Глава 9
Гвиневра смотрела на свадебное платье матери, в которое была одета, вспоминала свои обещания отцу, лежавшему на смертном одре, но больше всего думала о том, что ждет ее с Гриффином Соважем после того, что уже было. Гвин настолько потонула в противоречивых чувствах, что с трудом смогла выжать из себя необходимые слова.
– Я беру тебя в мужья, – пробормотала она и, опустив голову, произнесла обеты, связавшие их юридически и духовно.
Гриффин почти не слышал бормотания священника.
Когда навстречу ему по коридору, ведущему в часовню, шла зеленоглазая Гвиневра с волосами цвета воронова крыла и алыми губами, источающими пламя, ему показалось, что стены раздвинулись. Когда она вошла в часовню, высоко неся голову, увенчанную филигранной серебряной диадемой поверх черных кудрей, маленькое каменное строение будто стало шире. И голова его наполнилась греховными мыслями. Обладающая живым умом, сильная духом, умная и забавная, она имела больше достоинств, чем он мог ожидать от жены.
Нет, решил Гриффин, когда они опустились на колени, она не похожа ни на одну женщину из тех, кого он знал.
Если бы только она не предала его.
Огромный зал, как заметил Гриффин, пульсировал легкомыслием и фривольностью, чего его прекрасная невеста не одобряла, судя по тому, что сидела, опустив глаза и сжав губы. После трех часов церемонии и пира, посвященного и победе, и обручению, столы были раздвинуты и широкое пространство главного зала стало сценой всевозможных вечерних увеселительных действ.
Он распорядился дать выступить жонглерам и борцам, что они и делали под аплодисменты и крики опьяневшей и расслабившейся толпы гостей, одобрявшей такие соревнования в противовес насилию, обычному на войне.
Смех и болтовня наполнили тридцатифутовый зал. Гриффин сидел за столом, испытывая удовлетворение.
На галерее, возвышавшейся над залом, расположились музыканты, изливавшие в огромный зал потоки музыки, и чем дольше длилось веселье, тем больше гостей покачивалось в такт мелодии.
Он повернулся лицом к залу, сосредоточив внимание на столе, за которым сидели самые выдающиеся рыцари де л’Ами, выделяясь молчаливостью на фоне бурной веселости остальных. Стройный и в то же время атлетически сложенный юноша сидел в середине. Гриффин вспомнил имя молодого человека – Джеравиус. Он заметил его еще тогда, когда перед ним предстали солдаты де л’Ами. Он привлек внимание Гриффинатем, что провел рукой по ветшающей каменной стене ласкающим движением, будто гладил любимое домашнее животное.
Сегодня вечером Джеравиус не сводил глаз с Гвиневры, глядя на нее сквозь дым, и, не обращая внимания на крики и веселье, подавался вперед, чтобы лучше видеть, или откидывался назад, когда какой-нибудь солдат или борец заслонял ее от него.
Гвиневра сидела прямая и бесстрастная, безразличная ко всему окружающему, погруженная в свои мысли, и потому ничуть не мешала Гриффину наблюдать.
Он поднялся с места, надеясь, что это не слишком бросится в глаза. Но с таким же успехом он мог бы прогнать через зал стадо овец. Головы оборачивались к нему, музыка затихала, а двое рыцарей, занятые шутливой борьбой, тотчас же обратили к нему взоры, прервав свои игры.
Он окинул взглядом зал, потом кивнул гостям, давая знак продолжать веселье. Танцоры снова заплясали, музыканты начали дуть в трубы, а Гриффин спустился с хозяйского помоста и направился к Джеравиусу.
– Хорошее представление, – заметил он, остановившись возле стола, где сидели рыцари де л’Ами.
– Да, – ответил Джеравиус с опаской, поднимаясь на ноги. – Да, милорд.
– Леди Гвиневра многое потеряла нынче днем, – сказал Гриффин, праздно обводя взглядом зал, прежде чем оглянуться.
Глаза Джеравиуса были вопросительно устремлены на него.
– Она хорошая женщина, милорд, и заслуживает счастья.
– Которое я намерен ей дать по мере сил.
Гриффин оглядел гостей:
– Думаешь, я встречу сопротивление?
Уголком глаза он видел, как Джеравиус покачал светловолосой головой:
– Не с моей стороны, милорд.
– Bien. Я буду делать свое дело, а ты – свое.
– Будьте уверены в этом, милорд.
И все же от Гриффина не укрылось то, что подбородок юноши был воинственно выдвинут. Гриффин задумчиво потер щеку и сказал непринужденно:
– Мне нужен крепкий и разумный малый, чтобы помочь в строительстве оборонительных сооружений. Это работа серьезная.
Он почти почувствовал, как молодой человек энергично подался вперед, и подождал, пока у Джеравиуса вырвалось:
– Если вы займетесь этим, милорд, я все вам расскажу о «Гнезде».
– Будь любезен.
– Под восточной стеной проходит тоннель, и от этого она накренилась, как невод зимой. Уже почти десять лет западная стена крошится и ожидает ремонта. Не могу поверить, что вы не начали осаду замка с нее. Что же касается главной башни, то…
Он осекся и побледнел, но Гриффин кивком поощрил его к дальнейшему рассказу:
– Как раз такой энтузиазм мне и требуется.
– Милорд?
– Как я уже сказал, мне и нужен такой человек, как ты. Чтобы учился у архитектора и каменщиков, которые прибудут в Эверут, и помогал им. И, похоже, я его нашел.
Джерв сделал шаг вперед и чуть не споткнулся о скамью, стоявшую на дороге.
– Вы говорите серьезно, милорд?
– Вполне серьезно. Как давно ты испытываешь любовь к камню?
– Давно, – ответил Джерв с жаром. – Думаю, мне было лет семь, когда отец взял меня с собой в Вестминстер, и тогда я это понял. Но никогда не мог… Я ведь рыцарь. Мой отец дорого заплатил, чтобы купить мне это место, чтобы меня приняли в дом лорда Жонесса и обучали. Я солдат, милорд, и мое предназначение не архитектура, но было бы хорошо заниматься ею.
Гриффин кивнул:
– Мой дядя тоже находил большую радость в проектировании и восстановлении замков! Он был архитектором французского короля и герцога Нормандии и помогал им в строительстве замков. Их оценивают как произведения высокого мастерства, хорошо служащие целям обороны, но приятные для глаз. Он построил замок на берегу Сены.
Глаза Джерва округлились:
– Замок Кот-сюр-Сен? – спросил он. – Говорят, это чудо.
– Я тоже так считаю, – просто сказал Гриффин. – Хочешь встретиться с каменщиком, когда он прибудет? – спросил он, выждав, пока бурный восторг молодого человека вырвется на волю. Возможно, это произойдет не нынче вечером и даже не через неделю, но рано или поздно это произойдет, а когда это случится, он использует эту жажду строительства к своему благу, чтобы ничто никогда не угрожало его дому.
По лицу Джеравиуса расползлась мальчишеская улыбка.
– Если такова ваша воля, милорд, то ничего лучшего я и не желал бы.
Гриффин протянул ему руку.
Джеравиус протянул в ответ свою, и их руки сжали запястья друг друга, будто недоверчиво и настороженно оценивая их силу, и при этом у каждого в глазах мелькнуло нечто новое: уважение.
– Леди Гвин будет весьма довольна, если начнутся ремонтные работы, милорд, – добавил Джеравиус. – Она часто говорила об этом, но недостаток денег и рабочих рук…
Он пожал плечами.
– К тому же и руки, наверное, были заняты другим. Потому это дело откладывалось?
– Время от времени, милорд. Ради другого благого дела, – добавил он поспешно и бросил настороженный взгляд на господский помост.
Голова Гриффина склонилась к плечу, и он снова обратил внимание на напряженную позу Гвиневры. Спина ее была прямой, глаза же сверкали, и она устремила невидящий взгляд куда-то в другую сторону зала. Выражение ее лица было таким, что можно было предположить, будто она сидит в полночь на передней скамье в часовне.
И единственным признаком ее связи с настоящим было то, что ее рука бездумно поглаживала голову собаки. Старый пес удалился от Эдмунда и теперь сидел рядом с ней, привлеченный сладостным запахом.
– Ведь было много и других дел, – сказал Джеравиус, будто оправдываясь, – и миледи приходилось заниматься всем.
Эти слова были произнесены тихо, и Гриффин подумал, что, возможно, они и не были предназначены для посторонних ушей. Он поднял голову и увидел восторженную и преданную улыбку на лице Джеравиуса. Он любил ее! Они все ее любили, как она и говорила ему.
Джеравиус снова повернулся к нему, стараясь придать своему лицу выражение равнодушия. Гриффин ответил кивком и отошел.