Глава 8

До самого вечера Сарита оставалась в башне одна, вспоминая глаза солдата и ощущение лезвия сабли, щекотавшего горло. Но, в конце концов, она перестала дрожать и обрела обычное присутствие духа. Ей таки не перерезали горло — Абул предотвратил это. Но кроме этого он не сделал ничего, чтобы улучшить ее состояние.

Сарита поднялась на галерею. За окном быстро догорал день и в небе появилась первая звезда.

Сарита почувствовала себя голодной. Она с утра ничего не ела, да и тогда удовольствовалась только кусочком хлеба с маслом и чашкой жасминового чая. Абрикосов в вазе больше не было, и вообще во всей башне она не смогла найти ничего съестного.

А где же Кадига и Зулема? Для слуг они чрезвычайно небрежны.

Становилось все темнее и темнее, Сарита знала, что в башне есть масляные лампы; еще вчера, когда она мылась, они ярко освещали залы.

Она пустилась на поиски огнива и трута, но не смогла их найти. В желудке ее бурчало. Заснеженные пики Сьерры-Невады мерцали, затмевая собой свет звезд, уже вовсю блиставших в бархатном небе.

Прохладный воздух наполнился стрекотанием цикад, до Сариты донеслись густые запахи благоухающих садов. Но голодный желудок невозможно было удовлетворить ароматами мимозы, олеандра и роз.

Высунувшись из окна, Сарита видела мерцание дворцовых огней, чувствовала запахи еды, поглощаемой в залитых светом двориках и галереях и слышала звуки музыки.

Как смешно! Она высунулась подальше, чтобы посмотреть, нельзя ли выбраться из окна по стене, но она была гладкой, как стекло. И в любом случае, чего она добьется, если вылезет? Выйти из дворца на свободу, как оказалось, было невозможно. Если она и поняла что-нибудь за сегодняшний день, так это.

Сарита подходила к другим окнам, но увидела лишь стену ущелья и черноту, уводящую в никуда.

Никогда раньше она не чувствовала себя такой голодной.

Лечь в постель — иного выходы из создавшегося положения Сарита не видела. Все-таки это лучше, чем на голодный желудок мерить шагами темные залы тюрьмы. Но она не чувствовала усталости — один лишь голод. Ей хотелось вина и сражения. Больше всего на свете Сарите хотелось битвы с Мули Абулом Хассаном.

Она прилегла на диван и вспомнила все обиды, нанесенные ей калифом. Имя им было — легион, и начались они с того, что он похитил ее, после чего стал докучать ей бесчисленными домогательствами. Похоже было на то, что теперь он сменил тактику. Заточение и пытка голодом явно не вязались с обликом мягкого ухажера. Очевидно, теперь ей открылась другая сторона калифа Гранады, та, которую он просто не показывал ей, так как не считал нужным.

Услышав, что дверь внизу открылась, она не пошевелилась. Ей показалось, что это произошло после столь долгого ожидания, что больше не имело значения. Она неподвижно лежала на диване, вслушиваясь в звуки шагов. В ее темницу пожаловал сам калиф..

— Почему у тебя тут темно? — голос его был так спокоен, словно события сегодняшнего дня не имели места.

— Тут нет трута, — Сарита так и осталась лежать на диване.

— А ты смотрела в ящиках внизу?

Сарита промолчала, тем самым давая понять, что нет, и он вышел. Послышались звуки высекания огня из огнива и на галерею проник мягкий свет.

— Спустись, Сарита, надо кое о чем поговорить.

Она не сдвинулась с места, с любопытством ожидая его дальнейших действий.

— Сарита, не заставляй меня применять силу.

Она хотела, чтобы их разговор состоялся несколько погодя, но не желала, чтобы он делал ее существование здесь еще более невыносимым.

Поэтому она спустилась вниз, в дворик. Абул стоял, прислонившись к одной из колонн, скрестив на груди руки.

— Я голодна, — объявила Сарита тоном, предполагающим обвинение, которого Абул, однако, не поддержал.

— Хорошо, — сказал он, — это входило в мои планы. На голодный желудок хорошо обдумывать совершенные глупости.

Сарита прищурилась.

— Так, по-вашему, это глупости — желать покинуть тюрьму? По-моему, это желание вполне объяснимо.

— Глупостью было то» что ты решила, что сможешь покинуть это место без моего разрешения, — ответил Абул, — однако я имел в виду не это.

— Ну а теперь выслушайте меня, мой господин калиф, — голос ее звенел от гнева. — Меня тут, как мешок с мукой, таскал какой-то дикарь. Мне горло чуть не перерезали. Я сижу часами голодная в этой темнице и моему терпению пришел конец. Я больше не желаю выслушивать ваших поучений. — И она повернулась, с намерением вернуться на галерею, чтобы в одиночестве успокоиться. Но Абул быстро схватил ее за руку.

— Нет, ты будешь меня слушать, Сарита! Для своего же блага.

— Нет! Отпустите меня! — Сарита попыталась вырваться, чувствуя свое бессилие и еще больше от этого злясь. Абул не отпускал ее и она подняла колено, намереваясь нанести ему удар в пах.

Одно из двух — либо он предвидел это, либо у него была прекрасная реакция, но он уклонился и удар пришелся ему по бедру.

— Черт! — теперь в его голосе был гнев, глаза сверкали. Так ты ничему сегодня не научилась?

— О нет, я поняла истинную суть этой сказочной земли, — и она нагнулась, чтобы растереть колено, ушибленное о его твердое бедро.

Слезы — то ли боли, то ли гнева наполнили ее глаза.

— Она прекрасна снаружи, но на самом деле пропитана злом. Вы можете сколько угодно пустословить о стремлении к истинной гармонии души и тела, о важности отдыха и о высоких ценностях, свойственных вашей культуре, но в душе вы все остаетесь дикарями… даже если тело ваше и чисто.

Теперь Абул уже не чувствовал злости, а только какое-то нежеланное любопытство. Он потер бедро, стараясь не думать о том, каковы были бы его ощущения, если бы Сарита попала туда, куда целилась.

Ты хочешь сказать, что в твоем племени можно наброситься на мужчину, как ты сделала это сегодня, и остаться безнаказанной?

Сарита заколебалась. Гнев ее в результате этой драчки поубавился.

— Нет, не безнаказанной, — сказала она, наконец, — но горло мне бы не перерезали, — добавила Сарита. — И не стали бы таскать повсюду, как убитого оленя, это уж точно.

— Что касается здешних мужчин, Сарита, то, во-первых, ты для них женщина, а во-вторых — неверующая. Женщины здесь поступают так, как им говорят и не выходят туда, где им не положено быть, и для мужчины, верящего в единого Бога, тот факт, что ты неверующая, абсолютно обесценивает тебя в его глазах, тем более, если ты нападаешь на правоверного мужчину. Если бы ты принадлежала моему народу, то знала бы как вести себя так, чтобы не вызвать у мужчины гнев.

— Значит, я не должна обижаться на то, что меня таскали как мешок с мукой?

— Конечно, ведь ты нарушила мои предписания. А они здесь для всех являются законом, Сарита, и те, кто путешествует по этой земле или ведут здесь какие-либо дела, делают это с моего позволения. Ты должна понять это для своего же собственного блага. Может случиться так, что я не буду иметь возможности защитить тебя.

— Да уж, значит, заперев меня в темноте и не давая мне часами еды, вы полагаете, что защищаете меня? Тогда приношу извинения за то, что не выразила вам своей благодарности, видимо, это произошло из-за того, что я не сумела понять, что нуждаюсь в защите своего же похитителя.

— О, как ты красноречива, — сказал Абул, — голод, видимо, обострил как твои способности к мышлению, так и способности к выражению своих мыслей.

В ответ на эти слова Сарита бросила в Абула диванной подушкой. Он, смеясь, пригнулся. Тогда она стала бросать в него чем попало. Это продолжалось до тех пор, пока Сарите не попалось под руку нечто более серьезное, нежели мягкие подушки — маленькая коробочка из оникса. Она просвистела рядом с ухом Абула и ударилась о мраморный пол. Абул выпрямился, глаза его стали злыми.

— Все это уже перестает быть забавным, — сказал он.

— А я и не рассматривала это под таким углом зрения, — холодно ответила Сарита, хотя в душе ее появилось некоторое волнение, — веселились, впрочем, также, как и наносили мне обиды, только вы.

— Но ты ведь сама захотела остаться здесь отнюдь не против твоей воли. И вообще, не очень-то любезно с твоей стороны бросаться в хозяина дома, где ты гостишь, тяжелыми предметами.

Абул подошел к ней. Сарита не двинулась с места.

— Это нечестный аргумент, и вы это знаете. Я не хочу ни того, ни другого. Мне надо вернуться в Кастилию. По крайней мере, там со мной будут обращаться как с христианкой, а не как… , — Не как с мертвым оленем, — подсказал Абул.

— Хочешь ты этого или нет, но теперь твоя безопасность и твоя судьба стали для меня чрезвычайно важны. Я не хочу отпускать тебя не из каприза и не ради того, чтобы лишний раз продемонстрировать свое величие, а ради твоей же безопасности.

— Я сама могу позаботиться о ней, — попятилась от него Сарита.

— Я не позволю тебе это. Будешь ты, наконец, стоять спокойно, или мы так и будем продолжать ходить из угла в угол?

— Спокойно… для чего? — она подошла поближе к лестнице.

— Для того, чтобы калиф смог соответствующим образом наказать тебя за то, что ты бросалась в него тяжелыми предметами. Это подушки и другие мелочи я еще могу тебе простить, но эту коробку — ни за что.

Сарита быстро побежала по лестнице. Он догнал ее, казалось, даже не ускоряя шага, и оказался перед ней. Сарита попыталась отступить, но он легонько похлопал ее по плечу.

— Я тебя поймал, — сказал Абул. Сарита закусила нижнюю губу и нервно улыбнулась. Он смотрел на нее, как ей казалось, целую вечность. Он видел в ней то, чего не видела она: пушистые волосы, обрамляющие нежное лицо, вспыхнувшие щеки; сияние глаз, слегка раскрытые губы. Абул растерялся. Сарита олицетворяла собой объект, на который он мог направить всю свою энергию и любовь, доселе нерастраченную. Он понимал, что у нее нет к нему такого же чувства, но считал, просто убежден был в том, что он испытывает к ней, не может не стать взаимным. Кроме того, по некоторым признакам он видел, что не оставил ее равнодушной. Вот и сейчас, например, он понимал, что она крайне возбуждена и, что, конечно же, в его силах сделать так, чтобы она пожелала отдаться ему. Для него также было ясно и то, что Сарита не сделает этого до тех пор, пока не обретет внутреннего равновесия, пока не признается себе самой в своих чувствах и не разрешит себе их испытать.

— А я не ошибся, — сказал Абул, — ты действительно предпочитаешь к любви острые приправы.

Щеки Сариты вспыхнули:

— Не знаю, где вы тут увидели любовь. Лично я не испытываю ничего, кроме злости и голода.

— Голода, — задумался калиф, — а я-то совсем забыл, что привело нас сюда. Ты для меня столь желанна…

Теперь уж убегать было поздно, поэтому Сарита просто стояла, с вызовом глядя ему в глаза. Абул взял ее лицо в руки, запустив пальцы в облако пушистых кудрей. Губ его коснулась загадочная улыбка, и она поняла, что он сейчас сделает. Намерения его явно совпадали с ее желанием. «Какая у него прекрасная линия рта», — подумала Сарита за минуту до того, как он покрыл ее уста своими.

— Ну что, достаточное наказание? — губы Сариты были все еще раскрыты.

— По-моему, так нет, — сказал Абул, когда она не ответила на его озорной вопрос. — В конце концов, ведь только то, что рука твоя не очень тверда, спасло меня от верной смерти. И он снова приник к ее губам.

Сарита чувствовала себя как лодка, покинувшая уютную гавань. Она совершенно потеряла почву под ногами. Ее рассудок, чувства и тело дрейфовали теперь в открытом и бурном море. Она же одновременно и хотела, и не хотела этого. Абул касался ее груди и Сарита могла, прижимаясь сквозь тонкую ткань своего оранжевого платья, чувствовать жар его тела и силу его желания. Он еще сильнее прижал ее к себе и последний канат, связывающий лодку с якорем, лопнул. Абул видел ее возбуждение, чувствовал, как нарастает в ней страсть. Перейти на диван сейчас было бы не трудно. Она пошла бы туда, была бы с ним, но Абул понял, что не сможет этого сделать, что ничего не получится. Нет, она будет его, иначе и быть не может, но по-настоящему она не желает его, и если он сейчас воспользуется своим преимуществом, то потом проиграет. Сарита разозлится и на себя и на него, потому что в данный момент она еще не примирилась со своими чувствами, и, в связи с этим, потом будет горько жалеть о содеянном. Он поднял голову и легонько оттолкнул ее от себя.

В ее глазах промелькнуло удивление. Почему он остановился? Ведь он не мог не знать, что против него у нее не было в тот момент защиты. Она во все глаза уставилась на Абула. Он был необычно бледен, мускул щеки подергивался, а губы были плотно сжаты. Ему не легко далось это самозапрещение.

— Все должно быть не так, я не хочу брать тебя, застигнув врасплох, — он вздохнул.

— Но почему? Ведь вы держите меня в своей тюрьме только по одной причине. Почему же удержали себя, будучи столь близко от своей цели?!

Абул покачал головой.

— Ты все прекрасно понимаешь, поэтому не надо больше этих игр. Ты со мной и так уже достаточно за этот вечер поиграла.

— Я? Интересно, а что вы думаете по поводу моих чувств?

— Ну я знаю, что ты испытываешь чувство голода, ты ведь говорила об этом, не так ли? Кадига и Зулема помогут тебе переодеться, после чего мы вместе поужинаем.

— Но почему я должна переодеваться? Почему я должна носить гаремные платья?

— Но ты же хочешь поужинать?

— А какое отношение это имеет к моей одежде?

Выражение глаз Сариты сказало Абулу, что она тоже сыта по горло сегодняшними играми. Он рассмеялся.

— Никакого, но неужели ты хочешь оставаться в той одежде, которую носила весь день? Это же рабочая одежда. Почему ты не хочешь надеть нечто более подходящее для того, чтобы можно было лежать и есть абрикосы, ужинать, слушать музыку?

— С этими словами он оставил Сариту, для того чтобы та могла принять свое собственное решение и обдумать сказанное им и то, что произошло с ними за несколько последних минут. Дверь за ним закрылась, но ключ не повернулся. Сарита сбежала по лестнице и попробовала открыть дверь — она распахнулась. Так значит, он так уверен в том, что ей некуда бежать? И то, что ее держали целый день взаперти, было не более чем наказанием? С пониманием того, что Абул не боялся, что она преуспеет в попытке бежать, к ней пришло желание доказать ему обратное. Ее уже не заботило ни то, куда она пойдет, ни то, как бежать, ни то, хочет ли она на самом деле покинуть Альгамбру. Саритой владело одно лишь желание самоутверждения. Если бы ей действительно было предоставлено право выбора, но это не так. А раз это не так, то продолжение этих отношений невозможно. И она должна и будет бороться с магнетизмом этого человека и с тем, что он притягивает ее, как луна прилив… Она должна отринуть то, что он нравится ей, что она доверяет ему… И сделает это, потому что Абул не делает ни малейшей попытки понять ее, встать на ее точку зрения, а только навязывает ей обычаи своего народа, так и не понимая, что не примет их. Она не желает вливаться в жизнь альгамбрского гарема, становиться зависимой от прихотей калифа и заботиться лишь о том, чтобы понравиться ему. Она вышла из трудолюбивого народа, привыкла к тяжелой работе и к тому, что женщина имеет в этом мире свое место и положение, базирующееся на выполняемых ею функциях. Конечно, мужчины в ее племени являются доминирующими существами, но в тех областях, в которых авторитет и умение женщины признаны, они уважают этот авторитет.

Здесь же, как казалось Сарите, женщины существуют в тени мужчин, и при малейшей попытке женщины выйти из нее, мужчины вольны поступить как угодно, чтобы предотвратить это.

Мули Абул Хассан считал такое положение вещей единственно верным и никакая мягкость, чувство юмора и надежность, присущие ему, не могли затмить собою эту веру.

Поэтому Сарита покинет это место. В следующий раз ее попытка сделать это обязательно увенчается успехом.

Кадига и Зулема появились как раз в тот момент, когда Сарита пришла к этому решению.

— По-моему, ты просто тронулась, Сарита, — заявила Кадига. — Все вокруг только и говорят, только о том, как ты прервала калифа и его кади во время суда.

— Как ты вообще осмелилась это сделать? — сказала Зулема.

— Мне кажется, вы что-то слегка напутали. Я помешала калифу вовсе не по своей воле. Меня бросил к его ногам какой-то дикарь в образе мужчины.

— Конечно же, тебя должны были принести к калифу, если ты совершила что-то такое, чего не должна была, — рассудительно промолвила Зулема.

— Я вовсе не делала ничего предосудительного, — но Сарита не была уверена в том, что ей следует объяснять свое мнение женщинам. Они явно не поняли бы ее.

Кадига принялась поднимать разбросанные по полу подушки.

— А как это они оказались на полу?

— Это я их туда бросила, — Сарита встала с дивана, — в вашего калифа, если вы уж так хотите знать.

Последовало молчание. Потом Кадига издала какой-то сдавленный звук.

— Не может быть, Сарита, ты не могла этого сделать.

— Могла и сделала, — она подошла к лестнице.

— А если мне сейчас же не принесут чего-нибудь поесть, я опять выйду из себя.

Она осеклась и девушки почувствовали жалость к ней.

— Скоро будет ужин, — сказала Зулема, — пойдем на галерею и переоденем платье.

— Я прекрасно могу поесть и в этом, — но впрочем, Сарите было уж все равно. Она так хотела есть, что согласилась бы, если надо, есть даже голой.

— Что же ты такое сделала, что мужчина принес тебя к калифу? — осведомилась Кадига.

— Хотела убежать.

— Но почему? — спросили обе женщины в один голос.

— Тебе так повезло, ты нравишься калифу, — заявила Зулема.

— Он так хорошо обращается с тобой, — в голосе Кадиги появился оттенок зависти. — Ты живешь в такой роскоши, у тебя столько платьев и драгоценностей, тебе ничего не надо делать… И она печально посмотрела на свои натруженные руки.

— Я не желаю вести жизнь шлюхи, — возразила Сарита. — Уж лучше я буду посудомойкой.

На лицах женщин отразилось непонимание, но Сарита не стала ничего им объяснять и со вздохом откинулась на диван.

— Ну так какое же платье ты наденешь?

— Мне совершенно все равно.

— Тут должно быть одно такое — из шелка цвета слоновой кости, расшитое топазами, — послышался сзади мужской голос.

Женщины обернулись и увидели Абула, который, благодаря мягкой обуви, неслышно появился перед ними.

— Вы так хорошо осведомлены о моем гардеробе?

— Но я же сам отбирал его, и делал это тщательно, сопоставляя мысленно каждое платье с твоей цветовой гаммой. И сегодня я хотел бы видеть тебя в платье слоновой кости с топазами.

Он поднял ее на ноги.

— Цвет шелка будет изумительно контрастировать с твоими волосами, — с этими словами Абул сел. — А я-то думал, что ты уже одета и готова к ужину.

Быстрые пальцы Зулемы расстегивали лиф платья Сариты. Снизу доносились звяканье посуды, музыка арфы и ароматы пищи. Она тут же потеряла интерес к спору. Больше всего на свете ей захотелось, чтобы ее поскорее одели. «Интересно, — подумала она, привыкла ли она находиться обнаженной в компании калифа, или просто она так устала и голодна, что это ее не волнует?»

Но что бы там ни было, когда он дотронулся до нее своей дерзкой рукой, тело ее моментально отозвалось на его ласку.

Сарита повернулась к нему и увидела его улыбку.

— А вы нечестно играете, — повторила она свой упрек.

— А я и не обещал тебе играть честно, — ответил Абул, также как и в прошлый раз.

Сарита вдруг вспомнила, что они не одни. Кадига и Зулема озадаченно наблюдали за ними.

— Дайте же мне платье, — фыркнула Сарита.

— Холодно!

Абул поднялся.

— Я подожду тебя внизу.

Через пару минут Сарита уже присоединилась к нему. Она не позволила своим служанкам расчесать волосы и надеть шлепанцы на ее ноги — слишком голодной она была, чтобы тратить время на такие мелочи. Сарита даже не обратила внимания на сидящего у фонтана арфиста.

— Чем это так хорошо пахнет? — она увидела Абула, который лежал, вытянувшись на оттоманке.

— Иди и посмотри, — и он указал на кушетку напротив себя.

Сарита решила, что есть лежа она не будет, так как это не в обычае у христиан, и вместо этого села.

Абул разлил вино по красивейшим хрустальным бокалам. В других обстоятельствах она обязательно полюбовалась бы игрой света, но сегодня, не мешкая, выпила то, что ей было предложено. Ее глаза встретились с глазами Абула — в них был смех. Зулема подала ей миску с розовой водой и она, по примеру Абула, окунула в нее пальцы.

— Ну что лучше? — спросил Абул.

Сарита изо всех сил старалась есть изящно, но до тех пор пока она не удовлетворила рычащее внутри себя чудовище, делать ей это было трудно.

Кроме цыпленка, сдобренного лимоном, чесноком и специями, тут были еще кусочки баранины, тушеной с медом и миндалем. На столе стояли кроме этого, хлеб, масло и белый овечий сыр, йогурт с медом, блюдо с пирожными и разные сладости.

Зулема и Кадига постоянно подносили им миски с розовой водой для мытья рук. Снова Сарита удивилась тому, как сильно заботились эти люди о чистоте. Ее собственный народ ел руками, передавая фляжки с вином от одного к другому. Сарита привыкла слизывать со своих пальцев жир и вытирать рот тыльной стороной ладони. Но, гладя на то, как аккуратно ест Абул, она тоже стала есть медленно, правда, только тогда, когда был удовлетворен ее голод. Но в манере Абула есть Сарита видела всего лишь пример внешней деликатности, скрывающей грубую действительность.

Пока Сарита удовлетворяла свой голод, Абул молчал. Насытившись, внимая звукам арфы, она расслабилась. Напряжение, стрессы, пережитые ею сегодня, покинули ее. Она обнаружила, что больше не может сердиться и весьма удивилась атому.

Когда все было съедено, Кадига и Зулема ушли, так как решили, что их присутствия больше не требуется.

— Ну что, довольна?

Вопрос Абула застал Сариту врасплох.

— Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы заключенный был доволен?

— Твои постоянные жалобы, Сарита, становятся скучными.

— Извините, господин калиф, но боюсь, вам еще не раз придется услышать их от меня.

— Слушай музыку и расслабься.

— Ты ведь получаешь удовольствие, провоцируя меня, не так ли?

— Провоцирую не я, — а вы господин Абул.

— Ну что ж, если хочешь, продолжай в том же духе, но за последствия я не отвечаю.

Сарита отвернулась от Абула. Как кстати! Музыка арфы скрыла ее смех.

— Он тоже слепой? — Сарита вспомнила о музыкантах в банях.

— Насколько я знаю, нет.

— А почему вы не разрешаете своему сыну проводить время с матерью? — Сарита тут же поняла, что, задав этот вопрос, ступила на скользкую почву, но отступать было уже поздно. Абула тут же покинуло томное настроение, но он и виду не подал.

— А от кого ты слышала, что я не разрешаю?

Сарита томно вытянулась на кушетке.

— О, мне сказала об этом ваша жена сегодня утром, когда пришла ко мне в баню. — Она позволила своему голосу обрести капризные нотки. Ведь вы оставили меня совсем одну, спящую, так что кто угодно мог зайти и посмотреть на меня, или вы забыли об этом?

— Но ведь я оставил тебя под охраной служительниц бань, — Сарита услышала в голосе Абула признаки того, что он колеблется.

Он же подумал о том, что должен был предвидеть некие шаги со стороны жены, ведь любопытство ее было крайне возбуждено прибытием девушки-испанки, а лучшим способом удовлетворить его — прийти и посмотреть своими глазами.

Но о чем же они говорили? Наверно, прежде чем говорить о Бобдиле, они успели обсудить еще кое-что. Абул отдал бы много за то, чтобы избежать встречи Айки и Сариты, особенно такой встречи, инициатором которой был бы не он. Айка была слишком искусна в плетении интриг и могла как угодно использовать Сариту, учитывая ее неопытность в такого рода делах.

По всей видимости, она думала, что женщины в Альгамбре не имеют вообще никакого влияния.

Очень скоро обнаружит правду, только Абул предпочел бы, чтобы она сделала это открытие не раньше, чем он сумеет взять ее крепость.

— Тем не менее мне было не очень-то приятно проснуться совершенно одной в незнакомом месте и никого не увидеть возле себя. А ваша жена была столь добра ко мне, что отвела меня назад в башню и по пути мы немного поговорили.

— О Бобдиле?

— О других вещах тоже.

— И что же ты рассказала о себе Айке?

Сарита немного подумала, прежде чем ответить.

— О, о себе совсем немного, гораздо больше я рассказала ей о людях из моего племени.

— А о том, как ты сюда попала?

— Ну, совсем немного.

Абул подумал, что Айка, конечно же, попыталась повлиять на нее и подорвать то доверие, которое, он знал, Сарита к нему испытывала.

— Что же все-таки тебе сказала Айка о Бобдиле?

— в его голосе Сарита уловила любопытствующие нотки. — Она очень любит ребенка.

— Как и большинство матерей.

— Она рассказывала тебе о своей безумной любви к сыну?

Сарите захотелось покончить с этой опасной, как ей казалось, темой.

— Она сказала мне немного, — Сарита прикрыла глаза и притворилась, что полностью поглощена музыкой.

— Но ведь она все-таки сказала тебе, что я не позволю ей проводить время с Бобдилом?

Почему Абул так настойчив?

— Но она также сказала, что таков обычай вашего народа и что подобную разлуку ей как матери трудно вынести.

«Сыну тоже», — подумал Абул, но вслух этого не сказал. Он чувствовал необходимость как-то объяснить свое поведение, почему? На этот вопрос он не мог бы ответить. Вряд ли он должен был отчитываться перед этим-маленьким, темпераментным созданием!

— Бобдил — мой наследник, — сказал он, — уже в том возрасте, когда необходимо учиться некоторым вещам, знать которые нужно для того, чтобы вести себя правильно и управлять другими людьми мудро. А этим вещам он не может научиться у женщин.

— Но ведь есть та, такие вещи, которым могут научить только женщины и им ребенок тоже должен научиться.

— Среди твоего народа, может быть, — Абул почувствовал раздражение оттого, что она стоит на той точке зрения, на которой не стояла бы, разобравшись в той ситуации, в которой он находится. Но не зная истинного положения вещей, Сарита рассуждала об этом почти также, как Айка.

«Да, вероятно, Айка хорошо потрудилась над ней, — подумал Абул, — но среди нашего народа мальчик должен расти Подле своего отца, применяя меч и понимая слабость женщин».

Вряд ли что-либо можно было ответить на это.

Абул ясно дал понять, что не потерпит противоположного мнения по этому вопросу. Внезапно Сарита почувствовала симпатию к Айке — симпатию, которая пересиливала недоверие, посетившее ее тогда, когда та описала ей позицию мужа по отношению к сыну. Конечно же, она лучше, чем Сарита, знала своего мужа.

Абул взял ее за руки. Утром в банях он обещал ей, что будет рядом с ней проводить долгие ночные часы. Вряд ли в теперешней атмосфере охлаждения он будет настаивать на этом, хотя все возможно.

Ведь образ мыслей калифа коренным образом отличается от ее собственного.

— Нет, — сказала она.

— Что нет?

— Я не пойду в постель.

Так вот о чем она думала? В данный момент Абул не желал продолжать уговаривать свою строптивую гостью. Ему необходимо было заняться Айкой — дела с ней и так зашли слишком далеко.

Глаза Сариты встретили взгляд Абула — он выглядел столь решительно, словно готовился к смертельной схватке.

— Ты что-то устало выглядишь, пора тебе в постель.

— Нет, — ответила Сарита, думая только о том, как бы затянуть предстоящие события.

Абул улыбнулся и ущипнул ее за нос, как маленькую, — Ты пойдешь в постель, Сарита. Я не сказал, что иду с тобой, — она не успела до конца осознать сказанное им, как оказалась на диване. — Не думаю, что у меня есть силы для дальнейших сражений. Спи крепко, — он поцеловал ее в нос и ушел.

Сарита почувствовала одновременно и удивление и негодование. Он сделал из нее абсолютную дуру. В то же время, сознание того, что, наконец, она осталась одна, наполнило ее невыразимым блаженством. Она расстегнула платье и подошла к окну. Прохладный ветерок охладил ее кожу.

Ущелье внизу теперь не казалось зловещим, а предлагало путь к спасению. Снежные горные вершины манили, освещенные светом звезд.

Взгляд Сариты скользнул вниз. Да, это должно быть именно ущелье, никто не будет подозревать, что она исчезла таким путем, но как спуститься в него? Ей бросился в глаза дамасский шелк, в изобилии имевшийся на галерее. Изобретательный ум, конечно же, может найти в башне все необходимое для побега, но не сейчас. Сегодня она будет отдыхать и набираться сил. С этой мыслью Сарита юркнула под шелковое покрывало и ощутила счастье от того, что осталась одна. Одиночество было для нее роскошью. За окном запела птица. То был гимн свободе, и Сарита заснула.