Глава пятая
На следующее утро, в семь часов, Урса уже сбегала по лестнице, чувствуя себя школьницей, прогуливающей урок.
Она была уверена, что вдова еще крепко спит, как и гости из Греции.
В то же время она не могла отделаться от чувства неловкости, осознавая, что не должна была соглашаться на верховую прогулку с маркизом.
Но и отказаться от такого захватывающего предложения не могла.
Она станет вспоминать эту прогулку, когда будет ездить на лошадях своего отца, хотя и очень хороших, но несравнимых с лошадьми маркиза.
Прошедший вечер не был таким трудным, каким она его представляла.
Она была очень любезна с Алексисом Орестосом, а он очарован ее знанием греческого языка и польщен ее комплиментами относительно его высокого положения.
Ей было удобнее говорить с ним на его языке, так как маркиз не понимал их и не мог заподозрить, что она — не Пенелопа.
Она обнаружила, что гость обладает широкими познаниями в области греческой истории.
Узнала также, что он обладает собранием греческой скульптуры, которую ей хотелось бы увидеть.
После ужина они направились к себе, и маркиз сопровождал свою бабушку до лестницы.
Пока гости еще не последовали за ними, он успел сказать Урсе:
— Превосходно! Вы были абсолютно неотразимы, и я от всей души благодарен вам.
И тут как раз Алексис Орестос и его дочь присоединились к ним.
Урса сопровождала леди Брэкли наверх, в спальню, где ее уже ждала служанка.
Урса молча поцеловала вдову на прощание перед сном и прошла к себе.
Только теперь она почувствовала страшную усталость, однако уже не была обеспокоена и встревожена, как накануне приезда гостей.
Она заснула, думая лишь о маркизе.
Он, очевидно, присутствовал и в ее снах — пробудившись, она все еще думала о нем.
И вот она вышла через парадный вход и увидела, что лошади уже готовы, а на одной из них — дамское седло и маркиз стоит рядом с ней.
Урса догадалась, что он заранее предусмотрел, дабы ни одна комната гостей не выходила окнами на парадную аллею усадьбы.
Когда он поднимал ее, усаживая в седло, она почувствовала внутри невольную дрожь. Как хорошо, что с ними никого нет!
Лошадь маркиза оказалась крайне резвой и нетерпеливой, и, когда они переехали мост через озеро и достигли ровной местности, он сказал:
— Может, позволить нашим животным сбросить избыток энергии и пустить их галопом, если вы уверены в своей лошади?
— Я более чем уверена, — ответила Урса.
Маркиз явно беспокоился, чтобы лошадь не оказалась слишком горячей для нее.
Может быть, он ожидал, что она захочет проехаться а ля трит-трот.
Именно так, она слышала, катаются леди, подобные Пенелопе, в Гайд-парке Лондона.
Ее сестре и в голову бы не пришло пуститься галопом по доброй воле.
Маркиз был прав, конечно, думая, что Пенелопа не очень умелая наездница.
Хотя Урса понимала, что допускает ошибку, она не смогла противиться желанию пустить свою лошадь вперед с бешеной скоростью.
Они проскакали около мили, прежде чем придержали лошадей.
Урса взглянула на маркиза.
Ее щеки покрылись румянцем, глаза сияли.
Сама о том не зная, она стала еще прекраснее, чем всегда.
— Это было чудесно! — воскликнула она.
— Как и вы сами, — ответил маркиз. — Я понятия не имел, что вы так хорошо ездите.
— Я езжу на лошади с тех пор, как начала ходить, — само собой вырвалось у нее.
— Почему же тогда в ваших конюшнях нет таких лошадей, как эти?
Вопрос тотчас вернул девушку к действительности.
Она вспомнила, что выдает себя за Пенелопу, жену состоятельного человека.
Урса лишь слегка пожала плечами.
— Артур сейчас нечасто ездит верхом. У него нет времени.
Она хотела сказать, что он уже стар для этого, но это прозвучало бы слишком некорректно.
Из найденного ею оправдания маркиз, очевидно, понял, что она ездит нерегулярно и потому скакала с таким наслаждением.
Они поехали лесом.
Затем взобрались на возвышенность, с которой маркиз показал свои владения.
Обозревая прекрасный вид, Урса сказала:
— Вы, должно быть, очень горды таким большим поместьем. Но это ведь накладывает и большую ответственность.
Во взгляде маркиза она заметила удивление.
— Что вы имеете в виду? — спросил он.
— Вы ведь владеете не только большим количеством земли, но также и людьми, которые живут на ней, и, я уверена, они ждут от вас руководства и помощи.
Она сказала лишь то, что пришло на ум.
Маркиз же задумался, прежде чем ответить.
— Вы упрекаете меня за то, что я слишком долго был за границей, вместо того чтобы, подобно пастуху, охранять своих людей?
— Я об этом совсем не думала. Однако вы нашли прекрасное определение того, кем должен быть хороший хозяин.
— Может быть, я хотел, пока еще молод, посмотреть мир и, если угодно, насладиться им, прежде чем возложу на себя слишком большую ответственность.
Он сказал это таким тоном, что Урса тотчас вспомнила, как несчастен он был с самого детства.
— Я вовсе не упрекала вас, — поспешила добавить она, — и все, что я видела в Чарнвуде, — совершенно! Я должна бы, по сути дела, поздравить вас.
— В таком состоянии мой отец оставил мне поместье, и я хочу поддерживать его таким, — твердо заявил маркиз, — но я также хочу, чтобы Чарнвуд стал домом для меня.
Да это и понятно, ведь вдова говорила, что у него не было дома в детстве.
Поэтому он так обрадовался, когда его отец женился вновь.
— Конечно, вам нужен дом, — сказала она мягко, — и много детей, которые будут наслаждаться вашим великолепным домом и кататься на ваших превосходных лошадях.
Маркиз рассмеялся.
— Вы слишком торопите события. Тем не менее мне хотелось бы учить моих сыновей стрелять, а дочерей — ездить верхом так же хорошо, как вы.
— Я уверена, так и будет, — сказала Урса. — По словам вашей бабушки, множество прекрасных молодых женщин хотели бы стать хозяйками Чарнвуд Корта.
Она сказала это легко и с юмором, маркиз же ответил серьезно:
— Для этого я должен по-настоящему влюбиться.
— Но ведь это не представляет трудности, — заметила Урса.
— Это бывает связано с большими трудностями, если влюбляешься не в того человека.
Он произнес это жестко, поворачивая свою лошадь в сторону дома.
— Я думаю, нам пора возвращаться, — добавил он.
Обеспокоенная тем, что сказала что-то не так, Урса последовала за ним.
Они ехали по узкой тропинке между деревьями, и она не могла быть рядом с ним.
Когда они достигли открытого пространства, маркиз поехал быстрее, как будто желал поскорее вернуться домой.
«Что… я… сказала? Что… я сделала не так?» — спрашивала себя девушка.
Восстанавливая в памяти их беседу во всей последовательности, она решила, что он, должно быть, уже влюблен в кого-то.
Очевидно, в ту, на ком не может жениться.
«Я желаю, чтобы он был счастлив, — думала она. — Он так добр, так внимателен к другим, что заслуживает всего, чего желает».
Немного не доехав до дома, маркиз придержал лошадь.
— Вам понравилась поездка? — спросил он.
— Она была великолепна. Я надеюсь прокатиться еще на одной вашей лошади до отъезда.
— Вам и grandmama нет необходимости спешить. Орестос сказал мне вчера вечером, что хочет успеть на ранний поезд завтра утром, чтобы пообедать вместе с дочерью, прежде чем они поедут в Виндзорский замок.
— Я поняла, слушая его вчера вечером, что он одобрит перед ее величеством совет, который вы дали ему по поводу обновления греческого флота, и ваше обещание помочь в надзоре за оснащением судов.
— Я надеюсь на это и понимаю, как обязан вам тем, что не должен обзавестись греческой женой.
— Если вам и суждено иметь греческую жену, то, думаю, она должна выглядеть как богиня с Олимпа, поскольку лишь такая женщина достойна Чарнвуда.
— Я, по сути дела, уже остановил выбор на Диане-охотнице.
— Не слишком ли это честолюбиво? — засмеялась Урса.
Она взглянула на маркиза и поняла, что он сделал ей комплимент.
И вновь их глаза встретились, и Урса, неожиданно смутившись, отвернулась.
Она пришпорила лошадь, и они в молчании возвратились к конюшням.
Когда маркиз опускал ее с седла, она вновь ощутила легкую дрожь, пронизавшую ее.
Она упрекала себя за свою глупость.
«Любая женщина, — думала она, — воспринимала бы его комплименты как само собой разумеющееся».
Она же, будучи деревенской дикаркой, смутилась.
Она даже покраснела, чего никогда бы не произошло с ее сестрой.
— Я очень благодарна вам, — сказала она маркизу.
Затем повернулась к главному конюху, чтобы похвалить его лошадей, и он был явно польщен ее оценкой.
Маркиз давал распоряжения на день.
Урса же поспешила в дом, не дожидаясь его.
Конечно, леди Брэкли не следует знать, что она каталась наедине с маркизом.
По крайней мере вдове было известно, что этого Пенелопа не стала бы делать.
Помимо того что она не любила кататься верхом, Пенелопа ненавидела рано вставать.
«Мне следует быть осторожной, очень, очень осторожной!» — говорила себе Урса, поднимаясь в свою спальню.
Этот день прошел вполне успешно.
Утром маркиз предложил гостям осмотреть дом.
После этого их пригласили на ранний ленч, до того как отправиться на прогулку по поместью.
Он показывал им живописные виды, которые не могли, конечно, сравниться с величественными горными панорамами Греции.
Он показал им ферму, и Алексис Орестос не скрывал своего интереса к современному сельскохозяйственному оборудованию, приобретенному маркизом.
Он также интересовался ценами на продукцию, которую давала земля.
Вполне естественно, что грек, будучи прежде всего бизнесменом, оценивает все деньгами.
Когда они вернулись в дом, где их ждала леди Брэкли, им подали шампанское, а также сандвичи с паштетом.
Амелия была чрезвычайно немногословна.
Урса решила, хоть и упрекала себя в отсутствии доброты, что эта молодая особа довольно скучна.
«Как могла бы такая девушка выйти за маркиза? — задавалась она вопросом. — Она скоро наскучила бы ему, а он, будучи столь красивым, неизбежно привлекал бы других женщин».
Ей было очень интересно знать, что чувствовал маркиз к женщинам, с которыми его связывала молва в Лондоне.
А ведь были еще и те, с которыми он встречался в Индии и других частях света.
Леди Брэкли, как будто читая мысли Урсы, промолвила:
— Я заметила, что молодая гречанка затрудняется что-либо сказать самостоятельно, и могу лишь тысячу раз благодарить вас за спасение моего драгоценного Гая от этой женитьбы без любви.
— Я тоже думала об этом. Ему следует найти себе действительно очаровательную невесту.
— Такую, как ты, моя дорогая Пенелопа. Я только сегодня отметила про себя, как повезло Артуру с женой. Ты вела себя так разумно с мистером Орестосом, что он, по-моему, нисколько не обиделся на Гая за то, что он ускользнул из его когтей.
— Надеюсь, это так, — кивнула Урса, — и, конечно, мне очень помогли беседы с ним на его родном языке.
— Это было почти чудом, — продолжала вдова. — Хотя я не могла разобрать, о чем вы говорили, с другого конца комнаты, я слышала, как он смеется, и в его голосе уже не было той жесткой нотки обиды, которая чувствовалась в нем, когда он узнал, что у Гая уже есть невеста.
Это ли не подтверждение того, что слепота леди Брэкли сделала ее более восприимчивой к голосам людей, к их ощущениям, даже к вибрациям и волнам, исходящим от них.
— Очень важно, — молвила Урса, — чтобы мистер Орестос хвалил маркиза ее величеству, и я чувствую, что он будет это делать.
— Я тоже это чувствую, — сказала леди Брэкли, — и все — благодаря тебе, дорогое дитя.
Урса оставила вдову на попечение служанки и прошла в свою комнату.
Она хотела бы по возвращении домой к отцу иметь возможность встречаться с леди Брэкли.
Но она знала, что это будет неосуществимо, — Пенелопа определенно воспротивится.
Она поняла и то, что после завершения этого маскарада никогда не сможет увидеть маркиза.
Сердце ее сжалось.
«Я хочу видеть его, — говорила она себе. — Я хочу слышать его голос. Я хочу знать, что он счастлив».
Эти мысли пугали ее, и, пытаясь прогнать их, она торопливо говорила Мари о том, что наденет к обеду.
Обед прошел очень весело. Маркиз всех смешил.
Когда все стали расходиться по своим комнатам, Алексис Орестос сказал, что получил огромное наслаждение.
— Как только вы поженитесь, мой дорогой маркиз, свой медовый месяц вы должны провести у меня. Баша невеста так много знает о наших храмах, а у меня масса интересных древностей, я покажу их ей.
Урса от страха затаила дыхание, ведь гость имел в виду, что она уже была в Греции.
Но маркиз, казалось, не заметил этого.
— Конечно, мы будем чрезвычайно рады, тем более что рано или поздно мне придется приехать в Грецию для консультаций с вами относительно боевых кораблей.
— Я буду ждать этого с превеликим нетерпением, — сказал мистер Орестос.
Он пожелал леди Брэкли доброй ночи, затем повернулся к Урсе со словами:
— Вы так прекрасны, мисс Холингтон, что я уверен, когда вы приедете ко мне, скульпторы захотят изваять вас в камне, каждый художник будет стремиться создать ваш портрет.
— Вы очень добры ко мне, но никто не может повторить шедевров Древней Греции, которыми вы уже владеете.
Она поцеловала Амелию и пожелала ей доброй ночи.
— Надеюсь увидеть вас утром, если не просплю.
Поднимаясь по лестнице с леди Брэкли, она со вздохом облегчения подумала, что все позади.
Не осталось никаких трудностей, никаких проблем, и маркиз был свободен.
Мари, оставляя Урсу, не задула свечу рядом с ее кроватью.
Девушка открыла книгу, найденную в библиотеке, о семействе Чарн и их усадьбе.
Она уже прочла большую часть, однако оставалось еще много.
Прочитав десять страниц, Урса решила оставшимися насладиться завтра.
Внезапно она услышала, как открывается дверь из спальни в boudoir.
Она с удивлением подняла глаза и увидела вошедшего в комнату маркиза.
Он закрыл за собой дверь.
Когда он выступил из тени, она увидела на нем длинный, до пола, халат, отделанный тесьмой на груди наподобие аксельбантов, что придавало ему военный вид.
Маркиз двигался к ней, и от изумления у нее перехватило дыхание.
— Что случилось… что произошло?
— Ничего не произошло, — спокойно произнес маркиз, — просто я хотел сказать вам доброй ночи и еще раз поблагодарить за успешное завершение того, что могло закончиться катастрофой.
С этими словами он подошел к кровати и сел на край, лицом к девушке.
Ее волосы, сверкавшие в свете свечи, струились по плечам, доставая почти до пояса.
Пристальный взгляд маркиза поверг ее в сильное смущение.
— В… вам не следует… быть… з… здесь… это р… рискованно! — промолвила она заикаясь.
— Все уже крепко спят теперь, — ответил он, — я боялся, что и вы спите.
— Я… рада, что… все закончилось хорошо… для вас, — сказала Урса. — Однако… нам не следует… рисковать.
— Я хочу поблагодарить вас сейчас и, по сути, ждал этого момента очень долго.
Он наклонился к ней.
Прежде чем Урса смогла понять, что происходит, он прижал ее к подушкам и прильнул губами к ее губам.
Она все еще не осознавала происходящего.
И лишь когда его губы завладели ее губами, она вдруг ощутила нечто подобное молнии, пронизавшей тело.
Ее еще никогда не целовали.
И тем не менее она узнала в поцелуе то, что предчувствовала ранее, только он оказался еще чудеснее.
Чувствуя, как дрожат ее губы, маркиз крепче прижал ее к себе.
Его поцелуй становился все более требовательным и страстным.
Внезапно он коснулся рукой ее груди.
Она поняла, что происходит, и стала сопротивляться.
С огромным усилием она отворотила свое лицо, приговаривая:
— Нет… о нет! Вы не должны… делать этого… пожалуйста… нет!
— Почему мы должны притворяться? — недоумевал маркиз. — Я хочу вас, и вы, я думаю, хотите меня.
— Н… но вы… не должны… ц… целовать меня, — бессвязно лепетала, задыхаясь, Урса.
— Я не могу понять, почему вы так говорите, — настаивал маркиз. — В конце концов, Лионель рассказывал мне о восхитительном времени, которое вы провели вместе, когда Артур был в Берлине, и я думаю, Лионель был не первым таким счастливчиком.
В его голосе слышались нотки цинизма.
Урса поняла, что он разговаривает с ней как с Пенелопой.
И то, что Пенелопа делала в прошлом, она продолжала делать и в настоящий момент.
Шокированная мыслями о сестре, Урса продолжала бороться.
— Пожалуйста… уходите! — просила она. — Уходите сейчас же! Н… не… т… трогайте меня… не… ц… целуйте меня!
— Я не могу поверить, что вы все это всерьез, — не отставал маркиз, — и хотя вы разыгрываете недотрогу, у нас никогда больше не будет такой прекрасной возможности. Более того, моя очаровательная Пенелопа, я нахожу вас еще более неотразимой!
Может быть, оттого, что он назвал ее именем сестры, Урса обрела силы, которых у нее не было ранее.
Она все еще была ошеломлена и сбита с толку чудом его поцелуя.
Но теперь она уперлась обеими руками в его грудь.
— Нет… нет! — умоляла она.
— А я говорю: «Да! Да!» — возражал маркиз.
И вновь его губы потянулись к ее губам.
Она внезапно почувствовала, какой он сильный и насколько она беспомощна.
Она боролась с ним, но он уже лежал на кровати и сильно прижимал ее к себе.
В этот миг Урса поняла его намерения так же, как то, что должна спасать себя.
Иначе ее поведение ничем не будет отличаться от поведения Пенелопы.
Крича, как ребенок, она молила его:
— П… пожалуйста… послушайте… меня! Мне… некому… п… помочь… и я… напугана!
Маркиз застыл.
— Напуганы? — удивился он. — Почему вы должны быть напуганы?
Он увидел, что ее глаза наполнены слезами, которые начали скатываться по щекам.
— Я… я… н… напугана… потому что в… вы… такой… сильный… и я не… знаю, как о… остановить в… вас, — еле выдавила из себя Урса.
— Почему вы должны останавливать меня?
— Потому что… то, что вы… хотите… от м… меня… дурно… и… п… порочно!
Маркиз глядел на нее в полном изумлении.
— Дурно и порочно? — повторил он. — Почему вы говорите это?
— Это так… я знаю, что это… так, — рыдала Урса, — и я… не знаю… как… внушить… вам это, чтобы вы… поняли.
— Что я должен понять?
Поскольку он считал ее Пенелопой, Урса знала, что не может ответить на его вопрос.
Поэтому она просто повторяла сквозь слезы:
— Пожалуйста… пожалуйста… оставьте меня… я не могу… объяснить… но… вы должны… уйти!
— Я не понимаю, — сказал маркиз. — Я не ожидал, что вы окажетесь такой. Вы не такая, какой я представлял вас, но я все же надеялся, поскольку много слышал о вас.
Он говорил, словно пребывая в прострации.
Он все еще обнимал ее, хотя уже не с такой силой, но его лицо было близко от нее.
Неожиданно он сказал совершенно иным тоном:
— Я буду очень нежен с вами, и позвольте мне объяснить вам, моя дорогая, что я невыносимо хочу вас!
Урса взглянула на него умоляющими глазами.
— Я… я не могу… позволить вам… то, что… вы… хотите, — прошептала она, — потому что…
Она была готова сказать, что она — не Пенелопа.
Но это означало бы выдать сестру.
Это было бы дурно, и она не могла этого сделать.
Она всхлипнула.
— У… уходите… пожалуйста… уходите… я не могу… ничего больше… сказать… просто… о… оставьте меня!
У маркиза вырвался горестный вздох.
Он освободил ее и сел на край кровати.
Гладя на Урсу, он думал, что никакая женщина не могла бы выглядеть столь прекрасной и одновременно столь трогательно слабой.
Ее щеки были мокры от слез, ее глаза молили его.
И он не мог подобрать подходящего слова этим мольбам.
Он поднялся.
— Я оставляю вас потому, что вы просите меня об этом, — сказал он, — но никогда в жизни я не испытывал большего разочарования и не был так расстроен.
— Я… я с… сожалею, — прошептала Урса.
Маркиз какой-то миг стоял, просто гладя на нее.
Затем повернулся и, выйдя в дверь между спальней и будуаром, исчез.
Урса не двигалась.
Через какое-то время она уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.
