Глава 17
Ночью шел дождь, принесший короткую передышку от невыносимой жары. Проснувшись утром, Эллиот обнаружил, что в окно врывается свежий ветерок. Уже рассвело, и окружающие предметы смутно темнели в серебристом сиянии наступающего дня.
Эллиот поднялся с постели, набросил халат и подошел к письменному столу, заваленному бумагами. Прошлым вечером в приступе вдохновения он писал несколько часов подряд и теперь пытался восстановить в памяти написанное. Пробежав глазами несколько страниц, он пришел к выводу, что это не так плохо, как можно было ожидать.
Он взглянул на постель. Когда он сел за стол, там была Федра. Когда она ушла? Он не мог вспомнить. Это не похоже на него. Он не страдал от проклятия терять связь с окружающим миром, когда погружался в свои мысли.
И, тем не менее, это случилось. В результате он потратил впустую одну из последних ночей, которые они могли провести вместе, чувствуя себя по-настоящему свободными. Конечно, он позаботится о том, чтобы обеспечить им некоторое уединение на борту корабля, когда они отплывут домой, но необходимость соблюдать осторожность привнесет в их отношения суетливость и неловкость. Здесь, по крайней мере, им не приходится беспокоиться о подобных вещах.
Эллиот вышел на веранду и направился к двери, которая вела в спальню Федры. Расположение комнат было почти таким же, как в Позитано, но сами комнаты намного просторнее и роскошнее.
Федра спала не укрываясь. Простая сорочка едва прикрывала ее бедра, пышные волосы рассыпались по простыням, поблескивая в мягком утреннем свете. Она полулежала на высоких подушках, словно сон застал ее врасплох. Одна рука была откинута в сторону, как если бы она уронила ее, засыпая. В полураскрытой ладони что-то лежало.
Эллиот придвинулся ближе, пытаясь рассмотреть вещицу, мерцавшую в ее руке, и осторожно взял ее. Это была камея.
Довольно крупная, с искусно вырезанными фигурками. Античное украшение такого качества могло представлять большую ценность. Эллиот подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть камею.
Почувствовав на себе взгляд, он обернулся и увидел, что Федра наблюдает за ним. Словно сотканная из бело-золотистых оттенков, она казалась необыкновенно красивой на фоне роскошного постельного белья из мерцающего шелка и атласа. Порой ее красота вызывала в нем благоговейный трепет. В последнее время это случалось слишком часто.
– Ты ушла, – сказал он, имея в виду ее отсутствие в его постели.
– Нет, это ты ушел, – отозвалась Федра, имея в виду способность Эллиота погружаться в свой внутренний мир. – Алексия рассказывала, что с твоим братом происходит нечто подобное. Очевидно, это семейная черта Ротуэллов.
Эллиот вернулся к постели и лег рядом с ней.
– Жаль, что так получилось.
– От себя не уйдешь. Даже если здешнее солнце заставило тебя забыться на пару недель, это не может продолжаться вечно.
Нетрудно было догадаться, что ее слова относятся не только к нему и его целостности, но Эллиоту не хотелось думать об этом.
Он положил камею в ложбинку на ее груди.
– Красивая вещица.
– Ты тоже так считаешь? Я бы вставила ее в оправу, не будь она подделкой.
– Это ее нисколько не портит. Снижает только цену, но не художественные достоинства.
– Мне наплевать на цену.
Теперь он ясно видел ее лицо. Федра выглядела усталой и осунувшейся. Возможно, она плохо спала этой ночью, обретая свою собственную целостность.
Она взяла в руки камею.
– Прошлой ночью я посмотрела правде в лицо. Боюсь, я недооценила ситуацию. Это была очень хитрая система: продажи из-под полы, требование конфиденциальности, ликование коллекционеров, по дешевке приобретающих редкости неизвестного происхождения. Если сказать покупателю, что украшение найдено в Помпеях, это лишь увеличит его интерес. И можно не сомневаться, что он будет держать язык за зубами, зная, что купил краденое.
– А ты уверена, что такая система вообще существовала?
– Мой отец был уверен. В своих мемуарах он пишет, что любовник моей матери был душой системы, блестяще организованной и абсолютно бесчестной. Впрочем, он не сомневался в том, что происхождение предметов, проходивших через руки мошенников, рано или поздно станет явным.
Ссылка на мемуары омрачила Эллиота. Вчерашняя встреча с Мерриуэдером была благополучно забыта во время погружения в работу. В такие минуты в его голове не оставалось места для мучительного выбора, жестокой правды, надоедливых вопросов и холодной расчетливости.
– Как удобно для человека, промышляющего подобными вещами, втереться в доверие к моей матери, – с горечью заметила Федра. – Он и соблазнил-то ее ради того, чтобы получить доступ к людям, которые могли хорошо заплатить за подделки, которые он продавал. Ее рекомендация стоила лицензии, полученной от Короны.
Эллиот сожалел, что не может опровергнуть ее умозаключения несколькими осторожными словами. Рассуждения Федры были слишком логичными и убедительными.
– Почему для тебя это так важно, дорогая?
Она резко отстранилась от него и села, устремив на него гневный взгляд.
– Отец считал, что этот человек виновен в ее смерти. Думаю, она знала, что он использует ее. Раньше я этого не понимала, но прошлой ночью меня вдруг осенило. Она верила, что с ним ее связывает нечто большее, чем то, что было между ней и моим отцом. Это единственное объяснение ее поступков.
Ее лицо напряглось, глаза сверкали. Она смотрела на камею, словно на какой-то ненавистный предмет. В свете наступающего дня Эллиот заметил на ее лице следы слез.
Он вдвойне пожалел, что оставил ее одну в этой комнате размышлять о том немногом, что ей было известно, и делать свои печальные выводы.
Федра посмотрела на него, словно надеялась, что он станет спорить.
– Даже если ты права, совсем не обязательно, что именно это стало причиной ее смерти.
– Это стало причиной ее недомогания, хотя… были признаки того, что она что-то приняла. Врач сказал, что для расследования недостаточно оснований, но…
– Вероятнее предположить, что она умерла естественной смертью. Насколько я могу судить, она была не из тех женщин, которые способны впасть в отчаяние из-за несчастной любви.
Федра привстала на колени, дрожа от сдерживаемых эмоций. Глаза ее горели.
– Ты не понимаешь! – воскликнула она. – Этот человек заставил ее отказаться от всего. Не только от моего отца, но и от себя самой. И от меня. Именно поэтому и поселила меня отдельно. Чтобы я не видела, какой слабой он ее сделал.
– Ты не можешь этого знать.
– Знаю! Из-за этого мужчины она отреклась от собственных убеждений и не хотела, чтобы я это видела. Я расспрашивала всех из ее ближайшего окружения, и никто не смог указать на этого таинственного любовника, хотя почти все догадывались о его существовании. Даже Матиас. Даже миссис Уитмарш.
Федра сжала камею в кулаке и потрясла им перед его лицом.
– Моя мать понимала, что отдала ему слишком много. Она не хотела, чтобы люди знали, что Артемис Блэр позволила мужчине превратить себя в рабыню. И ради чего? Что бы в конечном итоге узнать, что все это было обманом, что он воспользовался ею ради собственного обогащения. Разве этого недостаточно для отчаяния?
Эллиот почти физически ощущал исходивший от нее гнев, но предметом этого гнева не был неведомый любовник. Гнев Федры был направлен на ее мать, которая проповедовала собственную религию и обратила в нее свою дочь. А затем пала сама, лишившись благодати.
Неужели предательство матери заставило ее по-новому взглянуть на свои идеалы и понять, что это не более чем утопия, несовместимая с реальностью? Если ночные размышления привели Федру к подобным выводам, это может упростить…
Эллиот прогнал прочь эти мысли. Кто этот человек, так быстро оценивающий собственные выгоды и преимущества? Казалось, с того момента как он встретил Федру, кто-то вдохнул жизнь в неведомую часть его натуры, дремавшую до сих пор.
Он был так уверен, что в нем нет ничего отцовского. В отличие от братьев ему удалось избежать влияния маркиза, Но теперь Эллиот заподозрил, что унаследовал от отца его худшие качества.
«Твоя мать ничего не предавала, дорогая, – хотелось ему сказать. – Она всего лишь встретила мужчину, который напомнил ей, что она женщина. В этом нет ни греха, ни предательства. Это самая обычная вещь на свете». Если ему удастся убедить Федру, что компромисс, на который пошла Артемис, был естественным и неизбежным, возможно, она сама станет более сговорчивой. Эллиоту это облегчило бы жизнь.
Он забрал у Федры камею и положил на прикроватный столик, затем привлек Федру к себе. Они провели ночь друг без друга, каждый в своем мире. Возможно, скоро это станет для них нормой. Но пока их пути не разошлись, Эллиот был полон решимости удержать ее в том крохотном мирке, который они создали совместными усилиями.
Он обнял ее, предлагая все утешение и комфорт, на которые был способен. Федра постепенно успокоилась. Гнев ее утих, но эмоциональное напряжение осталось.
– Не сердись на нее. Она выбрала трудный жизненный путь. Ты понимаешь это, как никто другой. Возможно, ты права и она ускорила свой конец. Трагично, что она не смогла простить себя, но ее дочь могла бы быть более великодушной.
Федра замерла. Потом запечатлела поцелуй у него на груди и положила голову ему на плечо.
– Иногда ты бываешь по-настоящему мудрым. Пожалуй, ты прав. Мне следует быть более снисходительной, даже если моя мать пренебрегла всем ради мужчины. В конце концов, никто от этого не застрахован.
В полдень их навестил Сансони, прислав наверх карточку, словно это был светский визит.
Они приняли его в гостиной. Федре он показался менее опасным, чем в прошлый раз.
Возможно, этому способствовала окружающая обстановка. Просторная светлая комната не имела ничего общего с темным, похожим на пещеру помещением, где он допрашивал ее. Его черная одежда, волосы и глаза казались досадными, но не слишком заметными помарками на фоне пастельных красок и позолоты, украшавшей гостиную.
Эллиот напустил на себя всю свою английскую спесь. Высокий и прямой, он стоял рядом с ее креслом, буквально излучая аристократическую надменность. Из них троих только он казался здесь на месте.
К удивлению Федры, Сансони поклонился, затем улыбнулся, поразив ее еще больше:
– Примите мои поздравления по поводу вашего замужества, синьора. Я узнал, что вы вернулись в Неаполь вместе с лордом Эллиотом, и хотел бы засвидетельствовать свое почтение, пока вы не отбыли на родину.
– Эллиот, – заметила Федра, – ты не находишь, что он говорит по-английски на удивление хорошо для человека, который не знает этого языка?
– Нахожу.
Сансони пожал плечами:
– Незнание может оказаться полезным во многих ситуациях.
– Пожалуй, – отозвался Эллиот. – Вы зашли очень вовремя. Завтра мы отбываем домой. Но полагаю, для вас это не новость.
Сансони слегка склонил голову набок в знак согласия.
– Земля полнится слухами. Однако я не был уверен.
– А теперь уверены?
– Si. Grazie. – Он порылся в кармане своего черного сюртука и извлек лист бумаги. – Армейский офицер, с которым меня связывают дружеские отношения, недавно побывал в Позитано. Насколько я понимаю, там разыгрался настоящий бунт, связанный с башней и подозрениями в ереси.
– Как драматично, – заметил Эллиот.
– Мы вообще склонны к драматизму. Так вот, моего друга попросили передать вам кое-какие документы. Тамошний священник очень переживал, что вы уехали без них.
Федра уставилась на документы, которые не рассчитывала когда-либо увидеть. Затем перевела взгляд на Сансони, пытаясь определить, каковы его намерения.
Эллиот протянул руку за бумагами:
– Благодарю вас. По возвращении в Англию мы все уладим. Если заняться этим здесь, нам придется задержаться в Неаполе как минимум на несколько месяцев.
– Несколько месяцев? Вам достаточно подписать…
– Боюсь, все гораздо сложнее. Если мы хотим попасть завтра на корабль, лучше предоставить выполнение всех формальностей английским священнослужителям.
Сансони с явной неохотой расстался с бумагами и приготовился откланяться.
– Синьор Сансони, с вашего разрешения я хотела бы сказать вам несколько слов наедине, – обратилась к нему Федра. – Я надеялась, что лорд Эллиот выступит в роли переводчика, но, поскольку вы чудесным образом выучили английский, в этом нет необходимости. Обещаю, что не задержу вас надолго.
Сансони приподнял брови, явно не одобряя столь вызывающее поведение, и взглянул на Эллиота, как бы спрашивая его согласия. Тот не выразил ни тени неудовольствия, однако Федра догадывалась, что он сделает это позже.
Эллиот кивнул и направился к выходу. Федра проводила его до двери.
– Можешь остаться, если хочешь, – шепнула она.
– Но я не думаю, что он опасен.
Эллиот вышел, и она повернулась к Сансони. Тот ждал, сцепив руки за спиной и устремив на нее скептический взгляд.
– Полагаю, ваш муж распорядился, чтобы вы извинились за все беспокойства, случившиеся по вашей вине здесь и в Позитано.
– Лорд Эллиот не распоряжается мною. К тому же, не считая раны Марсилио, мне не за что извиняться. Я хотела поговорить с вами совсем на другую тему. – Она вытащила из кармана камею и положила на столик у окна.
Сансони нахмурился. Он подошел к столу и склонился над камеей.
– Теперь я понимаю, зачем вам понадобилось отсылать мужа. Не хотите, чтобы он знал, что вас надули, всучив подделку. Сожалею, что не могу помочь вам в этом деле. И не вижу причин, почему я должен спасать вас от гнева лорда Эллиота, когда он узнает о вашей беспечности.
– Вы сразу догадались, что это подделка? Каким образом?
– Я видел подобные вещицы. Мне известно, где их делают и кто ими торгует, выдавая за древности невежественным иностранцам вроде вас. Это продолжается уже несколько лет.
– Если вы так хорошо осведомлены, почему не положили этому конец?
– Мастер, который замешан в этом деле, предоставляет мне ценные сведения в обмен на свою свободу. Эти сведения стоят того, чтобы не трогать ни его, ни его бизнес. Для меня важнее всего защита нашего монарха. И мне нет никакого дела до того, что несколько иностранцев купят фальшивки.
– Как его зовут?
Сансони рассмеялся:
– Signora, я же сказал: он нужен мне. Если станет известно, что он занимается подобными делами, ему придется покинуть королевство. И я не смогу его использовать.
Федра взяла камею и посмотрела на нее.
– И что, их много?
– Вряд ли такие же камеи украшают платья половины лондонских дам. Это было бы подозрительно, не так ли? На таких промашках и попадаются мошенники. Этот человек и его дружки умнее. Несколько камей здесь, несколько образчиков керамики там… – Он пожал плечами. – В таком деле нужно знать меру. Надеюсь, вы это понимаете?
Федра понимала. Выбросить на художественный рынок дюжины подделок в короткий срок было не только опасно, но и невыгодно.
– Их делают здесь, в Неаполе?
– Я бы не допустил этого. Наш король – ценитель прекрасного. Он был бы крайне недоволен, если бы знал, что у него под носом творятся подобные дела.
Иными словами, король вообще не знал, что задела творятся у него в королевстве, а Сансони покрывал преступников, потому что они предоставляли ему ценную информацию. Или потому что его подкупили.
– Если не здесь, то где?
Он глубоко вздохнул:
– Signora, вы слишком любопытны. Притворитесь, будто она настоящая. Никто в Англии не догадается.
– Я очень любопытна, потому что очень раздосадована. Пожалуй, мне следует признаться в своей ошибке лорду Эллиоту. Он попросит своих друзей в британском представительстве разобраться в этом деле. Они обратятся к своим друзьям при дворе. Те, надо полагать, вызовут вашего начальника…
– Basta. Довольно! – рявкнул он. – Мастера, занимающиеся изготовлением подделок, разбросаны по горным селениям на юге. Как я уже сказал, у меня есть причины не препятствовать их деятельности. Назовите мне имя торговца, который всучил вам эту вещицу, и я заставлю его вернуть вам деньги.
– Не стоит, я предпочла бы сохранить камею. Я к ней очень привязалась.
Сансони в отчаянии закатил глаза.
– Вы сумасшедшая. Я приду в порт, чтобы убедиться, что вы действительно отплыли, и вознесу молитву, когда это произойдет.
Он кивнул и выскочил из комнаты. Едва за ним закрылась дверь, как появился Эллиот:
– Вижу, ты заставила его пожалеть об этом визите. Он мчался как угорелый и бормотал проклятия.
– Похоже, этот любитель допросов не любит, когда допрашивают его самого.
Эллиот заметил камею у нее в руке.
– Ты рассчитывала, что он придет сюда, чтобы задать ему свои вопросы, не так ли? Вот почему ты написала Марсилио.
– Я надеялась, что Сансони кое-что известно об этих подделках. Кажется, он в курсе всего, что здесь происходит.
– Ты узнала, что хотела?
– Частично, хотя он и не преподнес мне ответы на тарелке с голубой каемочкой. Думаю, я узнала все, что можно было узнать здесь, в Италии. Но этого недостаточно. – Она убрала камею в карман. – А ты? Ты узнал, что хотел, когда встречался с мистером Мерриуэдером?
Эллиот медлил с ответом, и Федра предположила, что ему, как и ей, не хочется портить их последние дни в Италии разговорами о мемуарах.
– Я много чего узнал. Оказывается, ты пыталась встретиться с ним перед тем неудачным инцидентом с Марсилио.
Он явно уклонился от ответа, и это наводило на мысль, что он узнал совсем не то, на что рассчитывал.
Федра полагала, что Эллиот приведет Мерриуэдера с собой и они смогут разрешить все сомнения. Поскольку он этого не сделал и теперь пытался перевести разговор на другую тему, складывалось впечатление, что Мерриуэдер поддержал рассказ ее отца о том давно минувшем обеде.
Федра подавленно молчала. Она еще вчера заподозрила неладное, но продолжала надеяться. Однако ночью в приступе самобичевания она поняла, что ее надежды напрасны. Возможно, то, как Эллиот отключился от реальности, погрузившись в работу, было подсознательной попыткой избежать этого разговора и его последствий.
– Зачем ты ходила к Мерриуэдеру, Федра?
– По той же причине, что и ты, Эллиот.
– Значит, я оказался прав. Ты собиралась дополнить мемуары реальными именами.
– Вовсе нет. Я надеялась, что Мерриуэдер опровергнет то, что написал отец. Мне нужно было оправдание, чтобы опустить этот отрывок при печати. Ради Алексии, моей самой близкой и самой преданной подруги. Если бы мне удалось получить доказательство, что отец ошибался, Алексии не пришлось бы страдать от пересудов и скандала.
Эллиот не шелохнулся. Федре хотелось, чтобы он что-нибудь сказал или сделал. Ей хотелось, чтобы он обнял ее с той нежностью, которую она ощущала этим утром. И если бы он попросил ее об одолжении, она бы… Что?
Лучше бы она никогда не видела эти мемуары. Или хотя бы не давала отцу обещаний. Федра почти сожалела, что оказалась у его смертного одра. «Каждое слово – правда, – сказал он. – Обещай мне, что ты ничего не изменишь». Она так надеялась, что он ошибся, что его ввели в заблуждение. Тогда она смогла бы исключить этот отрывок из мемуаров.
Похоже, ее надежды не оправдались.
Она не могла больше выносить этого молчания. Эллиот стоял, глядя прямо перед собой, такой близкий и такой далекий. Сегодня он выглядел истинным аристократом. Его манеры и элегантный облик были более уместны в этом великолепном салоне, чем роскошная мебель.
– Ты ведь не собираешься просить этого у меня?
Эллиот не удивился. Он знал, что она имеет в виду. В конце концов, это висело в воздухе.
– Если я это сделаю, ты решишь, что каждый мой поцелуй, каждое прикосновение были хорошо рассчитанным шагом на пути к этому мгновению.
Ее глаза наполнились слезами.
– Не уверена. Возможно, я буду рада еще одному поводу пощадить чувства Алексии. Возможно, взвешу все «за» и «против» и решу, что это не такая уж значительная уступка. Возможно…
Эллиот заключил ее в объятия и заставил замолчать нежным поцелуем.
– Все возможно, но вряд ли ты сама в это веришь. А теперь помолчи. Оставим это на будущее. Путь до дома не близкий, и наши обязательства никуда не денутся.
Федра позволила его поцелуям развеять ее печаль и склонила голову ему на плечо. Она так привыкла опираться на него, ощущать тепло и силу его рук. В такие моменты она не чувствовала ни опасности, ни тревоги, только покой и умиротворение.
Как этим утром, когда его объятия пролили бальзам на ее смятенную душу. Ночью она разрывалась на части, презирая себя за то, что слепо верила матери и многим пожертвовала ради принципов, оказавшихся пустышками. Эллиот мог воспользоваться ее слабостью. Вместо этого он вернул ей достоинство и примирил с самой собой.
Эллиот зарылся носом в ее волосы и запечатлел поцелуй у нее на макушке.
– А зачем тебе понадобилось увидеться с Мерриуэдером? Ты говорила, что была еще одна причина, помимо мемуаров.
– Я надеялась, что он представит меня английскому сообществу, живущему здесь.
– Ему следовало принять тебя. Он не должен был оставлять тебя без помощи и защиты.
– Как оказалось, это не самое большое неудобство, – отозвалась Федра, чмокнув его в щеку. Она была безмерно счастлива сейчас, чтобы говорить на эту тему. Ему и так напомнят, почему дочь Артемис Блэр не вхожа в приличное общество и вынуждена защищать себя сама.