Глава 2

Безмолвие. Долгие тихие вечера – ни музыки, ни шарканья ног танцующих. И длится это уже три недели – с тех пор как она услышала оглушительный выстрел, который никак не может забыть.

Белл Брэкстон рассерженно отошла от стены. С минуту она стояла неподвижно, затем решительно взглянула на старинные часы и, стиснув зубы, слегка поклонилась и начала танцевать. Раз, два, три – как можно старательнее. Раз, два, три – как можно изящнее и грациознее. Легкие шаги по паркетному полу, скольжение. Но никакого ощущения легкости, только тяжкое бремя на душе.

Она с досадой остановилась. Все ее усилия бесполезны. Музыки больше нет. А как танцевать без нее?

Если бы она не услышала выстрела, ничего не заметила бы. В газетах не упоминалось ни о каком происшествии, слуги помалкивали.

Пылавший в камине огонь озарял комнату золотистым светом. Она ходила взад-вперед. Безмолвие нарушалось только колоколами церкви на Арлингтон-стрит, которые громко и мелодично отбивали время. Вот уже несколько недель у нее болит нога, приходится опираться на трость. Но Белл потратила так много лет, привыкая обходиться без нее, что не может позволить себе пользоваться ею из-за не очень сильной боли. Она должна все время двигаться. Погода стоит холодная. Она не выходила на улицу, потому-то и нога стала снова отниматься. Но улицы переполнены прохожими и экипажами, и она боится даже соваться в такую толчею.

Белл поглядела на сводчатые окна, похожие в эту пору на темные зеркала. Трудно даже представить, что в мире существует такое бесчисленное множество людей!

Белл бросила взгляд на кипу приглашений. А может быть, стоит принять одно или два?.. Нельзя же все время сидеть дома! В конце концов прибытия отца можно ожидать и в гостях, за обеденным столом или беседуя с окружающими.

В свои двадцать девять лет она уже вдова. Пять лет назад ее муж умер от тяжелой формы ревматизма. У нее теперь было столько денег, что она даже не знала, что с ними делать. Оставив родной Ренвилл, Белл переехала в Бостон, благо, тот находился совсем рядом, в шестидесяти милях, чтобы купить дом, о котором мечтал ее отец: с литыми и лепными украшениями и резными мраморными колоннами.

Пытаясь заглушить знакомую боль в сердце, она уверяла себя, что сюда-то, в этот город, который он всегда так любил, отец непременно приедет.

Ветер усиливался, с силой налетая на окна и возвещая о надвигающейся буре. Несмотря на шум, Белл все же улавливала приглушенное позвякивание кастрюль и сковородок двумя этажами ниже, в полуподвальной кухне.

Сегодня четверг, а это значит, что на ужин ей подадут жаркое с картофелем. Проведя пальцами по каминной доске, Белл вздохнула. Ей опостылело есть одни и те же блюда в определенные дни недели. Точно так же, как опостылело ждать.

Ей неожиданно захотелось цыпленка и яблочный пудинг. И еще ей захотелось, чтобы небеса прояснились и в них засверкали бесчисленные мириады звезд. Захотелось новой жизни – самой обыкновенной, такой, какую ведут, например, молодые девушки, у которых в голове нет ничего, кроме предстоящих приемов и вечеринок. Жизни, в которой нет места мечтам, бесконечному ожиданию, а главное, отсутствуют тягостные воспоминания.

Боль и тоска захлестнули ее. Она давно бы покинула этот город, если бы не надеялась на приезд отца. Воспоминания точно стремятся отомстить ей за то, что она пытается от них избавиться. Но Белл упорно сопротивлялась. Нет, она не допустит, чтобы прошлое испортило и этот вечер!

Не обращая внимания на боль в ноге, Белл подошла к двери и распахнула ее, затем спустилась по лестнице на первый этаж.

Из кухни появился ее дворецкий. Гастингс выглядел не так безупречно, как обычно: он был без фрака, на руке у него висело полотенце.

– Куда вы собираетесь, мадам?

Белл надела новый черный плащ, подбитый мехом. Она свысока взирала на дворецкого. Она была выше Гастингса, и это, казалось, давало ей преимущество.

Белл с легкой улыбкой посмотрела на полотенце: таким же пользовалась ее мать – с синими и красными полосками на белом фоне.

– Извините, – смущенно начал Гастингс, – я… помогал мисс Мэй готовить ужин.

Белл с трудом сосредоточилась на Гастингсе. Она улыбнулась и пожала ему руку:

– Очень хорошо, Гастингс. Она, конечно, этого заслуживает.

Пожатие повергло дворецкого в явное замешательство.

– Простите, Гастингс. Я забыла один из главных уроков: никакой фамильярности со слугами. Ну, ничего, я скоро все усвою, способности у меня отличные. – В ее глазах вспыхивали насмешливые искорки. – С таким учителем, как вы, я далеко пойду: перестану замечать и вас, и Мэй, и Роуз.

Гастингс выпрямился, расправил плечи и даже без фрака, с полотенцем в руках превратился в образцового дворецкого:

– Вы совершенно правы, мадам.

Белл едва не поморщилась, глядя на этого человека: почему он не чувствует себя оскорбленным? По-настоящему Гастингс задет был всего один раз: когда она вела себя не так, как подобает хозяйке дома.

– Ну что ж, – Белл накинула капюшон, – я пошла.

– На улицу, мадам?

– Да, Гастингс. Мне давно пора подышать свежим воздухом.

– Но погода портится! – напомнил он.

Белл открыла дверь. Вместе с потоком воздуха внутрь влетели сухие листья. Она постояла неподвижно, чувствуя, как ветер играет ее волосами. А что, если он так и не приедет?

– Ты слышишь эти голоса, Гастингс? – прошептала Белл, не поворачивая головы.

Невилл Гастингс придвинулся ближе:

– Какие голоса, мадам?

Она вздрогнула, и эта дрожь странным образом передалась дворецкому.

Белл с облегчением рассмеялась.

– Ну и хороши же мы с вами! – воскликнула она, покачав головой. – Вы прислушиваетесь к голосам благопристойности, а я – к диким голосам ветра. Как вы думаете, почему так происходит?

Покосившись на хозяйку, Гастингс переступил с ноги на ногу. В этот момент из кухни прибежала низенькая толстушка, седоволосая и розовощекая.

– Что тут происходит? – спросила женщина с сильным ирландским акцентом.

– Я иду гулять, Мэй!.. – с усмешкой объяснила Белл.

– Гулять?

– Да, на улицу.

– Но ведь ужин почти готов!

Белл посмотрела на нее с сожалением. Она полюбила Мэй с того самого дня, когда агент прислал ей повариху и дворецкого с рекомендательными письмами.

– Мне очень жаль, дорогая, но я поужинаю сегодня где-нибудь в ресторане.

– В ресторане? Одна? Но ведь это неприлично! – неодобрительно произнесла Мэй. – Разве я не права, мистер Гастингс? Это просто неприлично. За всю свою жизнь я не слышала ни о чем подобном!

– А теперь услышали. Я иду ужинать – и ни вам, ни Гастингсу, ни этой надвигающейся буре не остановить меня.

Ветер был очень сильный, но Белл почти не обращала на него внимания. По прибытии в Бостон она обошла все улицы в Бэк-Бэе в поисках подходящего дома. Белл ходила целыми днями, не замечая, что прохожие как-то странно на нее поглядывают, а дети откровенно потешаются над ее неуклюжей походкой. К концу шестидесятимильного переезда из Ренвилля в Бостон она возненавидела тесный экипаж, мчавшийся с невообразимой скоростью, поэтому предпочитала бродить по городу пешком.

Этим вечером, однако, она почти не видела ни людей, ни экипажей. Улицы были пустынны. Пригибаясь под напором ветра, она шла по Арлингтон-стрит. Справа от нее лежал городской парк. Его литая чугунная ограда, унизанная острыми наконечниками, производила неприятное и даже угрожающее впечатление.

Она направлялась к Чарлз-стрит. Там, как она узнала от отца еще в детстве, находился ресторан «Снегирь» – внушительный, величественный и элегантный.

Белл глубоко вздохнула. Она чувствовала, как в ней пульсирует жизнь, и ей это нравилось. Волнение улеглось.

Она никогда еще не бывала в ресторане. Главное для нее сегодня было выбраться из дома, но тут Белл задумалась. А как входят в ресторан? Что при этом полагается говорить? Тяжелая деревянная дверь выглядела так же неприветливо, как и чугунная ограда парка. Может быть, отложить посещение? Но тогда ей придется есть именно то, от чего она решила в этот вечер отказаться!

Прежде чем ее смелость иссякла, Белл открыла дверь и вошла.

– Разрешите вам помочь, мадам? Оглядевшись в тускло освещенном вестибюле, Белл различила человека в ливрее, видимо, француза. Его лицо выражало явное неодобрение. Заглянув внутрь ресторана, она не заметила там ни одной дамы без сопровождающего.

– Разрешите вам помочь, – раздраженно повторил человек в ливрее.

– Да. – Она выпрямилась. – Подыщите мне место!

При этих словах его густые кустистые брови приподнялись, но прежде чем он успел возразить, Белл высокомерно бросила:

– Что-нибудь не так?

Этот тон она усвоила во время пребывания в отеле «Вандом», дожидаясь, пока съедет хозяин дома. Сидя в вестибюле, среди статуй и горшков с цветами, Белл наблюдала за важными особами, мужчинами и женщинами. Она была наблюдательна и скоро поняла, как люди добиваются желаемого независимо от того, заслуживают они этого или нет. Зрелище было не слишком приятное, но поучительное.

Белл было отвернулась, испытывая отвращение к себе, но тут же решительно заглушила голос совести. Нет, она во что бы то ни стало добьется, чтобы ее впустили: ведь она надеется, что кулинарные изыски даруют ей короткое забвение.

– Послушай, любезный, – сказала Белл, расправляя плечи, – ты, кажется, не понимаешь, кто я такая!..

Начало, пожалуй, было не слишком удачным. В конце концов, кого волнует, кто она такая? В этом городе полно важных особ.

– На этот раз я закрою глаза на ваше дерзкое поведение, – сухо продолжала она. – Вечер такой ненастный, что вы, вероятно, предпочли бы сидеть дома. Но предупреждаю: впредь держите себя в руках.

Выпрямившись, с бьющимся сердцем, Белл повернулась в сторону главного зала:

– Вот этот столик мне подойдет, любезный.

Она бросила ему плащ и пошла вперед медленной и, как она надеялась, величественной походкой. После того как к ней подошел официант и отодвинул для нее стул, Белл наконец свободно вздохнула.

В меню перечислялись блюда, о которых она никогда ничего не слышала:

«Голубь по-корнуэльски, с рисовым гарниром.

Пирог с мандаринами.

Кальмар под сливочным соусом…»

Господи, насколько лучше жаркое и картофель!

Наконец она заказала луковый суп, зимний салат с цикорием, еще что-то под названием пате де фуа гра. Блюдо было, несомненно, французское и, следовательно, очень вкусное. Французские повара ценятся во всем мире.

Ужин подали поразительно быстро. Белл подозревала, что это объяснялось не столько слаженной работой, сколько стремлением как можно скорее избавиться от нежелательной посетительницы.

Суп был неплох, салат вполне съедобен, что до пате де фуа гра… Жаркое с картофелем, вероятно, было бы куда вкуснее. По-настоящему ей понравились только булочки.

Со вздохом Белл подняла салфетку, прикрывавшую серебряную хлебницу, и заглянула внутрь. Как она и ожидала, там не осталось ни одной булочки. И ни одного официанта поблизости. Откинувшись на спинку стула, Белл задумчиво огляделась и заметила на соседнем столике, совсем рядом, полную хлебницу. За столиком, спиной к ней, сидел посетитель. Он был поглощен чтением лежавшей на столе газеты «Бостон глоуб».

– Извините, – сказала Белл.

Посетитель даже не шевельнулся.

– Извините, – повторила она, слегка нагибаясь в его сторону.

Он чуть-чуть приподнял голову. Белл испугалась, что он возвратится к своей газете и сделает вид, будто ничего не слышал. Но не успела она что-либо предпринять, как посетитель медленно повернулся.

Это был крупный импозантный мужчина с темными волосами. Присмотревшись, Белл заметила у него под левым глазом небольшой шрам в виде полумесяца. Не произнося ни слова, она прямо и открыто изучала его.

Осанка у него была спокойная и уверенная, – чувствовалось, что этот человек привык всегда добиваться своего. Чутье подсказало ей, что он не из тех, кому можно перечить. Человек опасный, такого лучше избегать. В голову ей почему-то пришла мысль, что именно он мог бы убедить ее изменить свою жизнь.

Испугавшись, она резко повернулась и чуть было не упала со стула.

Мужчина вовремя поддержал ее:

– С вами все в порядке?

Его голос удивил Белл. Ровный, низкий и неотразимо чарующий. В таком голосе можно утонуть, как в реке, и никогда не выбраться на поверхность.

На какой-то миг Белл забыла, зачем обратилась к нему и что от него лучше держаться подальше. Ею владело лишь желание, чтобы он продолжал говорить.

– Какой у вас красивый голос! – заметила она. – Вам кто-нибудь говорил об этом?

Ее слова застали врасплох этого темноволосого, чем-то смахивавшего на пирата человека. Страшно довольная, Белл рассмеялась.

– Ваш ответ был бы отрицательным? – продолжила она, видя, что он молчит. – Вам не доставляет удовольствия, что кто-то находит вас красивым?

Он слегка вскинул бровь, но ничего не ответил.

– Но вы не похожи на человека, прислушивающегося к мнению о себе. – Она принялась изучать его одежду: – Черный сюртук, черные брюки, черные ботинки. Исключительно черный, ничем не смягченный цвет. В нем есть что-то зловещее, – решила она, забыв о своих опасениях. – И, по-видимому, это продуманный эффект. – Она слегка выпятила губы. – У меня есть книга о моде, где обсуждаются достоинства и недостатки черного цвета одежды. Что там говорится? Это суровый, отталкивающий, зловещий цвет. – Она рассмеялась. – Правда, я не уверена, что можно считать достоинствами, а что недостатками.

Мужчина откинулся на спинку стула. В свете свечей его точеное лицо выглядело особенно рельефно.

– Вы привлекли мое внимание только для того, чтобы покритиковать мою одежду, или потому, что я могу вам чем-то помочь?

Ее радость сразу же как рукой сняло. По выражению его лица она не могла судить о его настроении. «Вероятно, он рассержен», – подумала она, вспомнив наконец, зачем обратилась к этому человеку. Но просить булочку ей расхотелось. Однако когда она, извинившись, хотела было вновь приступить к пате де фуа гра, их глаза встретились.

Сердце ее замерло. А тяжелое чувство, тайно угнетавшее душу, рассеялось. Впечатление было такое, будто она наконец возвратилась к себе домой. Вокруг слышались приглушенные голоса, мягко позвякивало столовое серебро. Белл никак не могла понять, чем вызвано подобное впечатление, и внимательно смотрела на своего соседа, пытаясь найти объяснение. Она вновь отметила самоуверенность, неизбежную в людях такого типа. Но было и еще что-то, ускользавшее от ее внимания. Что-то удивительно знакомое. Белл была уверена, что не знает его. И в то же время ей казалось, что если хорошенько подумать, то может оказаться, что они встречались.

Но Белл тут же осадила себя: ведь она никого не знает в Бостоне!

– Почему вы привлекли к себе мое внимание? – вновь повторил он. У него был такой вид, будто и он пытается вспомнить, знакомы они или нет.

– Хотела попросить у вас булочек, – не задумываясь ответила Белл.

На лбу у него обозначилась складка.

– Булочек? – повторил он.

– Да, булочек. Вы спросили, чем можете мне помочь. – Белл взглянула на хлебницу. – Вероятно, это глупо, но я подумала, что вы могли бы поделиться со мной.

Он тоже бросил взгляд на хлебницу и, повернувшись, долго, казалось, целую вечность, изучал ее лицо.

Белл почувствовала, что краснеет. За все двадцать девять лет жизни, ни во время замужества, ни в последующие годы, никто никогда не смотрел на нее таким взглядом – откровенным, даже бесстыдным, пронизывающим и как будто раздевающим.

Она уже хотела отвернуться, проклиная себя за импульсивность, которая не в первый раз ставила ее в неприятное положение.

Но тут мужчина предложил:

– Угощайтесь.

Его голос отвлек ее от невеселых мыслей. Она едва не отшатнулась, когда он протянул ей хлебницу:

– Если хотите, можете забрать все.

И только тогда Белл увидела, что одна рука его покоится на перевязи. Аккуратной и черной, как и вся его одежда, но тем не менее на перевязи.

Этот человек был ранен.

И тут Белл поняла, почему он кажется ей таким знакомым, почему у нее такое чувство, будто они знакомы.

Потому что он покалечен, так же как и она.

В какой-то степени она действительно его знает. Может быть, и не самого человека, а то особое выражение в глазах, которое указывает на то, что он пережил нечто столь значительное, что оно, несомненно, изменит его жизнь. Всего одно происшествие – не целый ряд, а всего одно, – и ты уже видишь мир в другом свете, да и мир по-иному смотрит на тебя.

Белл не знала, имеет ли перевязь какое-то отношение к случившемуся. Но где-то когда-то что-то произошло. Какой-то неожиданный поворот судьбы, и все переменилось. Она глубоко вздохнула. Все это ей хорошо знакомо. Она узнает отчаяние, прикрытое маской равнодушия, которое видит, разглядывая себя в зеркале.

Тяжело дыша, Белл стала напевать – медленно-медленно, тихо-тихо.

Помнит ли он тот момент, когда произошла перемена? Может ли как-то определить, назвать его? Хранит ли в своей памяти? Белл запела громче, отбивая пальцами такт по белой льняной скатерти.

– С вами что-то случилось? – спросил мужчина.

Его низкий голос окутывал ее, словно теплым одеялом. Впечатление было такое, будто он в самом деле беспокоится за нее. У Белл перехватило дыхание. Она ничего не ответила. Да и что сказать? Ей надо выбраться на свежий воздух. Здесь она просто задохнется!

Белл попробовала отодвинуть стул, но руки плохо повиновались ей, точно она была неуклюжей школьницей, и стул упал. Несколько голов повернулись в ее сторону. Сосед-пират стал подниматься.

– Со мной все в порядке, – с трудом выдавила она, вынимая из сумки несколько монет и бросая их на стол. – Все в полном порядке.

Незаметно подошел метрдотель. Когда он притронулся к ее локтю, Белл обернулась с широко раскрытыми глазами.

– Я должна идти, – с запинкой пробормотала она. Повернувшись, Белл поспешно, насколько позволяла хромота, направилась к выходу.

Она выбежала в ночную тьму. Ветер завывал сильнее, чем прежде. С неба обрушивались тяжелые струи ледяного дождя. А она забыла взять свой плащ, даже не подумала о нем.

Воспоминания терзали мозг. Она пошла быстрее, с трудом волоча больную ногу. Вместо того чтобы направиться к Арлингтон-стрит через Бикон-стрит, она свернула в ворота в чугунной ограде и пошла через парк по тропе, которая, как она знала, выводит к ее дому.

Холодные струи дождя секли ее по лицу. По распущенным волосам сбегали ручейки. Тем временем боль в ноге стала нестерпимой. Деревья и скамьи казались одинаковыми, дорожки перепутались. Двигаясь наугад, Белл словно блуждала по лабиринту.

Воспоминания разрывали ей сердце.

– О папа, папа!.. – бормотала она. И ветер тут же подхватывал и уносил ее слова.

Она не чувствовала, как стучат зубы, как дрожь охватывает все тело, не замечала, что всего в пятидесяти ярдах от нее светятся огни ее дома.

– О папа!.. – закричала она.

Ее нога зацепилась за торчащий из земли корень. Белл протянула руки в тщетной надежде за что-нибудь ухватиться, колени у нее подкосились, и она рухнула наземь.

– Папа, – шептала Белл, лежа в грязи. – Где ты, папа?..