Глава 10

Синджен открыла рот, чтобы издать еще один вопль, но тут же закрыла его опять. Колин лежал между ее ног, обвив руками ее бедра и опираясь подбородком на ее живот. Он смотрел на нее и улыбался.

— Ну, так как? Отведать тебя еще?

Она попыталась овладеть собой, но это удалось ей с трудом, потому что прежде она никогда и представить себе не могла такого.

Вслух она сказала:

— То, что ты делал, — это… это застало меня врасплох. Я чувствую себя очень неловко. Ты уверен, что такие вещи допустимы?

Он опустил голову и снова поцеловал ее, потом вновь поднял лицо, развел ее бедра еще шире и улыбнулся ей, сверкнув белыми зубами.

— У тебя и правда чудесный вкус, Джоан. Да-да, моя дорогая, мужчинам очень нравится целовать женщину между ног.

— Я чувствую себя очень странно, Колин. Пожалуйста, отпусти меня. Я не привыкла к тому, чтобы моя ночная рубашка была задрана до талии и чтобы кто-нибудь находился при этом там, где расположился ты. Меня это смущает. Ведь ты же, в конце концов, мужчина.

— Если я продолжу целовать и ласкать тебя, тебе будет так приятно, как никогда в жизни.

— Ох, нет, такого не может быть. Право же, Колин, отпусти меня. О Господи, да ты еще и голый!

— Да. Не бойся, я вовсе не собираюсь снова овладевать тобой. По правде говоря, я хотел посмотреть, сильно ли ты повредила себе между ног, когда ехала сегодня верхом.

— Я повредила?! Какое бесстыдство! Это все сделал ты и никто другой!

Он пододвинулся вперед и, не отрывая от нее пристального взгляда, начал легонько поглаживать ее пальцами между бедрами. Синджен пришла в такое смущение и замешательство, что все слова разом вылетели у нее из головы, и она не смогла проронить ни слова.

— Боюсь, у тебя там воспаление. Но оно пройдет. Только воздержись несколько дней от катания верхом.

Он поцеловал ее живот и лег на нее. Она почувствовала, как его твердый член прижался к ее плоти, и попыталась сдвинуть ноги вместе, но это, конечно, было глупо — ведь Колин лежал между них.

— Мне так нравится прикосновение твоих грудей к моей груди. А тебе?

— Мне все это не нравится. Я думаю, ты не сможешь держать себя в узде, а мне не хочется, чтобы ты опять делал мне больно.

— Я мужчина, Джоан, а не похотливый подросток, который не умеет сдерживать свои порывы. Обещаю тебе — я не овладею тобой. А теперь поцелуй меня, и я оставлю тебя в покое.

Она плотно сжала губы, но Колин только засмеялся и пощекотал ее нижнюю губу кончиком языка.

— Открой рот, Джоан. Неужели ты не помнишь, как просила меня, чтобы я научил тебя целоваться? Как же ты смогла так быстро забыть все, чему я тебя учил?

— Я вовсе не забыла. Я просто не хочу правильно целоваться, потому что боюсь, что тогда ты опять превратишься в обезумевшего варвара.

— Возможно, ты права.

Он еще раз поцеловал ее, на этот раз едва касаясь ее губ, и скатился с ее тела. Она тут же рывком опустила подол своей рубашки, так что он закрыл ее ноги до пят, потом накрыла их обоих одеялом и, повернувшись на спину, застыла как статуя.

— Если ты не хочешь, чтобы я доставил удовольствие тебе, то, может быть, ты доставишь удовольствие мне?

Он лежал на боку, приподнявшись на локте, и смотрел на нее. Глаза у него потемнели, щеки раскраснелись, и Синджен тотчас узнала уже знакомые ей симптомы мужского желания.

— Разве это возможно? Колин, ты же обещал, что больше не сделаешь мне больно.

— О, это вполне возможно. Я трогал и ласкал тебя между ног. Ты можешь сделать то же самое со мной.

Она посмотрела на него так, словно перед ней был человек, впавший в глубокое, полное помешательство.

— Поверь, Джоан, в этом нет ничего необычного. Это делалось во все времена, если мужчина и женщина испытывали друг к другу нежные чувства.

— Колин, я не совсем уверена, правильно ли я поняла, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду мой член, Джоан. Ты можешь доставить мне удовольствие, целуя и лаская его.

— О-о.

— Но с другой стороны, возможно, было бы благоразумнее, если бы вместо этого я постарался заснуть. Завтра я должен буду уехать очень рано.

— Колин, тебе в самом деле этого хочется? Это и вправду доставило бы тебе наслаждение?

В ее голосе он уловил такое смущение и недоверие, что счел за лучшее быстро ответить:

— Не беспокойся. Мне действительно будет лучше поспать.

— Если ты этого хочешь, я попробую.

— Что попробуешь?

— Я поцелую тебя в это место, если тебе так хочется. Тут Колин понял, что его просьба вовсе не вызвала в ней отвращения, напротив, было очевидно, что мысль о возможности таких ласк заинтриговала ее. Он почувствовал, что дрожит, подумал, сумеет ли удержать свое семя, если она коснется его члена губами, и его мужское орудие запульсировало, требуя разрядки. Нет, лучше не рисковать, ведь он вовсе не уверен, что сможет сдержать себя. Он отрицательно потряс головой, но вместо «не надо» у него вырвалось «хорошо».

Он лег на спину и замер. Синджен подняла одеяло и уставилась на его обнаженное тело. Он почувствовал на себе ее взгляд, и его член запульсировал еще сильнее.

— Коснись меня.

Очень медленно она стянула одеяло до его ступней и долго-долго просто смотрела на него, не делая ничего. Наконец, когда он дошел уже до такой точки, что готов был завопить от нетерпения, она положила ладонь на его мускулистый живот и произнесла:

— Какой ты красивый, Колин.

Не в силах сдерживаться, он застонал. Когда ее пальцы дотронулись до его возбужденной плоти, он затрепетал, как неопытный подросток, для которого любовные ласки внове.

Колин напрягся и сжал опущенные руки в кулаки.

— Коснись меня, Джоан, коснись губами.

Джоан опять посмотрела на него широко открытыми, удивленными глазами, потом легко сжала его член рукой. Она встала подле него на колени, и ее каштановые кудри тяжелой волной упали на его живот, но он не замечал их красоты, потому что был сосредоточен на своем мужском орудии и ее губах. Он ощутил на своей отвердевшей плоти ее горячее дыхание и едва не обомлел от острого наслаждения. Когда она легонько куснула его, он чуть было не закричал.

— Как ты не похож на меня, — проговорила она, лаская его; ее ласки были робкими, неуверенными, но это делало их еще более сладостными. — Мне никогда не стать такой красивой, как ты, — прошептала она.

Он хотел сказать ей, что она говорит чепуху, но промолчал, весь напрягшись, жаждая, чтобы она взяла его в рот. Она этого не делала, потому что не понимала, что ему нужно, но со временем она поймет, научится. Он не станет ее торопить, пусть она дойдет до всего сама. Синджен нерешительно касалась его то так, то этак, и он содрогался и с трудом сдерживал стоны, боясь испугать ее.

Когда она наконец вобрала его пылающую плоть в рот, он осознал, что не сможет сдержать себя. Необычайно острые, почти болезненные ощущения, пронзавшие его тело, потрясли его. Он должен сейчас же это прекратить. Он не желал шокировать Джоан, делать то, что может ее оттолкнуть, и поэтому, хотя он никогда еще не испытывал такого исступления, такой жажды совокупиться с женщиной, он оттолкнул ее от себя.

Она повернула голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и ее волосы рассыпались в беспорядке по его животу и груди.

— Я что-то сделала не так?

Он посмотрел в ее прекрасные голубые глаза и попытался изобразить на своем лице улыбку. Получилось лишь жалкое ее подобие, хотя он старался изо всех сил.

— Я мужчина, Джоан, и мне трудно держать себя в узде. Не спрашивай меня больше ни о чем. Просто прижмись ко мне, примостись поудобнее и спи.

Синджен прильнула к нему, положив ладонь ему на грудь и чувствуя бешеное биение его сердца. Какое-то время она лежала молча. Наконец его сердце стало биться медленнее, тогда она поцеловала его в грудь и сказала:

— Я постараюсь научиться все делать правильно, Колин, и знаешь, мне нравится ласкать тебя губами, ведь ты так красив, просто великолепен. Но та, другая потребность твоего тела… все-таки твой член слишком велик, ты наверняка и сам это понимаешь. С этим ничего не получится, да ты уже и сам убедился, что это не может получиться. Мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь.

— Ты маленькая дурочка и ничего не понимаешь.

Он поцеловал ее в нос, потом обнял и крепко прижал к себе.

— Я бы предпочел, чтобы ты сняла эту нелепую ночную рубашку.

— Нет, — ответила она, немного поразмыслив. — Не думаю, что это разумная мысль.

Он вздохнул:

— Что ж, возможно, ты и права.

— Колин? — М-м?

— Ты станешь спать с другими женщинами, когда вернешься в Эдинбург?

Он долго молчал.

— А ты веришь, что у меня была любовница, когда моя первая жена была жива?

— Конечно, не верю!

— Тогда почему же ты думаешь, что я стану спать с другой женщиной, состоя в браке с тобой?

— Я знаю, что мужчины часто так поступают, хотя мои братья — исключение. Они верны своим женам, потому что очень их любят. Надеюсь, что ты больше похож на них, чем на многих других мужчин, у которых нет чести. Правда, с другой стороны, ты меня не любишь. Так что вопрос остается открытым.

— А ты будешь соблазнять других мужчин, пока я буду в отъезде?

Она ткнула его кулаком в живот, и он шутливо охнул. Потом ее рука ласково погладила ушибленное место, ее пальцы скользнули вниз, коснулись его члена, и он, не сдержавшись, застонал.

— Нет, — проговорил он, тяжело дыша, — пожалуйста, не надо.

Она убрала руку, и он почувствовал одновременно облегчение и жгучую досаду.

— Почему твоя тетушка Арлет сказала, что ты завел себе любовницу, когда твоя первая жена была еще жива?

Вместо прямого ответа он сказал:

— Она не очень-то меня жалует. Когда ты поживешь здесь подольше, то убедишься в этом сама. А чем вызвана ее неприязнь, я не знаю.

— Тому, что она сказала, можно было бы поверить, если бы не одно обстоятельство: она явно не имеет понятия, какой ты… крупный. Я-то знаю: стоит женщине посмотреть на это, и ей захочется убежать от тебя подальше. То есть ты, Колин, конечно, красивый, но эта часть твоего тела…

— Эта часть тела называется моим членом, Джоан.

— Хорошо, Колин, я буду говорить «твой член». Ну, какой же женщине захочется заниматься этим по доброй воле? Ты можешь делать это только со своей женой, потому что она знает: это ее долг.

Он не выдержал и расхохотался:

— Потом ты поймешь, что к чему. Обязательно поймешь.

— А у других мужчин эта штука еще больше, чем у тебя?

— Это такой вопрос, на который невозможно дать ответ. Если я скажу: «Что ты, конечно, нет», — то почувствую себя самодовольным болваном, а если отвечу утвердительно, то пострадает моя мужская гордость. По совести говоря, я видел в своей жизни не так уж много голых мужчин и уж тем более таких, которые находились бы при этом в состоянии полового возбуждения. Я понимаю: ты ничего об этом не знаешь и хочешь узнать. Ты все узнаешь — со временем. А теперь спи.

Она заснула, а он еще долго лежал без сна. Его преследовали мысли о Роберте Макферсоне и о том, что этот ублюдок строит планы его погибели. Он также думал о своей наивной молодой жене, которая с такой бесхитростной прямотой расспрашивала его о его мужских достоинствах. Честное слово, это было забавно. Он еще никогда в жизни не встречал девушки, похожей на Джоан. А когда она взяла его член губами — тут и стоик бы застонал от наслаждения.

Право же, ему вовсе не хотелось покидать ее прямо сейчас, но у него не было выбора. Ему надо было столько всего сделать в городе, и он не желал рисковать ее жизнью. Здесь, в замке Вир, она будет в безопасности. Макдуф сказал, что Роберт Макферсон сейчас в Эдинбурге, далеко от замка Вир. Да, здесь она будет в безопасности, а он тем временем разыщет Робби Макферсона и либо заставит этого осла образумиться, либо убьет его. По крайней мере, тогда ему не придется беспокоиться о том, что его жена будет пытаться защитить его и, чего доброго, попробует разделаться с Макферсоном сама.

Когда наутро Синджен спустилась на первый этаж, Колин уже уехал. Она посмотрела на Филпота, дворецкого Кинроссов, и ровным голосом спросила:

— Он уже уехал?

— Да, миледи, как только развиднелось.

— Тысяча чертей, — сказала Синджен и направилась в столовую.

Синджен с интересом разглядывала герб Кинроссов, красующийся над огромным камином в самой древней части дома. Три серебряных льва на золотом щите, по бокам два более крупных льва, держащих щит в лапах, а наверху — летящий гриф. Надпись под щитом гласила: «Ранен, но не побежден».

Синджен рассмеялась. Это был великолепный девиз и к тому же довольно подходящий для нее лично, поскольку у нее все еще саднило между ног.

— Фионе герб Кинроссов всегда нравился, но я не помню, чтобы, глядя на него, она смеялась.

Синджен обернулась и увидела Серину. Она улыбнулась:

— Просто этот девиз напомнил мне кое о чем. Кстати, после ленча я собираюсь зайти в детскую за Филипом и Далинг. Ты не знаешь, какой у них распорядок дня?

— У тетушки Арлет опять разыгралась головная боль, так что Филип и Далинг, вероятнее всего, тиранят сейчас бедную Далей.

— Жаль, что я не знала об этом раньше. Прости, что покидаю тебя, Серина, но мне хочется пойти повидать их.

— Знаешь, он никогда тебя не полюбит.

«С чего бы такая откровенность?» — подумала Синджен, с недоумением глядя на Серину, а вслух спросила:

— Это почему же? Человек я неплохой и отнюдь не уродина, хотя Далинг и нравится считать меня таковой.

— Он любит другую, — с театральным пафосом объявила Серина.

Синджен едва не расхохоталась. Она драматическим жестом прижала руку к груди и выдохнула:

— О! Другую? Не может быть!

— Он любит другую, — повторила Серина и с видом принцессы грациозно выплыла из огромного тюдоровского вестибюля.

Синджен только насмешливо покачала головой и направилась в детскую. По дороге ее остановила домоправительница миссис Ситон, женщина с на редкость темными, почти черными глазами и густыми черными бровями, сросшимися над переносицей. Она была супругой мистера Ситона, который, по словам Колина, являлся одним из столпов местной церкви, а также управляющим всего поместья Кинроссов. Синджен была рада познакомиться с миссис Ситон и одарила ее приветливой улыбкой.

— Миледи, насколько я понимаю — собственно, об этом уже все знают, — мы более не стеснены в средствах.

— Совершенно верно. Его милость поехал в Эдинбург, чтобы окончательно привести в порядок наши финансовые дела.

Миссис Ситон испустила глубокий вздох.

— Прекрасно. Я всю жизнь прожила в замке Вир и считаю его своим домом. Запустение, в которое он пришел, — это позор, настоящий позор.

Синджен подумала о своем намерении повидать Филипа и Далинг и решила, что не будет большого вреда, если они еще немного пощадят и помучают Далей.

— Не перейти ли нам в ваши комнаты, миссис Ситон, и не попить ли чаю? Мы могли бы составить список всего того, что необходимо, чтобы привести замок в пристойный вид.

Список. А потом придется представить его на одобрение Колину. Какая нелепость! Что Колин может знать о качестве постельного белья или портьер? О дырах в обивочной ткани? О столовых сервизах? О кастрюлях?

— А когда мы составим этот список, вы скажете мне, где можно достать то, что нам понадобится.

Казалось, что миссис Ситон вот-вот расплачется от радости. Ее худые щеки раздулись и порозовели от удовольствия.

— О да, миледи, да, разумеется!

— Я также заметила, что слуги в замке плохо одеты. В Кинроссе найдется хорошая швея? Кстати, детям тоже нужна новая одежда.

— О да, да, миледи! Мы с вами поедем в Кинросс — это небольшая деревушка тут неподалеку, на другом конце озера. Там есть все, что нам может понадобиться. Вот увидите, нет никакой нужды ехать в Эдинбург или в Данди, потому как хороший товар есть и здесь.

— Колину не понравится, что ты так бесцеремонно вмешиваешься в его дела. Ты только что явилась в этот дом, ты здесь совершенно чужая, и ты еще смеешь здесь командовать! Я этого не допущу.

Перед тем как повернуться к тетушке Арлет, Синджен подмигнула миссис Ситон.

— О, мадам, а я-то думала, что вы лежите в постели, страдая от головной боли.

Губы тетушки Арлет сжались в тонкую нитку.

— Я поднялась с постели, потому что боялась того, что ты можешь здесь натворить.

— Начинайте составлять список, миссис Ситон. Через несколько минут я приду в вашу гостиную. Ах да, потом я еще хотела бы осмотреть комнаты для прислуги.

— Да, миледи, — сказала миссис Ситон и удалилась бодрым, быстрым шагом.

— Итак, тетушка Арлет, что вы собираетесь делать дальше?

— Делать? Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу знать, намерены ли вы и дальше отпускать в мой адрес язвительные замечания? Намерены ли вы и впредь вести себя в вашей нынешней, крайне неприятной манере, стараясь испортить настроение всем окружающим?

— Как ты смеешь так говорить со мной, девчонка!

— Я жена Колина. Я графиня Эшбернхем. И если я хочу послать вас, тетушка Арлет, к дьяволу, то у меня есть на это полное право.

Тетушка Арлет так побагровела, что Синджен на мгновение обеспокоилась: возможно, называя вещи своими именами, она слишком перегнула палку и сейчас пожилая дама упадет в обморок от сердцебиения. Однако та быстро оправилась и взяла себя в руки. Тетушка Арлет отнюдь не собиралась признавать себя побежденной, и Синджен ясно осознала это, когда вместо того, чтобы лишиться чувств, она заговорила снова:

— Ты родилась в богатой, знатной семье. Ты англичанка. Ты не понимаешь, каково это: видеть, как все вокруг тебя разрушается и приходит в упадок. Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как ужасно видеть детей арендаторов, которые плачут от голода. И вот ты приезжаешь сюда и похваляешься своими деньгами, ожидая, что все мы станем перед тобой пресмыкаться.

— Я вовсе этого не ожидала, — медленно произнесла Синджен. — Я ожидала совсем другого — что ко мне будут относиться справедливо и доброжелательно. Вы совершенно не знаете меня, мадам. То, что вы наговорили, — это всего лишь набор общих слов, не имеющих ко мне никакого отношения. Прошу вас, давайте заключим мир. Неужели вы не можете попробовать ужиться со мной?

— Ты очень молода.

— Да, но с годами этот мой недостаток исправится сам собой.

— И уж больно ты умная.

— Мои братья дали мне хорошее образование, мадам.

— Колин не должен быть графом Эшбернхемом, не должен! Он всего лишь младший сын, и он пошел против воли своего отца, отказался вступить в армию императора.

— Я очень рада, что он не стал связываться с Наполеоном. Что же касается его отца, то Колин оказал ему большую услугу. Ведь это он положил конец вражде с Макферсонами, взяв в жены Фиону, разве не так?

— Да, верно, но посмотри, что случилось потом — он убил эту глупую сучку. Сбросил ее с вершины утеса, а потом притворился, будто знать не знает, что там случилось, будто он, видите ли, ничего не помнит. И вот теперь он сделался лэрдом, а Макферсоны опять жаждут крови.

— Колин не убивал Фиону, и вы это знаете. Почему вы так его не любите?

— Он ее убил, больше было некому. Она ему изменяла, и притом с его собственным братом. Тебя это шокирует, не так ли, ведь ты просто невежественная английская дура! Поверь мне: так оно и было. Колин прознал про их связь и убил ее, и я нисколько не сомневаюсь, что он убил и своего брата, этого милого мальчика, моего милого, умного мальчика. Но эта проклятая Фиона, она выставляла себя перед ним напоказ и хитро соблазняла его, так что, когда он сообразил, куда она гнет, было уже поздно и он ничего не мог с собой поделать — и вот что получилось в конце концов.

— Тетушка Арлет, вы сейчас много чего наговорили и все очень сумбурно.

— Ты глупая девчонка! Где тебе было устоять перед таким красавчиком, как Колин! Тебе не терпелось залезть к нему в постель, не терпелось, чтобы он сделал тебя своей графиней! Все девушки от него без ума, потому что они дуры, безмозглые дуры, такие же, какой наверняка была и ты и…

— Вы сказали, что Фиона вовсе не была от него без ума, а ведь она была его женой.

— Она ему быстро разонравилась. Ей было не по вкусу, как он с ней обращался. С ней вообще было трудно ладить.

— Мне ясно одно — Фиона была неважной хозяйкой. Посмотрите, тетя Арлет, — все вокруг в запустении, но для того чтобы привести многое из этого в порядок, требуется всего лишь мокрая тряпка или ведро воды со шваброй, а вовсе не мои деньги. А теперь прошу вас успокоиться и выпить чашку чаю. Я намерена привести этот дом в должный вид. Вы можете либо помочь мне, либо я просто буду делать то, что считаю нужным, не обращая на вас никакого внимания.

— Я этого не позволю!

— Я сказала вам правду, мадам. Ну, так как: вы будете мне помогать или же я должна буду притвориться, будто вас тут нет?

О Господи, как же твердо она сейчас говорит и с какой уверенностью в своем праве командовать! А ведь сначала ей было так страшно, что даже под ложечкой засосало. Это первый в ее жизни ультиматум. Говоря, она мысленно представила себе свою мать, и это сразу придало ей уверенности. Никто никогда не противоречил ее матери.

Тетушка Арлет покачала головой и вышла из вестибюля, гордо расправив плечи. Синджен была рада, что не видит ее лица. Она победила; по крайней мере ей ничто не мешало в это верить.

Синджен посмотрела на густую паутину, обвивавшую огромную люстру над ее головой, и с удивлением подумала:

«Как миссис Ситон могла это допустить?» Она казалась умелой домоправительницей и, похоже, жаждала навести в доме порядок. Что же ей мешало? Синджен получила ответ на этот вопрос час спустя, когда перечень всего необходимого был составлен и они обе пили чай.

— Но миледи, мисс Макгрегор не позволяла мне этого делать.

— Кто это — мисс Макгрегор? Ах да, тетушка Арлет.

— Она самая. Она сказала, что если увидит, что кто-то пытается сделать эту кучу грязных камней хоть немного чище, то лично отстегает его хлыстом.

— Но она только что говорила мне, как ужасно, когда все вокруг разрушается и приходит в упадок, а дети арендаторов плачут от голода.

— Как можно так лгать! Дети наших арендаторов сроду не голодали! Ох, если бы лэрд услышал эти ее слова, он бы так разозлился!

— Как странно. Она пытается посеять раздор. Но зачем ей это нужно? Не думаю, что она делает это, только чтобы навредить мне.

И Синджен вспомнила остальные утверждения тетушки Арлет. Наверняка они тоже были лживыми от начала до конца.

— После того как ее сестра, леди Джудит, умерла пять лет назад — леди Джудит была матерью его милости, — мисс Макгрегор решила, что старый лэрд женится на ней, да только он этого не сделал. Думаю, он с ней спал, но повенчаться с ней в церкви у него и в мыслях не было. Мужчины — они все одинаковые, кроме разве что мистера Ситона, которого нисколечко не волнуют грешные желания плоти.

— Мне это очень прискорбно, миссис Ситон.

— Да, миледи, мне тоже. Как бы там ни было, мисс Макгрегор тогда крепко обозлилась, а с годами ожесточилась еще больше Стала мелочной, придирчивой. Но Малколма — он пробыл лэрдом очень недолго — она любила и баловала и обращалась с ним так, будто он был маленький принц. Малколм даже любил ее больше родной матери, потому что она исполняла все его прихоти и безбожно его баловала, а мать не спускала ему, когда он шкодил, и как следует била по рукам. И вот всякий раз, когда она его наказывала, он бежал к мисс Макгрегор и жаловался и хныкал. Нечего и говорить, как плохо это отразилось на его характере. И стал он мотом, вы уж простите меня, миледи, за прямые слова, таким же отъявленным мотом, как и его папаша. А потом он вдруг неожиданно взял и умер в одночасье, и лэрдом стал мастер (Мастер — мистер, господин (когда говорят о юноше).) Колин. Какой из него выйдет лэрд, надо еще посмотреть, но, по крайней мере, он не мот и человек справедливый. Больше я о нем ничего не скажу, потому как ничего больше не знаю. Что до состояния, в которое пришел замок, то знаете, миледи, джентльмены редко когда замечают такие вещи, покуда паутина не начинает валиться им в суп и обматываться вокруг ложки. Фионе, той, конечно, не было до всего этого никакого дела. А когда после ее смерти я заговорила на эту тему с молодым лэрдом, он сказал, что у нас ни на что нет денег.

— Ну, теперь-то деньги у нас есть и есть желание навести порядок, и мы с вами, миссис Ситон, займемся этим немедля. К тому времени, когда граф Эшбернхем вернется, замок Вир должен выглядеть так же, как при жизни его матери.

— Ох, миледи, какое его милости привалило счастье, когда вы согласились купить его и дать хорошую цену.

— Я бы предпочла, чтобы вы выразили это более дипломатично, миссис Ситон.

— Да, миледи.

Расставшись с домоправительницей, Синджен шла, весело насвистывая, чрезвычайно довольная тем, что она предусмотрительно забрала у Колина свои деньги — почти двести фунтов, которые она отдала ему на сохранение во время побега из Лондона. Интересно, что он подумает, когда обнаружит их исчезновение.

Синджен лежала в огромной кровати в спальне лэрда и думала о том, что, хотя кровать застелена чистым бельем и одеяло на ней хорошо проветрили на солнце, в комнате все равно стоит затхлый запах, как в любом помещении, в котором слишком долго никто не жил.

Первые три дня ее пребывания в замке Вир пролетели быстро. Миссис Ситон уже подрядила двенадцать местных женщин и еще полдюжины мужчин, чтобы они навели в замке чистоту. Спальню лэрда Синджен решила вымыть и вычистить сама. Если бы она ограничилась составлением списка того, что нужно сделать, а затем просто ждала бы мужа, как он того хотел, то этот список, пожалуй, протянулся бы до самого Северного моря. Само собой, у нее никогда не было намерения ждать. Побывав в личной комнате Колина в северной башне замка, она была очарована и вместе с тем встревожена. Лестница, ведущая к комнате, таила в себе немалую опасность, потому что многие деревянные ступени подгнили и могли предательски подломиться в любой момент. В самой комнате сильно пахло плесенью, и все книги там скоро рассыпятся в труху, если она срочно не предпримет мер. Синджен твердо решила, что к тому времени когда Колин вернется и поднимется по лестнице в свою комнату в башне, и лестница, и комната будут в идеальном порядке.

Миссис Ситон, Коротышка Мердок, который доходил Синджен только до подмышки и был одним из самых доверенных слуг Колина и к тому же мастером на все руки, а также сам мистер Ситон, управляющий имением Кинроссов, столь воздержанный во всем, что касалось утех плоти, — все они сопровождали новоявленную графиню Эшбернхем, когда она поехала в Кинросс. Миссис Ситон, неоценимый кладезь сведений обо всем и вся в округе, оказалась права: в Кинроссе имелись и швея, и столяр (он же плотник), и полный набор лавок и мастерских.

Кинросс был не деревней, а скорее маленьким, прелестным сельским городком, кормившимся в основном промыслом рыбы в близлежащем озере Лох-Ливен. Дорога, по которой ехали Синджен и ее спутники, шла вдоль северного берега озера, и лошади, судя по всему, знали ее очень хорошо. Вода в озере была изумительно синяя, и в ней отражались ближние холмы, то покрытые сочной зеленью, то голые и скалистые. Почти каждый фут земли здесь был обработан, и сейчас, в начале лета, поля были покрыты молодым ячменем, пшеницей, рожью и овсом.

Въехав в Кинросс, мистер Ситон сразу же показал своей хозяйке местную церковь и принялся превозносить добродетели пастора и его ревностность в осуждении всех тех, чьи грехи с неизбежностью влекли их в адское пламя. Затем он показал на старинный знак в виде креста, обозначающий место городского рынка. К каменному столбу были прикреплены железные ошейники, в которых выставляли на всеобщее обозрение грешников и правонарушителей. Что касается Коротышки Мердока, то Синджен заметила, что этот низенький (роста в нем было не более четырех футов) рыжий слуга старается держаться подальше и от церкви, и от каменного креста с железными ошейниками.

Очень скоро она обнаружила, что, хотя она и носит титул графини Эшбернхем, местные лавочники и ремесленники не очень-то верят в то, что она может оплатить их счета. А между тем платить им всем наличными было бы неразумно — так ее двести фунтов разошлись бы слишком быстро, а она знала, что этого допускать нельзя. Недоверие жителей Кинросса можно было понять — как заметил старый Беззубый Горм, «прежний лэрд, папаша нынешнего, уже продал одну усадьбу рода Кинроссов — Кинросс-Милл-Хаус, потому что иначе ему было не расплатиться с долгами. И теперь в Кин-росс-Милл-Хаусе живет проклятый выскочка-фабрикант, нажившийся на скобяном товаре, и помыкает всеми вокруг».

Миссис Ситон пришлось прибегнуть к самым недипломатичным выражениям из своего лексикона — собственно, она просто-напросто без обиняков говорила, что «миледи — богатая наследница, денег у нее куры не клюют, и лэрд теперь ее законный супруг», — чтобы Беззубый Горм и все остальные оставили свои подозрения и начали принимать Синджен с улыбками и изъявлениями восторга.

Синджен и миссис Ситон накупили материи на новую одежду для детей, для слуг и для самой Синджен, приобрели новые тарелки для людской, где ела прислуга, новое постельное белье и многое другое из того длинного списка, который Колин никогда не увидит и в котором множество пунктов уже было вычеркнуто. Какой превосходный получился нынче день: с утра предстояло так много дел, и вот все они уже успешно выполнены.

Синджен повернулась на бок в своей огромной кровати. Она устала, но сон не шел к ней. Ее не оставляли мысли о Кинросс-Милл-Хаусе, усадьбе, которую отец Колина был вынужден продать. Она попросила Коротышку Мердока проводить ее туда. Ее взору предстал красивый дом, окруженный чудесным садом, разбитым еще в семнадцатом столетии, и старинная мельница, в честь которой и был назван дом (Милл (mill) — мельница.), с сохранившимся водяным колесом, нависающим над журчащим потоком. Она постояла в саду, любуясь прелестными прудами, в которых разводили рыбу, прекрасными статуями, искусно подстриженными деревьями и необычайно красивыми розариями, и мысленно поклялась, что когда-нибудь они с Колином возвратят Кинросс-Милл-Хаус роду Кинроссов. Их дети и внуки должны получить обратно то, что принадлежало их предкам.

Она очень скучала по Колину. А вот он, похоже, совсем не торопился возвратиться к ней, своей жене. Теперь она понимала, что мужчины не могут обходиться без плотской близости с женщинами, так уж устроен мир. И поцелуями дело не ограничивается, нет, мужчине нужно обязательно вонзить в женщину свое орудие и излить в нее свое семя. И ничего не поделаешь, ей придется терпеть это, чтобы Колин был ею доволен. Наверное, у нее потом так сильно саднило между ног из-за того, что в ту ночь он вошел в нее целых три раза, а на следующий день свою роль сыграли три часа быстрой верховой езды. Если ей удастся убедить его, что для удовлетворения его мужских потребностей ему хватит и одного раза, она сможет вытерпеть этот единственный раз без труда. Один раз за ночь? А может быть, за неделю? Она не знала, как часто это может быть нужно мужчине. Интересно, как часто ее братья, Райдер и Дуглас, занимаются любовью со своими женами? Ах, почему, почему она не поговорила с Алике, не задала ей несколько точных, конкретных вопросов! Собственно, она знала, почему это не пришло ей в голову. Потому что она воображала, будто ей и так известно все, что должна знать женщина. Она перечитала все древнегреческие пьесы, какие были у Дугласа, а они были весьма откровенны, когда речь шла о делах плоти. Тысяча чертей! Она вспомнила Алике и Дугласа, которые старались все время прикасаться друг к другу и пылко целовались всякий раз, когда им казалось, что их никто не видит. Да и Райдер с Софи вели себя примерно так же. Синджен представила себе, как Райдер, смеясь, ласкает Софи или поддразнивает, покусывая ее ушко. Ей бы хотелось, чтобы и Колин делал с ней то же самое, ей бы это понравилось. Ей не нравилось только одно — то, что он делал в их брачную ночь. Ну почему ей не хватило ума поспрашивать Алике? Кстати, Алике ведь очень маленькая, намного ниже и тоньше ее самой, а Дуглас так же высок и широкоплеч, как Колин. Как же Алике его терпит, ведь это кажется невозможным… Тысяча чертей!

Синджен вздохнула и опять повернулась на спину. Внезапно до ее слуха донесся шум. Она приоткрыла один глаз и посмотрела в темноту, в ту сторону, откуда раздался звук. Это было похоже на очень тихое царапанье. «Должно быть, почудилось», — подумала Синджен. Как-никак дом был очень старый, а во всех старых постройках иной раз слышатся странные, необъяснимые звуки или же что-то вдруг трясется или вздрагивает. Синджен опять закрыла глаза и удобно угнездилась под одеялом.

Но шум послышался снова, на этот раз немного громче, чем прежде. Какое-то существо, находящееся за деревянной обшивкой стен, царапало по дереву, словно желая выбраться наружу. Крыса? Синджен не понравилась эта мысль.

Шум опять прекратился, но Синджен продолжала напряженно прислушиваться, ожидая, когда он послышится снова.

И он послышался, еще громче. К царапанью теперь прибавился другой звук, как будто что-то волочили по полу. Что-то железное, тяжелое, похожее на цепь, волочилось по деревянному полу, и лязг был явственным, но каким-то странно приглушенным.

Синджен рывком села на кровати. Что там происходит? Это же нелепо!

Тут она услышала стон, ясный, отчетливый человеческий стон, от которого руки у нее тотчас покрылись гусиной кожей, а сердце учащенно забилось. Она напрягла зрение, вглядываясь в темноту.

Надо зажечь свечу. Она протянула руку к ночному столику, чтобы взять шведские спички, но случайно смахнула их на пол.

Внезапно и стоны, и царапанье прекратились. Но лязг волочащейся цепи сделался еще громче, и он приближался, по-прежнему слегка приглушенный, да, он определенно приближался. Теперь этот звук раздавался уже в самой спальне.

Синджен ощутила такой ужас, что едва не завизжала. Но крик застрял в ее горле. Теперь в дальнем углу спальни появился слабый свет. Слабый и очень белый, напоминающий дым — такой он был тусклый и рассеянный. Синджен посмотрела на этот свет широко раскрытыми глазами, и ее охватил такой страх, что она чуть не проглотила язык.

Внезапно стоны послышались опять, потом цепь сильно ударилась обо что-то или об кого-то. Тут же раздался крик, как будто цепь и впрямь хлестнула по человеческому телу.

«О Господи Иисусе!» — подумала Синджен. Что это она в самом деле сидит и дрожит как дура? Ей очень не хотелось этого делать, но она все-таки заставила себя сползти с кровати на пол и начала ощупью искать спички. Но они куда-то задевались, и ей никак не удавалось их найти. Она стояла на четвереньках, когда стон послышался снова, громкий, отчетливый, полный муки.

Синджен замерла, потом, по-прежнему на четвереньках, подползла к краю возвышения, на котором стояла кровать. Двигаясь, она старалась держаться как можно ближе к полу. Добравшись до края возвышения, Синджен посмотрела в дальний угол комнаты, туда, где был виден свет. Теперь он стал ярче, но выглядел все так же странно — мерцающий, неясный, необычайно белый.

Неожиданно тишину прорезал жуткий вопль. Синджен едва удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не выбежать опрометью вон из спальни. Волосы у нее на затылке встали дыбом. Она вся дрожала от леденящего ужаса.

Но вот свет в углу погас так же внезапно, как и возник. В спальне снова воцарилась кромешная тьма. Стоны прекратились.

Синджен ждала затаив дыхание; она так озябла, что дрожала уже от холода, а не от страха. Она ждала и ждала, и нервы у нее были натянуты до предела.

Ничего. Ни царапанья, ни иных звуков. Ничего.

Синджен медленно протянула руку и стащила одеяло на пол, потом завернулась в него и свернулась калачиком на возвышении возле кровати. В конце концов она заснула.

В таком виде — завернутой в одеяло и лежащей на полу — ее и нашла наутро миссис Ситон. Синджен открыла глаза и увидела домоправительницу, стоящую над ней и повторяющую:

— Ох, ох! Что с вами стряслось, миледи? Вы ушиблись? Ох, ох!

От долгого лежания на жестком полу у Синджен ныло все тело, но она не ушиблась.

— Миссис Ситон, пожалуйста, помогите мне встать. Спасибо. Мне приснился сон, ужасный кошмар, и я так испугалась, что сползла на пол.

Миссис Ситон ничего на это не сказала, только озадаченно подняла одну густую черную бровь.

— Теперь со мной все в порядке, миссис Ситон. Попросите Эмму принести мне горячей воды для ванны. Скоро я оденусь и сойду вниз.

Миссис Ситон кивнула и направилась было к двери спальни, однако тут же остановилась, с удивлением воззрившись на пол.

— О-ох, это что же такое?

Она смотрела в дальний угол комнаты.

— Вы о чем? — прохрипела Синджен.

— Об этом, — сказала миссис Ситон, показывая пальцем на пол. — Эта жижа очень похожа на ил из Кауэльской трясины, такая же черная, густая и вонючая. О-ох, да тут есть даже комочки… — Она вдруг осеклась и попятилась. — Моя матушка всегда говорила, что тому, кто ужинает с дьяволом, нужна длинная ложка.

Произнося эти слова, миссис Ситон, обычно говорившая на правильном английском, перешла на с трудом понимаемое Синджен шотландское наречие.

Однако она почти сразу же овладела собой и задумчиво сказала:

— Однако как же эта жижа сюда попала? Ведь от болота до замка Вир не так уж близко. — Она бросила на Синджен взгляд, которого та не поняла, потом пожала плечами. — Впрочем, это не важно. Я пришлю кого-нибудь, чтобы убрать эту грязь.

Синджен не хотела смотреть на болотную жижу в углу, однако все же подошла и посмотрела. Отвратительно и выглядит так, словно кто-то налил здесь эту грязь черпаком… или же притащил ее сюда вместе с цепью.

«Да, они блестяще это проделали, — подумала Синджен, забираясь в ванну. — Просто великолепно».