Глава 21
1877 год
Ренвилл
День святого Валентина. Наконец-то наступил ее день рождения!
Когда она проснулась, отец уже ушел на работу. Вернется он только к обеду.
У нее достаточно времени, чтобы подготовиться к празднику.
Итак, ей исполнилось тринадцать. Магическая дата, когда детство остается позади, так по крайней мере всегда говорила ее мать.
Невыразимая грусть наполнила ее.
– О мама! – прошептала она в тихой комнате.
Хотя это был ее день рождения, она приготовила особый подарок и для своего отца – подарок, который должен был ему понравиться. Белл уже представляла, как засверкают его серебристо-голубые глаза, когда, вернувшись домой, он развяжет бечевку и развернет коричневую оберточную бумагу.
Все утро, убирая дом, готовя праздничный обед, выпекая пирог, Белл пребывала в радостном возбуждении. Так хотелось видеть, с каким лицом он войдет в дом. Конечно, кухарка она никудышная, тут уж ничего не поделаешь, но зато он должен обрадоваться ее подарку.
Она вдруг с улыбкой подумала, что он, вероятно, принесет ей мятную конфету. Но в конце концов это не имеет значения, важно другое – то, что с этого дня они начнут новую жизнь.
Покончив с пирогом, она вновь принялась за уборку.
Наконец все дела были переделаны, и Белл надела одно из укороченных ею платьев матери. В нем она почувствовала себя взрослой. Напевая одну из любимых песенок матери, девочка заскользила по полу, представляя, как будет танцевать с отцом.
Пока отец работал, она практиковалась и достигла больших успехов. Юная принцесса на хорошо отполированном паркете не могла бы танцевать с большей легкостью и грациозностью, чем она.
Но время шло, а ее отец все не появлялся, и в конце концов она присела на деревянную скамью и стала гладить бумагу, в которую был завернут подарок для отца.
Полдень уже давно миновал, когда девочка услышала на крылечке шаги отца. Когда он вошел в дверь, она сразу вскочила.
Не говоря ни слова, он остановился в дверях. И с каменным лицом оглядел ее платье. Ее сердечко замерло, когда она не увидела на его губах той улыбки, на которую рассчитывала.
Ее шея и щеки залились румянцем. Услышав какое-то потрескивание, она неловко кинулась к плите.
– Тушеная говядина! – с наигранной бодростью пропела она.
Никакого ответа.
– С подливой и лучком, – добавила она, начиная отчаиваться. – Ты же ее так любишь!
Он все еще не двигался, но его бледно-серые глаза сузились.
Из-за его спины, вытесняя тепло, в комнату лился холод. Белл закрыла тяжелой крышкой чугунный горшок и кинулась к столу.
– Я знаю, что сегодня мой день рождения, но у меня есть подарок и для тебя.
Но отец только стоял и смотрел. В несколько отчаянных рывков Белл содрала обертку с нарисованного ею портрета.
Когда она показала его отцу, тот глубоко вздохнул.
– Мадлен… – прошептал он, глядя на изображение женщины, очень похожей на Белл.
– Да, папа, я нарисовала этот портрет для тебя, – сказала Белл, чувствуя, как в груди у нее распускается крошечный бутон надежды.
Оторвав взгляд от портрета, отец медленно посмотрел на нее. Но в его глазах она не увидела ни радости, ни любви. И надежда угасла, оставив после себя мучительную боль. В этот день она с недетской ясностью поняла, что вопреки ожиданиям ничто в ее жизни уже никогда не наладится.