы снова сможем заниматься любовью, этого будет недостаточно. Я люблю тебя, Федра, и меня не удовлетворит роль твоего хорошего друга. Я не могу так жить.

Эллиот не собирался предъявлять ультиматум, это сделало его рассерженное сердце, не советуясь с разумом. Но теперь, высказанный, он повис в воздухе, словно занесенный меч.

– Ты впервые признался мне в любви, Эллиот, и уже ставишь условия. – Она выглядела удивленной и печальной. Такой печальной, что его сердце болезненно сжалось.

– Я был не вправе говорить о любви раньше. Если помнишь, я кое-что хотел от тебя. Но теперь, когда ты отдала мемуары в печать, это в прошлом. Я уже давно хочу тебя больше, чем что-либо другое на свете, и должен быть честным, чтобы ты поняла, почему я не могу поступить по-твоему.

Федра шагнула ближе, и его тело напряглось от долго сдерживаемого желания.

– Если мы любим друг друга, по-настоящему любим, все получится, какой бы путь мы ни избрали, Эллиот. Разве не лучше выбрать свободную любовь и жить так, как мы жили до сих пор?

– Это была не свободная любовь, Федра. Это было наслаждение, не связанное никакими условностями. Но мне этого недостаточно. Как и дружбы.

Федра нежно коснулась его лица. Ее пальцы были прохладными и бархатистыми и, тем не менее, обжигали его кожу.

Эллиот схватил ее руку и поцеловал в ладонь. Закрыв глаза, он пытался обуздать эмоции, которые она возбуждала в нем. С их последней встречи на том обеде он жил, как в аду. И теперь, снова коснувшись ее, испытывал худшую из пыток. Это более чем что-либо другое доказывало, что он прав. Он не может согласиться на ее предложение.

Цепляясь за остатки здравого смысла, Эллиот подавил искушение разрешить этот спор так же, как он это делал всегда, – овладев ее телом и поставив свое клеймо в ее душе. Он посмотрел ей в глаза:

– Я признался тебе в любви, Федра, а ты нет. Неужели я ошибся, полагая, что мое чувство взаимно? И с твоей стороны это всего лишь страсть? А может, ты просто боишься того, что любовь делает с человеком?

Меньше всего ему хотелось услышать подтверждение из ее уст. Да и ни к чему расставлять все точки над i сегодня. Он отпустил ее руку и шагнул к двери.

– Я тоже люблю тебя, Эллиот. Люблю так сильно, что это причиняет мне боль.

Эллиот остановился и оглянулся назад. В глазах Федры стояли слезы.

– Если это так, ты должна знать, что нет свободной любви. Есть настоящая любовь, которая не может быть по-настоящему свободной.

– Может. Наша может.

Он покачал головой:

– В человеке слишком развито чувство собственника, да и склонность к ревности слишком сильна. Любить, не предъявляя никаких требований, не желая и не надеясь на постоянство, – это противоестественно. Я лишился своей свободы, когда полюбил тебя. И теперь скован цепями, что бы ни случилось. Боюсь, я попал в вечное рабство, но будь я проклят, если соглашусь на постоянную пытку задаваться вопросом, принадлежишь ли ты мне.

Федра с ужасом смотрела на него. Ему захотелось заключить ее в объятия и сделать все, что она хочет. Возможно, ему удастся найти некое подобие счастья в том образе жизни, который она предлагает.

Он ждал, надеясь, что она что-нибудь скажет. Что угодно. Затем, опустошенный настолько, что, казалось, он никогда больше не сможет вздохнуть полной грудью, Эллиот покинул библиотеку.

Прошло немало времени после его ухода, прежде чем Федра пришла в себя. Ошеломленная и растерянная, она опустилась на диван. Ледяное дыхание реальности начало проникать в нее, выстуживая до костей.

Она попыталась осмыслить случившееся. За несколько минут Эллиот умудрился объясниться ей в любви, потребовать немедленного бракосочетания и отказаться от нее.

Он поставил ей ультиматум.

Либо все будет так, как он хочет, либо никак. В этом вся суть. Типично мужской подход.

Ее мятежное сердце попыталось взбунтоваться, выставив щит из ее убеждений и праведного гнева.

Тщетно. Ее сердце разрывалось на части. Он ушел. И не вернется. И даже если она проиграет дело о расторжении брака и их официально признают мужем и женой.

Слезы застилали Федре глаза. Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Ласковые руки обвили ее плечи, нежный голос шептал слова утешения. С благодарностью приняв это материнское тепло и сестринскую поддержку, Федра плакала, изливая свое горе на плече у Алексии.