Глава 7

Остаток дня они провели почти в полном молчании, в то время как Антерос мерным шагом возносил их все выше по горным отрогам. Стало холоднее, но Ройс не замечал этого — его кровь жарко пульсировала в жилах. То был огонь желания. И гнева.

Гнева на самого себя.

Сидя в седле, он старался сохранять расстояние между собой и Кьярой и внимательно наблюдал за местностью. Ройс напоминал себе о долге, о клятве и ругал себя последними словами за то, что не отказался от предложения Альдрика, Но как быстро он, черт возьми, забыл и о долге, и о данном обещании там, в лесу! Как близок был к тому, чтобы вкусить от запретного плода. До сих пор он не понимает, откуда взялись силы остановить себя.

И почему Кьяра не пыталась протестовать? Не отклонилась, не оттолкнула, не дала пощечину, наконец? Почему?

Во имя всех святых, неужто она сама желала этого?! Возможно, из чистого любопытства, но хотела…

От этой мысли Ройсу стало не по себе, и он с преувеличенным вниманием стал вглядываться в окрестности. Уже смеркалось.

Нет, никогда ему не утолить своего голода, своего желания, которое обуяло его! А она… даже если и готова ответить на поцелуй, то лишь потому, что по невинности, по безгрешности своей не представляет, к чему это может привести. Она — ребенок, цветок, выросший за высокими стенами и не знающий, что, помимо садовых клумб, есть еще поля и луга.

Но он-то человек грешный. Ему ли не знать, что поцелуя никогда не бывает достаточно. А если будет начало, то никакая сила не остановит его от продолжения.

Нет, дьявол его побери, он больше и пальцем до нее не дотронется! Выбросит из головы все мысли, кроме одной: Кьяра — не женщина, а бестелесное создание, вещь, пакет, послание, которое он подрядился доставить вовремя и в полной сохранности. И больше ничего.

Но, увы, образы, которыми он успокаивал свое воспаленное воображение, не помогали добиться желаемого. В голове его тотчас мелькнуло: о Боже, с каким наслаждением он вскрыл бы этот пакет, чтобы ознакомиться с содержимым!

Сдерживая проклятия, Ройс обратил взор к небу.

«Кристоф, верный друг Кристоф, — в отчаянии молил он, — если ты где-то там, скажи мне что-нибудь. Пошли весточку, дай совет».

Солнце скрылось за горизонт, когда они добрались до вершины горы. Здесь недавно шел снег, и все вокруг было укутано белым покровом. Кьяра, которая, как и ее спутник, долго хранила молчание, не сдержала восхищенного возгласа. Ройс остановил коня.

Картина, открывшаяся перед ними, была поистине величественна. Альпийские вершины заслоняли весь простор, насколько хватало глаз. Казалось, они собираются заслонить само небо, и ему лишь кое-где удавалось прорваться между ними. Горы подпирали его, пронзая тучи своими скалистыми пиками, — они, и только они, властвовали здесь.

Ройс вздохнул полной грудью. Наконец-то! Он повернул голову вправо, к юго-востоку — туда, где лежали земли, когда-то принадлежавшие роду Фер-рано. Его роду.

— Как прекрасно, — тихо произнесла Кьяра.

— Да, — хрипло проговорил он. — Нигде больше нет таких красот.

Еще какое-то время они любовались величием природы, потом он тронул коня.

— А что там за гора? — спросила Кьяра, указывая на самую дальнюю и самую высокую вершину. — Как она называется?

Ройс ответил не сразу.

— Это гора Равенсбрук, — сказал он. — Там находится ваше будущее жилище, миледи. Замок принца Дамона.

Кьяра невольно задрожала при этом известии, а Ройс, в свою очередь, не удержался от едкого и жестокого вопроса:

— Вижу, вас не слишком радует мысль о скором свидании с женихом?

— Меня? Радует?! — с искренним возмущением воскликнула она.

— Простите, миледи, но ваш отец сказал, что вы по доброй воле дали согласие на этот брак. Отчего же упоминание одного только имени будущего супруга так расстроило вас?

— Ничуть не расстроило. — Кьяра передернула плечами. — И вообще мои чувства никакого значения не имеют.

— Отчего же?

Ройс понимал, что мучает ее своими жестокими вопросами, но ничего не мог с собой поделать.

— Нравится он мне или нет, — пояснила девушка, — от этого не зависел выбор.

— Однако отец не стал бы вас принуждать, откажись вы от брака?

Кьяра покачала головой:

— Не знаю. Принц Дамон выиграл войну и потребовал моей руки. Это было частью мирного соглашения. Шалон не в том положении, когда отец может спорить. Если бы я отказала… — Она не окончила фразу и продолжила: — Я не имела права навлекать гнев Дамона на мою страну. Разве вы не понимаете? Наш брак объединит королевские дома Шалона и Тюрингии, и на долгие годы, если не навсегда, в этих местах воцарится мир.

Ему показалось, что Кьяра явно говорит с чужого голоса, но искренне верит, во всяком случае, хочет верить, что так оно и будет.

То ли стремясь убедить Ройса, то ли для собственного спокойствия, она добавила:

— Я выхожу замуж ради моих подданных… Да-да, хотя бы ради того несчастного мальчика, которого мы видели вчера в гостинице. Не хочу, чтобы дети оставались сиротами, а сестры… — голос ее понизился до шепота, — теряли своих братьев.

Ройс молчал. Да, у этой девушки не только доброе сердце, но и отважная душа. Готовая на благородные поступки, на самопожертвование. Не всякий рыцарь, мужественный в бою, способен на такое.

Она нарушила молчание, не сводя глаз с горы Равенсбрук:

— Это моя судьба, мой долг. Я надеюсь на лучшее и всецело полагаюсь на христианское милосердие Дамона.

Ройс, зарекшийся говорить об этом, не выдержал.

— Боюсь, тут вы ошибаетесь, миледи, — сказал он, стараясь оставаться спокойным. — Насколько мне известно, у короля Тюрингии, Стефана, три сына. Один из них, Матиас, как говорят, унаследовал его дух, второй, Тельфорд, силу, а третий, Дамон, — его тщеславие и жестокость. И когда отец заболел, его преемником стал, к сожалению, именно третий сын. Человек, не знающий, что такое жалость. Этот негодяй убил своего слугу только за то, что тот с запозданием подал еду. Ох, простите, миледи, за эти подробности.

Он ощутил, как дрожь снова сотрясла ее легкое тело.

— Я наслышана о его бесчинствах, — произнесла Кьяра на удивление твердым голосом. — Но это не поколеблет моего решения. Все в руках Божьих.

В который раз обругав себя за несдержанность, Ройс погрузился в молчание, озирая склоны гор, на которые вновь посыпал снег, прислушиваясь к поскрипыванию седла, громкому дыханию коня и желая лишь одного: повернуть Антероса вспять и умчаться куда глаза глядят от горы Равенсбрук. Подальше от Дамона.

— Ваш долг… Конечно, принцесса, — пробормотал он по прошествии длительного времени, в течение которого думал только о ней. — Конечно.

— Я не хочу больше говорить об этом, — отозвалась Кьяра. — Будет ли Дамон подходящим супругом или нет, это не меняет дела. И мои чувства тут ни при чем. Но я его невеста, и этим все сказано.

О, как хотелось Ройсу возразить, поспорить с ней! Никогда он не считал и не мог согласиться с тем, что чувствами можно пренебречь. Ведь для него они значили так много! Быть может, слишком много, порою подменяя разум. Но в остальном она права, бедняжка: тут уж ничего не поделаешь.

Долг, невеста, мирное соглашение. Замкнутый круг. И бессмысленно искать выход.

Еще час пути, еще один горный перевал, и они подъехали к городу Аганору. Вернее, к тому, что осталось от города. Он пострадал сильнее, чем ожидал Ройс.

— Святая Дева Мария! — воскликнула Кьяра.

Перед ними лежали остатки городских ворот, разрушенных с помощью тарана, — как то было с крепостными стенами Шалона, под одной из которых погиб ее брат. За руинами ворот торчали многочисленные остовы домов — повсюду груды камней, обгорелые балки, зола. Только церковь высилась среди мрачных развалин.

Кьяра поднесла руку ко рту, но не смогла сдержать стона:

— Боже…

— Дамон! — В устах Ройса это имя прозвучало как брань. — Дамон и его наемники.

Улицы были безлюдны. Кое-где под снегом Ройс замечал белевшие останки погибших. Он поторопился выехать за стены мертвого города, чтобы избавить Кьяру от страшного зрелища, и уже в сгустившихся сумерках услышал ее вопрос:

— Где же мы остановимся на ночлег?

— В замке неподалеку отсюда. Надеюсь, он уцелел в отличие от несчастного города. Его труднее разрушить. Там жил мой давний друг со своей семьей. Дай Бог, чтобы с ними не случилось ничего худого.

Огромная зала была залита светом двух десятков факелов, в воздухе витали ароматы жареного кролика и сухих трав, разбросанных пучками по полу, слышался гомон голосов более чем полусотни мужчин, женщин и детей.

Сидя за дощатым столом у ярко горевшего очага, Ройс заканчивал ужин, собирая с блюда кусками хлеба остатки соуса и с улыбкой поглядывая на расположившегося напротив рослого светловолосого мужчину.

— Я говорю… Слышишь, Баярд? — Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть несмолкающий гул в зале. — Как ты справляешься с таким количеством женщин?

Тот громко рассмеялся, хотя голубые глаза оставались серьезными.

— Что же делать? Им некуда больше деваться. Ты видел, во что превратились их дома.

Ройс сделал глоток вина из кубка, отодвинул кувшин, доску с хлебом и вновь уставился на приятеля, радуясь, что застал его не только в добром здравии, но и в отменном расположении духа.

А какое окружение! Он вытер руки о скатерть и оглядел огромную залу. Казалось, все женское население гор собралось тут. Здесь были главным образом те, кто уцелел от набегов противника, — вдовы, сироты, матери. Одни в крестьянских одеждах, другие в городском одеянии. Здоровые и больные, еще излечивающиеся от телесных и душевных ран.

— Началось с того, что сюда пришло несколько местных женщин, — произнес Баярд. — В основном из семей тех воинов, что погибли, защищая замок. А потом слухи о том, что у меня можно найти приют, разнеслись по округе, и многие потянулись сюда. Мой замок единственный, который уцелел в этой части Шалона.

— Только такой великодушный человек, как ты, мой друг, — заметил Ройс, — мог дать кров несчастным. Кормить и поить их.

Баярд жестом остановил славословия в свой адрес.

— Любой землевладелец поступил бы так же. Кроме того, люди не сидят без дела. В замке есть чем заняться. — Он вздохнул. — Но, по правде сказать, женщин многовато.

— Такому гарему позавидовал бы любой сарацин.

— Не говори этого при моей жене, Ройс. Умоляю тебя.

Они взглянули в другой угол залы, где сидели несколько изысканно одетых женщин, окруженных детьми. Там же была Кьяра с мандолиной в руках. Она ударила по струнам, и гул в зале стих.

Ройс снова отпил вина, не сводя глаз с той, что перебирала струны инструмента. Казалось, никогда он не слышал такой божественной музыки. А ведь он чуть было не оставил это дивное творение рук человеческих на снегу! Каков негодяй!

Ему и раньше приходилось нередко слушать странствующих менестрелей или трубадуров, но теперь их стало меньше, да и не может сравниться их игра с тем, как звучит мандолина под пальцами Кьяры! Небо и земля!

Дети уже начали танцевать, сияя улыбками, заливаясь счастливым смехом.

О, как же он, Ройс, сейчас желал ее! Но не так, как вчера ночью в гостинице или сегодня в лесу. В эту минуту его желание было иным. Он чувствовал: ему достаточно просто быть рядом с ней, видеть ее, любоваться ею.

Он услышал наконец, что Баярд обращается к нему.

— Ты что-то сказал?

— Я сказал, мой друг, — ответил тот с понимающей улыбкой, — что талант твоей жены под стать ее красоте. Ты настоящий счастливчик.

— Я… да, конечно. — Ройс наполнил свой кубок. — Покажи мне лучше своих детей.

Дважды повторять не пришлось. Баярд с гордостью указал на темноволосую маленькую девочку, сидевшую на коленях у его жены.

— Это Ильза, ей еще только два года. А вон тот, постарше, мой сын Брандис. Ему пять. Как видишь, он совсем не боится больших собак.

Мальчик в это время в обнимку с псом катался по полу.

— Эх, — продолжал Баярд. — Даже не верится, что нам с тобой было столько же, когда мы впервые встретились.

Друзья предались воспоминаниям. Самым ярким из них было то, как они в десятилетнем возрасте отправились исследовать пещеры горы Коладер.

— И заблудились там, — сказал Ройс. — Нас искали три дня, помнишь? Я боялся, что отцы убьют нас.

— А как мы решили зимой — помнишь? — покататься с горы на отцовских щитах вместо санок?

— Да, и страшно гордились нашей выдумкой.

— А что? Они скользили куда лучше и быстрее, чем сани.

— А потом мы врезались в дерево и помяли их!

— Нам тоже здорово досталось!

— Сколько нам было тогда?

— Лет двенадцать. Зима для нас была — только санки да коньки. И никаких забот.

— Как? А игра в снежки? Какие битвы мы устраивали…

— Да, и в них принимали участие все твои младшие братья, Ройс, и сестры. Помнишь…

Внезапно Баярд замолчал. Лицо его стало серьезным, даже суровым. Ройс не промолвил ни слова.

— Прости, дружище, — немного погодя, произнес Баярд. — Я не хотел напоминать тебе.

— Но ведь это все равно случилось, — негромко сказал Ройс. — Семь лет назад. Целая вечность, а как будто вчера.

Он пытался забыть о том, что произошло со всей его семьей. Мстил тюрингам в боях, проливая их кровь и свою собственную. Но в конечном счете понял: ни мщение, ни смерти не могут восполнить потери, вселить в сердце покой, избыть боль.

Горе — это рана, которая не заживает бесследно. За прошедшие годы он привык к ней, почти перестал замечать, но она оставила глубокие рубцы, и они порой кровоточат.

Ройс поднял голову и встретил понимающий взгляд Баярда. Его друга война тоже не обошла стороной, как и многих жителей Шалона, когда их добрые соседи, тюринги, превратились вдруг в злейших врагов. А затеял все это не кто иной, как Да-мон. Честолюбивый, корыстный Дамон.

И первыми, кто на себе испытал вероломство и жестокость внезапного нападения, были они, люди из рода Феррано. Ибо их земли находились на границе с Тюрингией. Тогда и погибла вся семья Рейса, весь их род.

Баярд решил заговорить о другом.

— Ты все это время был при дворе короля Альдрика? Кажется, военным советником? Ну и какие новости привез оттуда?

Но Ройс не собирался распространяться о дворцовых делах, о которых не знал ровным счетом ничего, и ушел от ответа, сказав, что главная новость — его новобрачная, с которой они едут теперь, когда наступил мир, посмотреть, что осталось от прежних владений.

— Что ж, — Баярд наполнил кубки и поднял свой, — выпьем за скорбный мир, воцарившийся на нашей истерзанной земле.

Уловив горечь в тоне, каким это было сказано, Ройс заметил:

— Твой голос не слишком радостный. Уж не. выступаешь ли ты против мира, как некоторые?

— Пожалуй, нет. Хотя готов в любой момент снова встать на защиту наших гор. Однако предпочитаю мир, ради моих детей.

— Но я слышал, — сказал Ройс, — о людях, что считают мирное соглашение изменой. И горят желанием с оружием в руках восстановить справедливость.

Он заговорил об этом с единственной целью — выяснить, известно ли его другу что-либо о мятежниках, которые могут находиться поблизости. Они в отличие от Баярда знают принцессу в лицо, а потому представляют для нее смертельную опасность.

— Доставь их сюда, в наши края! — воскликнул Баярд. — Пусть увидят, к чему приводят подобные войны! Нет, я не одобряю их вредного гонора. Король Альдрик знает, что делает. Такое решение, уверен, далось ему нелегко, но он сумел смирить гордыню и поступил как умный правитель. Другого выхода я не вижу. По крайней мере сейчас.

— Я тоже, — произнес Ройс, глядя на Кьяру, которая уселась на пол вместе с детьми, развлекая их разговорами и какими-то безыскусными фокусами.

— А правда ли, говорят, — продолжал Баярд, — что принцессу хотели убить? Прямо во дворце? Это были те самые противники примирения? Бунтари?

— Вполне возможно, — ответил Ройс. — Но все закончилось благополучно. Принцесса здорова и может по-прежнему читать свои книги и играть на мандолине.

— Точно так же, как твоя жена? Расскажи о ней подробнее, Ройс. Где ты нашел такое сокровище? Где его прятал?

— В монастыре, — сознался тот.

— Выпьем за этот монастырь!

— Она с Севера, — добавил Ройс, что было чистой правдой.

— Выпьем за Север, где живут такие прекрасные женщины!

И в этот момент к ним приблизились Элинор с крошкой дочерью на руках и Кьяра.

— Наших мужчин нельзя оставить ни на минуту, чтобы они не заговорили о женщинах, — с улыбкой заметила жена Баярда.

— А, мы пойманы! — вскричал ее муж и вскочил со скамьи, чтобы поцеловать Элинор.

— Пора укладывать малютку, милорд, — сказала она.

— Вы правы, мадам. Элинор взглянула на гостью.

— Я давно уже не получала такого удовольствия, как сегодня, — промолвила она. — От вашей игры и от беседы. А какая радость для детей! — Элинор повернулась к Ройсу. — Ваша очаровательная супруга будет чудесной матерью.

Ройс невольно посмотрел на Кьяру, и в его воображении она на мгновение предстала с округлившимся животом, налившимся телом, с ребенком в чреве. Его ребенком.

— По-моему, — донесся до Ройса голос Баярда, — нашим дорогим гостям хочется побыть друг с другом, а не в гуще этого шумного сборища. Я верно говорю, Ройс?

Тот изобразил улыбку и слабо кивнул.

Элинор обняла Кьяру и ласково похлопала по плечу.

— Еще раз спасибо, милая! — сказала она. — Надеюсь, завтра мы побольше побеседуем и еще лучше узнаем друг друга. Даст Бог, будем видеться как можно чаще.

Кьяра была тронута столь искренним проявлением симпатии, но и несколько озадачена: никто еще не хлопал ее так фамильярно по плечу.

— Я тоже надеюсь на это, — проговорила она.

Ройс мрачно пригубил кубок. Никогда Кьяра и Элинор не познакомятся лучше, потому что с рассветом Ройс и принцесса отправятся в путь — к горе Равенсбрук. Туда, где у Кьяры будет новый дом. К жениху, который ее ждет.

И когда она спустя какое-то время понесет, ребенок будет от Дамонова семени.

Вскипев от ярости, Ройс выронил кубок. Красная пелена на миг застлала глаза.

— Ройс! — услышал рыцарь словно издали обеспокоенный голос Кьяры. — Что с вами?

— Ничего, — буркнул он. — Немного устал.

— Присядем, — предложила она и села за стол, от которого уже отошли Баярд и Элинор.

Они молча смотрели друг на друга, слушая и не слыша гул голосов и смех в огромной зале. Крупный лохматый щенок, которого Кьяра приветила немного раньше, снова подбежал к ней и потребовал внимания, но она не заметила.

Ройс первым отвел глаза: он не хотел, не мог смотреть на нее. Мужчина мучительно раздумывал, что делать дальше: сидеть здесь, среди людей, словно бы наедине, или отправиться в отведенную для них комнату, где опять же быть с нею, возле нее.

Он потянулся к кувшину с вином, стоявшему на столе, Кьяра сделала то же самое — их пальцы встретились. Они разом отдернули руки, как будто обожглись.

Старательно отводя глаза, они попытались еще раз взять кувшин — и опять то же самое. В другое время это могло бы вызвать смех или по крайней мере улыбку, но им было не до веселья. Оба дышали так, будто только что взобрались на высоченную гору. Кьяра оставила попытки налить вина, и, потупясь, сложила руки на коленях.

Ройс проклинал свою несдержанность. Он, только он виноват в том, что меж ними установились такие напряженные отношения. Ведь он почти нарушил данную им клятву. Давно пора понять: все его надежды тщетны. Ему никогда не заполучить Кьяру.

Это целомудренное создание даже не отдает себе отчета в том, что происходит. Конечно, она видит, чувствует, как он мучится, и пытается отозваться, но, собственно, и все.

Ройс наконец схватил этот чертов кувшин с вином и наполнил ее кубок.

— Благодарю вас, — тихо проговорила она, не поднимая глаз.

Взяв с блюда кусок миндального пирога, мужчина яростно вгрызся в него, хотя нисколько не был голоден.

— Вы прекрасно играли, — сказал он с набитым ртом.

— Спасибо.

Воцарилось долгое молчание.

— Ваши друзья очень милые, — обронила Кьяра.

— Да, они хорошие люди.

— И у них прелестные дети.

— Верно.

Казалось, они исчерпали все возможности светской беседы. Мысли Ройса обратились вновь к тому, о чем он непрерывно думал два последних тревожных дня.

Почему, во имя всех святых, она распространяет вокруг себя такой аромат? Ее волосы, платье. Разве так должна пахнуть воспитанная в уединенном дворце невинная, безгрешная принцесса, которая превзошла почти все науки? Нет ли тут чего от лукавого?

Ройс осмелился взглянуть на нее и встретил чистый простодушный взгляд, в котором сквозило легкое беспокойство. Щеки ее зарумянились, губы были полуоткрыты. Он должен сейчас либо поцеловать ее в эти зовущие уста, либо сорваться с места и уйти.

Но по зрелом размышлении не сделал ни того, ни другого. Первое — настоящее безумие, а оставлять ее одну он не имеет права: ведь он приговорен самим дьяволом быть ее стражем, опекуном, цербером.

Ройс окинул взором залу словно в поисках какого-то выхода. Взгляд его снова остановился на миловидной полногрудой брюнетке, зазывно улыбавшейся ему на протяжении вечера. Раньше он оставлял без внимания ее откровенные призывы, но сейчас ответил широкой улыбкой, испытывая благодарность за то, что женщина помогла ему хоть как-то отвлечься. Она тряхнула длинными волосами, и в ее глазах читалось и желание, и согласие.

— Давайте возьмем ее с собой, — услышал Ройс голос Кьяры.

— Что?! — ошалело спросил он.

Кьяра смотрела вниз, на собаку.

— Она так привязалась ко мне. Ну иди же! — Кьяра взяла щенка на колени. — Элинор позволила мне ее забрать, если я захочу. Я назову ее Гера, по имени греческой богини, хранительницы домашнего очага.

— Кьяра. Мы не можем. У нас…

— Взгляните на эту мордочку! А какие уши! Я сама буду ухаживать за ней. У меня никогда не было щенка.

— И, боюсь, не будет, — сказал Ройс решительно. — Не хватает нам только шумной собаки в дороге. Кроме того, все равно через десяток дней, когда прибудем к месту назначения, вам придется от нее отказаться. Так что лучше не привыкать. — В нем снова заговорили беспомощная ярость, желание уколоть ее. Облокотившись на стол, он продолжал: — Ваш высокородный супруг ни за что не позволит держать в своем замке дворнягу.

Если бы он знал, как подействуют его слова, то никогда не осмелился бы их произнести. Кьяра со слезами на глазах прижалась щекой к щенку и потом со вздохом опустила его на пол.

— Иди, — сказала она, и тот убежал, радостно виляя хвостом.

— Простите меня, Кьяра, — произнес Ройс после того, как залпом осушил кубок с вином. — Я не хотел вас огорчить, но ведь…

— Вы правы. Я совершенно забыла, куда и зачем направляюсь.

Полногрудая брюнетка возникла рядом как по мановению волшебной палочки и, наклонившись над столом так, что груди чуть не выскочили из корсажа, проворковала:

— Милорд, я могу соблазнить вас вот этим?

Она поставила перед Рейсом блюдо с засахаренными орехами.

Мужчина отрицательно качнул головой.

— Тогда позвольте наполнить вашу чашу?

Снова она наклонилась, скользнув грудью по плечу Ройса.

Ее настырность вызвала у него лишь раздражение. Хватит с него женского общества! Слишком много за один день.

— Благодарю, — ответил он сухо. — Моя жена и я…

— Ваша жена? — воскликнула женщина с наигранным удивлением, стыдливо-кокетливым жестом тщетно пытаясь прикрыть обнаженное тело. — О, я не знала. Думала, она тоже из беженцев. Хотя по одежде не скажешь.

Кьяра собиралась ответить какой-нибудь вежливой фразой, но внезапно ей захотелось ударить женщину, натянуть ей на голову мешок и выгнать из залы.

Та же, видимо, почувствовав и приняв вызов, сказала, обращаясь исключительно к Ройсу:

— Коли вы поужинали, милорд, я была бы рада показать вам замок. Здесь есть на что посмотреть.

Ройсу захотелось утвердительно кивнуть. В самом деле, почему нет? Рыцарь понимал, чем могло окончиться «путешествие» по замку, который он, кстати, знал как свои пять пальцев. И это ему было нужно, чтобы избавиться, разрядиться от острого желания, что держит его в своих когтях, не давая свободно вздохнуть. Какие-нибудь полчаса, проведенные с этой соблазнительной женщиной, пойдут только на пользу.

Мысли мелькнули и исчезли. К своему немалому изумлению, Ройс обнаружил, что его ничуть не взволновало откровенное предложение женщины. Она вызывала у него так же мало желания, как еда, забытая им на тарелке.

Что же с ним творится? Доселе подобные предложения не оставляли его равнодушным. Впрочем, не стоит обижать эту истосковавшуюся по ласке женщину.

— Благодарю вас, — произнес Ройс как мог любезнее. — К несчастью, мне знаком чуть ли не каждый камень этого замка.

— Что ж. Тогда я пойду к восточной башне. Оттуда открывается такой вид, особенно в лунную ночь.

Сохраняя на лице улыбку, она медленно повернулась и отошла, маняще покачивая бедрами.

С некоторым сожалением он проводил ее глазами и, повернувшись затем к Кьяре, увидел, что та пристально смотрит на него.

— Я вас не задерживаю, — произнесла девушка.

— Кьяра…

— Идите с ней, — повторила она. — Я вам разрешаю. Не хочу, чтобы ваши обязанности помешали насладиться этим прекрасным лунным вечером.

Кьяра поднялась из-за стола, но Ройс схватил ее за руку.

— Не забывайте, миледи, я с такой же ответственностью отношусь к своему долгу, как и вы к вашему.

Она вырвала руку.

— Вряд ли кто-нибудь из этих несчастных женщин или детей собирается похитить меня нынче ночью. У себя в комнате я буду в полной безопасности. Единственное окошко там, если вы заметили, шириной в две-три стрелы, и тот, кто захочет проникнуть через него, должен быть худым, как щепка. А дверь я как следует запру.

— Кьяра, не смейте говорить подобным образом. Вы…

— Если не возражаете, я побуду в одиночестве, ибо не привыкла к присутствию в своей комнате постороннего человека. Особенно мужчины. Я ухожу, милорд. Отсюда вам видна дверь моих покоев… Правда, с восточной башни это, вероятно, будет труднее.

Она повернулась и пошла — почти побежала — через залу, оставив Ройса в некотором смятении у стола, заполненного яствами, ни на одно из которых он не мог даже глядеть.

Ее мандолина… Только после того как Кьяра ушла, он обратил внимание на забытый инструмент, который она так любила и на котором так искусно играла.