Глава 11

Летним утром холодный ветерок обдал прохладой обнаженные плечи и спину Дэвида. Шум пробуждавшейся деревушки за окном постепенно вызволял его из объятий Морфея. Он медленно просыпался, и столь же медленно в нем просыпалось желание и потребность вновь слиться с телом Гвинет в любовном порыве, как это они делали несколько раз на протяжении всей ночи.

Каждое новое их соитие чем-то отличалось от предыдущего, причем с каждым разом становилось все более приятным и возбуждающим. Тело Гвинет казалось ему храмом, каждую часть которого он мог бы благословлять бесконечно. Страсть Гвинет казалась неутолимой. После первого раза, когда они занимались любовью в ванне с остывшей водой, она так же нетерпеливо, как и он, хотела делать это снова и снова. И уже почти на рассвете, когда до их слуха долетел дальний крик петуха, Дэвид опять захотел насладиться ее телом, и она с нетерпением отдалась ему.

Окончательно проснувшись, он не глядя пощупал рукой возле себя, но ее рядом не оказалось. Открыв глаза, он уставился на пустую постель. Ванна стояла в ногах кровати. Полотенца были аккуратно сложены и повешены на спинку кресла. Его одежда висела рядом с полотенцами. Увидев раскрытый дорожный сундук Гвинет, стоявший у окна, он успокоился. Она не могла далеко уйти.

Желудок у него бурчал от голода, и Дэвид подумал, что она, должно быть, голодна не меньше его. Наверное, она сейчас внизу заказывает им еду в номер. Тем не менее он откинул в сторону простыню и начал натягивать штаны.

Нет, она не могла убежать от него после этой бурной ночи, успокаивал он себя. Он должен научиться доверять ей, и до того, как они поженятся, Гвинет обязательно узнает, что он ей верит.

И в эту минуту раздался успокоительный легкий стук в дверь. Дэвид отбросил рубашку, которую он уже почти надел. В его голове вихрем закружились слова, которые ему вдруг захотелось сказать Гвинет, как только она войдет. Но больше всего, больше всех слов ему хотелось сейчас другого. Он хотел бросить ее на постель и заняться любовью при дневном свете.

Он рывком открыл дверь, но обнаружил там только служанку с едой на подносе. Она изумленно взглянула на его штаны – они были расстегнуты. Дэвид мгновенно пришел в ярость.

– Где она? – рявкнул он, не скрывая своего разочарования и раздражения. – Где, черт побери, та женщина, которая прошлой ночью была со мной?

Не дожидаясь ответа, он протиснулся мимо служанки и стал оглядывать узкий и, увы, пустой коридор.

– Госпожа уехала два часа назад, сэр. Она попросила принести завтрак вам в комнату.

С этими словами девушка подала ему поднос, словно это была трубка мира.

Но Дэвид отказался принять его.

– Где она сейчас?

– Полагаю, сэр, она уже в пути.

– Куда она отправилась?

От его крика служанка едва не выронила поднос с завтраком, но в последний момент ей все-таки удалось овладеть собой и она судорожно вцепилась в него руками.

– Мне больше ничего не известно, сэр. Это все, что она сказала. Ах да, – она пошарила у себя в кармане, – вот еще записка, которую мисс велела передать вам вместе с едой.

Дрожащей рукой она протянула Дэвиду запечатанное письмо. Он выхватил послание из ее рук и подошел к окну.

– Если вы не желаете завтракать, сэр, можно я пришлю мальчиков забрать ванну?

Глядя на нее невидящим взглядом, он резко захлопнул дверь.

После прошедшей ночи все, во что она верила, если говорить об отношениях между мужчиной и женщиной, разлетелось вдребезги. Скромность и застенчивость – этим понятиям самое место было теперь на луне. Само понятие любви, как его понимала до этого Гвинет, оказалось очень далеким от реальности. За то непродолжительное время, что она провела вместе с Дэвидом, в ее представлениях о любви произошли изменения.

Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, как ей хорошо было с ним. И интимная близость с Дэвидом показалась Гвинет столь же естественной, как, скажем, глоток воды или кусок хлеба. Слово «нет» исчезло из ее словаря, несмотря на то что совсем недавно она считала эти отношения безнравственными и греховными. Гвинет узнала, что ее тело хранит столько чувственности и столько тайн, сколько звезд на небе. При одном воспоминании о прошлой ночи она вдруг почувствовала, как в ней снова поднимается это восхитительное ощущение любовного томления.

Это была только одна из причин, почему она убежала от Дэвида этим утром. Ночь опрокинула все ее представления, изменила ее душу и тело. Если бы она задержалась хотя бы еще на один день, то что стало бы с ее жизнью и жизнью Дэвида?

С собой Гвинет захватила только кошелек да свой дневник. О том, чтобы остаться в Гретна-Грин в надежде найти сэра Ардмора, не могло быть и речи. Она не рискнула бы сделать это из страха встретить Дэвида. Гвинет не чувствовала себя настолько сильной, по крайней мере сегодня, чтобы, встретившись с ним, не поддаться на его уговоры и не уступить ему.

Дорога из Гретна-Грин в Гринбрей-Холл заняла бы дня полтора, если бы Гвинет наняла карету. Но время пути можно было сократить даже до одного дня, если бы она поехала верхом. Последний вариант нравился Гвинет больше, поскольку она не собиралась пользоваться дамским седлом. Одинокая женщина, скачущая на лошади, вызвала бы немало подозрений. За несколько звонких монет молодой конюх из соседней конюшни не просто согласился – он проявил настоящее рвение, разыскивая мужской костюм, чтобы Гвинет могла переодеться. Солнце еще не успело взойти над холмами, а она уже, пустив резвую кобылу легким галопом, мчалась по дороге на Эдинбург.

Конечно, она не была настолько бессердечной, чтобы исчезнуть, не известив Дэвида о своем маршруте. Гвинет не хотела, чтобы он волновался, но в то же время следовало сделать так, чтобы Дэвид не помчался за ней следом. Вот почему в оставленном ею письме она поведала ему о своих планах, но лишь то, что сочла нужным. И все же после двухчасовой езды у Гвинет возникло странное ощущение, будто за ней кто-то следит.

На вершине одного из холмов Гвинет остановила лошадь и как бы невзначай оглянулась назад. По той же дороге следом за ней быстро скакал какой-то всадник. Однако вряд ли это был Дэвид.

«Здесь не о чем беспокоиться», – убеждала себя Гвинет. Любой всадник на таком расстоянии принял бы ее за юношу. Мужское платье скрывало округлые формы женского тела, а ее непослушные рыжие волосы были надежно спрятаны под широкой шляпой. Ее лошадь и ее платье отнюдь не свидетельствовали о том, что они принадлежат какому-нибудь знатному человеку, здесь мог бы легко обознаться даже обычный грабитель. Но тут Гвинет вспомнила высокого крепкого мужчину с перебитым носом, который стоял возле входа в гостиницу, когда она покидала ее сегодня утром. Чуть позже он снова встретился ей на пути, когда она, уже переодетая в мужское платье, выходила из конюшни. Гвинет не забыла, каким подозрительным взглядом он смотрел ей вслед. Хотя, как знать, эти две встречи вполне могли оказаться случайными.

Гвинет пришпорила лошадь и поскакала вниз с холма. Эти места были ей знакомы, поэтому она решила держаться подальше от догонявшего ее всадника. «Разве это повод для тревоги?» – твердила про себя Гвинет, чтобы придать себе побольше уверенности.

Почти спустившись с холма, она взглянула на стоявший у дороги каменный дом. Ей показалось, что за ним кто-то прячется. Гвинет вспомнила множество слышанных ею историй о том, как разбойники останавливали и грабили ничего не подозревающих путников – обычно часть бандитов перегораживала дорогу спереди, а главарь шайки в это время закрывал путь к отступлению. Она сразу вспомнила всадника, преследовавшего ее от Гретна-Грин, и разве не слышала она однажды от сведущего человека о том, как разбойники выбирают себе жертву в деревне или на станции, где меняют лошадей?

То, что Гвинет была без оружия, уже сразу ставило ее в невыгодное положение, а если обнаружится, что она женщина, то утрата кошелька скорее всего стала бы для нее наименьшим злом, которое бандиты могли ей причинить. От этой мысли она поежилась. Резко повернув лошадь влево, Гвинет помчалась в сторону от главной дороги. Вдалеке была видна небольшая роща, за которой вздымалась гряда холмов, вот туда Гвинет и скакала сейчас во весь опор. Ее еще можно было поймать, но она не собиралась становиться легкой добычей для бандитов.

Вайолет не знала, почему старое аббатство пришло в полный упадок и запустение; впрочем, ключом к разгадке служили несколько сгоревших деревенских хижин за церковной оградой. Тем не менее полуразрушенные лачуги все-таки представляли собой какое-то укрытие от непогоды и ветра, а также давали убежище странникам. Повсюду виднелись следы от костров, и Вайолет подумала, как много народу останавливалось здесь на ночлег на протяжении последних лет.

Вайолет набросила на плечи одеяло и сжалась в комочек в углу между стеной дома и оградой. Отсюда ей была хорошо видна расстилавшаяся внизу долина. Тусклый диск солнца уже клонился к закату. Вайолет добралась сюда из последних сил, ведь она еще не оправилась после болезни. Радушный прием Риты и Ангуса сделал свое дело, и она, привыкшая к регулярному питанию, почувствовала, как ее желудок уже начинал бурчать от голода.

Мысль о Рите и Ангусе болью отозвалась в ее сердце, ведь она даже не попрощалась с ними. Сюда она пришла прямо с могилки своего ребенка. Вайолет не хотелось возвращаться, чтобы поблагодарить этих добрых людей за все, что они сделали для нее.

Сейчас одиночество навалилось на нее тяжким грузом, ей было гораздо легче, когда она носила свое дитя. Всего полмесяца назад она могла поговорить с не родившимся еще ребенком и помечтать о его будущем. На протяжении последних месяцев Вайолет настолько ушла в себя, что теперь даже не могла бы объяснить, как она оказалась здесь. Почему она бежит неизвестно куда? Почему бы ей просто не остаться в этом месте, закрыть глаза и ждать, пока жизнь в ней не угаснет сама собой?

Вдруг ее внимание привлекла какая-то движущаяся вдали точка, и это нарушило спокойное течение ее мыслей. Одинокий всадник бешено мчался во весь опор по долине. Неужели, подумала она, это скачет сам ангел смерти, чтобы забрать ее душу? Вайолет с головой укрылась одеялом и примостилась между двумя лежавшими на земле камнями. Ну что ж, пришел ее час, зато она теперь соединится со своей дочуркой. Как ни странно, но эта мрачная мысль успокоила ее.

Ей было безразлично, что станет с ее мертвым телом. Конечно, дикие животные, а потом и черви сделают свое дело. Но Вайолет это не волновало. Главное, она наконец-то обретет покой. Не надо будет переживать из-за совершенных ею греховных проступков, а в случае если бы она встретила в другом мире кого-нибудь достойного, то этому мужчине не пришлось бы стыдиться ее.

Тем временем всадник уже взбирался на холм, за которым находилось аббатство. Вайолет, не упускавшая его из виду, заметила, что он, кажется, чем-то напуган или кого-то боится. По мере приближения всадник несколько раз оглянулся назад.

Вайолет снова окинула взглядом долину, но, как ни всматривалась, никого не увидела. У подножия холма всадник скрылся за небольшой группой деревьев. Вайолет поняла, что через несколько минут он окажется здесь, среди развалин сгоревшей деревни, и ей внезапно захотелось как можно глубже забиться в свою щель. Он, наверное, хочет пить и к тому же напоить лошадь, говорила себе Вайолет. Ей очень не хотелось, чтобы ее заметили. Не скрыться ли ей, подумала она, но было уже поздно – всадник въезжал в ворота аббатства.

Было видно, что незнакомец бывал здесь раньше, поэтому он направил лошадь прямо через усыпанный камнями монастырский двор к колодцу. Вблизи всадник выглядел еще меньше, чем казался издали. Его костюм был простым и очень поношенным. Вайолет это показалось странным – ведь он был отличным наездником. Широкополая шляпа, низко надвинутая на лоб, скрывала глаза и большую часть лица.

Вайолет слишком поздно заметила опасность и не успела предупредить его. Змея, гревшаяся на гладком камне возле колодца, метнулась и перепугала лошадь как раз в тот момент, когда всадник с нее слезал. Лошадь резко отпрянула, всадник упал, зацепившись ногой за стремя, и в следующий момент испуганная лошадь поскакала по двору, волоча по земле тело незнакомца. К счастью, дворик был небольшим, лошадь скоро остановилась перед стеной, роя копытом землю и храпя.

Вайолет опрометью выскочила из своего укрытия. Всадник лежал неподвижно, его нога застряла в стремени. Вайолет замерла от ужаса, уставившись на лежавшее перед ней тело женщины. Шляпа слетела у нее с головы, и ее длинные светло-рыжие волосы рассыпались по грязной земле. Лошадь, нервно переступая копытами, протащила всадницу по земле еще несколько шагов. Вайолет не ездила верхом, но обращаться с лошадьми умела, так как часто наблюдала за работой конюхов в Мелбери-Холле. Ласково разговаривая с животным, она осторожно подходила к нему и в конце концов схватила лошадь под уздцы.

Она пыталась высвободить застрявший в стремени сапог. Как только ей удалось освободить ногу всадницы, она сразу отпустила лошадь на волю, а затем склонилась над упавшей незнакомкой.

Она была еще совсем молодой, возможно, не старше самой Вайолет. Вблизи было заметно, что мужское платье ей велико. Сапоги тоже велики, возможно, именно поэтому ее нога и застряла в стремени. Вайолет видела, как женщина сидела в седле – вне всякого сомнения, незнакомка отличная наездница. Она слабо дышала, и это был хороший признак.

– Мисс, – тихо окликнула ее Вайолет, рукой коснувшись щеки.

Но женщина лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Вайолет откинула волосы с ее лица и тут заметила кровь. Всадница сильно разбила себе голову, упав с лошади, а затем скорее всего стукнулась головой о камни, когда лошадь волочила ее по земле.

– Нет! – вскрикнула Вайолет. – Вы не умрете у меня на руках. Если ангел смерти был послан за кем-то, так только за мной. Только за мной.

Незадолго до наступления ночных сумерек трое сердитых мужчин собрались возле полуразрушенного каменного дома. Тщательные поиски вокруг главной дороги ни к чему не привели. Им даже не удалось напасть на след женщины.

– Это послужит нам уроком на будущее – надо правильно выбирать место, чтобы потом не было лишних хлопот, – пожаловался первый из бандитов. – Что мы знаем об укромных местах среди этих проклятых холмов?

– Она ведь была впереди меня на дороге до того, как спустилась с холма! – прорычал главарь, глядя на своих товарищей. – Это вы, два лопуха, должны были следить за ней и загнать ее в западню.

– Это не женщина, а лиса, она как сквозь землю провалилась, – уныло произнес третий бандит.

– Разве можно было предположить такое, когда мы прятались за стеной этого чертова дома? – горячо добавил первый. – Если бы ты послушал нас, то мы могли бы схватить ее в тот момент, когда она покидала Гретна-Грин, вместо того чтобы забираться в такую глушь. Она бы уже спокойно лежала в земле, а мы получили бы свои деньги.

– Ссоры между нами не приведут к добру, – устало заметил третий. – Лиса скрылась среди холмов, а мы потеряли полдня, разыскивая ее. Все зашло слишком далеко, чтобы за здорово живешь все бросить, ведь тогда мы не получим ни гроша. Давайте лучше подумаем, что нам теперь делать.

Главарь задумчиво потер подбородок и окинул взглядом расстилавшуюся перед ним пустынную дорогу.

– Она может водить нас за нос сколько угодно среди этих холмов. Но мы ведь знаем, куда эта чертовка направляется.

– Ты ведь нам говорил, что не стоит ловить ее там, где она живет, – удивился первый бандит.

– А почему бы и нет?

– Мы знаем о Гринбрей-Холле еще меньше, чем об этих проклятых холмах! Да и вообще, на что это будет похоже, если кто-то перережет девчонке горло или разрядит в нее револьвер в ее собственном доме? Ты постоянно нам внушал, что все должно выглядеть как ограбление. Главарь пожал плечами:

– Нам заплатят, когда девчонка будет мертва. Мне абсолютно наплевать на то, что люди подумают об этом. Если мы не сделаем работу, то они найдут кого-нибудь еще, кто сделает это лучше нас. Так почему бы нам самим не убить ее?

– Правильно, – согласился с ним третий бандит. – Я с тобой.

– Теперь надо подготовиться как следует. Мы проникнем в поместье девчонки, наймемся к ней в услужение, если потребуется, подберемся поближе. Удар нанесем так, чтобы нас никто не заподозрил. – Главарь помолчал. – Все ясно? Будем действовать.

Миллисент наконец-то согласилась с доводами Лайона и осталась в Баронсфорде. Лайон обещал сделать все, что в человеческих силах, чтобы привезти к ней Вайолет. Молодая жена доверяла графу – разве могла она не верить его обещаниям? Чтобы окончательно успокоить графиню, Лайон и Траскотт поехали в карете – в ней они решили привезти Вайолет в Баронсфорд. Миллисент умоляла их не останавливаться ни перед чем, даже солгать насчет ее собственного здоровья, если в этом будет необходимость. Они должны были использовать все бывшие в их распоряжении доводы и средства, чтобы убедить Вайолет в необходимости вернуться вместе с ними домой.

Миллисент хотя и верила обещаниям мужчин, вся извелась в ожидании. Лайон и Траскотт уехали рано утром, но до сих пор от них не было никаких известий. Миллисент не находила себе места, тревога снедала ее. Она сознавала всю важность происходящего, судьба, казалось, давала ей второй шанс исправить свои ошибки.

Вайолет в пятнадцать лет покинула отчий дом и отправилась жить и работать в Мелбери-Холл. Она была еще совсем девочкой, но показала себя трудолюбивой, дружелюбной и очень смышленой. Миллисент поговорила с ее матерью и бабкой, решив взять на себя ответственность по воспитанию, заботе и даже защите интересов их ребенка. Ее волновало лишь одно: красота Вайолет оказала ей плохую услугу – она оказалась заманчивой игрушкой для какого-то негодяя, а Миллисент не обратила должного внимания на увлечение, через которое проходят все молодые девушки ее возраста. Она не предупредила ее о тех опасностях, которые могут встать на ее пути. Она играла роль ее покровительницы, но ни советом, ни делом ей не помогла.

Миллисент даже не заметила того, что явно бросалось в глаза. Оглядываясь назад и вспоминая последние дни пребывания Вайолет в Мелбери-Холле, когда все видели, что она страдает и мучается, Миллисент, увы, осталась в стороне. Она была так поглощена Лайоном, что ничего не замечала вокруг. Вайолет тогда вела себя замкнуто, а на лице ее даже были видны синяки. Она несколько дней, кажется, неважно себя чувствовала, а затем придумала отговорку, чтобы не переезжать вместе со всеми в Баронсфорд. Ей разрешили остаться. Это была ошибка, которую Миллисент не могла себе простить, потому что после этого Вайолет исчезла.

Миллисент подошла к окну и в который уже раз выглянула во двор. Второй шанс, повторила она про себя. Не всякому человеку он выпадает в жизни.

– У меня уже кружится голова от твоей беготни по комнате, – проворчала с дивана вдовствующая графиня.

Миллисент улыбнулась. В выцветших голубых глазах графини отражалось беспокойство, когда она поглядывала на невестку поверх очков. Многие в доме считали ее тираном, но они с Миллисент с первых же дней нашли общий язык, причем нежные и теплые отношения, которые установились между ними, подкреплялись взаимным уважением.

– Какую книгу вы читаете? – спросила Миллисент.

– Какая еще книга? – Беатриса закрыла книгу, лежавшую у нее на коленях, и положила ее на столик рядом с собой. Она похлопала рукой по дивану, приглашая Миллисент сесть и успокоиться. – Посиди со мной.

– Не могу. – Миллисент обхватила руками свой круглый живот. – Я так волнуюсь.

Мать-графиня повернулась к Охеневаа, которая сидела на стуле возле дивана. На негритянке было простое платье, на плечах шаль, по цвету гармонирующая с шарфом, который она как тюрбан обмотала вокруг головы. В таком одеянии Охеневаа выглядела даже величественно. Глаза старой чернокожей служанки были полузакрыты, но она не спала. Всем в Баронсфорде, не исключая и Миллисент, была знакома эта привычка опытной знахарки – она размышляла, или молилась, или просто наблюдала за кем-то. Охеневаа могла так сидеть и молчать целыми часами.

– Ты проснулась? – спросила ее Беатриса.

– Что случилось, госпожа? Все равно ты меня уже потревожила.

– Прости, что отвлекаю тебя от мира духов, – пробурчала Беатриса, не заметив проницательного взгляда Охеневаа. – Но дело не терпит промедления.

– Что ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты прочитала заклинание и успокоила Миллисент.

Охеневаа покачала головой.

– Сколько раз я говорила тебе, что не умею читать никакие заклинания.

– Я ведь попросила тебя, не так ли? – настаивала Беатриса. – У тебя опять от меня секреты. Когда ты наконец станешь откровенной со своим лучшим другом?

– С лучшим другом?

Глаза Охеневаа сузились, и она свысока посмотрела на Беатрису.

– Мы едва терпим друг друга. Но я бы с удовольствием глотнула что-нибудь из того, что ты обычно пьешь и что заставляет тебя считать нас лучшими друзьями.

– Я охотно дам тебе выпить что-нибудь сегодня во время обеда, но только после того, как ты сделаешь хоть что-то, чтобы успокоить эту бедную молодую женщину.

– Я… я в самом деле… – Миллисент попробовала сказать что-то в свое оправдание, но вдруг замолчала и вздохнула. Беатриса и Охеневаа, как обычно, увлеченно пререкались.

Как приятно и легко было их слушать! Они жаловалась на свою жизнь и умаляли достоинства друг друга, причем каждая из них заявляла, что не может оставаться здесь, пока другая не покинет Баронсфорд. Однако реальность свидетельствовала об обратном – с каждым днем дружба двух старых женщин становилась все крепче и надежнее.

Когда вдовствующая графиня должна была отлучиться в Лондон на пару недель, Охеневаа заявила, что у той очень слабое здоровье, чтобы путешествовать в одиночку, и изъявила желание отправиться вместе с ней и жить в Лондоне сколько будет необходимо. То же самое можно было сказать и о других их совместных поездках, куда бы ни лежал их путь – в Баронсфорд, в Хартфордшир или в Лондон, а потом снова в Шотландию.

В прошлом месяце, когда Охеневаа простудилась и слегла, графиня целую неделю неотлучно просидела возле кровати своей подруги. И это несмотря на настойчивые уверения врача, что в ее возрасте не стоит брать на себя роль сиделки.

Но болезнь, как ни странно, пошла на пользу обеим женщинам – они теперь выглядели лучше, чем прежде.

– Советую тебе отдохнуть.

Охеневаа подвинула стул, Миллисент поставила его ближе к окну и села. Отсюда ей была хорошо видна дорога, к тому же это не мешало ей участвовать в общем разговоре.

– Ты видишь, она слышит тебя, – громко произнесла графиня. – Теперь вели ей перестать тревожиться.

– Я не управляю поведением людей, – сказала Охеневаа и положила руку на плечо Миллисент.

Графиня громко фыркнула:

– Эта самая гнусная ложь, которую я когда-либо слышала! Ты же постоянно вертишь мной как хочешь.

Миллисент чувствовала, как тепло от руки Охеневаа обволакивает ее тело. Она верила в исцеляющую силу прикосновений чернокожей знахарки, в ее сверхъестественные способности изгонять душевную боль едва ли не больше, чем сама графиня. Миллисент по достоинству оценила дар негритянки, когда та лечила ее мужа. Лайон приехал к ним почти инвалидом и с надломленной психикой. Однако старая знахарка сразу определила причину его болезни и нашла способ вывести из состояния сильного стресса. То, что она сумела сделать с Лайоном, оказалось не под силу ни одному из лечивших его врачей. За это Миллисент была ей искренне благодарна.

Почти такие же чувства Миллисент питала и к графине, ведь ей она была обязана своим счастьем. Именно графиня-мать нашла жену своему сыну, тем самым предоставив Миллисент второй шанс обрести семейное счастье.

Она скользнула взглядом по дороге.

– Не забывай моих слов. Помнишь, что я говорила тебе раньше? – тихо проговорила Охеневаа, затем отняла свою руку и направилась к графине, чтобы продолжить разговор.

Миллисент смотрела на ее прямую спину, на ее размеренную поступь. Она знала, какие именно слова имела в виду чернокожая знахарка. Это было весной, в Мелбери-Холле. От беспокойства и страха за пропавшую Вайолет Миллисент слегла, но Охеневаа сказала ей, чтобы та не тревожилась из-за исчезнувшей девушки, что их пути непременно пересекутся. Стоит только проявить терпение, и у них появится еще один шанс, и тогда все обязательно образуется.

Миллисент, оглянувшись, подивилась спокойствию Охеневаа. Ей даже стало любопытно, не пришло ли то время, о котором говорила знахарка.

Но тут, увидев на подъездной аллее карету, она вскочила и бросилась вниз. Как только она вышла в холл, ее взяла под руку экономка миссис Макалистер. Дворецкий мистер Кэмпбелл раньше других слуг бросился вперед и отворил перед ней двери.

Миллисент знала о том, что Лайон велел каждому в Баронсфорде заботиться о ней. Она шагу не могла ступить, чтобы из всех углов не появились люди, готовые ей помочь, хотя в столь повышенном внимании к своей особе Миллисент не видела особой нужды. Однако Лайон убедил ее, что от этого у него по крайней мере будет спокойно на душе и что ей просто следует примириться с таким положением дел. И Миллисент смирилась. Усилием воли она сдержала себя, чтобы не побежать навстречу карете. Кто-то прикоснулся к ее руке, и она догадалась, что это Охеневаа вышла вслед за ней на крыльцо. Миллисент положила ладонь поверх руки целительницы, чтобы почерпнуть у нее немного ее живительной силы.

– Ты была права, – прошептала она. – Она здесь.

– Нет еще, – тихо ответила ей знахарка.

У Миллисент сжалось сердце. Она взглянула на подъезжавшую карету, а затем на негритянку.

– Они не привезли ее с собой?

Целительница покачала головой. Ее морщинистое лицо было бесстрастно.

– Она придет сама, по своей воле и в положенный час. Будь терпелива.

Карета встала у крыльца, ее дверца отворилась. Миллисент нетерпеливо шагнула вперед, но из кареты вышел ее муж. По выражению лица Лайона она поняла, что он огорчен и разочарован. Он обнял ее.

– Извини меня, Миллисент. Вайолет уже успела куда-то скрыться. Но Траскотт отправился на ее поиски. Он найдет ее, любовь моя. Обязательно найдет.

Миллисент прислонилась щекой к его широкой груди и крепко обняла.

– Я знаю, что найдет, – прошептала она. – Охеневаа сказала, что Вайолет вернется, а она никогда не ошибается.

Дэвид помчался прямо в Гринбрей-Холл, то есть туда, куда направлялась Гвинет, как ему стало известно из ее письма.

Он потребовал себе лошадь. Быстрота и скорость – вот что было нужно ему, так что если Гвинет рассчитывала, что он отправит ее багаж следом за ней, то она ошибалась. Дэвид все оставил на постоялом дворе, на совести хозяина.

Дорога из Гретна-Грин заняла несколько больше времени, чем он предполагал. Но в его возбужденном состоянии никакая быстрая езда, даже наперегонки с ветром, все равно не удовлетворила бы его.

Дугласы! Нет, женщины из рода Дугласов, поправил он себя. Опять! С ним это случилось снова. Сначала Эмма, а теперь Гвинет!

Но он тут же выкинул Эмму из головы. Тогда он был наивным юношей, сказал он себе.

Гринбрей-Холл располагался по соседству с Баронсфордом. Скоро он увидится со своими близкими. Эмма была частью далекого прошлого, и Дэвид не хотел позволить ему разрушить его будущее. Его старшие братья женились, и теперь они счастливы. Дэвид намеревался сделать то же самое, женившись на Гвинет.

В ее письме он не нашел сожалений по поводу проведенной с ним ночи, напротив, она посвятила целую страницу описанию своих восхитительных переживаний. Может быть, такие подробности успокоили бы тщеславие какого-нибудь другого мужчины, но только не Дэвида. Последние слова в ее письме сразили его наповал. Они не будут больше встречаться. Она уходит от него. Их жизни больше не пересекутся. У них нет общего будущего.

«Черт побери, почему нет?» – этот вопрос он собирался задать Гвинет, как только они встретятся и посмотрят в глаза друг другу. А ее просьба не искать ее, не усложнять и без того нелегкую ситуацию только раззадорила его.

Дэвид уже испытал в своей жизни разочарование и перенес из-за этого немало страданий. Конечно, он был глупцом. Эмме нужен был только Лайон. С Дэвидом она просто проводила время, ожидая появления своего графа. Хотя Дэвид понимал, что происходит, но старался не обращать внимания на дурные предчувствия. Но к счастью, это продолжалось недолго. Вскоре он разобрался во всем.

А с Гвинет он всегда чувствовал себя несколько скованно, потому что она ему нравилась. Но Дэвиду никогда даже в голову не приходило, что в нем вспыхнет дух соперничества, когда она обратит свой благосклонный взор на другого мужчину. Разве можно было противиться их взаимному влечению? С того момента когда они встретились в Лондоне, их связали какие-то невидимые нити взаимной приязни. И в последнюю ночь, когда они занимались любовью, между ними произошло такое, что было не похоже на все, что случалось с ним раньше. Это Дэвид знал наверняка. Они подходили друг другу идеально. Так что побег Гвинет выглядел, по его мнению, на редкость глупым.

Когда Дэвид появился в Гринбрей-Холле, до захода солнца оставалось еще несколько часов. Хотя уютный загородный дом был по-прежнему закрыт, Дэвида встретили старый смотритель и немногочисленная домашняя прислуга, обычно оставляемая хозяевами на время их отъезда в Лондон или Эдинбург.

– Нам не говорили о том, что мисс Гвинет приедет, сэр, – ответил взволнованный смотритель Дэвиду. – Обычно сначала прибывает из Лондона дворецкий и другие слуги. Мы же никого не ждем. Я вам уже говорил, что ее светлость и мисс Гвинет собирались приехать сюда не раньше чем через две недели.

– Но мисс Гвинет прислала мне письмо, в котором сообщала, что направляется в поместье, причем верхом.

Это все, что Дэвид счел нужным раскрыть смотрителю перед тем, как покинуть Гринбрей-Холл.

«Она должна была уже приехать сюда. Одна! Скакать верхом по землям вдоль границы! Она совсем потеряла рассудок!» – выругался Дэвид про себя.

– Мисс Гвинет никто не сопровождает, сэр? – Пожилой слуга нервно потер руки. – Нет, она не приезжала, сэр. А нам что делать? На конюшне всего двое конюхов. Может, выслать их ей навстречу? Вы не знаете, по какой дороге она приедет? А то…

– Я сам позабочусь об этом, – прервал его Дэвид. – Я обращусь за подмогой в Баронсфорд. Мы найдем ее.

Да, он обязательно ее найдет. Дэвид молился о том, чтобы Гвинет не пострадала, хотя ему хотелось придушить ее на месте, как только он ее отыщет.