Пять дней спустя, часов около четырёх, Джо Гоулен беззаботно слонялся по Скоттсвуд-род, одной из улиц Тайнкасла, обследуя те окна, на которых висели объявления о сдаче комнат. Тайнкасл, этот полный движения и шума город севера, с его кипучей суетой, светло-серыми тонами, звоном трамваев, топотом ног, стуком молотков на верфи, милостиво поглотил Джо. Тайнкасл, всего на восемнадцать миль отстоявший от его родного города, всегда привлекал мечты Джо, как место больших перспектив и приключений. Джо выглядел прекрасно, — краснощёкий и кудрявый юноша в ослепительно начищенных ботинках, с весёлой миной человека, который знает, чего хочет. Однако при такой блестящей внешности у Джо не было ни гроша. С тех пор как он сбежал из дому, он успел приятно прокутить те два фунта серебром, что украл у Мэрчисона, истратив их на развлечения, гораздо более порочные, чем это можно было предположить по его добропорядочному виду. Джо побывал на галерее Мюзик-холла, в ресторане Лоу и других местах. Джо покупал пиво, папиросы, самые красивые голубые открытки. А теперь, честно истратив последний шестипенсовик на стирку и наведение на себя лоска, Джо подыскивал приличную комнату. Он прошёл по Скоттсвуд-род, мимо широких железных решёток скотопригонного рынка, мимо «Герцога Кумберлендского», через Пламмер-стрит и Эльсвикскую Восточную Террасу. День был серый, без солнца, но сухой, на улицах царило приятное оживление, где-то внизу, на станции, свистел прибывающий поезд, и ему вторил с реки густой и низкий звук пароходной сирены. Кипевшая вокруг жизнь возбуждала Джо. Мир представлялся ему чем-то вроде огромного, великолепного футбольного мяча у его ног, — и он готовился с азартом подбросить его.

Пройдя Пламмер-стрит, Джо остановился перед домом с вывеской «Меблированные комнаты. Хорошие постели. Только для мужчин». Некоторое время он в раздумье созерцал дом, но потом, отрицательно покачав кудрявой головой, продолжал свою прогулку. Через минуту с ним поравнялась какая-то девушка, шедшая быстро в том же направлении, и обогнала его. У Джо глаза разгорелись; все его тело напряглось.

Премилое созданьице, честное слово! Маленькие ножки с тонкой щиколоткой, стройная талия, красивые бедра, и голова поднята гордо, как у королевы. Глаза Джо жадно следили за ней. Она перешла улицу, взбежала по ступеням и торопливо вошла в дом № 117А на Скоттсвуд-род.

Джо, словно заворожённый, остановился и облизал внезапно пересохшие губы. На окне дома 117А висело объявление о сдаче комнаты. «Чёрт возьми!» — вырвалось у Джо. Он застегнул куртку и, решительно перейдя улицу, дёрнул звонок. Открыла та самая девушка. Без шляпы она показалась Джо как-то ближе и милее. Она была даже красивее, чем он ожидал: на вид лет шестнадцать, тонкий носик, ясные серые глаза, восковое личико, на котором недавняя прогулка вызвала свежий румянец. Ушки у неё были крохотные и плотно прилегали к голове. Но лучше всего у неё был рот, — так мысленно решил Джо. Рот был большой, не яркий, а нежно-розовый, с умопомрачительной впадинкой на верхней губе.

— Что надо? — спросила она резко.

Джо скромно ей улыбнулся, опустил глаза и, сняв шапку, мял её в руках. Никто лучше Джо не умел разыгрывать добродетельного простака: он это делал в совершенстве.

— Извините за беспокойство, мисс. Я ищу комнату.

Ответной улыбки Джо не дождался. Девушка вздёрнула губку и недовольно посмотрела на него. Дженни Сэнли не нравилось, что мать вздумала пустить жильцов, хотя бы даже одного-единственного, в лишнюю комнату наверху. Она считала это «вульгарным», а «вульгарность» была в глазах Дженни непростительным грехом.

Она обтянула блузку и, сунув руки за свой изящный лакированный пояс, сказала с некоторым высокомерием:

— Что ж, войдите, пожалуй.

Ступая с почтительной осторожностью, он пошёл за ней в узкий коридор и тотчас же уловил запах голубей и их воркованье. Он поднял голову и посмотрел наверх. Голубей он не заметил, но выходившая на площадку внутренней лестницы дверь ванной комнаты была открыта, и виднелось развешанное на верёвке бельё: длинные чёрные чулки и какие-то белые принадлежности туалета. «Это её вещи», — с восхищением подумал Джо; но отвёл глаза раньше, чем девушка успела покраснеть. Дженни всё же покраснела от стыда за это упущение, и голос её вдруг прозвучал сердито, когда она, тряхнув головой, объявила:

— Ну вот, тут, если хотите знать, задняя комната.

Он вошёл вслед за ней в «заднюю комнату», маленькую, грязную, со следами пребывания множества жильцов, набитую старой ломаной мебелью с волосяными сиденьями; повсюду — копеечные журналы, сувениры из Витли-Бэй; мешочки с голубиным кормом. На камине важно восседали два домашних голубя. У огня, тихонько покачиваясь в скрипучем кресле-качалке, сидела в ленивой позе с журналом «Домашняя болтовня» женщина, неряшливо одетая, большеглазая, с целой копной волос, заколотых на макушке.

— Вот, ма, тут пришли насчёт комнаты. — И Дженни гордо бросилась на диван со сломанными пружинами, схватила измятый журнал, всем своим видом показывая, что не желает больше принимать никакого участия в этом деле.

Миссис Сэнли продолжала безмятежно покачиваться. Разве только удар грома, возвещающий конец света, мог заставить Аду Сэнли переменить удобное положение на неудобное. Она постоянно заботилась о своих удобствах: то снимет туфли, то расстегнёт корсет, то примет немного соды, чтобы не было отрыжки, то нальёт себе чашку чаю, то присядет отдохнуть, то почитает газету, пока закипает чайник. Это была жирная, благодушная, мечтательная неряха. Иногда она принималась пилить мужа, но большей частью пребывала в беззаботном равнодушии ко всему окружающему. В молодости Ада была прислугой «в одном почтенном семействе», как она всегда усиленно подчёркивала. Она была романтична, любила смотреть на молодой месяц. И суеверна: никогда не надевала ничего зелёного, никогда не проходила под лестницей и, если просыпала соль, непременно бросала щепотку через левое плечо. Она обожала увлекательные романы, особенно такие, где в конце концов героине-брюнетке удаётся «поймать» героя. Аде хотелось разбогатеть, она постоянно участвовала в разных конкурсах, главным образом — на шутливые стишки, и всегда надеялась выиграть кучу денег. Но стихи Ады были безнадёжно плохи. Ей часто приходили в голову неожиданные идеи, — в семье их называли «мамины фантазии»: переменить обои в комнате, или обить диван красивым розовым плюшем, или заново эмалировать ванну, или уехать в деревню, или открыть гостиницу либо галантерейный магазин, или даже написать «рассказ», — она была убеждена, что у неё «талант». Но ни одна из идей Ады никогда не приводилась в исполнение. Ада никогда не покидала надолго своей качалки. Её супруг Альф говаривал кротко: «Боже мой, Ада, какая ты неугомонная!»

— О, а я думала, что это из клуба, — заметила она в ответ на слова Дженни. Затем после паузы: — Так, вам нужна комната?

— Да, мэм.

— Мы сдадим только одинокому молодому человеку. — Разговаривая с кем-нибудь в первый раз, Ада всегда принимала томный вид, но томность эта очень быстро с неё соскакивала. — Наш последний жилец выехал неделю тому назад. Вы хотите комнату с частичным пансионом?

— Да, мэм, если это вас не затруднит.

— Вам придётся обедать с нами за общим столом. Семья у нас из шести человек: я, муж, Дженни — вот эта самая, её целый день дома не бывает, она служит у Слэттери, потом Филлис, Клэрис и Салли, самая младшая. — Она помолчала и оглядела Джо, на этот раз пытливо: — А между прочим, позвольте узнать, вы кто такой? И откуда?

Джо смиренно потупил глаза, — им вдруг овладел панический испуг. Он вошёл сюда просто так, ради шутки, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Но теперь почувствовал, что должен снять у них комнату, что это ему просто необходимо. Эта Дженни — прелесть, настоящая конфетка, она его прямо с ума свела. Но что отвечать, чёрт возьми! Вихрь подходящих к случаю выдумок пронёсся у него в голове, но он сразу же все их отверг. Где у него багаж, где деньги, чтобы дать задаток? Дьявольски неприятно! Он даже вспотел. Он уже было пришёл в отчаяние. Но вдруг его осенила идея, что самое разумное — сказать правду. — Да, да, правду — ликовал он внутренне, — конечно, не всю правду, а нечто похожее на правду. Он вскинул голову и, посмотрев Аде прямо в глаза, сказал с застенчивой прямотой:

— Я бы мог наврать вам с три короба, мэм, но предпочитаю сказать правду. Я сбежал из дому.

— Господи боже! Слыхано ли что-нибудь подобное!

Журнал упал на колени, даже качалка на этот раз остановилась. Миссис Сэнли и Дженни, обе с новым интересом, уставились на Джо. Лучшими традициями романтики повеяло в этой затхлой комнате.

Джо сказал:

— Мне страшно тяжело жилось, и я больше не мог выдержать. Мать умерла, а отец стегал меня ремнём так, что я едва на ногах держался. У нас в копях бастовали и всё такое. Я… я голодал. — Глаза Джо выражали мужественное волнение. Замечательно! Замечательно придумано! Теперь он их окончательно приручил!

— Значит, матери у вас нет? — спросила Ада чуть слышно.

Джо молча покачал головой. Всё, что нужно было, выполнено.

Ада с возрастающей симпатией рассматривала своими большими кроткими глазами этого чистенького, аккуратно причёсанного и красивого мальчика. «Он немало узнал горя, бедняга, — думала она, — и к тому же он прехорошенький». Ей правились его блестящие карие глаза и кудрявая голова. Но кудри кудрями, а квартирная плата — квартирной платой, одно другого не заменит, конечно, а тут ещё приходится думать об уроках музыки для Салли… Ада снова принялась раскачиваться. При всей своей лени и беспечности Ада Сэнли была далеко не глупа. Она взяла себя в руки.

— Послушайте, — перешла она на деловой тон, — ведь вы же не можете жить у нас из милости. Вам следует найти себе работу, постоянную работу. Вот кстати мой Альф сегодня говорил, что в Ерроу, на чугунолитейном заводе Миллингтона, набирают рабочих. Знаете, что по дороге в Плэтт-Лейн. Попытайте там счастья. Если повезёт, приходите опять сюда. Если нет — не приходите.

— Хорошо, мэм.

Джо сохранял мину строгой порядочности до тех пор, пока не вышел от Сэнли, но затем он в экзальтации большими прыжками помчался через улицу.

— Эй ты, рожа! — он сгрёб за воротник проходившего мальчика-посыльного. — Укажи дорогу к заводу Миллингтона, или я сломаю твою проклятую шею!

Он чуть не бегом направился в Ерроу, а идти пришлось далеко, очень далеко. Лгал упорно, блестяще и показал мастеру свои мускулы. Ему везло — на заводе очень нужны были рабочие руки, и он был принят помощником пудлинговщика за плату в двадцать пять шиллингов в неделю. По сравнению с заработком в шахте это было целым состоянием. И к тому же здесь, в Тайнкасле, Дженни, Дженни, Дженни!

Он отправился обратно на Скоттсвуд-род, стараясь идти медленно, обуздывая себя, твердя себе, что надо быть осмотрительным, ничего не делать наспех, налаживать все постепенно. Но когда он оказался снова в «задней комнате» у Сэнли, его ликование бурно прорывалось сквозь тонкую фанеру осторожности.

Вся семья была в сборе, только что отпили чай. Ада сидела, развалясь, во главе стола, рядом с ней — Дженни. Затем, одна за другой, три младшие дочери: тринадцатилетняя Филлис, апатичная блондинка, вылитый портрет матери, Клэрис, одиннадцати с половиной лет, длинноногая брюнетка, у которой волосы были перевязаны красивой алой лентой с коробки шоколада, принадлежавшей Дженни. И, наконец, Салли, забавное десятилетнее существо, с таким же большим ртом, как у Дженни, и сердитыми чёрными глазами, смотревшими на людей пристально и уверенно. В конце стола сидел муж Ады, Альфред, отец четырёх девочек и глава семьи, невзрачный сутулый мужчина с одутловатым лицом, водянистыми глазами и жиденькими желтовато-бурыми усами. У него было растяжение шейных мускулов, и поэтому он не носил воротничка. Альфред был маляром, и в своё время немало наглотался свинцовых белил, пока накладывал их на фасады домов Тайнкасла. Свинцу он был обязан землистым цветом своего лица, сильными болями а желудке и синеватой полосой по краю дёсен. Но в растяжении шейных мускулов виновато было не ремесло маляра, а голуби. Альф был страстным любителем голубей, сизых, красных, пёстрых, — прелестных премированных домашних голубей. И, выпуская голубей, следя за их полётом в небесной синеве, Альф постепенно искривил себе шею.

Джо, оглядев всех, радостно воскликнул:

— Меня приняли! Завтра начинаю работать. Двадцать пять монет в неделю!

Дженни явно не узнавала его. Зато Ада, насколько ей позволяла привычная вялость, казалась довольной.

— Вот видите, я же вам говорила! Мне вы будете платить пятнадцать в неделю, так что у вас будет оставаться чистых десять, — конечно, вначале. Вам скоро дадут прибавку. Пудлинговщики хорошо зарабатывают.

Она тихонько зевнула в руку, потом кое-как очистила местечко на загромождённом столе.

— Садитесь и закусывайте. Клэри, принеси из кухни чашку и блюдечко и будь умницей — сбегай к миссис Гризли, возьми на три пенса солёной ветчины, да смотри, чтобы она тебя не обвесила. Для первого раза надо угостить вас чем-нибудь повкуснее. Альф, это мистер Джо Гоулен, наш новый джентльмен.

Альф перестал медленно жевать последнюю намоченную в чае хлебную корочку и приветствовал Джо коротким, но выразительным кивком. Клэри влетела с свежевымытой чашкой и блюдцем. Джо налили чёрного, как чернила, чаю, появилась солёная ветчина и полбулки, а Альф торжественно подал через стол горчицу.

Джо уселся рядом с Дженни на волосяном диване. Его опьяняло и соседство этой девушки и мысль о том, как замечательно у него всё это вышло. Дженни была очаровательна, и никогда ещё он не испытывал такого сильного, такого властного желания. Он изо всех сил старался понравиться, пленить всех, — но не Дженни, конечно, о господи, конечно, нет! Джо знал, как надо действовать! Он улыбался своей открытой сердечной улыбкой; он болтал, втянув всех в непринуждённый разговор, придумывал анекдоты из своей прошлой жизни; он говорил Аде комплименты, шутил с детьми; он даже рассказал одну очень подходящую к случаю и забавную историю, целый рассказ, который он однажды слушал на концерте, устроенном Союзом Надежды. Он не то, чтобы по-настоящему состоял в Союзе Надежды, — просто вступил накануне концерта, а наутро после него сразу же отмежевался от этого благочестивого общества. Рассказ имел успех у всех, за исключением Салли, которая отнеслась к нему презрительно, и Дженни, высокомерие которой ничем нельзя было поколебать. Ада тряслась от хохота, упёршись руками в жирные бока, роняя повсюду шпильки из причёски.

— И Бонс нашёл шпанскую муху в своей сарсапарели! Ну, история, я вам доложу, мистер Гоулен!

— Пожалуйста, зовите меня Джо, миссис Сэнли. Смотрите на меня как на члена вашей семьи, мэм.

Он начинает их завоёвывать, о, он скоро всех их завоюет! Восторг ударил ему в голову, как видно. Да, это верный путь, он сумеет добиться всего, он сумеет ухватиться за жизнь, выжать из неё всё, что можно. Он пойдёт далеко, будет иметь то, чего ему хочется, все, все, — вот только подождите и увидите!

Потом Альф предложил Джо посмотреть, как он кормит голубей. Они вышли во двор, где жемчужно-серые птицы чистили перья клювом, высовывали головки из самодельной голубятни Альфа и прятались снова, деликатно поклёвывая корм. Альф, который в присутствии жены был тише воды, ниже травы, теперь преобразился в героя-мужчину и высказывал веские мнения не только о голубях, но и о пиве, патриотизме и о шансах Спирминта выиграть на скачках в Дэрби. С Джо он был ласков, обращался с ним как с младшим товарищем. Но Джо раздражался, жаждал вернуться туда, где была Дженни. Докурив папиросу, он извинился и поспешил обратно в дом.

Дженни была в задней комнате одна. Она по-прежнему сидела на диване, углубившись все в тот же журнал.

— Извините, — пролепетал Джо. — Я думал, что вы, может быть, покажете мне мою комнату.

Она даже не опустила журнала, который держала, изящно согнув мизинец.

— Вам покажет кто-нибудь из девочек.

Но он не уходил.

— А вы не прогуливаетесь по вечерам в свой полусвободный день? Вот сегодня, например?

Никакого ответа.

— Вы служите в магазине, да? — терпеливо попытался он снова завязать разговор. Он смутно вспомнил, что Слэттери — это, кажется, большой мануфактурный магазин с зеркальными витринами, на Грэйнджер-стрит.

Дженни, наконец, удостоила его взгляда.

— А если и в магазине, вам-то что? — отрезала она. — Вас это не касается. И если желаете знать, я не «служу». Это — вульгарнее простонародное выражение, и я его не выношу. Я состою в штате у Слэттери. В отделении шляп: там очень тонкая работа. Ненавижу все грубое и вульгарное! И больше всего не выношу мужчин, которые делают грязную работу.

И она рывком снова подняла журнал к глазам. Джо в раздумье потирал подбородок, пожирая глазами всю её, — тонкие лодыжки, стройные бедра, красивые маленькие груди. «Вот как, ты не, любишь мужчин, которые занимаются грязной работой, — думал он, усмехаясь про себя. — Ладно, подожди. Ты в моём лице полюбишь такого мужчину».