Книга: Жена завоевателя
Назад: Глава 22
Дальше: Книга вторая ЖАТВА

Интерлюдия
ГОД БЕСПЛОДИЯ

Вся Англия
Зима – лето 1153 года

 

Армия Генриха фиц Эмпресса прошла по выжженным землям Англии, превращая их в пустыри. Замки, гарнизоны, деревни, дома – все было опустошено. Король Стефан сражался бок о бок со своим воинственным сыном принцем Эсташем, Кое-кто говорил, что короля подзуживали те, кто боялся гнева Генриха фиц Эмпресса, а возможно, обязательств перед новым королем, в то время как их путь уже был избран, тропа протоптана и они чувствовали себя усталыми. Но принцу было за что сражаться: на кону стояло королевство.
Но большинство видело одну простую правду – как только Генрих фиц Эмпресс будет коронован, гражданская война закончится.
И все же несколько верных Стефану форпостов, несколько замков, держали свои вооруженные гарнизоны и хранили свою веру и преданность. Конечно, они были обречены. Им суждено было умереть от меча или голода. Либо покориться.
И вот в августе пришла весть: принц Эсташ, наследник престола, мертв.

 

«Гнездо», Нортумбрия, Англия
Август 1153 года

 

– Все пропало, миледи. Погиб весь урожай. Пшеница и рожь – все высохло.
Гвин подняла глаза на Уильяма, своего лысеющего любимого сенешаля, сидевшего за столом напротив.
Он хмуро смотрел на свиток пергамента в руке, представлявший собой отчет, только что полученный из восточных мэноров. Он всего лишь еще раз повторил то, что уже говорил ей.
Гвин устало кивнула и устремила взгляд в окно. В широкое окно четвертого этажа не проникало ни единого дуновения ветерка – только жаркий сухой воздух.
– Продай арфы, – ответила она вяло.
– Миледи! Но ведь они принадлежали вашей матушке!
– Пусть Гилберт приготовит повозку. Для поездки в Ипсайл-на-Тайне, – сказала ока, ссылаясь на один из небольших городков, приписанных к графству Эверут. – Отправь их к ювелиру Эгардли. В его обязанности входит обеспечение перевозки товаров Эверута, и он знает всех менестрелей от реки Клайд до Темзы. Они произведут оценку.
Она услышала шелест пергамента, положенного Уильямом на стол.
– Этого будет достаточно, чтобы закупить пшеницы на год, – пробормотал он, – если удастся продать их обе.
Она кивнула. Это было все, что она могла продать. Больше не оставалось ничего.
Гвин продолжала неотрывно смотреть в окно, устыдившись, что эта печаль не самая глубокая из тех, что терзали ее сердце. Тяжелее всего ей было сознавать, что год назад она предала Язычника своим непроизвольным возгласом.
Взятка тюремщикам через неделю после ее возвращения в Эверут имела последствием только то, что половина денег вернулась к ней в виде потертых монет, а известий о нем так и не поступило.
– Мертв, – решил ее посланец. – Безусловно, мертв.
Это известие чуть не убило ее. Собственно говоря, так и должно было быть – око за око, жизнь за жизнь.
Забыть…
Она вцепилась в край стола. Одному Господу было известно, как отчаянно она пыталась изгнать воспоминания о той ночи почти год назад, когда с ней произошло волшебное превращение и Язычник вошел в ее душу. Но ее мечты были своенравными. Они будили ее каждое утро, вызывая пульсацию между повлажневшими бедрами и острую боль в сердце.
– Господи, пошли мне епитимью, чтобы я могла расплатиться со всеми долгами, или дай умереть, – прошептала она.
Уильям с тревогой посмотрел на нее:
– Миледи?
Она покачала головой. Все дело было в смертях и разрухе, наступивших в это жаркое лето. Армия Генриха фиц Эмпресса разорила все земли, прокатившись яростным смерчем через весь юг и запад страны.
Теперь эта армия неуклонно продвигалась на север, к Эверуту.
Она ничего не могла поделать. Скотину съели, рыбу выловили. Следовало позаботиться об урожае, хотя самые крепкие мужчины были отправлены на помощь королю.
Собирать урожай пришлось женщинам и детям, чтобы подготовиться к грядущей зиме. А зима обещала быть долгой. Наступили самые жаркие июльские дни, и они нанесли тяжелый урон. Они оказались способными убивать не хуже войны. При каждом шаге поднималась пыль, и пшеница подрагивала сухими колосьями, опадавшими на головы тех, кто пытался собрать этот жалкий урожай.
Могло быть и хуже, напомнила она себе твердо. Она ведь могла стать женой Марка фиц Майлза или его подопечной, но этому Гвин предпочла бы торговлю пирогами на ярмарке.
Король сдержал галантное обещание, данное ее отцу, несмотря на ужасные угрозы Марка, а возможно, и благодаря им. Гордость не позволила Стефану пренебречь королевским словом, подчинившись напору своего вассала.
Эверут остался в руках Гвиневры.
Летняя засуха сожгла и без того скудные запасы графства. И даже продажа арф, принадлежавших некогда матери, могла стать не более чем ведром воды, вылитым в песок.
– Пока все, Уильям. Поторопись с заменой неводов в верховьях реки. Ты прав, их опустошают браконьеры и там не остается ничего, кроме тростника.
Она шла вялой походкой, преодолевая жару, направляясь к своей уединенной комнате, обращенной на север.
Здесь она каждый день проводила драгоценнейший час за вышиванием и болтовней со своими женщинами. И это было единственное время, какое она могла выделить для подобного досуга.
Сегодня они сидели на скамьях, склонив головы, и деловито щебетали, в то время как их ловкие пальцы порхали над шитьем. Время от времени поднималась яркая вуаль или лента для волос, красная, зеленая, сапфировая, и пара живых блестящих глаз устремлялась из-под головного убора, реагируя на шутку, прежде чем снова опуститься к рукоделию.
За последние полгода ее свита очень выросла, но что она могла поделать? Когда дочери ее верных вассалов и дворян с юга нуждались в надежном пристанище, куда они могли бежать и могла ли она отказать им?
Нет, пока что безопасный приют оставался только на севере, на землях Эверута. И распространилась молва о том, что верной королю оставалась только Гвиневра де л’Ами.
Но в убежище нуждались не только девицы благородного происхождения. По мере того как с июля месяца начал свирепствовать голод, требуя все новых жертв, среди ее свиты появлялись другие женщины, в том числе и деревенские, потому что мужчины были на войне. Женщины скрашивали ее дни в эти тревожные времена и по мере сил помогали в работе.
Гвиневра откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
– Миледи?
Ее малолетний паж Дункан, еще один беглец от войны, стоял в дверях. За его спиной маячила темная неузнаваемая фигура.
Дункан отступил, и она разглядела за его спиной покрытого пылью гонца в темной коже.
– Миледи?
Она поднялась, и шитье соскользнуло с ее колен на пол.
– Сэр?
– Мне надо поговорить с вами.
Несмотря на летнюю жару, по спине Гвин ледяной струйкой пополз холод.
– Девушки, – сказала она, не глядя на них и продолжая смотреть на вошедшего. – Сейчас вам самое время погулять.
– У меня новости, миледи, – произнес гонец, когда женщины вышли.
– Вы от короля Стефана? – сказала Гвин безжизненным ровным голосом.
Он кивнул.
– Король проигрывает войну.
Она покачала головой. В этом жесте были несогласие, усталость и бог знает что еще. К чему были все эти годы войны и лишений?
– Все переходят на сторону фиц Эмпресса, Они считают, что е ним их отчаянное положение улучшится по сравнению с тем, что они терпят от господина нашего короля.
Она невольно отступила на шаг назад и опустилась на стул.
– У меня есть кое-что для вас, – продолжал он.
Он преодолел разделявшее их расстояние двумя шагами и опустился перед ней на колени.
Покопавшись под своей нижней рубахой, он нашел что-то, сжал в кулаке и поднес это прямо к ее носу.
– Что это?
Кулак раскрылся, и на широкой ладони воина она увидела несколько засохших розовых лепестков, все еще хранивших свой ярко-красный цвет.
– Мои бутоны, – произнесла Гвиневра едва слышным шепотом.
Она робко дотронулась до одного из сухих лепестков.
– Да. И его величество просит вас теперь вспомнить свою клятву ему, так же как он помнит то, в чем поклялся вам.
– В случае нужды я всегда к его услугам, – пробормотала она, не отводя взгляда от лепестков.
– Его потребность велика, миледи, и действовать надо сейчас же.
Она с трудом отвела взгляд от лепестков и посмотрела на посланца:
– Чего он хочет от меня?
– Защиты принца.
– Слава Богу. Значит, он жив? Ходят слухи…
– Он болен. Возможно, смертельно болен. Ему нужен уход, а иначе он и в самом деле умрет.
– Боже милостивый! Где же он?
– Здесь.
Она вскочила на ноги, чуть не сбив с ног коленопреклоненного герольда.
– Господи! Принц здесь?
Он выпрямился и печально улыбнулся, и эта улыбка слегка рассеяла тень на его мрачном лице.
– Я хорошо помню вашего отца, миледи. Он всегда был верен королю, и теперь вы напомнили мне его.
– Сейчас я предпочла бы, чтобы он был здесь, предпочла бы это всем сокровищам Иерусалима, – сказала Гвин торжественно. – Где принц?
– Завернут в тряпье и брошен на круп моего коня как мешок пшеницы.
– Сколько вас? – Она направилась к двери.
Посланец спешил за ней. Они заторопились вниз по лестнице, по пути переговариваясь шепотом.
– Только трое. Милорд принц, мой оруженосец и я.
– А кто вы?
– Адам Глостер.
Они достигли подножия лестницы. Дальше простирался огромный холл. Слуги, занятые своей работой, сновали туда-сюда. Она слышала негромкий смех и болтовню девушек, доносившиеся из отдаленных покоев. Женщины еще не покинули замок. Двое рыцарей, ничем не занятых, играли за столом в шахматы. Несколько молодых оруженосцев расположились за другим столом и что-то строгали, будучи ненадолго освобожденными от своих бесконечных дел, которые им поручали рыцари. Куда бы она ни бросила взгляд, везде были люди, спасавшиеся от полуденного зноя в прохладном замке. Снаружи были только те, кто должен был там находиться.
– Никто не знает, кроме тебя, Адам?
– И вас, – произнес он вполголоса, следуя за ней.
– Пойдемте.
Она торопливо повела его по длинным коридорам, потом указала на дверь из заброшенной кухни, и они вышли на яростную летнюю жару.
Солнце отчаянно пекло голову Гвин, будто она сунула ее в жаровню. Было тяжело дышать.
Они прошли вперед, к подножию главной башни, где стояла пара лошадей, сонно переступавших задними ногами, да жилистый человек с копной спутанных темных волос.
Гвин обратила взгляд на бесформенный узел, притороченный к седлу одной из лошадей.
– Он нуждается в каком-нибудь прохладном месте и максимуме внимания и ухода, миледи, – сказал оруженосец Адама.
– И в уединении, – закончил Адам, внимательно глядя на нее. – Это главное.
– Я могла бы поместить его в своих комнатах, – начала она, – но там постоянно снуют люди.
– Куда же еще можно его поместить? – спросил рыцарь.
– Может быть, в комнаты, предназначенные для склада? – предложил оруженосец.
Гвин передернуло:
– Милорда принца поместить в погреб?
– Готов поручиться, что это более безопасное место, чем любое другое, если, конечно, там уже не содержатся в цепях несколько пленных солдат Генриха.
Она с беспомощным видом повернулась к Адаму.
– Пусть будет подвал, – сказал он твердо.
Она бросила взгляд на бесформенный куль, окутанный серой мешковиной и свешивавшийся с седла.
– Тогда подвал. И пусть милорд король проявит ко мне милосердие.
– Король проявит к вам милосердие, если принц выживет, миледи, – заметил оруженосец язвительно. – Ну а если он умрет, то, где бы он ни содержался, ничто не умерит горе и гнев короля.
Гвин повела их к редко используемому входу в замок. Она молила Бога, чтобы кто-нибудь не явился сюда в поисках спасительной тени, вместо того чтобы удовольствоваться парадным входом.
Дверь бесшумно отворилась, взвихрив облако пыли, двое мужчин стащили свой царственный груз с лошади и осторожно внесли внутрь.
Внутри было темно.
Она двинулась по затхлому сырому коридору, чувствуя, как сердце подпрыгивает к горлу.
– Медленнее, миледи, – слышала она повелительный шепот сзади. Ей было трудно подчиниться, потому что стены начали смыкаться вокруг нее, рождая все мыслимые и немыслимые страхи, знакомые ей еще с юности.
Господи! Как она могла когда-то играть здесь, украдкой проникая сюда вместе с Джервом и другими? Неужто они были так безрассудны?
Они приблизились к подземному перекрестку, где сходилось несколько коридоров. Сверху проникал слабый свет, потому что как раз над их головами находились постоянно используемые кладовые.
Она повернулась и цыкнула на них, призывая к тишине. Мужчины остановились где стояли. Она смогла различить призрачную серую ношу, переброшенную через плечо Адама Глостера. На нее смотрели смутно поблескивавшие глаза, и в этом бездонном сумрачном месте это был единственный слабый отблеск света.
Тоннель, по которому они шли, внезапно свернул налево. Здесь был лучше слышен шум воды. Под подвал’Ами замка бежала подземная речка и уходила куда-то вниз, впадая в неизвестный резервуар.
Впереди виднелась низкая арка, откуда был выход в коридор с помещениями для хранения припасов. В этих комнатах обычно держали запасы зерна, вин и оружия, но сейчас эти помещения были пустыми. Уже много недель она не посылала сюда слуг. Зачем их было посылать? Сторожить пустые хранилища? Пустые оружейные склады?
Но даже и при таких условиях эти пусть необитаемые комнаты не были безопасным местом для принца. Здесь не было дверей.
Оставалось еще одно.
Гвин взяла фонарь с полки в коридоре, что вел к хранилищам, и повернула направо.
В конце короткого перехода, похожего больше на углубление в камне, с каменной же скамьей в нем, была дверь. Огромная дверь. Она была почти невидима, будто и не вела никуда, разве что в каменную нору. На двери висел замок величиной с кулак в форме головы дракона.
Обычно эта дверь вызывала у Гвин дрожь ужаса. Но сейчас направилась прямо к ней. Похолодевшими дрожащими пальцами она вывернула карман, пришитый к юбке изнутри, и вытащила маленький золотой ключик.
С бурно бьющимся сердцем Гвин вставила его в пасть дракона, повернула, и замок открылся. Челюсти дракона разжались.
– Входите, – тихо скомандовала она мужчинам. Внутри оказалось такое же складское помещение, как и остальные. От гулких каменных стен, слегка покрытых плесенью, тянуло холодом. Почему раньше она никак не решалась войти сюда? Почему эта дверь охранялась таким ужасным замком?
Они быстро приготовили место для принца в затененном углублении комнаты. Гвин хлопотала над ворохом тростника, устраивая ложе поудобнее.
Внезапно длинная рука принца взметнулась вверх и сжала ее запястье.
– Кто вы? – хрипло прокаркал принц.
– Милорд принц, – ответила она дрожащим голосом. – Я леди Эверут. Вас доставили сюда, чтобы вы находились в безопасности.
– Спасите меня, – простонал он.
Его запекшийся рот не подчинялся воле. Рука упала. Глаза закрылись.
По телу ее пополз холод. Адам встретил ее взгляд, но ничего не сказал.
Ей следовало принести меховые шкуры, чистые простыни и лекарства и привести кого-нибудь, кто сможет ухаживать за принцем.
Ей следовало обо всем этом позаботиться, а иначе он обречен.
– Миледи?
Она подняла глаза и встретила ровный взгляд Адама Глостера, устремленный на нее.
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом сказала:
– Вы проделали ради короля долгий и. опасный путь, Адам Глостер. Король будет вам благодарен.
Он опустил взгляд на поверженного принца. В глазах его она разглядела тревогу.
– Это ничто по сравнению с тем, что мы должны попросить сделать вас.
Он протянул ей руку.
Она приняла ее, и он крепко сжал ее пальцы.
– Я думаю, вы и не подозреваете, о чем вас просят, но нам известно, что вы преданная королю леди и сделаете все возможное.
Она испугалась:
– Что вы хотите сказать? Я знаю, о чем меня просят – спасти милорда принца и, таким образом, королевство.
Он выпустил ее руку и коротко поклонился:
– Миледи, как лучше отсюда выбраться?
Она указала на складские помещения, откуда они пришли. Едва видимая в полумраке лестница располагалась на расстоянии двадцати ярдов и вела вверх, в темноту.
– И куда ведет эта лестница?
– В господские покои, – сказала она и добавила после паузы: – В мои комнаты.
Они молча последовали за ней по крутой лестнице. Им пришлось миновать три пролета, прежде чем они добрались до площадки, дальше следовали новые каменные ступени. Наконец они добрались до верха лестницы и оказались на другой лестничной площадке, вырубленной в скале. Перед ними была дверь под аркой, тоже вырубленная в камне, темная и безмолвная. Они остановились.
– Дайте мне выяснить, свободен ли путь, – сказала она шепотом и подняла щеколду.
Дверь открылась наружу, и они вышли в дальний конец лестничной площадки. Если бы кто-нибудь из них оступился, ему пришлось бы лететь глубоко вниз, не меньше чем на четыре этажа, кувыркаясь по винтовой лестнице.
Адам молча смотрел на нее.
Гвин оглядела гобелен, прикрывавший вход внутрь. Он висел на стене хозяйской спальни и представлял собой изысканный кусок шелка с вышитыми на нем сценами охоты на лис и волков на фоне зеленых холмов и отдаленного дома за холмами.
Теперь гобелен казался ей обмякшей тряпкой, едва отделявшей ее от обезумевшего мира. Наконец они добрались до главного холла.
– Вам дано королевское разрешение делать все, что сочтете нужным, миледи, – тихо сказал Адам.
Она кивнула.
– Это весьма обременительная честь, которую мы вменяем вам в обязанность.
– Я дала слово. Эверут держит слово. Мой отец принял бы это бремя.
Она с трудом сглотнула.
– И Роджер сделал бы то же самое. Мой брат Роджер. Принц Эсташ был его другом.
Она сжала губы, чтобы сдержать непрошеные слезы, готовые хлынуть из глаз.
– Они бы сделали много, и я не могу сделать меньше.
– Но многие не стали бы делать, – тихо возразил Адам.
– Кое-кто предпочел бы пожинать плоды чужого труда и быть сытым, – ответила она твердо.
Он провел ладонью по подбородку, поросшему грубой щетиной.
– Да. Но иногда, миледи, мы не знаем вкуса специй, пока не попробуем их. Следует проявлять осторожность в отношении пищи на вашей тарелке.
Она подняла брови:
– Сейчас, Адам Глостер, вы говорите загадками. По его лицу пробежала тень.
– Будьте настороже и заботьтесь о себе, миледи.
Ко времени когда Адам сидел в седле рядом с оруженосцем, стражи, охранявшие ворота, уже были оповещены об их отъезде. Ворота в оба двора были подняты. Адам подъехал к ней ближе и протянул руку.
Удивленная его жестом, она коснулась его руки кончиками пальцев и улыбнулась мрачному человеку, привезшему ей столь сомнительное сокровище. Он склонился к ней с седла, а она подалась к нему. Жара обжигала ей спину.
– Будьте осторожны, миледи.
Тело Гвин под платьем охватил холод. Он коротко кивнул ей, потом тронул поводья и ускакал. Оба ее гостя рысью миновали арку ворот и исчезли в облаке пыли и влажной жары.
У Гвин подогнулись колени. Она едва не теряла сознание и заставила себя встряхнуться. От жары у нее закружилась голова – и в этом была причина дурноты. Но слабым утешением было то, как она бесстрастно осознала, что впервые за десять месяцев она не подумала о Язычнике.
Это был час умиротворения и облегчения от нескончаемых страстных воспоминаний, от ужасных терзаний по поводу сделанного ею выбора.
Назад: Глава 22
Дальше: Книга вторая ЖАТВА