Глава 11

Участники утренней охоты почти не пытались гарцевать друг перед другом, и Ариэль держалась несколько в стороне от основной группы всадников. Она пристально следила за своими братьями, стараясь не пропустить любой намек на их коварные замыслы, но видела только, что они раздражены медленной ездой. Если они и лелеяли в душе планы убийства ее мужа, то, похоже, не собирались приводить их в исполнение раньше полуденного пикника.

— Почему ты едешь в одиночестве, крошка? — спросил Оливер, подъезжая к Ариэль.

Он улыбнулся ей той самой улыбкой, от которой еще совсем недавно ноги Ариэль всегда делались как будто ватными. Но теперь она видела всю наигранность этой улыбки — губы Оливера кривились в искусной гримасе, но глаза оставались холодными.

— Предпочитаю свое собственное общество.

— Ого, ты становишься такой суровой и неприступной, — упрекнул ее Оливер, все еще сохраняя на лице улыбку, которая, как он считал, должна была растопить сердце Ариэль.

— Теперь я замужняя женщина.

Ариэль намеревалась тщательно следить за своими словами и поступками. Она должна отвечать на его вопросы так же холодно и вежливо, как это делал Хоуксмур, не обращая внимания на все шпильки и двусмысленности.

— Ах, крошка, ты разрываешь мне сердце! — вздохнул Оливер и, подъехав поближе, попытался положить ладонь на ее руку. — Как только ты могла так скоро позабыть те наслаждения, которые мы дарили друг другу? Наши чудесные ночи… Они и сейчас стоят у меня перед глазами, особенно когда ты ждала меня в лунном свете, одетая как мальчик, потому что я сказал…

— Твои воспоминания меня не интересуют, Оливер, — прервала Ариэль бывшего любовника, чувствуя, как начинают пылать ее щеки — она чересчур хорошо помнила ту ночь.

— Но ведь это не так, крошка. Неужели ты думаешь, я не вижу этого по твоему лицу?

Ариэль круто развернула лошадь и унеслась, не разбирая дороги, во весь опор, чтобы не поддаться искушению выложить ему все, что думает. Ее прежняя страсть к Оливеру представлялась ей сейчас чем-то унизительным. Он был неуклюжим, думающим только о себе любовником и в любви всегда старался психологически подавлять партнершу. Вспоминая, с какой готовностью она принимала участие в этих играх, Ариэль вся горела от отвращения. Но ничего лучшего она тогда не знала и не могла узнать, постоянно видя то, что происходило под кровом замка. Но теперь Хоуксмур побудил ее взглянуть на вещи по-другому.

Когда Ариэль достаточно удалилась от группы всадников, из глаз у нее внезапно хлынули потоки слез, почти сразу же высохших на ветру. Ей никогда раньше не приходилось плакать. Это был признак слабости, которую она никогда себе не позволяла. Что же сейчас с ней случилось? Неужели это ее реакция на упреки Хоуксмура? Да почему ее должно тревожить то, что думает о ней Хоуксмур?

И все же это тревожило Ариэль. Ей хотелось, чтобы этот человек с холодными и трезвыми суждениями, с изогнутыми в иронической усмешке губами, с внутренней мягкостью, скрытой под оболочкой сильного израненного тела, думал о ней хорошо.

Сознание, что это действительно так и есть, заставило ее рассердиться на саму себя и в негодовании ускакать еще дальше от охотников, чтобы в одиночестве успокоиться и привести себя в порядок.

Саймон, наблюдая порыв своей жены, должен был подавить в себе желание пуститься вслед за ней. Он лишь спросил себя, что же такого наговорил ей Оливер Беккет. Судя по недовольному виду Беккета, с которым он вернулся к кавалькаде охотников, его разговор с Ариэль прошел совсем не так, как он предполагал. Когда охотники добрались до места пикника, Ариэль уже была там. Она спешилась и проверяла, все ли приготовлено, так спокойно, словно ничего не случилось несколько минут назад. Под кронами деревьев были расставлены длинные столы, багрово светились уголья под решетками, на которых жарились молочные поросята. Аромат жареной свинины и острый запах приправленного пряностями вина витали в прохладном воздухе.

— Только теряем на еду время, — заявил Ральф, осушая кубок горячего вина.

— Насколько я помню, братец, именно ты отвечал за то, чтобы загонщики нашли для нас побольше дичи, — насмешливо поддел его один из старших братьев. — Хотя, как я понимаю, тебе было просто не до этого.

Ральф густо покраснел.

— Я просто не могу один за всем уследить. Вы с Роландом ошиваетесь при дворе, а на меня взвалили все хозяйство…

— Глупец! — пробурчала сквозь зубы Ариэль.

Она прекрасно понимала, как, впрочем, и ее братья, что, если бы не ее неусыпные заботы, их фамильное имение давно пошло бы прахом. Но никто из братьев ни за что не признал бы этого вслух, хотя то была не последняя из причин того, что они ни за что не соглашались на отъезд сестры из замка Равенспир.

Холодок пробежал по спине Ариэль от подобных мыслей, и, чтобы согреться, она тоже выпила горячего вина.

— Что ты скажешь о моих лошадях, Рэнальф? — спросила она, подойдя к братьям. — Эдгар сказал мне, что ты пару раз заглядывал в конюшню.

Саймон в отличие от Рэнальфа расслышал скрытое в се голосе напряжение. Он подошел поближе.

— Ты отлично взялась за это дело, — с излишней поспешностью и несвойственной ему любезностью ответил Рэнальф, вгрызаясь в громадный кусок хлеба с маслом.

— Когда ты в следующий раз решишь заглянуть туда, предупреди меня, — продолжала Ариэль. — Я смогу куда лучше рассказать тебе обо всех их статях и моих планах улучшения породы, чем Эдгар.

— Меня совершенно не интересуют все тонкости твоего маленького увлечения, сестричка, — хохотнул он, словно такой интерес был чем-то неприличным. — Я просто хотел удостовериться, что ты не занимаешься чем-то чересчур необычным. Мы не можем позволить себе потакать всем твоим причудам.

— Я и не рассчитывала на это, сэр, — ответила Ариэль ничуть не выведенная из себя этим в высшей степени несправедливым замечанием.

Однако провести Ариэль было не так-то легко. Интерес Рэнальфа к ее лошадям объяснялся отнюдь не заботой о сохранности семейного имущества. Но по крайней мере жеребенок теперь ему недоступен, а тысяча гиней будет у нее в кармане не позже чем через неделю.

Эти мысли наполнили душу Ариэль спокойствием, хотя денек и оставлял желать лучшего.

Саймон, помня слова жены о том, что она предпочитает держать братьев как можно дальше от своих аргамаков, спросил себя, удовлетворил ли ее ответ Рэнальфа. Но ни малейшего признака недовольства нельзя было прочесть на ее лице, когда она принялась отдавать приказания поварам и слугам, расставлявшим на столах большие блюда с жареной свининой, копченой форелью и угрями, пирогами, корзинами с хлебом, мисками с овощами.

Это пиршество под холодным зимним небом было достойно времен королевы Елизаветы. Вдоль длинных столов непрерывной вереницей двигались кувшины с пивом, медом, мальвазией и рейнским, а труппа танцоров развлекала пирующих. Ариэль не присела на свое место рядом с мужем, а приглядывала за слугами, целиком поглощенная заботами о том, чтобы гости ели и пили вволю.

Саймон даже не сделал попытки настоять на том, чтобы она присела рядом с ним. Он оживленно разговаривал со своими друзьями, ел и пил за двоих и, как казалось со стороны, от души восхищался подобным времяпрепровождением на свежем воздухе в живописном месте.

— Если мы сегодня собираемся охотиться, Рэнальф, то сейчас самое время пуститься в путь, — воскликнул, икнув, один из старших гостей. — Солнце уже высоко.

Его слова прозвучали сигналом для всех остальных. Мужчины на какое-то время исчезли в лесу, а женщины устремились к зарослям кустарника, специально предоставленным в их распоряжение. Ариэль приблизилась к тому месту, где кони, напоенные и накормленные конюхами, уже нетерпеливо ждали своих всадников.

Ральф стоял рядом с крупным и неизящным пегим конем Хоуксмура, положив одну руку ему на круп, и словно любовался статями животного. Ариэль, словно случайно, прошла поблизости. Пальцы Ральфа покоились на подпруге. Она застыла в сторонке, потихоньку следя за тем, как ее брат ослабил подпругу, потом просунул ладонь между подпругой и брюхом животного и, поняв, что седло готово вот-вот соскользнуть, улыбнулся про себя. Затем Ральф повернулся и отошел прочь, громким голосом требуя у конюхов собственного коня.

Все так же, словно случайно, Ариэль приблизилась к коню Саймона и начала расстегивать подпругу. — Что вы делаете с моим конем, Ариэль?

Вопрос этот раздался так неожиданно, что молодая женщина даже подпрыгнула на месте, чувствуя, как предательский румянец заливает ее щеки.

— Проверяю у него подпругу.

Саймон хмуро смотрел на жену.

— Думаю, мой грум это уже сделал.

— Он вполне мог что-то и проглядеть, — ответила она, все еще розовая от смущения и волнения. — Мне это кажется несколько странным, но вы, возможно, предпочитаете скакать с болтающимся седлом?

С этими словами Ариэль отошла прочь, заставив Саймона недоуменно нахмуриться, когда он пропустил ладонь между подпругой и брюхом своего коня.

Ремень подпруги и в самом деле был ослаблен. Но как об этом узнала Ариэль? Или она сама ослабила его? Румянец смущения на ее щеках явно что-то значил. И может быть, чтобы скрыть это смущение, она была вынуждена предупредить его.

Саймон подтянул подпругу и сел в седло, хоть и не очень ловко, но достаточно удачно. Неужели она пыталась сделать так, чтобы он в скачке упал с коня? Это совершенно не вязалось с тем, что он успел узнать о ней. И все же Ариэль была из рода Равенспиров, с горечью напомнил он себе. А эти люди способны на любую самую грязную уловку.

Но, несмотря на это, Саймон никак не мог поверить в вероломство Ариэль, вспоминая ее заботу о собаках; о том, как она накануне вечером сняла ему боль в ноге; вспоминая ее проказливую улыбку и звонкий смех. Хотя нельзя было забывать и о том, что его жена была далеко не так проста, как ему раньше представлялось. У нее были какие-то тайны, доступ к которым был для него пока запрещен. Возможно, мстительная сущность Равенспиров возобладала над зарождающимся чувством симпатии к мужу. Вряд ли можно было удивляться этому.

Резкий звук охотничьего рога оторвал его от этих раздумий. Охотники рванулись вперед, к группе наклонившихся от постоянного ветра деревьев, возвышавшихся ближе к дальней кромке поля. Когда несшиеся впереди собаки исчезли под их кронами, из рощи выскочило стадо косуль.

Конь Саймона перепрыгнул через небольшую канаву, потом через ручей и понесся к противоположному краю поля. Косули неслись по нему, преследуемые лающей сворой собак.

— Хоуксмур! Следуйте за мной, как если бы вы спасали свою жизнь! — издевательски бросил ему вызов лорд Ральф Равенспир, подъезжая откуда-то сзади. — Или вы боитесь рискнуть, шурин?

Глаза Ральфа презрительно сверкали.

— Пуритане всегда так осторожны?

Он развернул своего коня вправо, поднял хлыст в высокомерном салюте и во весь опор пустился по полю к рощице.

Саймон колебался не более минуты. В более спокойном состоянии он и не подумал бы принимать подобный наглый вызов, но сегодня ему просто осточертели все эти Равенспиры. Саймон послал своего пегого вдогонку за вороным жеребцом Ральфа. Собаки заходились лаем, загоняя свою добычу на луг по другую сторону рощи, и Саймон понял, что можно сильно сократить себе путь, проскакав напрямую через рощу. Похоже, такая мысль больше никому в голову не пришла.

Когда на его пути встретились первые низкие ветви деревьев, он понял, что его решение было ошибочным. Несущийся впереди Ральф припал к шее своего коня: ему явно были известны все сюрпризы этой рощицы. Так угрюмо подумал Саймон, тоже пригибаясь, чтобы спасти свою голову от низкого сука, внезапно преградившего путь. Больше он уже не осмеливался поднимать голову от шеи пегого, и ветки, и листья деревьев, под которыми он проносился, хлестали его по спине и затылку.

«Роща скорее всего невелика», — подумал он. Ральф, по-видимому, рассчитывал на то, что самые первые сучья деревьев выдернут его из седла. Разумеется, если бы одновременно соскользнуло еще и седло…

Приподняв на пару дюймов голову, чтобы бросить взгляд перед собой, Саймон вдруг понял, что Ральфа впереди уже нет, а его пегий продолжает нестись по тропинке, которая стала совсем узкой и почти незаметной. Кроны деревьев сгустились, а звуки охоты сместились куда-то вправо от рощицы и продолжали удаляться.

Конь его внезапно вылетел на небольшую поляну. Саймон со вздохом облегчения выпрямился в седле, но не сбавил темпа скачки. Чем скорее он покинет это Богом проклятое место, тем будет лучше. И тут же, похолодев от ужаса, он увидел взлетающую в прыжке прямо перед ним чалую кобылу Ариэль.

Его собственный пегий жеребец от неожиданности осел на задние ноги, когда на его пути, едва ли не вплотную, приземлилась чалая кобыла. Во время сумасшедшего прыжка Ариэль потеряла шляпу: волосы выбились из-под гребней и растрепались, лицо было мертвенно-бледным. «Так ей и надо!» — в негодовании подумал Саймон, успокаивая своего коня и разворачивая его, чтобы не столкнуться с кобылой. Он понял, что, сойди он сейчас на землю, ставшие ватными ноги не удержат его.

— Что это вы вытворяете, Ариэль?! — грозно спросил он, обретя наконец дар речи. — Вы сошли с ума?

Ариэль тяжело дышала. Отбросив со вспотевшего лба прядь волос, она обвела взглядом прогалину.

— Зачем вы последовали за Ральфом?

— Он вызвался провести меня. Ральф знает местность. Почему бы мне и не поскакать за ним?

— Потому что он — мерзкая, пьяная, предательская змея! — выпалила Ариэль. — Как только я увидела, куда он ведет вас, мне стало ясно, что этот негодяй что-то задумал. А когда он снова выехал с боковой тропинки уже без вас, я сразу поняла, что с вами что-то случилось. Почти невозможно проскакать сквозь этот перелесок: здесь чересчур низко растут ветви у деревьев.

— Я это заметил, — сухо сказал он. — И болтающееся седло вряд ли мне помогло бы.

— Именно так.

— Как я понимаю, ослабленная подпруга не ваших рук дело? — спросил Саймон все так же сухо.

Ариэль вспыхнула румянцем, потом побледнела.

— Конечно, нет! Как вы можете так плохо думать обо мне?

Граф смерил жену пристальным взглядом.

— Я не знаю, на чьей вы стороне, Ариэль. Что я должен был подумать?

Ничего не сказав, она отвернулась от него, развернула свою кобылу и приблизилась к центру поляны, где была навалена куча хвороста, по-видимому, приготовленная для костра. Подняв с земли сухой сук, Ариэль бросила мужу через плечо:

— Смотрите.

С этими словами молодая женщина закинула сук в центр кучи хвороста.

Едва он коснулся кучи, как та исчезла, провалившись вниз.

— Мило, не правда ли? — спросила она, поворачиваясь к мужу. — Это старая торфяная топь. Такие здесь повсюду — остались после того, как закончилось осушение болот. Да вы и сами должны это знать, ведь вы уроженец здешних мест.

И Ариэль с усмешкой пожала плечами.

Саймон молча кивнул. Значит, Ральф собирался заманить его прямо в болото. Пегий неизбежно споткнулся бы, седло сбилось бы, и спастись ему, хромому, в этой безлюдной роще удалось бы только чудом. Отчаянный прыжок Ариэль через замаскированную топь спас ему жизнь. Причем в самый последний момент.

— Думаю, вы получили ответ на ваш вопрос, милорд? Ариэль по-прежнему смотрела на него, саркастически приподняв бровь.

Не дождавшись ответа, она плотно сжала губы и вскочила в седло.

— Если вы вернетесь той же тропинкой, по которой въехали сюда, то в новую ловушку уж точно не попадете, — холодно произнесла она, шенкелями заставила чалую кобылу снова перепрыгнуть через топь и исчезла среди деревьев.

«О нет!» — подумал Саймон с неожиданной горечью. Может быть, она и не желала его смерти от рук своих братьев, но и не хотела стать ему настоящей женой. Его жена могла спасти ему жизнь просто из милосердия, как спасла она жизнь своим собакам, но дать ему что-либо еще она просто не могла.

Развернув своего пегого коня, Саймон заставил его перепрыгнуть предательскую трясину и двинулся через рощу тем же самым путем, что и Ариэль. Выехав из-под деревьев в уже начавших сгущаться сумерках, он понял, что охота давно унеслась куда-то в дальние поля. Единственным, что он обрел за долгие годы военной жизни, было

острое зрение. Прищурившись, он всмотрелся в удаляющиеся фигурки охотников. Ариэль среди них видно не было.

Хоуксмур поднялся на вершину невысокого холма и оглядел с него расстилавшуюся вокруг равнину.

Едва различимая в сгущающихся сумерках фигурка двигалась верхом в направлении замка Равенспир, возвышающегося своей громадой на фоне покрытого тучами неба. Похоже было, что Ариэль ехала медленно.

Саймон пустился ей вдогонку. Когда он почти догнал чалую кобылу, Ариэль оглянулась через плечо и тут же дала лошади шпоры. Саймон не стал больше делать попыток догнать жену. Она явно возвращалась в замок, а там он без труда найдет ее.

Когда граф подъехал к конюшне, он не обнаружил следов Ариэль или ее лошади. Вероятно, она настолько обогнала его, что ее кобыла уже находилась в своем стойле. Саймон спешился, отдал поводья подбежавшему груму и вошел в конюшню. Из каморки в дальнем ее конце доносились голоса Эдгара и Ариэль, и граф направился туда, постукивая тростью по каменному полу.

Когда он вошел, Ариэль бросила на мужа беглый взгляд, но ничего не сказала. Она склонилась над собаками, которые все так же лежали на куче соломы, как и четыре часа назад. Глаза их, однако, были открыты, и дышали они гораздо спокойнее, чем раньше.

— Как они? — спросил Саймон, тоже наклоняясь над псами и сильно налегая на свою трость.

На его вопрос ответил, однако, Эдгар.

— Я думаю, они поправятся, милорд. Я пока не смог покормить их, так что сказать наверняка нельзя, но я все же надеюсь.

Ариэль выпрямилась, отряхивая юбку.

— Сразу же извести меня, если будут какие-нибудь изменения в их состоянии, Эдгар.

С этими словами она поспешно вышла из каморки.

— Поссорились с леди Ариэль? — спросил Эдгар, сидя на корточках и выбирая из собачьей подстилки соломинку посочнее.

Выбрав наконец подходящую, он для пробы пожевал ее, поглядывая на графа испытующим, но доброжелательным взглядом.

— Твоей госпоже нелегко приходится даже в своем собственном доме, — ответил Саймон с невеселой усмешкой.

Эдгар, выплюнув соломинку, стал выбирать новую.

— Она не похожа на остальных Равенспиров. Я всегда говорил это про леди Ариэль. Она, может быть, порой не очень-то любезна, но по крайней мере никогда не держит камня за пазухой.

И конюх пододвинул чашку воды поближе к морде Рема, потому что собака приподняла свою тяжелую голову.

Саймон побыл в конюшне еще пару минут, потом, пожелав конюху спокойной ночи, побрел к замку, тяжело опираясь на трость. В громадном, похожем на пещеру большом зале стояла необычная тишина. Факелы и свечи были зажжены, столы накрыты для вечернего пиршества, повсюду сновали слуги, но все же, несмотря на всю эту суету, в зале словно царило ожидание чего-то.

Граф пересек комнату и поднялся по лестнице. У двери спальни Ариэль Саймон Хоуксмур остановился, поднял было руку, чтобы постучать, но передумал: он явился сюда не с миротворческой миссией. Нажав на ручку, Саймон открыл дверь.

Ариэль сидела в кресле-качалке перед камином и не отрываясь глядела на пламя. Она повернула голову на звук открывшейся двери, и глаза ее, сначала совершенно пустые, постепенно наполнились пониманием.

— Я мог постучать, но потом решил, что не позволю отвергнуть себя, — сказал Саймон, закрывая за собой дверь и поворачивая ключ в замке. — Не хочу, чтобы нам помешали, — объяснил он, прислонясь спиной к запертой двери.

Ариэль встала и посмотрела прямо в лицо мужу. Она ничего не сказала, но в ее взгляде он прочитал: она знает, для чего он пришел. Ее руки легли на спинку кресла, и граф заметил, что она изо всех сил сжимает пальцами полированный, покрытый богатой резьбой подголовник.

— Я считаю, что пришло время нам стать мужем и женой, Ариэль.

И он сделал несколько шагов в глубь ее комнаты. Молодая женщина по-прежнему не двигалась.

— Вы дали слово.

Голос ее прозвучал хрипло, как будто она долго-долго не открывала рта. Глаза Ариэль потемнели, кровь отхлынула от лица.

— Значит, я буду клятвопреступником, — хмуро произнес Саймон, приближаясь к жене.

Он взял ее руки в свои. Пальцы жены были холодны как лед и безжизненно лежали в его ладонях, Саймон поднес их к губам. Нежно целуя и лаская ее пальцы губами, он почувствовал, что они дрожат.

— Я хотел бы иметь настоящую жену, Ариэль. Я хочу, чтобы вы были связаны со мной так, как жена должна быть связана со своим мужем, и сам хочу быть связанным с вами теми же узами.

Ариэль промолчала, не сделав в то же время и попытки отстраниться от него. Держа ее руки в своих, Саймон нежно спросил:

— Вы согласны на это, Ариэль?

Закрыв глаза, она сделала головой неопределенное движение, которое могло означать что угодно. Саймон выпустил руки жены и, согнув указательный палец, провел им по ее щеке. Когда он кончиками пальцев коснулся ее губ, то почувствовал, как они затрепетали, но от удовольствия или отвращения, ему так и не удалось понять.

Он развязал ленточку, стягивавшую воротник у нее на шее. Развязал и отбросил в сторону. Потом расстегнул пуговицы на камзоле ее костюма для верховой езды и спустил его с плеч. Но Ариэль не сделала даже попытки освободиться от одежды. Тогда Саймон обошел ее сзади и сам снял камзол. Положив руки жене на плечи, он повернул ее лицом к себе.

— Ты не хочешь хоть немного помочь мне?

В тоне его голоса теперь не было нежности, только настойчивая решимость.

— Разве я должна?

Саймон плотно сжал губы, взор его стал напряженным, на побледневшей щеке стал особенно заметен шрам.

— Очень хорошо.

И он стал расстегивать ее кофточку, действуя быстро и ловко.

— Зачем вам так беспокоиться? — язвительно спросила Ариэль. — Ведь для насилия вовсе не обязательна нагота.

Саймон стиснул зубы. Теперь была его очередь хранить молчание. Она не сделала ни малейшей попытки помешать ему, когда он стал снимать с нее кофточку. Под тонкой материей нижней рубашки стали видны бледные полушария ее грудей. Обнаженные руки были тонки и грациозны, хотя уже немного округлились, и Саймону страстно захотелось погладить их пальцами, прижаться губами к нежной ямке на локте. Но ведь он не предавался восторгам любви со своей женой. Она всем своим видом демонстрировала равнодушие к его порыву. Саймон просто воспользовался своими супружескими правами.

Он расстегнул пояс ее юбки, мрачно поблагодарив про себя судьбу за то, что достаточно знаком с женскими одеяниями и не запутается во всех этих многочисленных застежках. Юбка соскользнула к ее щиколоткам.

— Сними это, — произнес он, указывая на высокие сапожки Ариэль для верховой езды.

Молодая женщина пожала плечами, но повиновалась, потом отступила немного в сторону, давая мужу возможность сделать то же самое. Сложив на груди руки, она смотрела, как он начал раздеваться. Саймон сбросил свою куртку, расстегнул и снял рубашку, потом руки его легли на пряжку пояса. Он колебался, явно смущаясь под взглядом холодных серых глаз жены, устремленных на него. День близился к вечеру, но было еще недостаточно темно, чтобы зажигать свечи.

Стиснув зубы, Саймон расстегнул пряжку пояса и повесил его на спинку кресла-качалки. Кинжал в ножнах громко стукнул об пол. Саймон взглянул на жену и испытал что-то похожее на ужас — глаза ее больше не были пустыми и бесстрастными: теперь в них светилось любопытство… и что-то еще. Ариэль тут же отвела взгляд и стала пристально разглядывать картину с каким-то сельским пейзажем, висевшую на дальней стене.

Саймон расстегнул бриджи, но ему пришлось присесть на стул, чтобы стянуть их с ног. Потом он сорвал носки и снова поднялся на ноги. Льняные кальсоны скрывали его изуродованную ногу, но мужчина в исподнем представляет собой достаточно смешное зрелище. Пусть уж лучше она отвернется в отвращении, чем рассмеется. И Саймон решительно снял с себя последний предмет одежды.

Ариэль снова повернулась к мужу. Он почувствовал, как ее взгляд окинул все его тело, замечая все: изуродованные мышцы ноги, мощный подъем его плоти. Щеки ее слегка порозовели, а в глазах появилось то же странное выражение — он никак не мог его разгадать. Или не допускал возможности того, что догадывается.

— Пойдем.

Он сделал два шага, которые были необходимы, чтобы преодолеть разделявшее их пространство. Голос Саймона прозвучал отрывисто: он сердился, потому что из-за нее должен был делать все так поспешно, но его слишком возбуждал вид ее юной нагой красоты.

Положив руку на плечо жены, Саймон свободной рукой коснулся ее груди сквозь рубашку. Теплота ее тела была столь же опьяняюща, как и аромат волос. Он решительно развязал завязки рубашки у нее на плечах и положил ладонь на обнаженную грудь, которая точно заполнила всю его ладонь. Палец Саймона начал ласкать сосок, и, к его удивлению, он затвердел от этой ласки.

Саймон взглянул на жену. Она стояла все так же недвижимо, едва заметно дыша, неотрывно глядя поверх его плеча на картину на стене. Но он все же почувствовал, как увлажнилась ее кожа, когда он положил свободную руку на ее другую грудь. Ощущение мягких, нежных полушарий в ладонях наполнило его душу восторгом. Груди Ариэль поднялись, трогательно выделяясь на ее стройном теле, легонько трепеща под его ласками.

Саймон снял с нее рубашку, и жена предстала перед ним совершенно обнаженной, оставшись только в чулках, схваченных подвязками выше колен. Он провел ладонями вниз по ее бокам, задержавшись в глубоком изгибе ее талии, на выпуклости бедер. Ариэль по-прежнему не двигалась, но кожа ее стала теплее; он чувствовал, как глубоко внутри нее нарастает трепет восторга. Глаза ее были закрыты, губы плотно сжаты, и Саймон догадался, что она изо всех сил старается усмирить возникающие в ней естественные порывы.

Ладно, пусть так и будет. Он увлек ее к кровати, и, повинуясь его руке, Ариэль легла навзничь. Гнев, рожденный ее упрямством, смешался в нем с вожделением, когда он взглянул вниз, на изгибы ее нежного розового тела, распростертого на стеганом покрывале. Она по-прежнему не открывала глаз.

Нахмурив брови, Саймон поднялся на кровать. Он провел рукой по телу жены, надеясь получить хотя бы едва заметный отклик на свои ласки, но Ариэль лежала все так же бесстрастно. Раздвинув ее ноги, Саймон встал между ними на колени. Когда он коснулся ее, осторожно разведя в стороны нежные лепестки, то обнаружил влажную, налившуюся, жаждущую плоть. И внезапно его захлестнула волна гнева.

— Вы самая упрямая маленькая ведьма, Ариэль, — произнес он с оттенком насмешки в голосе.

Подведя ладони под ее ягодицы, он приподнял тело жены и одним движением глубоко вошел в нее, ощутив, как затрепетала и сомкнулась вокруг него ее плоть. Он взглянул ей в лицо. Глаза Ариэль по-прежнему были плотно закрыты, губы крепко сжаты.

Улыбнувшись, он мысленно загадал: как долго ей удастся противиться наслаждению. Проведя ладонью по ее плоскому животу, Саймон почувствовал, как напряглись ее мышцы. И тут же Ариэль закусила зубами нижнюю губу, однако спустя мгновение снова приняла бесстрастный вид. Он подался назад, удерживаясь на самом входе в ее тело. Ариэль напряглась, все у нее внутри затрепетало, нежная и чувствительная кожа ее интимных мест словно ожила. С силой сжав руками бедра жены, Саймон снова погрузился в нее. На этот раз он услышал, как Ариэль судорожно вздохнула, принимая его глубоко внутрь себя.

— Открой глаза, Ариэль, — велел он, отступая намеренно медленно.

Но глаза жены были все так же упрямо закрыты; в ответ на слова Саймона она только отрицательно помотала головой.

— Что ж, не отступай ни на дюйм, — пробормотал он, словно поведение Ариэль забавляло его.

Саймон совершенно вышел из нее; глаза Ариэль на секунду открылись, и в них промелькнуло такое разочарование, что он улыбнулся.

Протянув руку, Саймон взял подголовный валик, приподнял тело жены и подложил его ей под поясницу.

— Мне понадобятся обе руки, — небрежно объяснил он. — Да и так будет легче тебя взять.

Заметив, что Ариэль стиснула зубы, он улыбнулся. Встав на колени, чтобы не причинять боль раненой ноге, Саймон снова вошел в нее и, когда его плоть проникла глубоко внутрь, ощутил сокращение ее мышц и стал легонько ласкать пальцами набухший нежный чувственный бутон, одновременно скользнув свободной рукой под ее поясницу.

Ариэль выгнулась ему навстречу, все мускулы ее были напряжены. Саймон почувствовал, что его собственное нетерпение неумолимо нарастает. Он слегка откинулся назад: на шее у него набухли жилы, по лбу стекали крупные капли пота. Медленно вытянув руку из-под поясницы жены, он легко коснулся пальцами шелковистой влажной кожи, обхватившей его собственную, плоть, и тут же тело Ариэль словно взлетело в воздух, а он позволил себе полностью окунуться в захлестнувшую его волну наслаждения.

Спустя несколько минут Ариэль снова обрела себя, выйдя из сладостного оцепенения. Она лежала не шевелясь, боясь спугнуть наслаждение, овладевшее ею. Никогда она еще не испытывала ничего подобного. И изо всех сил сдерживалась, чтобы не разразиться криком восторга, не обнаружить перед ним ничего, ни капли удовлетворения.

Она медленно повернула голову, покоившуюся на покрывале. Саймон спал на животе рядом с ней. Его коротко остриженные волосы были растрепаны, руки расслабленно вытянуты над головой. Ариэль испытывала ненависть к нему, когда он вошел к ней в комнату и с холодной решимостью объявил о своих намерениях. И еще она заметила, как Саймон ненавидит себя за то, что все происходящее волнует его. Она поняла это по тому, как выделился шрам на его побледневшем лице, по сердитому выражению его глаз цвета морской волны.

Вдруг что-то изменилось.

— О Боже!

Саймон внезапно перекатился на бок, глаза его открылись, в них плескалась боль. С трудом сев на кровати, он склонился к ноге, растирая колено, отчаянно стараясь не стонать под накатывающимися на него волнами страдания.

— Позвольте мне.

Ариэль тоже села на кровати и отвела его руки от колена.

— Вам лучше лечь. Я не могу справиться, пока вы сидите. Он со стоном откинулся на подушки: лицо его побелело, губы кривились от боли, над бровями выступили мелкие капельки пота.

Ариэль склонилась над коленом мужа, ощупывая его пальцами и не обращая внимания на его сдержанные ругательства. Потом сдавила что-то, на что-то нажала и осторожно опустила его расслабившуюся ногу на постель.

Саймон облегченно вздохнул. Боль еще не до конца отпустила, но ее по крайней мере можно было терпеть.

— Мне еще не приходилось бывать на дыбе, но эти ощущения, должно быть, весьма похожи, — пробормотал он, когда обрел способность говорить.

Подобные приступы боли уже случались с ним пару раз после занятий любовью, но в этот раз боль оказалась такой сильной, что захватила его врасплох. К тому же любовная истома мгновенно погрузила Саймона в дремоту, и он даже не потрудился поудобнее устроить ногу.

— Может быть, теперь вы позволите мне помочь вам, — сказала Ариэль, спрыгивая с кровати. — У меня есть кое-какие мази.

Саймон остался лежать на спине, позволив жене растирать ему колено сильно, но приятно пахнущей мазью. Растирание согрело ногу и ослабило боль.

— Что это такое?

— В основном высушенная мята.

— Ты сама профессиональная травница или покупаешь у кого-то?

— Всему, что я знаю, меня научила Сара.

Саймон нахмурился, вспомнив свой недавний разговор с Эдгаром. Он тогда спросил конюха, не знает ли тот живущую где-нибудь неподалеку женщину по имени Эстер. Одинокую женщину благородного происхождения, пришедшую в эти места из Хантингдона лет тридцать назад. Эдгар сказал тогда, что такой женщины не знает. И мельком упомянул про глухую Сару и ее слепую дочь — единственных одиноких женщин в округе.

— Сара? Это та самая глухая женщина, которая живет со слепой дочерью?

Ариэль вытерла полотенцем испачканные мазью пальцы.

— От кого вы слышали о Саре?

— Мне рассказал Эдгар. Я расспрашивал его о женщине по имени Эстер, живущей в этих местах.

— Кто она такая?

— Толком не знаю, — ответил он. — Думаю, ты о ней ничего не слышала.

Ариэль покачала головой.

— Не слышала. А ведь я знаю почти всех местных жителей. Но почему вы ее ищете?

Саймон нахмурился.

— У меня есть основания думать, что она имеет какое-то отношение к моей семье. Ее имя упомянуто в бумагах моего отца… хотя все это весьма неопределенно. — Он пожал плечами. — Скорее я просто хотел удовлетворить свое любопытство.

При этом Саймон несколько кривил душой — одним любопытством отнюдь не исчерпывался его интерес к разрешению этой загадки, но если Ариэль ничем не могла помочь в поисках, то не следовало задерживать на этом ее внимание.

— У нас есть много других вещей, которые следует обсудить, жена моя. Так что иди сюда и садись поближе.

И он похлопал ладонью по постели рядом с собой. Ариэль заколебалась, потом пожала плечами и повиновалась.

— Теперь, когда вы вступили в свои супружеские права, вы, надеюсь, поверили наконец в мою преданность?

В голосе Ариэль слышался скрытый упрек.

— Если вы заверите меня в этом, — просто ответил он.

— А если нет?

Он вздохнул и, пробуя, осторожно согнул и разогнул ногу в колене.

— Тогда, жена моя, мы будем заниматься тем, чем только что занимались, пока вы не забеременеете. Когда же вы родите наследника, который скрепит так называемый союз между нашими семьями, я освобожу вас от всех супружеских обязанностей.

— Истинно пуританское отношение к браку, — фыркнула Ариэль. — Занятия любовью — безнравственно и может быть оправдано только необходимостью иметь потомство.

Саймон искренне расхохотался.

— Моя дорогая девочка, и это все выводы, которые ты сделала за этот час?

Ариэль сердито покраснела.

— Кроме того, — продолжал он, — мне уже начинают надоедать все эти обвинения в принадлежности к пуританам. Моя жизнь сложилась так, что я никогда не вел пуританский образ жизни и не намерен вести впредь.

— Но ведь вы носите темную, простую одежду, как настоящий пуританин?

— Вокруг и без того хватает разряженных павлинов. Кроме того, темные цвета и простые одежды идут мне.

— Ого, да вы еще и тщеславны, сэр пуританин! — воскликнула она.

Веселость исчезла из его взгляда, лицо потемнело.

— У меня мало оснований для тщеславия. Я знаю это лучше, чем кто-либо.

Почти бессознательным движением он коснулся шрама на щеке.

Наступило минутное молчание, которое нарушила Ариэль.

— Я не нахожу в вас ничего безнравственного… за исключением того, что вы Хоуксмур, — прибавила она.

Саймон улыбнулся:

— Так вот вы какая, жена моя. Вот вы какая. Прямая и искренняя.