Глава 5
Ничего. Ни поцелуя, ни… Напрасные волнения и ожидания, Сомерхарт даже не погладил ее по спине. Эмма безвольно провела рукой по вечернему платью, по напрягшимся соскам, по изгибам груди и потом по животу, пока не прижала ладонь к мягкому холмику внизу.
Если бы она позволила ему, то он прикоснулся бы именно к этому месту. И она готова была позволить. Что ж, если она готова открыть свой секрет, то должна всего лишь пересечь коридор и подойти к его двери. Она слышала, как он пришел часом раньше, слышала, как десять минут спустя из комнаты вышел его слуга. Она ждала, что он постучит… что слуга появится с запиской, или… Более вероятно, Сомерхарт появится сам уже без сюртука, а в его выразительных глазах будет сиять нетерпение.
Она задрожала при этой мысли, прикасаясь ладонью к разгоряченной плоти.
Она прижмется к нему, она будет готова. Но минуты шли, и никто не потревожил ее, сопротивление постепенно ушло, ненужное и нежеланное. А может быть, это часть его замысла? Заставить ее разозлиться, чтобы она ворвалась в его комнату и потребовала ответа?
Эмма вздохнула. Она снова одинока, как всегда, и невозможно забыть это.
Снег медленно падал за окном, сверкающие крошечные льдинки таили столько очарования, что Эмме невольно захотелось затеряться в этой снежной мгле. Свет из комнат нижнего этажа освещал белоснежный покров. Три обледеневшие ветки сверкали, словно усыпанные бриллиантами. Все недвижно – ни ветерка, ни шороха… Еще одна одинокая ночь, и она наедине со своим желанием.
Ей хотелось сбежать вниз по лестнице, выбежать босиком в сад через заднюю дверь. Ей хотелось кожей почувствовать этот немыслимый холод, который бы остудил ее жар. Она могла бы идти и идти, не выбирая дороги, и потом ее тело замерзнет и превратится в кристаллы и рассыплется на мельчайшие кусочки от порывов ветра, и ее маленькие частички будут летать повсюду, и весь небосвод станет ей домом. Она будет везде, и в то же время нигде.
Звуки, раздавшиеся в коридоре, привлекли ее внимание. Ее сердце замерло. Эмма затаила дыхание и ждала. Ждала… но все затихло. Никого.
Что, если она выйдет в холл? Что, если она просто проскользнет в его постель и они утолят свою страсть? Тогда он узнает ее секрет, и она расскажет ему всю правду. Это будет такое облегчение!
Вчера он был так мил, его невероятное высокомерие, которое он выказывает только в присутствии других, ушло. Он улыбался и пробовал шутить, как в ту ночь, когда встал на защиту маленькой девочки.
Но если она расскажет ему всю правду, подойдет ли он к ней снова?
Сердце Эммы гулко стучало в груди. Он был так нежен… задавая вопросы о ее жизни, сопровождая ее от стола к столу, терпеливо следя за ходом игры. Затем он поднялся вместе с ней по лестнице, прижался губами к ее руке. И ждал, пока она подойдет к своей комнате, его горячий взгляд жег ее спину.
Он не вел себя с ней вызывающе. Он был… само очарование.
А сейчас она сидела одна в своей комнате, размышляя, изменит ли общение с Сомерхартом ее жизнь.
Сердце стучало гулко, стоило ей подумать об этом, голова шла кругом, переворачивая все внутри. Сомерхарт появился, чтобы спасти ее. Это была фантазия из ее детства, надежда, теплившаяся в душе маленькой девочки.
Он казался таким галантным, таким хорошим. И она хотела, чтобы он вернулся, молилась о его возвращении. Прошли месяцы и годы, она выросла, и ее тело обрело женственные формы. И когда стоны и вздохи, которые раздавались из покоев отца, перестали пугать ее, а стали возбуждать… О, она тогда все еще ждала спасения. Мечтая о замужестве и супружеском ложе.
Но потом умер отец, уведя в могилу и ее младшего брата. И Эмма поняла, что надежды нет. Или думала, что поняла, но стук ее сердца был все тот же. Глупая, бессмысленная надежда все еще жила в ней.
– Нет, – громко проговорила она. Ее сердце забилось ровнее, тверже. – Нет. – Спасение не ждет ее за углом. Это не будет избавление. Она больше не верит в мечты и волшебные сказки.
О, она не сомневалась, что он помог бы ей. Мужчины всегда хотят помочь женщинам, оказавшимся в трудном положении. Она встречала много подобных женщин в доме отца.
И как просто представить… Вообразить себя любовницей Сомерхарта, живущей с ним в его прекрасном доме. Она могла бы жить в роскоши, вести безмятежную жизнь, яркую и полную удовольствий, смеха и рискованных ночных забав. Она могла бы забыть все свои тревоги и жить так, как подобает красивой женщине.
Но любовница не жена, пройдут годы, и ей придется искать нового покровителя и потом снова и снова… и чем дальше, тем все менее достойными будут эти джентльмены. И очень скоро она станет старше, очарование ее потускнеет, и вот она уже просто шлюха, пробравшаяся на загородную вечеринку в поисках любого гостя, готового употребить ее в ближайшем кресле.
Нет, она не питала иллюзий, что жизнь держится на жалких юных леди. Шлюха или жена. И будь она проклята, если станет похожа на свою мать. Шлюха или жена. Эмма не хотела ни того ни другого.
Она пригасила лампу и забралась под одеяло.
Сомерхарт пытался очаровать ее, и ему это удалось. Даже в большей степени, чем она ожидала. Но мужское обаяние такое хрупкое. И оно разбивается так же просто, как стеклянный бокал.
В ту ночь она не видела снов о герцоге Сомерхарте. Вместо этого ей снился Уилл, ее младший брат. Его теплые руки, всегда запачканные землей. Его заливистый, громкий смех. Его упрямые скулы. Ей снилось, как, уцепившись за ее шею, он крепко обнимал ее за талию своими маленькими ногами. Даже когда он подрос, он все равно делал это. Стоило ему увидеть во сне что-то плохое, как он бежал к ней.
О Боже… его шелковистые каштановые кудри и светлые ореховые глаза. Ореховые глаза, в которых отражалось солнце.
Она не сможет примириться с этим. Не сможет никогда. Как его маленькое тело… всегда такое теплое от беготни, прыжков, лазания, всегда в движении – как оно могло стать таким холодным? А розовые щеки налились восковой желтизной. Маленькие, прямые пальчики стали как деревянные.
Ей казалось, что это тело не имело ничего общего с Уиллом. И, Господи, она была уверена, что произошла ошибка. Это не могло случиться с ним. С ее Уиллом.
Но это случилось.
Эмма проснулась с глубокими красными отметинами на ладонях. Ее подушка была соленой от слез, горло пересохло от ярости и новой решимости.
Она не слабая и беззащитная, чтобы ждать избавления. Она сама спасет себя.
