Глава 17

— Вот так! — Триона устало потерла спину. Потребовалось почти два часа, чтобы привести гостиную в ее теперешний вид, который она одобрила. — Мне нравится. Теперь здесь гораздо просторнее и уютнее.

Миссис Уоллис кивнула, выражая свое одобрение:

— Я тоже так думаю, миледи.

Домоправительница обратилась к Ангусу и Лайаму:

— Отнесите этот стол в гостиную и поставьте там в угол. Здесь он лишний. По утрам будем ставить на него горячий чайник. Ой! А время-то! Попрошу кухарку подавать ужин.

— Если не трудно, я бы предпочла, чтобы мне принесли еду в спальню. — Меньше всего Триона хотела бы есть в одиночестве за длинным столом в столовой. — Я немного устала.

«И слава Богу! Может, крепче буду спать».

— Решили лечь пораньше, миледи? Очень хорошо. К тому же его светлость скоро вернется, приедут дети и ваша спокойная жизнь кончится.

Триона рассмеялась:

— Я бы так не сказала. Пожалуй, я приму горячую ванну.

Миссис Уоллис кивнула:

— Сию минуту, миледи.

Она в последний раз оглядела результаты проделанной ими работы и удовлетворенно улыбнулась:

— Много лучше! Если его светлости не понравится, значит, у него не все в порядке со зрением.

Триона улыбнулась. Завтра все встанет на свои места. Она не сознавала, насколько ей было приятно то, что ее окружают люди, до тех пор пока не осталась в одиночестве в огромном великолепном доме. И теперь она с нетерпением ждала утреннего свидания с Хью, которое, казалось, предваряло грядущий счастливый день. Ей недоставало его улыбки, щебета девочек, когда они спускались по лестнице на послеполуденную верховую прогулку с отцом, и низкого голоса Хью, отвечавшего с легким подтруниванием на их болтовню, и ее поездок с Фергюсоном, и возможности совершенствоваться в верховой езде, и разговоров с миссис Уоллис, обычно сопровождавшихся шутками и смехом.

Жизнь состояла из череды простых событий и явлений, но, соединенные вместе, они образовывали крепкую ткань. И даже то, что она преобразовала гостиную, придавало ей ощущение слитности с этим домом, единения с ним.

После того как ей принесли поднос с хлебом и сыром, нарезанным кусками яблоком и большим апельсином и она съела свой ужин, Триона погрузилась в ванну. Потом, одетая в ночную рубашку, отдыхала на диване перед камином с чашкой свежезаваренного чая. Скоро должен был вернуться Хью, и она с трудом могла заставить себя усидеть на месте.

Чтобы отвлечься, Триона попыталась было читать, но не могла сосредоточиться. Ее взгляд то и дело обращался к постели, а потом к окну, будто Хью мог чудесным образом материализоваться из тьмы, войти в окно второго этажа, схватить ее в объятия и отнести в постель. При этой мысли ее пробрала дрожь.

Хотя Хью и был расстроен перед отъездом, но теперь он, возвратившись домой, конечно, должен был успокоиться. В конце концов, она же пережила колкости, которые он бросил ей в лицо.

По правде говоря, брак оказался совсем не таким, каким она его представляла. Во-первых, она не думала, что он связан с таким количеством компромиссов и уступок. Нередко он хотел одного, а она — другого. Особенно это касалось отношений к детям, а также к ведению домашнего хозяйства. Что поделаешь, не всегда им удавалось найти общий язык.

Ей часто приходилось идти на компромиссы в отношениях с братьями и сестрами, но, похоже сейчас она была единственной, кто должен уступать, в то время как Маклейн упрямо продолжал придерживаться того образа жизни, который вел до брака.

Бабушка была права: так продолжаться не может. Она жалела, что не может спросить совета у Кейтлин: уж если кто и знал, как заставить мужчину слушать тебя, то именно она. Кажется, сестра всегда знала, что сказать и как, чтобы добиться нужного ей решения. Взгляд Трионы обратился к письменному столу. Почему бы не написать Кейт и не спросить ее совета?

Возможно, пройдет не меньше недели до тех пор, пока она получит ответ, но дело того стоило. Кейтлин наверняка найдет, что посоветовать.

Триона подошла к письменному столу и окунула перо в чернила.

Сначала она спросила о здоровье членов семьи, особенно Майкла, кашель которого не выходил у нее из головы, потом поинтересовалась, не сердится ли отец на Кейтлин из-за ее лондонского фиаско, и, наконец, рассказала сестре о своих усилиях наладить семейную жизнь.

Пока она писала письмо, ее тоска по дому усиливалась. Отсутствие семейного тепла и дружбы, царивших в Уитберне, повернуло ее мысли к Хью. Она призналась, что желала бы всем сердцем, чтобы их отношения с мужем изменились к лучшему, что она растеряна и не знает, как поступить. Она писала и писала и не могла остановиться, перо ее скользило по бумаге, слегка царапая ее.

Когда она закончила, почувствовала себя опустошенной, но все ее чувства были обострены и сосредоточены на одной цели — она была готова к возвращению Хью и девочек.

Отдаленный глухой звук насторожил ее. Это походило на стук открываемых и закрываемых ворот. Но она знала, что Хью никогда не возвращается домой этим путем.

Внезапно она вспомнила опасения Хью насчет матери девочек. Не могло ли случиться, что кто-нибудь проник в дом, чтобы причинить им вред?

Сердце Трионы зачастило, и она подбежала к окну. Полная луна струила свой свет в сад, освещая дорожку, выложенную белым камнем. В конце ее она увидела надежно закрытые ворота. От ее взгляда не укрылось какое-то движение, а потом Триона заметила две фигурки, стремительно убегавшие вверх по холму, расположенному позади сада. Та, что была впереди, обернулась, и Триона увидела слабо светящий фонарь, затененный абажуром.

Она вцепилась в оконную раму и наблюдала за тем, как свет постепенно тускнеет и исчезает за деревьями. «Черт возьми! Слуги спят в дальнем конце дома. Наверное, надо выбежать и посмотреть, куда эти люди направляются?»

Триона стремительно повернулась к платяному шкафу. Она нашла там тяжелый теплый плащ и сунула босые ноги в сапожки. Через минуту она уже бежала по черной лестнице, придерживая полы плаща и ночную рубашку, чтобы не мешали двигаться.

Добравшись до задней двери, открыла замок и выскользнула в сад.

Триона вглядывалась в склон холма, но не могла разглядеть ничего. «В каком направлении они скрылись?» Она осторожно открыла створки ворот и принялась неслышно подниматься на холм, стараясь держаться в тени кустарника. Услышав приглушенные голоса, Триона замерла и нахмурилась. Голоса показались ей похожими на женские. Две женщины? Эти закутанные в плащи незнакомки выглядели миниатюрными.

Приблизившись к небольшой рощице, Триона различила силуэты двух людей на лошадях. Она попыталась еще приблизиться к ним.

— Девон, — послышался приглушенный голос. — Подними фонарь повыше.

«Кристина! Что она делает в лесу ночью?»

— Не могу, — послышался ответ Девон. Она говорила настолько тихо, что Трионе пришлось напрячь слух, чтобы расслышать ее. — Кто-нибудь из дома может нас заметить.

— В это время все спят, и никто не может нас увидеть.

— В спальне папы свет. Возможно, его зажгла Катриона — писала письма. Миссис Уоллис говорит, что никогда не видела, чтобы писали так много.

— Да пусть хоть сотню напишет. Ей это не поможет.

В голосе Девон слышалось мстительное удовлетворение. Ошибки быть не могло.

Триона еще больше встревожилась. Что бы это могло значить?

— Нам лучше поспешить, — сказала Кристина.

— Да мы окажемся в доме дяди Дугала так скоро, что и опомниться не успеешь. Луна полная, и лошади знают дорогу.

Голоса отдалились и теперь были едва слышны, потому что девочки углубились в рощу. Триона, дрожа от холода, плотнее запахнула плащ. Должна ли она последовать за ними и попытаться узнать, что они задумали? Она не думала, что Дугал знает о том, что они не спят в своих постелях, а бродят по лесам. По крайней мере, у них хватило ума не тащить с собой Агги.

Фонарь мигнул — девочки двигались дальше по тропе. Поколебавшись мгновение, Триона направилась за ними. Когда они добрались до опушки рощи, то первым делом потушили светильник и прикрепили к седлу. Девон и Кристина повернули на восток. Во время своих поездок с Фергюсоном Триона узнала от него, что широкая дорога на запад ведет к дому Дугала. Может быть, эта тропа укорачивает путь?

Вскоре они скрылись из виду. Что же девчонки здесь делали? Должно быть, задумали какую-то каверзу. Но что на этот раз?

Вернувшись домой, Триона взяла лампу из своей спальни и направилась в комнату девочек.

На первый взгляд там все было так, как прежде. Они могли что-то взять с собой, но Триона не знала, что именно.

Она спустилась вниз, в холл. Там было жутковато, темно и тихо. Триона остановилась у подножия лестницы. Все двери были закрыты, лампы висели на своих местах. В воздухе витал слабый запах воска.

Все выглядело как всегда.

Она вздохнула, потому что не могла даже понять, что ищет и где могли побывать девочки — в кухне, в винном погребе, в библиотеке. Кто мог это знать?

Все, что она могла заметить, это что в доме было холодно, да и рыскать одной в темноте ей было страшновато. Как бы то ни было, завтра утром она все узнает, обыскав дом от чердака до погреба.

В своей спальне Триона поставила лампу возле кровати, повесила промокший плащ на спинку стула, сняла башмаки и поморщилась, заметив грязь на кайме своей ночной рубашки. Она сняла и ее и принялась за тщетные поиски другой. Должно быть, ее забрали в стирку.

Со вздохом она прошлепала по холодному полу до кровати, задула лампу и скользнула в холодную постель, натянув одеяло на голову.

Постель согревалась медленно. Триона зарылась в нее глубже, жалея, что рядом нет Хью, чтобы согреть ее. Наконец она зевнула и погрузилась в сон.

Часом позже Хью закрыл за собой дверь конюшни, радуясь теплу.

— Вот так. Теперь все в порядке.

Он смотрел на кобылу, стоящую на свежей соломе, и усталого жеребенка, льнувшего к ее ногам.

— Мы его назовем Докукой.

— Неплохое имечко.

Фергюсон повесил фонарь на стену:

— Не припомню ни одной кобылы, которая умела бы так искусно прятаться. Я никогда и не подумал бы искать ее на гребне холма.

— Хорошо, что мы вообще ее нашли, не важно где. Еще несколько часов промедления, и лошадь с жеребенком могли погибнуть.

Понадобилась вся сноровка Хью и Фергюсона, чтобы спасти их обоих.

Хью открыл дверь конюшни и стал оглядывать дом, выискивая окно спальни.

«Должно быть, Катриона спит. Обрадуется ли она мне?»

Уезжать из дому теперь было тяжелее, чем когда бы то ни было в прошлом.

Он понимал, что станет скучать по девочкам, но никак не думал, что будет так тосковать по Трионе. Все ему напоминало о ней: дуновение свежего ветра заставляло вспомнить о ее шелковистых волосах, изгиб холма напоминал о ее груди, как раз умещавшейся в ладони, шелест травы под копытами лошадей походил на шелест ее юбок, колыхавшихся вокруг длинных ног, — и все эти воспоминания доводили его до исступления.

Он уже не мог любоваться дикой красотой этих холмов, не подумав о том, какое впечатление они произвели бы на нее. Он не мог забыть ее улыбку, такую застенчивую, но волнующую и чувственную, когда утром при пробуждении целовал ее. Он вспоминал, как их ноги переплетались утром, вспоминал лавандовый запах воды в ее ванне и то, с какой решимостью каждое утро она училась с помощью Фергюсона верховой езде.

Она была потрясающей женщиной и решительно не походила ни на одну из тех, кого он знал прежде. Когда она не сердилась на него, то оставалась спокойной, прямой и безыскусной. А еще она была сильной личностью, чарующей и страстной женщиной.

Каждое утро, будучи в разлуке с ней, он пробуждался в полной готовности, потому что ему снилась обнаженная Триона, которую он держал в своих объятиях, и он ощущал ее вкус и всю ее. Похоже было, что чем больше он вкушал ее, тем больше желал. И хотя они расстались не самым лучшим образом, он сознавал, что его страсть к ней ничуть не уменьшилась. Это его удивляло. Он тогда был так разгневан, но, хоть и не согласился с Трионой, не следовало терять контроль над собой. И даже теперь он испытывал чувство стыда, когда вспоминал о том, какая буря случилась по его вине.

Хью со вздохом повернулся, чтобы помочь разгрузить телегу.

Фергюсон запротестовал:

— Спасибо, милорд. Я разбужу кого-нибудь из грумов, мы справимся сами.

Хью снова посмотрел на дом. Она уже легла в постель и, должно быть, пахла свежестью и сладостью лаванды, а ее ночная рубашка окутывала ноги, и кожа ее была теплой и…

Через пару минут Хью оказался в доме. Он снял плащ, бросил его на стул в коридоре и принялся потирать озябшие руки. Может быть, следовало согреться, прежде чем лечь в постель, а иначе проснувшейся от прикосновения его холодных рук жене едва ли будет приятно.

При этой мысли все его тело напряглось. О, как он желал разбудить свою жаркую и страстную Катриону. Но при этом ему следовало согреться, чтобы тело его было теплым, располагающим к нежным объятиям.

Чуточку портвейна перед горящим камином с потрескивающими в нем поленьями было как раз то, что нужно. А утром, когда все уладится, он привезет дочерей, и все вернется на круги своя. Особенно если Триона простит его.

Он открыл дверь библиотеки и в темноте двинулся к письменному столу, чтобы зажечь лампу.

О! Хью зацепился за что-то и качнулся вперед, добрался до дивана, но его рука провалилась в пустоту и он с оглушительным грохотом свалился, врезавшись в маленький столик. Потом услышал звон разбитого стекла, когда что-то хрупкое упало на пол.

Мгновение, ошарашенный, он лежал на полу, уставившись в потолок, и в нем закипал гнев. «Что за черт?» Он осторожно поднялся на ноги, стараясь не коснуться разбитого стекла. Что произошло? Этому столику полагалось находиться возле камина. Почему он оказался посреди комнаты?

Хью поморщился: палец на ноге болел, рука поцарапана. Он с трудом мог разглядеть очертания предметов в комнате, но, похоже, ни один из них не стоял там, где полагается. Что тут натворила эта женщина?

Он выставил руки вперед и начал осторожно пробираться к письменному столу, но по дороге наткнулся на другой стол и чуть не упал, споткнувшись о стул. Наконец Хью нашел лампу и зажег ее. Нежный золотистый свет залил комнату.

Он огляделся, не в силах поверить своим глазам. Вся мебель, каждый ее предмет, кроме письменного стола, оказался сдвинутым с места. Все, кроме него, было поставлено в полном противоречии со здравым смыслом, как будто сотворивший все это проказник поставил целью свести его с ума. Не раздумывая он взревел дурным голосом, призывая на помощь слуг.

Вскоре послышался шум в холле, и в дверях появилась миссис Уоллис в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, с лампой в руке и половой щеткой в другой, которую она, вероятно, рассчитывала использовать в качестве оружия. За ее спиной, сжимая в руке то, что при ближайшем рассмотрении оказалось ножкой стула, стоял Ангус.

Миссис Уоллис схватилась за грудь:

— О! Вы нас напугали, милорд! Мы не знали, что вы уже вернулись…

Она оглядела комнату:

— Господи! Что здесь произошло?

— Спросите свою хозяйку, — мрачно ответствовал Хью.

— Но мы здесь ничего не трогали. Мы переставили мебель только в гостиной. И все получилось очень хорошо. Там стало намного красивее, если позволите мне высказать свое мнение.

Он уставился на домоправительницу:

— Вы ей помогали?

— Конечно, милорд. И Ангус, и Лайам тоже!

Ангус согласно кивнул.

Хью усталым жестом потер шею:

— Возможно, она позже спустилась, чтобы переставить мебель в этой комнате.

Миссис Уоллис принялась собирать осколки стекла, но, похоже, Хью не убедил ее.

— Не думаю, милорд. Миледи не лишена здравого смысла. — Она посмотрела на Ангуса: — Принеси помойное ведро, и поскорее.

Он кивнул и скрылся с ножкой стула на плече. Миссис Уоллис сказала, продолжая подметать с пола осколки стекла:

— Это было блюдо для конфет, которое ваша сестрица Фиона подарила вам на Рождество. Какая жалость!

Она помолчала, оглядывая комнату и качая головой:

— Неудивительно, что вы его опрокинули. Полная нелепость расставлять мебель подобным образом.

Хью прошел к низкому буфету, обогнув два стула, стоявшие спинка к спинке, и налил себе портвейна из графина.

— Черт ногу сломит. Кто же тут похозяйничал? — Он вдруг помрачнел, не донеся стакан до рта. Потом отхлебнул глоточек и задумчиво покачал головой: — Девочки не были в доме после моего отъезда?

— Нет. И это меня удивило. Обычно, когда вы уезжаете, они делают здесь остановку во время верховой прогулки.

Значит, это дело рук девчонок. Наверное, прокрались сюда тайком. Он не мог себе представить Триону за подобным занятием. Особенно в библиотеке. Но зачем им понадобилось передвигать мебель? Они, видимо, решили, что это его рассердит.

Так вот в чем дело. Они хотели, чтобы он пришел в ярость? Но на кого она должна была обратиться? Не думали же они, что он во всем обвинит Триону?

Но ведь так почти и случилось, признался Хью себе с досадой.

Вернулся Ангус с помойным ведром, и миссис Уоллис закончила уборку.

— Я разбужу Лайама, и мы приведем комнату в порядок, милорд.

— Нет. Оставьте все как есть.

Она обменялась взглядами с Ангусом:

— Ничего не трогать?

— Да. — Хью поставил стакан. — Отправляйтесь спать. Уже поздно.

— Но ведь вы только что приехали, милорд.

— Я и сам пойду вздремну. Девочек привезу завтра. Нам всем пора отдохнуть.

— Как прикажете.

Хью подождал, пока они уйдут, потом осмотрел столовую и гостиную. Здесь мебель теще была передвинута, если не считать самых тяжелых вещей, но в этих комнатах перестановка была удачной. Он попытался открыть дверь в смежную комнату, но не смог: что-то там застряло и помешало это сделать.

— Маленькие разбойницы! — пробормотал Хью и отправился наверх с лампой в руках. Утром он серьезно поговорит с девчонками. А пока пойдет к жене, ожидающей его в постели. Эта мысль не покидала его, и он настолько ускорил шаг, что почти побежал вверх по лестнице.

Хью приблизился к двери спальни и приостановился, чтобы перевести дух и умерить сердцебиение. Потом глубоко вздохнул, погасил лампу и осторожно открыл дверь. Лунный свет неясно струился в комнату и слабо освещал ковер у постели. Хью поставил лампу возле камина, разделся и подошел к постели.

Мгновение он стоял, глядя на Катриону. Ее длинные волосы веером раскинулись на подушках. От них исходило слабое сияние. Он и сам не знал, почему для него важно, что она лежит в его постели, спит под его одеялом… Что она его жена!

Он никогда не испытывал потребности жениться. Сестра его была замужем и, кажется, счастлива. Дугал расхаживал при встречах с ним с самодовольным и счастливым видом с тех пор, как стал мужем Софии. И даже их брат Грегор, считавшийся убежденным холостяком, женившись, тоже был счастлив в браке. Но Хью думал о женитьбе лишь в отдаленной перспективе, полагая, что это событие произойдет когда-нибудь в будущем, но не сейчас. Не сегодня и не завтра.

Когда оказалось, что он вынужден жениться на Трионе, Хью далеко не сразу понял, насколько изменится его жизнь — и внешне, и внутренне.

Все то, что доставляло ему радость прежде: дом, работа, лошади и даже чувства к дочерям, — теперь казалось важнее, потому что все это он хотел бы разделить с Трионой.

Она вздохнула, пошевелилась во сне и подложила согнутую руку под щеку. От этого движения простыня соскользнула, обнажив плечо, и лунный свет заиграл на ее кремовой коже.

Все тело Хью напряглось. Дрожащей рукой он приподнял с нее одеяло. Сноп лунного света теперь ласкал ее упругие груди, высвечивал очертания округлых бедер и ног. Во сне она нахмурилась и зарылась поглубже в подушку. Сердце его зачастило. Хью скользнул под одеяло и оказался рядом с ней.

Когда он привлек ее к себе, ее глаза широко распахнулись и в лунном свете показались ему темными и бездонными. С улыбкой, от которой его сердце сделало скачок, она обвила его шею руками.

— Добро пожаловать домой, — прошептала она. — Ты нашел кобылу?

Он приподнялся, опираясь на локоть, и провел ладонью по всей длине ее руки, а потом прикрыл рукой ее грудь.

Она ощутила волнение.

Он усмехнулся:

— Да, нам повезло. Она и жеребенок чувствуют себя нормально.

— Поздравляю.

Триона подложила руку под его щеку, и он поцеловал ее в ладонь, прикусив при этом кончики пальцев. Ее глаза потемнели. Он усмехнулся:

— Домой-то я пожаловал, но кто-то передвинул мебель в библиотеке. И я чуть не расшибся насмерть, наткнувшись на что-то в темноте.

— Что? Но мы там ничего не переставляли!

— Кому-то это понадобилось.

И тут она задумчиво прищурила глаза:

— Кажется, я догадываюсь.

— Точно. Поговорим об этом завтра. А пока что кто-то должен обработать мои раны.

Она приподнялась на локте. Их лица оказались вровень:

— Тебе больно?

Он пожал плечами и потер ее сосок большим пальцем.

Она прикусила губу.

Он попытался скрыть усмешку:

— Я, кажется, ударился и головой.

Триона подалась вперед и надолго прижалась губами к его лбу.

Хью закрыл глаза, купаясь в ее нежности. Он ощутил нарастающую тяжесть в паху, потом дотронулся до своей щеки:

— Вот здесь еще.

Она подалась вперед поцеловать его в щеку, и ее шелковистые волосы защекотали его руку.

— И здесь, — сказал он, дотрагиваясь до своей нижней губы.

Ее рука скользнула вокруг его шеи, и ее губы прижались к его губам.

И тут Хью потерял контроль над собой — самообладание покинуло его окончательно. И он овладел ею, горячей и сладостной, полной потребности в нем и желания. И это продолжалось до тех пор, пока у него не перехватило дух. Он овладел ею, потому что желал ее, нуждался в ней, хотел ее. Но главным было то, что она принадлежала ему.

Много позже, взмокшие от напряжения, они лежали рядом, и его руки обвивались вокруг нее, а ее ноги были переплетены с его ногами. Он нежно поцеловал ее в лоб и закрыл глаза.

Потом мягко соскользнул в теплые объятия сна, смутно сознавая, насколько необходимой она стала ему, как важна для его жизни и счастья. Он не был уверен в своих чувствах на этот счет, но в эту минуту, умиротворенный и измученный, был рад, что вернулся домой.

И пока что этого было вполне достаточно.