Глава 3

Джиневра изящными пальцами сжала ножку кубка, да с такой силой, что едва не сломала ее. Она старалась сохранить самообладание. Нужно оставаться бесстрастной, говорила она себе, нельзя показывать, что ее ранят его уколы и намеки.

Наконец, справившись с собой, она спокойно осведомилась:

– Как вам вино, милорд? – И поднесла кубок к губам.

– Такое же прекрасное, как эти земли, – усмехнулся Хью. – Я совсем забыл, что вы унаследовали несколько виноделен в Аквитании после… – Он нахмурился, делая вид, что задумался. – После вашего третьего мужа, не так ли? – Не отводя от нее взгляда, такого же насмешливого, как и тон, он взял вилку и подцепил с ее тарелки кусок жареной кабанятины.

– Да, он наряду с прочими поместьями завещал мне и винодельни, – ответила Джиневра, глядя ему в глаза.

– А что именно отправило этого самого мужа к праотцам? Я забыл. – Он прожевал мясо, проглотил его и опять отпил из ее кубка.

– Та самая потница, которая погубила немало лондонцев, а через несколько месяцев собрала дань и на севере, – пояснила Джиневра.

Хоть она и была голодна после утренней охоты, сейчас у нее пропал аппетит. Мясо на тарелке показалось ей сухим и жилистым, а вино почему-то приобрело металлический привкус.

Хью молчал, пока паж наполнял их общий кубок и накладывал на общую тарелку оладьи из пастернака и маленькие колбаски. Верно, подумал он, в тот год, когда лорд Кирк якобы умер от потницы, в стране действительно свирепствовала эта болезнь. Он покосился на вдову лорда Кирка.

Джиневра повернула голову и встретилась с ним взглядом. Ее губы тронула холодная улыбка, и она, изящно изогнув бровь, спросила:

– Вас, милорд, мучает вопрос, а не расправилась ли я со своим третьим мужем, прикрываясь эпидемией?

Хью пожал плечами.

– Мадам, я здесь для того, чтобы найти ответы на некоторые вопросы. – Он принялся за колбаски, накалывая их на острие ножа.

– Ответы или доказательства? – уточнила Джиневра.

Улыбка исчезла с ее лица, однако глаза сохраняли спокойное выражение.

– А есть разница?

– Думаю, да.

Неожиданно Джиневра обнаружила, что ей нравится этот поединок умов. Она получала удовольствие, оттачивая в дискуссиях или словесных баталиях свое остроумие. Магистр Говард считал споры по вопросам права и логистики тренировкой для ума, но только ее второй муж, отец девочек, наслаждался возможностью нападать на равного себе противника и защищаться от него. Тимоти Хэдлоу вообще был необычным человеком: он не считал оскорбительным для себя проиграть в споре с женщиной.

– Поиск доказательств, – сказала она, – подразумевает, что чья-то вина сомнению не подлежит. А ответы нужны только для объяснения чего-то таинственного. В смертях моих мужей нет ничего таинственного. Всем этим событиям есть четкие объяснения. – К ней вернулся аппетит, и она знаком велела пажу положить ей парочку вальдшнепов.

Джиневра оторвала от тушки птицы крохотную ножку и принялась обгладывать ее, глядя на собеседника в ожидании ответа.

– Признаю, – бесстрастно проговорил Хью, – что я ищу доказательства тому, что все эти четыре очень выгодные вам смерти произошли при подозрительных обстоятельствах.

Джиневра отпила вина и резко произнесла:

– Скажите, лорд Хью, вы хотите, во что бы то ни стало найти эти доказательства?

Хью секунду молчал, а потом гневно сказал:

– Вы оскорбляете мою честь, мадам.

Наконец-то ей удалось вывести его из себя. Джиневра поняла это по легкому румянцу, который не мог скрыть даже темный загар, по упрямо сжавшимся губам, по заходившим на скулах желвакам.

– Разве? – мило осведомилась она, кладя на тарелку обглоданную косточку и облизывая один за другим свои пальцы.

Хью не мог оторвать взгляда от ее розового язычка, который то появлялся, то исчезал между алых губ. Он никогда не предполагал, что в этом простом вроде бы действе может быть столько чувственности, и на секунду даже забыл об оскорблении.

– Мама, мама! – Высокий голос Пиппы неожиданно разорвал окутавшую их дымку обостренной близости, и оба с облегчением перевели дух.

– В чем дело? – Джиневра улыбалась дочери, чье личико порозовело от возбуждения.

– Можно я попрошу Робина потанцевать со мной? Они играют гальярду, а я только утром повторяла шаги.

Джиневра взглянула на погрустневшую Пен, на Робина, который густо покраснел, вдруг сообразив, что он слишком много внимания уделял своему желудку и пренебрег светскими обязанностями по отношению к виновнице торжества. А уж о том, что он упустил такую благоприятную возможность, и говорить было нечего.

– Это день рождения Пен, Пиппа, она должна открывать танцы, – сказала Джиневра.

Робин кашлянул, вытер салфеткой рот и, вскочив на ноги, срывающимся голосом произнес:

– Леди Пен, позвольте мне… – Испугавшись, что на ладони остались следы жира, он поспешно вытер ее об одежду и предложил руку Пен.

Пен мило зарделась и вложила свои пальчики в руку Робина. Под аплодисменты гостей, которые тоже начали вставать с мест, чтобы потанцевать, он помог ей сойти с подиума.

Пиппа прикусила губу, а потом, овладев собой, выдавила улыбку и присоединилась к аплодирующим.

Хью отложил салфетку и тоже встал.

– А ну-ка, барышня, покажите мне, удалось ли вам освоить гальярду. – Ласково улыбаясь, он предложил руку Пиппе, и та так поспешно вскочила, что даже опрокинула стул.

– О, я хорошо танцую. Так мне сказал учитель танцев. Между прочим, я танцую лучше Пен, – добавила она, безуспешно пытаясь говорить шепотом. – Я лучше чувствую ритм, и у меня легче шаг.

– Ваша сестра танцует очень изящно, – возразил Хью. – Нужно обладать недюжинными способностями, чтобы танцевать лучше ее.

– А я и обладаю, – заверила его Пиппа.

Джиневра откинула голову на резную спинку стула и прикрыла глаза. Она чувствовала себя страшно утомленной, как будто ей пришлось выдержать своего рода кулачный бой. Отдохнув немного, она снова села прямо и устремила взгляд на танцующих. Пен и Робин были серьезны, Робин внимательно следил за своими шагами. Пен от усердия прикусила нижнюю губу – это свидетельствовало о ее глубокой сосредоточенности. Конечно, им не до светской беседы, мысленно усмехнулась Джиневра и ощутила, что отчаяние и усталость постепенно проходят.

Пиппа, порхающая рядом со своим высоким партнером, напоминала маленькую зеленую бабочку. Хью де Боукер, отметила Джиневра, двигается с удивительной легкостью для человека столь крупного телосложения, да притом военного. И он, кажется, нимало не смущен тем обстоятельством, что у него такая энергичная и крохотная партнерша. Пиппа в отличие от сестры могла трещать без конца, и Джиневра видела, что Хью, ловко лавируя в этом потоке слов, отвечает только на некоторые вопросы. Он не из тех, кто тратит силы на пустую болтовню, заключила она. Вот он наклонился к Пиппе, что-то говорит ей, улыбаясь и весело сверкая глазами. Удивительно, подумала Джиневра, как в нем уживаются две совершенно разные личности.

Она почувствовала странное покалывание в груди, и в следующее мгновение ее обдало жаром, а на щеках заалел яркий румянец. В последний раз она испытывала те же ощущения, когда познакомилась с Тимоти Хэдлоу. Это случилось в последний день святок, когда правил глава «пира дураков» и все было разрешено. Она обратила внимание на Тимоти Хэдлоу, а тот – на нее. Джиневра вспомнила, как он, взяв ее за руку, молча повел в маленькую комнатку, даже не комнатку, а клетушку. Едва за ними закрылась дверь, они начали срывать друг с друга одежду, дав волю страсти. Перед ее мысленным взором предстали его карие глаза, его смеющееся лицо. Она будто наяву ощутила, как он медленно двигается в ней, наполняя ее восторгом и доводя до…

Господь милосердный! В тот же миг у нее между ног потекла горячая влага. Все тело пылало как в огне, а сердце бешено стучало. Ни один мужчина, кроме Тимоти, не пробуждал в ней такого острого желания.

До сих пор…

Нет, это абсурд, это настоящее сумасшествие! Хью де Боукер – ее враг, он здесь для того, чтобы подписать ей смертный приговор, чтобы обокрасть ее и девочек. Она не имеет права испытывать к нему страсть.

Величественная гальярда закончилась, и Пиппа тут же подскочила к Робину, вопрошая на весь зал:

– Ты видел, как я танцевала с твоим отцом, Робин? Я хорошо танцую, да? А теперь ты потанцуешь со мной? Это контрданс. Мы можем танцевать все вместе – ты, я и Пен. Она схватила их обоих за руки и потащила за собой.

Хью пошел к столу. Улыбаясь, он поднялся на помост, легко перепрыгивая через ступеньку.

– Ну и балаболка! – Он сел на подвинутый пажом стул и, взяв кубок, жадно отпил вина. – У меня от ее вопросов началась страшная жажда.

Джиневра едва заметно улыбнулась. Его близость взволновала ее. Когда он наклонился, чтобы взять хлеб из корзинки на столе, она ощутила аромат лаванды и розмарина, исходивший от его волос. Мужчина, уделяющий внимание личной гигиене, – явление необычное!

Чтобы отогнать от себя запретные мысли, Джиневра приказала пажу сбегать на кухню и передать повару, что пора подавать праздничный торт.

–Миледи, позвольте мне попросить Пен подарить мне танец, – обратился к Джиневре магистр Говард, сидевший на одном из самых почетных мест из тех, что были «над солонкой». – Если, конечно, она согласится танцевать с такой развалиной. – Он растянул губы в беззубой улыбке и склонил голову в черном берете. При этом его жидкая седая бороденка забавно дернулась.

– Она будет в восторге, магистр, – заверила его Джиневра, зная, что Пен никогда не обидит старого учителя недовольством и пренебрежением.

– А Пиппа тем более, – пробормотал Хью. – Потому что получит Робина в свое полное распоряжение.

Джиневра рассмеялась – трудно было не отреагировать на его меткую шутку.

– Только ненадолго. У магистра – больные ноги, он уже не так бодр, как в былые времена, зато его ум не утратил остроты. А вообще скоро подадут торт, и Пиппу уже ничто не будет интересовать.

– А мама танцует так же хорошо, как ее дочери? – осведомился Хью. – Или она все еще в трауре?

– Я не надевала траур по Стивену Мэллори, – тихо ответила Джиневра. – И даже не делала вид, что скорблю о нем.

Хью внимательно посмотрел на нее. Вдруг пламя у одной из свечей дрогнуло, и его отблеск зажег огонь в ее серовато-фиолетовых глазах.

– Значит, мадам, вы танцуете? – проговорил Хью и, с вызовом глядя на Джиневру, подал ей руку.

Джиневра без колебаний вложила свою руку в его и грациозно встала. Бриллианты, украшавшие ее корсаж и чепец, ярко вспыхнули, освещенные факелами на стенах. При каждом шаге длинная, почти до пят, черная вуаль невысоко подлетала и плавно опускалась на бархатную юбку.

Джиневра улыбнулась, и Хью снова почувствовал, что теряет самообладание. Он твердо верил в ее вину, в обоснованность своей миссии, он был полон решимости отобрать у нее то, что принадлежит ему по праву, однако когда она так улыбалась, вся его целеустремленность таяла, как масло на солнце. Неужели она действительно колдунья? Неужели она пытается околдовать его точно так же, как околдовала своих мужей? Он старался сохранять дистанцию между ними и оставаться объективным, но не находил в себе силы противостоять ее чарам.

– Мама танцует! Смотри, Пен, мама танцует! – закричала Пиппа из другого конца зала, с подскоком обходя Робина, который вынужден был уступить свое место рядом с Пен магистру. – Она танцует с твоим папой, Робин.

– Я вижу, – сказал Робин. – И не понимаю, почему это вызывает у тебя такой восторг. Я иду за стол. Ты со мной или будешь танцевать одна?

Пиппа тут же сникла, но все же последовала за ним к столу.

– Я сто лет не видела, как мама танцует, – призналась она. – С лордом Мэллори она никогда не танцевала. Даже на Рождество и на Двенадцатую ночь. – Между ее бровей появилась маленькая складочка. – Он был ужасно противным. Кричал и кидался всем, что под руку попадало. Все его ненавидели. Однажды я слышала, как Краудер говорил Грину, что лорд Мэллори – пьяная скотина.

Робин, знавший, что его отец приехал, чтобы предъявить права на спорные земли, был потрясен этим откровением.

– Ты не должна подслушивать, – менторским тоном произнес он.

– Да я не нарочно! – воскликнула Пиппа. – Просто люди иногда не подозревают, что я рядом.

– А как такое может быть? – удивился Робин. – Неужто бывают мгновения, когда ты молчишь?

– Ну, какой же ты несносный! – возмутилась Пиппа. – Уж лучше я поболтаю с Грином.

Она слезла с высокого стула и побежала к старшему егерю, который держал в руках наполненный до краев кубок и увлеченно беседовал со старшим офицером замкового гарнизона. Появление девочки озадачило его, однако он улыбнулся и подвинулся, освобождая ей место на длинной скамье.

Пиппа поставила локти на стол, подперла руками подбородок и мрачно уставилась на старшего егеря.

– О чем вы разговариваете?

– Это не для ваших ушек, барышня, – ответил Грин.

– Но, кажется, это был важный разговор? – настаивала Пиппа.

– Верно, – подтвердил Грин, делая большой глоток из кубка и подмигивая офицеру, который широко улыбался.

Хотя Пиппа и была всеобщей любимицей, ей все же не следовало знать, какую тему они обсуждали. А обсуждали они лорда Хью де Боукера и его людей. Офицер был во дворе, когда Хью де Боукер объявил о своей миссии, а Грин присутствовал при встрече в лесу. Никто в поместье не знал, что их ждет, но всем было ясно, что грядут неприятности. И никому не нравилось, что за воротами стоит лагерем вооруженный отряд.

– Вы говорили об охоте? – не отставала Пиппа.

– Да, – ответил Грин. – Об охоте.

– А кабан действительно бросился на пони Пен? Она закричала? Наверное, закричала. И поэтому промахнулась?

Робин, оставшийся один за столом, мучился угрызениями совести и сожалел о том, что обидел Пиппу. Вдруг за резной перегородкой началась какая-то суета, потом забили барабаны, и все танцующие остановились. В зал входила процессия, возглавляемая факелоносцами. За ними следовал повар с огромным квадратным тортом, на котором высилась точная копия Мэллори-Холла с замком, садом, привратной башней и даже с подстриженными в виде зверюшек деревьями. На крохотном мостике через речку стоял пони со всадницей, то есть с Пен.

Виновница торжества, зардевшись от удовольствия, бросила своего партнера и побежала к столу. Магистр Говард заковылял вслед за ней.

– О, мастер Джилберт, какая красота! – воскликнула она, едва не задохнувшись от восторга. Повар осторожно поставил торт перед ней. – Ой, мне даже страшно резать его. Такое нельзя есть.

– Да нет, можно! – возразила Пиппа, подпрыгивая от нетерпения рядом с ней. – Все пропадет, если мы не будем есть. Мастер Джилберт, это марципан? Я так люблю марципан!

– Мы знаем, и твоя любовь дорого нам обошлась, – с полуулыбкой проговорила Джиневра. – Мастер Джилберт, вы настоящий художник.

Повар расцвел от похвалы и подал Пен нож.

– Режьте прямо посередине, леди Пен, а потом я дорежу остальное.

– Надо загадать желание! Загадай желание! – закричала Пиппа, приподнимаясь на цыпочки, чтобы не пропустить волшебный момент. – Ты должна пожелать что-нибудь хорошее! Почему бы тебе не пожелать нового пони… или чтобы у тебя начали виться волосы… или чтобы на следующей охоте ты застрелила кабана… или…

– Я сама могу придумать желание, – оборвала ее Пен.

– Закрой глаза и сильно-сильно пожелай, чтобы это случилось, – словно не услышав слов сестры, посоветовала Пиппа. Она с тревогой уставилась на Пен, дабы удостовериться, что та точно следует ее указаниям.

По залу прокатился громкий хохот Хью де Боукера. У Джиневры, стоявшей рядом с ним, от сдерживаемого смеха тряслись плечи. Пен бросила быстрый взгляд на Робина, и тот предложил:

– Если ты разрежешь здесь, то ничего не испортишь.

Пен кивнула и подняла нож. Воткнув его в нужном месте, она зажмурилась и принялась резать.

– Что ты загадала? Что ты загадала, Пен?

– Не скажу, потому что тогда желание не сбудется, – ответила Пен и покосилась на улыбающегося Робина.

– Ну, надеюсь, ты загадала что-нибудь потрясающее, – сказала Пиппа. – Такой торт заслуживает особого желания, правда, мама?

– Правда, – согласилась Джиневра. – Но ты, доченька, съешь только маленький кусочек. Можешь взять одно из этих марципановых деревьев. И на сегодня хватит.

Она кивнула мастеру Джилберту, и тот с улыбкой заверил ее:

– Я прослежу за этим, миледи. – Он взял торт, чтобы разрезать его и раздать гостям.

– Миледи, приказать дворецкому подать рейнского? – спросил мастер Краудер, поднимаясь на помост.

– Да. Оно очень подходит к сладким блюдам. – Она повернулась к лорду Хью и тихо сказала: – Вы, милорд, можете сами откупорить бутыль и налить себе вина. Так вы убедитесь, что вам ничто не угрожает.

Хью, чей спектакль с общими кубком и тарелкой был нацелен только на то, чтобы поддеть Джиневру, так же тихо проговорил:

– Мадам, мне нравится та интимность, которую создает общий кубок. Это лишь усиливает прелесть праздника. У меня нет желания пить в одиночку.

Джиневра покраснела. Негодование вновь смешалось с пробудившимися запретными эмоциями. Он поднял брошенную ею перчатку – она, естественно, не ожидала от него ничего другого. Но намек, прозвучавший в его словах, настолько выбил ее из колеи, что она даже не стала продолжать пикировку. «Неужели он испытывает то же самое?» – недоумевала она.

Джиневра почувствовала его реакцию тогда, в часовне, и, как истинная женщина, знала силу воздействия своего мелодичного голоса и улыбки на мужчин. Это было главным оружием ее арсенала, причем довольно жалкого по сравнению с арсеналом Хью де Боукера. Но когда она применяла его против этого мужчины, то, казалось, забывала о своей цели. Во время танца она ненадолго потеряла бдительность и увидела его в другом свете: веселого, доброжелательного, полного жизни, привлекательного мужчину, однако в следующее мгновение, как приливная волна, накатили враждебность и презрение, сметая на своем пути все добрые чувства.

Джиневра села на место и устремила взгляд на Пиппу, наблюдая, как та ест торт. Дворецкий откупорил бутыль и торжественно разлил вино. На этот раз Хью не закрыл ладонью свой кубок. Откинувшись на спинку стула, он смотрел, как золотистое вино течет в хрустальный кубок, поблескивая в свете свечей. Венецианского стекла на этом столе было столько, думал он, что потраченных на него денег хватило бы на то, чтобы построить и укрепить небольшую крепость. Затем он обвел взглядом зал. На стенах висели роскошные гобелены, выполненные в голубых, зеленых, золотистых, алых и серебристых тонах. Свечи на главном столе были восковыми, а не сальными, и в воздухе витал аромат мяты и других трав, щедро разбросанных по деревянному полу.

Двор короля Генриха славился своей показухой: придворные стремились перещеголять друг друга в демонстрации своего богатства и положения, тратя целые состояния на то, чтобы одеть домочадцев в роскошные наряды. Они выставляли напоказ свою собственность, твердо веря, что это прибавит им авторитета. Хью не раз видел, как испуганно вздрагивали напыщенные аристократы, когда бутыль из бесценного венецианского стекла падала на пол.

Джиневра Мэллори, видимо, так же богата, как лорд – хранитель печати, однако роскошь, царившая в ее доме, была не показной. Она была частью этой женщины. Джиневра воспринимала ее как должное. И вовсе не старалась произвести на него впечатление.

Хью посмотрел на Робина, который ел торт с сосредоточенностью растущего и вечно голодного подростка. Робин получит в наследство маленькое поместье в Кенте, являвшееся приданым eгo матери. Сам Хью, младший сын в семье, почти ничего не имел. За службу королю ему было подарено поместье Боукер в Бретани. Почва была плодородной, но само поместье небольшим. Деньги у него водились – король отличался щедростью, когда вспоминал о своих подданных, однако времени на то, чтобы заняться кентским и французским поместьями, не было. И конечно, ему никогда не достичь того благосостояния, что он видит вокруг себя. По сравнению с леди Джиневрой он нищий.

Хью отпил вина и оценил его по достоинству. Интересно, какой из мужей забил этим вином погреба?

– Ну, как, лорд Хью, одобряете?

– Изумительное вино. Кстати, я хотел спросить вас, кто из ваших мужей сделал столь ценное приобретение? – Он прищурился, и его глаза превратились в узенькие щелочки.

Поколебавшись, Джиневра ответила:

– У лорда Хэдлоу были агенты в Бургундии, Бордо и других винодельческих провинциях на берегу Рейна. Он многому научил меня, и теперь я покупаю вино у тех же агентов, что и он.

– Они хорошо подбирают вам вино, – отметил Хью.

– Нет, сэр, они только советуют. А выбираю я.

– Понятно.

Хью не поверил ей. Женщины мало, что понимают в подобных вещах. Однако женщины и не составляют брачные договоры и не наследуют огромные состояния после умерших мужей. Задумавшись, он принялся теребить пальцами нижнюю губу.

– Разве ни у кого из ваших мужей не было родственников, которые предъявили бы права на оставшуюся после них собственность?

– Милорд, я с радостью отвечу на ваши вопросы… и помогу в вашем расследовании, но только не во время праздника, – довольно резко ответила Джиневра.

– Значит, позже?

– Когда дети лягут спать. Приходите в мои апартаменты, и я постараюсь удовлетворить ваше любопытство.

– Мадам, я сомневаюсь, что это в ваших силах.

– Если вы уже закрыли свой ум для истины – то да, – пожала плечами Джиневра.

– Мой ум всегда открыт истине.

Она прямо посмотрела на него, и в ее глазах он прочитал насмешку.

– Разве, лорд Хью?

Бравурные звуки фанфар избавили его от необходимости отвечать. Пиппа вскочила на ноги и закричала:

– Пен, шествие в твою честь! Уже начинается! Робин, иди рядом с Пен, потому что ты гость, и ты нравишься Пен… правда-правда, нравишься, да, Пен? – Она на минуту замолчала, а потом возбужденно продолжила: – А я пойду за вами. Мама пойдет за мной с… – Она вопросительно взглянула на Хью.

– Я пойду рядом с вашей мамой, – твердо заявил тот.

– А потом пойдут все остальные, – радостно объявила Пиппа.

Процессия с трубачами и факельщиками во главе вышла из зала, пересекла внутренний двор и под усыпанным звездами небом сделала круг по лугу, лежащему за речкой, а потом через розарий, разбитый за стенами замка, вернулась обратно.

Когда они уже были во внутреннем дворе, Джиневра, поцеловав дочерей, пожелала им спокойной ночи, поблагодарив слуг, разрешила им разойтись и выдала мастеру Краудеру увесистый кошелек с деньгами, которые он должен был завтра распределить между челядью по своему усмотрению.

Она подняла голову к небу, в котором светил месяц, похожий на ломтик лимона. В воздухе пахло дымом от костров, которые горели в военном лагере за воротами.

– Какая прекрасная ночь! – повернулась она к мужчине, стоявшему позади нее.

– Да, – согласился тот.

– Жаль портить ее, – вздохнула Джиневра и машинально принялась правой рукой крутить кольца на левой. – Но никуда не денешься. Я загляну к девочкам, а потом жду вас в моих апартаментах. Они расположены над северным входом.

Не сказав больше ни слова, она пошла к дому. Хью смотрел ей вслед, любуясь ее стройной фигурой и вдыхая нежный аромат духов, еще не рассеявшийся после ее ухода. «А может, – спросил он себя, – это не духи, а запах роз из сада?»

Когда он шел пожелать спокойной ночи своим людям, разбившим лагерь за воротами, ему тоже очень не хотелось портить такую прекрасную ночь.