Глава 12

— Я думала, что она останется здесь всего на несколько дней, — заметила Девон, снимая костюм для верховой езды. — Папа, кажется, так говорил.

Одетая только в сорочку, она бросилась на кровать и уставилась в потолок.

Кристина стягивала сапоги:

— Он сказал, на пару месяцев, а прошла всего неделя. Девон перекатилась на живот. Брови ее были сдвинуты.

— Сегодня во время верховой прогулки он был очень молчалив.

— Едва улыбался, — согласилась Агги. — Пока она не явилась в амбар.

Дети уже усвоили привычку называть Катриону «она». Слово «миледи» застревало в горле Кристины, девочка не могла произнести его.

— У отца много забот, вот она ему и помогает, — сказала Девон мрачно. Потом добавила ворчливым и агрессивным тоном: — Она мне не нравится.

Кристина бросила на Девон раздраженный взгляд:

— Важно, чтобы она нравилась нашему отцу.

Агги, одетая в синее платье, оттенявшее цвет ее глаз, уселась на табуретку. На стуле лежала сапфирового цвета амазонка в ожидании момента, когда горничная заберет ее, чтобы почистить. Она держала в руке шпильки и щетку.

Кристина должна была причесать ее.

— Она мила с нами. Разве не так?

Триона и в самом деле была добра к ним, но пока держалась в стороне. Конечно, Кристина ожидала, что новая «мама» прежде всего заинтересована в папе, но никак не в них. Точно так же как мама настоящая.

Агги в счастливом неведении продолжала свой монолог:

— Папе она нравится больше, чем он хочет показать. Она довольно хорошенькая.

Девон перекатилась на бок и уставилась на Агги:

— Почему ты так считаешь?

— У нее славная улыбка, — упорствовала Агги.

— Она носит очки, — заметила Девон с отвращением.

— Да, но зато у нее очень длинные мягкие волосы.

Агги дотронулась до своих крутых завитков и задумчиво сказала:

— Я бы хотела, чтобы мои волосы были такими же мягкими и гладкими.

— А я считаю, что она совершенно обыкновенная, ужасно бесцветная, — сказала Кристина. — И я не ожидаю от нее никаких добрых чувств к нам.

— Я тоже, — согласилась Девон, упираясь локтем в постель и подпирая ладонью подбородок. — Я думаю, она хитростью вынудила папу жениться на ней.

— Мне и самой это показалось подозрительным, — сказала Кристина, расчесывая волосы Агги, — Наверное, она использовала папу.

— Я тоже так считаю, — согласилась Агги, хотя было очевидно, что она просто старается не отстать от сестер.

Кристина бросила взгляд на Девон поверх головы Агги:

— Хотела бы я найти средство помочь папе. Она, похоже, чувствует себя как дома.

Лицо Девон помрачнело:

— Она уже перетянула на свою сторону миссис Уоллис, Лайама, Ангуса, а также Энни и Мойру.

— Обеих горничных? — ахнула Кристина.

Девон кивнула:

— И нынче утром кухарка сказала, что она считает, что «новая миссис» такая, как надо.

Все обстояло гораздо хуже, чем полагала Кристина.

— С ней в доме стало приятнее, — заметила Агги. — Еда у нас теперь лучше, в доме чище, да и дышится легче.

— Все и так шло своим чередом, когда мы с Девон помогали миссис Уоллис, — возразила с жаром Кристина.

Впрочем, миссис Уоллис только позволяла Кристине и Девон выбрать меню, не более того. И все же было неприятно, что и миссис Уоллис, и все слуги, похоже, были рады присутствию в доме Катрионы. Кристина была старшей: разве не могла она управлять домом так же, как теперь Катриона?

Но гораздо хуже предательства слуг было то, что папа начал смотреть на нее как-то иначе. Первые несколько дней ее пребывания в доме он был с ней всего лишь вежлив и приветлив, но в последнее время в его глазах все чаще появлялось какое-то новое выражение, когда он возвращался домой, и это страшно пугало Кристину. Мать точно так же действовала на мужчин: она выбирала какого-нибудь, и на лице избранника появлялось точно такое же выражение, а потом она исчезала. Иногда на несколько дней, иногда на недели. Кристина старалась не смотреть на сестер, чтобы не показать девочкам, как напугана.

Девон села, опершись локтем о колено, а подбородком на руку.

— Эта ведьма околдовала его.

Глаза Агги округлились:

— Она ведьма?

— Самого худшего сорта, — сказала Девон. — Из тех, кто околдовывает мужчин и отторгает от семьи…

— От нас? — спросила Агги, затаив дыхание.

— Да, от нас, — твердо заверила ее Девон. — Такие ведьмы, как она, обманом завлекают беспомощных мужчин и женят на себе.

Губы Агги задрожали:

— Но он наш папа! Мы не можем его потерять!

Кристина обняла младших сестер:

— Не волнуйся, Агги. Мы найдем способ помочь ему.

— Конечно, — подтвердила Девон. — Я хочу только придумать как…

Она заморгала снова и подняла вверх руку, требуя внимания.

— Ну? — спросила Кристина. — У тебя появилась идея?

— И очень хорошая идея. Мы докажем папе, что она не та, за кого себя выдает.

— Расскажи нам!

Кристина закончила расчесывать длинные волосы Агги и заплетать в косы, потом свернула их в аккуратный пучок.

— Папа обещал нам, что ничто не изменится, поэтому наверняка разозлится на нее, когда окажется, что она стала устанавливать в доме новые порядки. — Кристина воткнула последнюю шпильку в волосы Агги и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. — Пожалуйста, дорогая. А теперь найди эту красивую шпильку с сапфиром, которую подарила тебе тетя София. Мы украсим ею твою прическу.

Агги вскочила со скамейки и принялась за поиски, а Кристина подошла и присела на постель рядом с Девон.

— Не понимаю, как это нам поможет.

— Если отец разозлится очень сильно, не думаешь, что он захочет отослать ее раньше?

Это дало бы папе меньше времени, чтобы влюбиться в Триону, чего Кристина особенно опасалась.

— Мне это нравится. Тогда все останется по-прежнему. Будем только мы с папой.

Агги, копавшаяся в маленькой шкатулке с драгоценностями, подняла глаза на них:

— Не понимаю, Девон! В чем состоит твой план?

— Все очень просто. Мы подождем и посмотрим, что она собирается изменить в доме, и сделаем все наоборот. Папе надоест, что все идет кувырком, и он прикажет ей уехать.

Агги улыбнулась:

— И мы сможем это?

— Не знаю, — ответила Кристина, и в голосе ее прозвучало беспокойство. — Это не кажется мне… правильным.

— А то, что она женила на себе папу против его воли, правильно? — спросила Девон.

— Нет.

— В таком случае она получит то, чего заслуживает. К тому же, чем дольше она здесь останется, тем больше вероятность, что он ее полюбит, а ты понимаешь, что это значит.

Кристина очень хорошо ее понимала. Каждый раз, когда мать исчезала, это означало, что она «влюбилась».

— Думаю, ты права.

— Я уверена в этом, — сказала Девон. — Мы просто должны дождаться удобного случая и не упустить его.

— Вот она, — сказала Агги, протягивая сестре красивую шпильку для волос, украшенную сапфиром.

Кристина поднялась с постели и вколола ее в волосы Агги возле виска.

— А теперь ступай! — Она подмигнула и сказала тоном светской дамы: — Моя дорогая мисс Агата, вы выглядите бесподобно! Как принцесса!

Агги захихикала и обхватила Кристину руками за шею. Кристина крепко сжала сестренку в объятиях. Она слишком хорошо помнила сырые комнаты и заплесневелый хлеб прежних дней, помнила, как они прятались за запертой дверью в жалком грязном пансионе, пока там кричали, бранились, дрались постояльцы, а возможно, происходило и что-то худшее. Она помнила долгие часы, когда молилась, чтобы мама вернулась поскорее, надеясь вопреки всему, что она будет на этот раз трезвой.

Чувство вины сжало сердце Кристины. Она была не очень хорошей дочерью, если питала такие чувства к своей матери, и понимала это. Особенно когда папа объяснил ей, что мама больна и именно поэтому так ведет себя. Хорошая дочь должна была бы любить мать, несмотря ни на что. Кристина закусила губу и еще сильнее обняла Агги.

Девон права: надо избавиться от папиной новой жены. Было бы предательством, если не чем-то худшим, если бы они допустили, чтобы кто-то нанес вред папе — после всего, что он сделал для них. Этот долг им никогда не суждено выплатить.

— О! — заерзала в объятиях сестры Агги. — Перестань так сжимать меня. Я не могу дышать!

Кристина выпустила Агги:

— Прости. Я задумалась. — Она повернулась к Девон: — Хорошо. И когда, по-твоему, мы начнем?

Дворецкий держал большой серебряный поднос с двумя письмами.

— Они прибыли нынче, когда вы выходили, мадам.

Нора Херст нахмурилась:

— О, Макнэр! Почему ты всегда используешь этот серебряный поднос — даже если писем так мало? — Она бросила шитье в корзинку, стоявшую у подлокотника кресла. — Это уж чересчур!

— Да, мадам, — согласился Макнэр, ухитрявшийся сохранить долгую стоическую приверженность хорошим манерам безотносительно к точке зрения своей госпожи.

Нора бросила взгляд на портрет над каминной доской, и выражение ее лица смягчилось.

— Джон никогда не мирился с подобной чепухой, и я не стану.

Взгляд дворецкого проследовал за взглядом хозяйки, и его лицо приняло точно такое же выражение, как у нее: нежности и глубокой печали.

— Нет, мадам. Он не стал бы с этим мириться. — Макнэр поставил поднос наклонно, снял с него письма и подал хозяйке. — Так лучше, мадам?

Глубокие морщины на тонкой коже щек старой дамы обозначились еще сильнее, когда она усмехнулась:

— Намного лучше, ты, старый негодник. Благодарю тебя, Макнэр.

Она приняла письма пальцами, узловатыми от старости.

— Они от Трионы и Кейтлин! Надо же! Письма от моих любимых внучек в один и тот же день! Это хороший знак!

Макнэр с нежностью наблюдал за ней, пока она вскрывала первое письмо. Сорок лет назад мистер Джон Херст, самый богатый человек в графстве, связанный узами родства с графами и герцогами всей Шотландии, удивил всех соседей, женившись на самой обычной девушке. В свои двадцать пять эта женщина была на добрых десять лет моложе его и не обладала ни состоянием, ни красотой, к тому же не блистала образованием. Ходили слухи, что, когда она поселилась в Херст-Холле, первые полгода их брака мистер Херст потратил на то, чтобы научить свою леди читать.

Но и до брака с Джоном Херстом Нора Макдоналд была известна в обществе. Во-первых, она обладала даром целительницы. Во-вторых — гипнотической притягательностью для особ противоположного пола.

В Норе было нечто такое, отчего мужчины слетались к ней как мухи на мед, и потому к тому времени, когда Нора вышла замуж за своего дорогого Джона, она уже успела трижды побывать замужем и трижды овдоветь. Ходили даже слухи о том, что она отравила своих мужей, хотя двое из них погибли во время несчастных случаев на шахте, а последнего сбросила лошадь и он сломал себе шею на глазах у всей деревни.

Но люди продолжали шептаться, особенно после того как мистер Херст женился на Норе и поселил ее на холме, в шикарном особняке, носившем имя Херст-Холл. И высшие, и низшие классы были уязвлены их браком, потому что Джон Херст женился на самой простой из простых женщине, немногим более высокого происхождения, чем его слуги.

Как ни странно, но лакеи, прислуживающие своим господам в верхних эшелонах общества, имеют тенденцию к снобизму и нередко более чувствительны к общественному положению тех или иных лиц, чем их хозяева.

В комнатах, где обедают слуги, вопросы приличий и пристойности часто обсуждаются более горячо, чем восшествие короля на престол, поэтому потребовалось немало времени для того, чтобы их новая добросердечная и жизнерадостная госпожа была принята слугами. Но за долгие годы она завоевала их уважение и преданность.

Мистер Херст называл ее своей наградой, своим выигрышем в жизни и очень радовался тому, что Нора проявляла не только сверхъестественные способности исцелять больных, но и недюжинный здравый смысл в житейских делах. Именно благодаря ее смекалке и сноровке мельницы его светлости процветали в самые неурожайные годы.

Можно было, конечно, сожалеть о ее невысоком происхождении и не самой изысканной речи, о том, что она не принесла своему мужу ни богатства, ни положения, но никто не мог бы сказать, что она не сделала супруга счастливым на все годы их совместной жизни.

Как и следовало ожидать, мистер Херст оставил все свое имущество и состояние ей, а она очень осмотрительно с ним обращалась. Никто не удивлялся тому, что она продолжала управлять домом так же умело и обстоятельно, с разумной бережливостью. Доходило даже до того, что слугам приходилось ограничивать себя и экономно жечь свечи, а в суп им редко попадало мясо. Она имела обыкновение повторять, что нет ничего дурного в бережливости. Хотя с годами обивка мебели износилась и обветшала, мадам постоянно заменяла старые участки ткани, уже не подлежавшие починке, как, например, на занавесках в парадной гостиной, где они истончились до того, что и штопать их было уже невозможно.

На этот случай у нее были очень красивые красные бархатные драпри, которые постоянно украшали комнату и обещали украшать еще по крайней мере добрый десяток лет.

Макнэр тем не менее желал, чтобы мадам чуть больше прислушивалась к велениям моды. Она очень редко надевала что-нибудь, кроме простых серых платьев, почти скрытых под многочисленными шалями, и носила самые прочные башмаки на свете. Макнэр и другие слуги также сожалели о том, что больше не давалось изысканных обедов, во время которых некогда занимал почетное место за столом их господин. Теперь мадам питалась скромно, считая, что держать двор и принимать гостей означает потакать снобам и самодовольным членам местного дворянства. С пышными обедами было покончено после смерти Херста, почившего в бозе в возрасте семидесяти восьми лет.

Хотя речь мадам выдавала в ней простолюдинку, манеры ее не вызывали возражения. И духом она была сильна, и разум ее был светлым и не подводил ее. А уж от ее острых голубых глаз ничто не могло укрыться.

— Ну не стой же истуканом! Прочти его мне.

Мадам протянула одно из писем Макнэру.

— Как только мы с этим покончим, я отправлюсь в деревню и помогу больному дитятку миссис Брюс. Она думает, что у него лихорадка, а я полагаю, что режутся зубки.

К сожалению, ее медицинское искусство не простиралось настолько далеко, чтобы улучшить собственное ухудшающееся зрение.

Макнэр развернул письмо:

— Это от мисс Кейтлин.

Мадам поставила свою чайную чашку:

— И что же пишет девчушка?

Макнэр прочел вслух:

— «Дорогая Мамушка, надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Как ты, возможно, уже знаешь, меня изгнали из Лондона и…»

— Изгнали? Ты уверен, что она написала именно так?

— Да, мадам.

— Ох! Что еще она там учудила на этот раз? Она славная девочка, но нрав у нее горячий что твое солнце. Читай дальше, пожалуйста.

Макнэр взял письмо и прокашлялся:

— «Я была изгнана из Лондона, потому что ошиблась в своих планах. Но, что еще хуже, за это пришлось расплачиваться бедной Трионе…»

— Боже милостивый! Что же натворила бедная девчушка?

Слуга еще раз кашлянул:

— «Все началось, когда я познакомилась с Александром Маклейном…»

Нора схватилась за грудь:

— Скажи, что это не так! Я предупреждала девчушку не смотреть в его зеленые глаза, чтобы они ее не околдовали!

Макнэр продолжил чтение:

— «…но прежде чем ты скажешь, что я не должна была смотреть в его зеленые глаза, позволь тебя заверить, что он не обращал на меня ни малейшего внимания…»

Руки Норы упали на колени, а брови сошлись над орлиным носом.

— Негодяй! Не обращать внимания на мою внучку! Могу поверить, что она не пожелала с этим смириться.

— Не смогла, мадам! Читать дальше?

Она выразительно кивнула.

— «Я очень огорчена тем, что позволила себе вести себя таким образом и причинить неприятности и себе, и семье…»

— Да-да, девочка! Ты уже говорила об этом. Что же случилось дальше?

Макнэр улыбнулся и продолжил:

— «Трионе я причинила непоправимый ущерб. Мне следовало лучше подумать, потому что мама и папа вырастили меня для…»

— Фу! Я успею умереть, и меня похоронят, прежде чем девчушка доберется до сути. Пробеги письмо глазами и изложи мне суть.

Макнэр провел длинным пальцем по странице сверху вниз:

— Гм. Когда Александр Маклейн так обошелся с мисс Кейтлин, она решила привлечь внимание лорда, поставив его в невыгодное положение, в компрометирующую ситуацию…

— Нет!

— Да, именно так. Однако, — дворецкий смущенно нахмурился, — там говорится, что она на самом деле не собиралась принимать его предложение, а только хотела заставить его попросить ее руки. Это едва ли правильно.

— О, а я-то думала, что она обладает здравым смыслом. — Нора хмыкнула: — Никто никогда не поймет, о чем думает женщина.

— Вы правы, мадам.

Макнэр перевернул страницу и продолжил чтение:

— Она выражает глубокое сожаление и раскаяние, оттого что разработала такой опасный план, а потом… — Макнэр испуганно заморгал: — Похоже, что мисс Катриона бросилась на помощь сестре, и вместо мисс Кейтлин ее застали вместе с братом лорда Хью в карете. — Его рот раскрылся, а челюсть отвисла: — Боже милостивый!

Нора вцепилась в подлокотники стула:

— Да вываливай все как есть. Черт возьми! Что там случилось?

Макнэр обратил изумленный взгляд к своей госпоже:

— Мадам… они поженились!

— Кейтлин и Александр Маклейн?

— Никак нет, мадам! Мисс Триона и Хью Маклейн.

Нора недоумевающе заморгала. Повторила это снова и снова:

— Ну уж это новость так новость, похлеще всех остальных! Там сказано, где они теперь?

— Да, мадам. В Гилмертон-Мэноре.

— О, так ведь это не более чем в часе езды отсюда!

— Да, мадам. Прочесть письмо мисс Трионы?

Она вручила дворецкому второе письмо, откинулась на спинку стула и сложила письмо Кейтлин.

— Ах, Кейтлин! Я предупреждала ее о дьявольском характере и гоноре Херстов, но она не слушала.

Макнэр развернул письмо Трионы:

— «Дорогая Мамушка! Надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Мне хотелось бы навестить тебя, потому что я оказалась в сложном положении и нуждаюсь в твоем совете.

Я всего в часе езды от тебя. Поэтому пришли весточку в Гилмертон-Мэнор, и я приеду сколь возможно скоро. С любовью, Триона».

— Это все?

— Да, мадам.

— Приготовь коляску!

— Но, миледи, уже почти стемнело. Нет уверенности, что вы сможете добраться до мисс Трионы в безопасности в это время суток. Вы сможете отправиться рано утром.

Она взяла оба письма и помахала ими в воздухе:

— Безобразие! У нас назревает семейная драма, а ни одна из моих внучек не может написать мне толковое письмо, чтобы было понятно, что происходит!

Хью натянул перчатки и позволил Лайаму помочь ему надеть плащ.

В другом конце коридора Катриона, одетая в одно из своих лучших платьев, совещалась с миссис Уоллис относительно обеда. Свет из окон играл на парадной двери, приплясывал на отполированном до блеска деревянном полу, Переливался в складках ее синего платья и ласкал золотистые волосы.

Хью застегнул плащ, как раз когда Катриона посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились, и она покраснела. Он усмехнулся, поняв, о чем она подумала. Каждое утро с момента ее приезда, пробудившись, они основательно исследовали возможности, предоставляемые брачным ложем, и предавались наслаждениям. Это утро не было исключением, и Хью испытал глубокое удовлетворение, оттого что трижды заставил ее задыхаться от страсти и выкрикивать его имя от восторга.

Она казалась ненасытной, и каждое утро он просыпался с улыбкой, так же жаждая ее, как она его. Страсть была восхитительной, удивительной и просто сказочной. Хью чувствовал себя очень счастливым.

— Очень хорошо, миледи, — сказала миссис Уоллис. — Я скажу кухарке, что сегодня вы желаете жареного ягненка.

Она ушла, а Катриона прошла через холл в гостиную.

Хью заметил и оценил красоту ее движений и грациозное покачивание бедер под тканью платья. Он решил, что должен отправить благодарственное письмо модистке вместе с дополнительной оплатой ее труда. Никогда прежде он не сознавал, какая она мастерица.

Катриона вошла в комнату, когда Ангус полировал канделябры. Она посмотрела на его работу и похвалила ее, подбодрила слугу добрым словом и вернулась в коридор.

Увидев Хью, заколебалась, потом с улыбкой подошла к нему.

— Собрался в конюшню?

— Да. Ночью ожеребились две кобылы, и мне не терпится посмотреть, как они чувствуют себя нынче утром. Когда девочки соберутся днем на верховую прогулку, не будешь ли ты так любезна проследить, чтобы им принесли круглые бандажи? Миссис Уоллис где-то держит целую корзину таких. Я использовал все, что были в амбаре.

— Конечно.

— Благодарю тебя.

Он заколебался, удивленный внезапным желанием поцеловать ее еще раз. Это было почти рефлекторным порывом, и он с трудом удержался от своего намерения. Хью повернулся к двери:

— Постараюсь вернуться домой к обеду.

И, одарив ее лучезарной улыбкой, ушел, оставив свое искушение в коридоре.

Холодный воздух остудил его разгоряченное тело. Он не должен был так воспламеняться после столь страстно проведенного утра, но одного взгляда на ее рот было достаточно для того, чтобы Хью снова возбудился как изголодавшийся по близости юнец.

Он тихонько рассмеялся, дивясь собственной глупости. Пока что, к его удивлению, присутствие Катрионы не нанесло серьезного ущерба его налаженной жизни, как и жизни девочек.

В доме стало чище, полы были отполированы до блеска, камины топили аккуратнее, обеды стали разнообразнее и вкуснее, но больше он не замечал никаких признаков ее присутствия в доме. Впрочем, один все-таки был — никогда еще он не чувствовал себя столь удовлетворенным физически.

Хью усмехнулся, оглянулся назад, и шаги его замедлились. Может быть, следовало вернуться и удивить ее своим поцелуем… Это было бы…

В окне верхнего этажа приподнялась и тотчас же опустилась занавеска. Его улыбка увяла, когда он заметил, что у окна больше никого нет, и понял, что забыл задержаться у двери детской и пожелать доброго утра девочкам, как обычно. Его отвлекла страсть Катрионы и добрые перемены в доме, а потом внезапно пришедшая мысль, что нынче утром ему не хочется идти в конюшню. А хотелось ему больше всего на свете вернуться в дом, закинуть Катриону на плечо и отнести обратно в постель.

Ее страсть была как наркотик. Это не значило, что он не мог уйти, если бы пожелал… Дело было в том, что он не хотел никуда уходить. Что мог еще желать мужчина? Она была изобретательна, сладостна, игрива и полностью завладела его телом и душой. Ни один мужчина не мог бы пожелать большего.

Все шло очень хорошо. Катриона согласилась держаться подальше от его дочерей, и выполняла это условие. Конечно, девочки облегчили задачу, потому что изо всех сил старались не замечать ее. С момента приезда Катрионы это было единственным, что изменилось: девочки становились все более молчаливыми. Было впечатление, что они держатся вместе, стараясь противостоять грядущей буре.

Он вздохнул. Дети должны доверять ему. Он посмотрел с раскаянием на парадную дверь, получше запахнул ворот плаща, под который старался проникнуть холодный ветер. У него не было времени возвращаться домой: появились два жеребенка, и надо было осмотреть их и двух обессиленных родами кобыл.

Триона тоже вздохнула, как только Хью отвернулся. Он на мгновение, на секунду, приостановился, и она подумала, что он хочет вернуться. Неизвестно почему она была настолько в этом уверена, но сердце ее сделало прыжок, а это означало, что, как только он удалится в сторону конюшен, ее настроение резко упадет.

«Вот что ты получаешь за то, что хочешь большего, — сказала она себе. — Учись быть благодарной за то, что имеешь. В этом секрет счастья. У тебя красивый дом и добрые слуги. Девочки вежливы, а Хью…»

Она вздрогнула и потерла руки, повернувшись спиной к коридору и парадной двери.

«Мне не на что жаловаться. По правде говоря…»

Триона остановилась. Поперек лестницы выстроились девочки.

Девон хмурилась из-под упавших на лоб темных волос:

— Где папа?

— Он только что ушел в конюшни.

— Не попрощавшись с нами? — спросила Кристина на одном дыхании. Ее бледное лицо казалось напряженным.

— Может быть, он подумал, что встретит вас после ленча на верховой прогулке.

— Он никогда не уходит, не поцеловав нас, — сказала Девон, и в тоне ее прозвучал укор.

— Наверное, он спешил из-за новорожденных жеребят, — предположила Триона.

Девон с минуту смотрела на нее сверкающими гневом глазами, потом залилась прерывистым смехом.

— Прошу меня простить. Право же, это не имеет значения.

— Новые жеребята? — спросила Агги с интересом и воодушевлением, сбегая вниз по лестнице. — И сколько их?

Катриона улыбнулась, видя ее нетерпение:

— Двое.

Агги захлопала в ладоши:

— Он не сказал, ожеребилась ли уже Клеопатра?

— Он не назвал их имен. Ни одного, — усмехнулась Катриона. — А у них всех есть имена?

— Конечно, — сказала Кристина, тоже спускаясь по лестнице и недоверчиво оглядывая Триону. — Как бы он мог узнать, кто есть кто, если бы не знал их имен?

— Здравая мысль. Я просто подумала, что у него их слишком много, чтобы проявлять беспокойство.

Агги захихикала:

— Да он уже исчерпал все имена к тому времени, когда мы сюда приехали. Одну из лошадей он назвал даже Старая Ложка.

— И тогда начал давать им имена, выбирая для них названия предметов из своего гардероба, — поведала Кристина. — Одна лошадь стала именоваться Башмак, а другая — Сапог.

Впервые Катриона увидела, как улыбается эта худенькая серьезная девочка, и это зрелище было захватывающим. В одно мгновение из ничем не примечательной девчушки она превратилась в настоящую красавицу; немного «конфетная» внешность Девон не шла ни в какое сравнение с ней. Имея сестру, которая всегда ее затмевала, Катриона испытала особенно теплое чувство к Кристине.

— Думаю, что имена Первая и Вторая Лошадь уже были использованы, а иначе он не стал бы прибегать к названиям предметов обуви.

Девон уже оказалась на нижней ступеньке:

— Да, папа такой. Иногда он кажется слишком практичным, а иногда…

Она пожала плечами:

— Например, он любит мармелад.

— Неужели?

Это было интересное открытие. Возможно, в следующее свое путешествие в город следует купить это лакомство.

— Больше всего на свете, — подтвердила Агги. — И когда он его ест, все вокруг становится липким.

Кристина сморщила носик:

— Он даже сует палец в горшочек, чтобы достать то, что не поддается ножу.

Триона улыбалась девочкам, радуясь тому, что они немного оттаяли.

Она знала, что ей не полагается много времени занимать их, но едва ли редкие разговоры могли принести им вред. К тому же она чувствовала себя одинокой. Хью столько времени проводил с лошадьми, что редко бывал дома. Она же выполняла свое обещание не приближаться к девочкам, и потому очень мало их видела. Иногда огромный дом казался ей мучительно пустым.

— Куда вы ездите с отцом, когда совершаете верховые прогулки?

Кристина пожала плечами:

— Куда он захочет. Иногда он желает проверить какой-нибудь табун или перегнать его с одного пастбища на другое.

— Вы ему помогаете?

— Стараемся, — сказала Девон, и в голосе ее прозвучала гордость. — Мы едем верхом за лошадьми, а он скачет впереди. Могу смело сказать, что мы изучили каждый дюйм этого поместья.

— Потрясающе!

Агги подпрыгнула:

— А вчера мы видели лису!

— Правда?

— О да. И она была очень-очень рыжая. Папа говорит, что это признак того, что зима будет суровой.

— Если судить по тому, как уже холодно, это неудивительно.

Кристина добавила:

— Мельничный пруд уже замерз, и лед на нем такой толстый.

— Боюсь, зима будет холодной. Я проверила бочки с углем, чтобы посмотреть, сколько осталось, и заказала еще дров. Не хочу, чтобы мы остались без топлива.

Триона оглядела девочек:

— Я не имею намерения вмешиваться, но… разве вы не должны быть со своей гувернанткой?

Выражение лица Девон стало еще более холодным и отчужденным:

— У нее болит голова, и она дала нам задание проспрягать греческие глаголы на целую неделю.

— Что мы уже и сделали, — вмешалась Агги.

— Ваш отец будет очень доволен.

Стоя рядом с детьми, она заметила, что Кристину будто окутывает облако отчаяния, а Агги подалась вперед и, пока говорила, казалось, хотела обнять сестру, в то время как Девон смотрела на всех с выражением недоверия. Триона пожалела о том, что дала Хью обещание находиться в стороне от детей. Конечно, ей следовало подумать, чтобы чем-то помочь этим бедным девочкам, пока она здесь.

Девон скрестила руки на груди и устремила на Триону осуждающий взгляд:

— Что вы делаете сегодня утром?

— Составляю меню на неделю и устанавливаю очередь слуг на уборку.

— Раньше этим занимались Кристина и Девон, — пискнула Агги.

— Вот как?

Маклейн ни разу не упомянул об этом. Господи! Неудивительно, что дети были к ней так холодны! Она появилась неизвестно откуда и заняла в доме их место.

— Я не знала, что кто-то из вас выполнял эти обязанности.

— Зато папа знал, — пояснила Девон кратко.

— Да, но он забыл сказать об этом мне! Скорее всего просто не подумал. Он чудесный человек, но не обращает внимания на такие мелочи. Когда мы поженились, я думала… Ну, не важно, что я думала. Я поговорю об этом с вашим отцом.

— Постойте, — сказала Кристина. — Что же вы все-таки думали?

— О, достаточно сказать, что ваш папа настоял на том, чтобы свадьба была скромной, без всяких цветов и поздравлений. Все произошло очень быстро.

— Это соответствует всему, что он делает, — сказала Кристина. — Папа очень… — Внезапно она осеклась и сжала губы: — Нет, не буду критиковать его.

Триона усмехнулась:

— Это не критика, дорогая. Просто размышления по поводу его характера и некоторых поступков.

— О! — Кристина слегка расслабилась и серьезно посмотрела на Триону: — В таком случае можно сказать, что ему свойственны аскетизм и суровость. И это страшно злит дядю Дугала.

— Дядя Дугал — фат, — фыркнула Девон. — Даже тетя София это признает.

Агги захихикала:

— Она часто это говорит.

Триона улыбнулась и снова почувствовала, как ей недостает ее сестер и братьев. Хотя она написала по письму каждому из них, это не могло заменить их общества и привычки собираться всем у камина и болтать о всякой всячине. И при этой мысли у нее защемило сердце.

— Вы… вы в порядке?

Заметив пристальный взгляд Кристины, Триона вынула из кармана платок и отерла глаза:

— Спасибо, со мной все хорошо. Я просто подумала о своих братьях и сестрах. Мне их недостает.

— И сколько их у вас? — спросила Агги.

— Трое братьев и две сестры.

Кристина уставилась на нее широко раскрытыми глазами:

— Вас так много!

— Ода. Мы все делали вместе — готовили, убирали…

— У вас нет слуг?

— Очень немного. Да нам и не требуется много слуг, раз нас столько и мы сами можем сделать все, что требуется. Я, например, могу прекрасно приготовить пастуший пирог.

Агги снова подпрыгнула:

— Вкуснятина!

— О да! И дома у нас всегда очень шумно. А здесь очень тихо. Я к этому не привыкла.

Кристина и Агги переглянулись. Девон сказала:

— Думаю, вы ничего не имеете против тишины и покоя. Бывают времена, когда мне хочется, чтобы Кристина и Агги помолчали.

Щеки Кристины вспыхнули румянцем:

— Девон!

— Не притворяйся, что у тебя не возникает такого желания. Это совершенно естественно.

Девон наклонилась и подняла с пола клочок бумаги. Посмотрев на него, она вручила его Трионе:

— Кажется, это ваше. Меню на неделю.

— А что у нас сегодня? — спросила Агги с интересом.

— Жареный ягненок.

— Хорошо!

Агги похлопала себя по животу в предвкушении трапезы:

— Надеюсь, не с мятным соусом. Папа его ненавидит.

Триона молчаливо приняла к сведению эту скудную информацию. Никогда для нее не было более очевидно, что она, по сути, вышла замуж за незнакомца. Опираясь на основные сведения о блюдах, обычно приготовляемых в Гилмертоне, а также о том, что ей могла рассказать о вкусах Хью миссис Уоллис, Триона до конца не выяснила, насколько Хью нравятся некоторые новые блюда, введенные ею в обиход дома.

И сегодняшний разговор показал, сколько она еще не знает о своем муже. Было мило, что дети так хорошо изучили его вкусы, и это избавило Триону от необходимости спрашивать его об этом, когда он вернется домой.

— Да, — подтвердила Девон. — Он так же ненавидит мятный соус, как любит морковь. Особенно морковь, запеченную в пастушьем пироге.

Кристина недоуменно заморгала:

— Но…

Девон потянула сестру к лестнице:

— Пожалуй, нам лучше заняться греческим; пока мисс Эпплтон не проснулась.

Агги капризно захныкала:

— Я не хочу заниматься греческим!

— Если собираешься нынче днем покататься с папой верхом, надо закончить уроки. Ты же знаешь его, — напомнила Девон.

Опустив плечи, Агги медленно побрела по лестнице вслед за сестрами.

Значит, Маклейн любит морковь, запеченную в пастушьем пироге. Вот как?

Может быть, лучше заменить жареного ягненка этим блюдом? Уж если Триона и умела что хорошо готовить, так это пастуший пирог.

Она задумалась о том, есть ли у них все необходимое для пирога. Или…

К крыльцу подъехала карета. Триона услышала ее грохот, а потом Лайам открыл дверь в ответ на звонок.

Расправив складки платья, Триона пошла к двери, когда услышала ворчливый голос:

— Отпусти мою руку, болван! Неужели я выгляжу так, будто не могу идти сама?