Книга: Один маленький грех
Назад: Глава 6, в которой леди Таттон приходит в ужас
Дальше: Глава 8, в которой сэр Аласдэр дает совет безнадежно влюбленному

Глава 7
Дебютантка

Эсме хватило трех дней на Гросвенор-сквер, чтобы понять, что ее жизнь больше не принадлежит ей. Может быть, это было к лучшему. Одиночество угнетало ее, а бурная деятельность леди Таттон не оставляла времени на грустные размышления.
Казалось, весь Мейфэр узнал, что ее тетя вернулась из-за границы — и с опекаемой ею незамужней племянницей. Это возбудило всеобщее любопытство, последовали многочисленные приглашения на чай, литературные чтения, обеды и другие приятные встречи в узком кругу. Но у Эсме не лежало к ним сердце.
Ее тетя чувствовала, что племянницу что-то печалит, и поначалу она пробовала понять, в чем дело, задавая множество наводящих вопросов. Когда из этого ничего не получилось, леди Таттон нашла другое решение — конечно, поездки по магазинам. Два-три раза в неделю Лидия по утрам привозила Сорчу, но после полудня тетя с племянницей неизменно отправлялись на Оксфорд-стрит.
И меньше чем через неделю на дом прислали первые из заказанных платьев, а затем ручеек покупок превратился в поток. Леди Таттон жаловалась, что за годы, проведенные за границей, ее гардероб устарел. Что же до Эсме, то ей покупались шубки, дюжинами вечерние и дорожные платья, шали и туфли, все в утонченных темных тонах, которые, по уверению леди Таттон, приличествовали семейству, еще носящему траур.
Когда они распаковывали очередной заказ, Эсме высказала сомнения относительно накидки сапфирового цвета, которую ее камеристка как раз раскладывала на кровати.
— Глупая девочка! — сказала леди Таттон, встряхивая вечернее красновато-лиловое платье. — После смерти твоей дорогой мамочки прошло уже много месяцев. И слава Богу, что король умер в июне!
Эсме не поняла.
— Прошу прощения? Леди Таттон улыбнулась.
— Обществу быстро надоедают маленькие развлечения и темные тона, дорогая моя, — безмятежно сказала она. — Никто не станет бросать в нас камни по той причине, что всем нам положено скорбеть о потере обожаемого монарха, но никто в действительности не скорбит.
— О, я не думала…
— И нам повезло, милая девочка, что тебе идут глубокие тона, — продолжала леди Таттон. — Слава Богу, ты не блондинка. — Она повернулась к камеристке все еще с платьем в руках. — Пикенс! Будь добра, следующим погладь это платье. Мисс Гамильтон наденет его завтра на обед у леди Грейвнел. А для меня приготовь серебристо-серое шелковое.
Эсме отошла к окну и уставилась на раскинувшиеся внизу зеленые просторы. Она так сильно скучала по Сорче. По ночам ей случалось долго ворочаться без сна; она не знала, правильно ли поступила, покинув сестренку. А когда приходила Лидия с Сорчей, глаза Эсме невольно обращались на ужасный шрам на лбу малышки. Нет. Горькая правда заключалась в том, что она нуждалась в Сорче гораздо больше, чем Сорча в ней.
Но как еще она могла распорядиться своей жизнью? За месяцы, прошедшие со смерти матери, она наконец поняла, что ей нужно как-то определиться. Если оставить в стороне ее протесты относительно планов тети Ровены, в действительности Эсме не хотела вести одинокую жизнь в деревенском доме в окружении кошек и собак. Она хотела иметь семью. Детей. И незаметно для себя самой, почти не сознавая этого, она начинала представлять свой дом и свою семью с сэром Аласдэром Маклахланом.
Конечно, такие фантазии были просто смешны. Если бы Маклахлан хотел иметь жену и семью, он мог бы — и должен был — жениться на миссис Кросби. И ему следовало бы сделать это несколько недель назад. Эсме ему не нужна. Ей повезло, что он захотел оставить Сорчу.
Итак, Эсме предстояло устроить свою жизнь и признать, что ее мечтам не суждено сбыться. Она не может наделать таких глупых ошибок, как ее мать. Но чтобы осуществить свои планы, ей надо появляться в свете. Ей надо встречаться с людьми. Ей надо делать то, чего от нее хочет тетя. И все же она не была уверена, что ей хочется ехать на очередной званый обед.
Леди Таттон явно пустила слух — среди заботливых мамаш, подыскивающих подходящих невест своим сыновьям, и благонамеренных вдов, — что ее племянница ищет мужа. Должно быть, она упомянула и о дедушкином наследстве. Ничем другим нельзя было объяснить, почему последние дни так много неженатых джентльменов искали с ней встреч.
Эсме мало радовало их внимание. Ее мысли и ее сердце невольно устремлялись к… ну, туда, куда совсем не следовало. И все же не было никакой возможности отказать герцогине Грейвнел, которая жила через два дома от них.
Эсме познакомилась с герцогиней в первый же день появления на Гросвенор-сквер. Похожая на маленькую белокурую фею, герцогиня спустилась по парадной лестнице, чтобы обнять леди Таттон, едва они вышли из кареты.
— Ровена, дорогая! — воскликнула она. — Я уже не надеялась, что вы когда-нибудь вернетесь! Кажется, прошла целая вечность!
Леди Таттон также пришла в большое волнение, потому что полагала, что герцогиня надолго обосновалась в деревне.
— Но мы снова здесь, как вы видите, — сказала леди Грейвнел. — Кстати, на следующей неделе мы даем обед. Для небольшого круга близких друзей. Вы обе непременно должны быть у нас. Я не приму отказа! Я найду еще двух джентльменов.
— Мы будем польщены, — сказала тетя.
— А в понедельник на чай приедет Изабел, — продолжала герцогиня. — Вы тоже приходите, Ровена. Будет совсем как в старые времена! Мисс Гамильтон к нам присоединится.
Отказаться было никак нельзя. Чай и обед с герцогиней! Эсме растерялась бы, но леди Грейвнел, казалось, была очень рада.
Чай оказался большим приемом, а Изабел оказалась графиней Кертон, полной приятной вдовой, жившей в пяти минутах ходьбы на Беркли-сквер. Она оглядела Эсме с головы до ног, как бы оценивая ее возможности, затем уселась на обитом парчой диване рядом с леди Таттон, и они о чем-то шептались, когда видели, что на них не обращают внимания.
Эсме видела, как леди Кертон похлопывала тетю по руке, как бросала на нее сочувственные косые взгляды. И конечно, время от времени она посматривала в сторону Эсме — явный признак того, что хлопоты начались. Будь леди потолще, а их наряды аляповатее, они являли бы собой рисунок Роулендсона, под которым можно было бы сделать надпись «Интриганки».
Размышления Эсме были прерваны появлением Пикенс, которая вышла из гардеробной леди Таттон с перекинутым через руку красновато-лиловым платьем, ниспадающим шелковым водопадом. Оно было темным, в свете свечей оно скорее всего казалось бы почти черным, а отсутствие на нем воланов и лент — дань трауру — делало его еще элегантнее.
— О, мисс, — воскликнула камеристка, вытягивая руку, чтобы продемонстрировать платье, — разве оно не прелесть?
Эсме улыбнулась:
— Никогда не видела платья красивее.
Даже самые лучшие платья ее матери не могли сравниться с этим по спокойной, не выпячивающей себя элегантности.
Пикенс приложила платье к Эсме и сделала жест в сторону зеркала. Эсме посмотрела в него и обомлела. Глубокий цвет платья необыкновенно подходил к ее темным волосам и бледной коже.
— О, мисс! — задохнулась Пикенс. — Завтра вы произведете фурор! Надеюсь, вы разобьете чье-нибудь сердце.
Странное чувство удовлетворения охватило Эсме. В этом платье она выглядит красивой. Старше, даже немного выше и почти такой же привлекательной, как ее мать. Так что к черту Аласдэра Маклахлана, которому она не нужна. Найдется другой мужчина, который не будет называть ее глупой крошкой, не будет бросаться ее сердцем. И вдруг Эсме решила, что постарается извлечь удовольствие от поиска жениха или по крайней мере покажет себя во всей красе.

 

Через две недели после того, как гувернантка спешно покинула его дом, Аласдэр сидел в задней комнате «Крокфордза» со своим братом и Куином, когда появился лорд Девеллин и поверг их в затруднение. Было уже поздно, далеко за полночь, Девеллину хотелось к жене и в свою постель, именно в таком порядке. Но он был человеком, который не мог не выполнить миссии, не терпящей промедления.
Кроме того, его беспокоил Аласдэр. И не без причины, потому что Аласдэр и Куин подвыпили и играли в кости с парочкой ловких шулеров из Сохо.
— Странно видеть вас в таком месте, — сказал Девеллин, бочком подходя к Меррику Маклахлану.
— Да уж, конечно, странно, — отвечал Меррик. — Я бы предпочел оказаться подальше, но побаиваюсь уйти без них. Это опасное место, ты знаешь.
— Знаю, — согласился Девеллин, склоняясь над столом. — И эти двое обычно тоже отдавали себе в этом отчет. Что стряслось с Куином?
Меррик пожал плечами.
— Его мать насела на него. Хочет, чтобы он нашел себе жену.
— Понимаю, после смерти отца она не оставляет его в покое, — сказал маркиз.
— И сегодня в него тоже словно бес вселился. — Меррик кивком указал на брата. — Обычно он не так глуп, чтобы полагаться на удачу, даже в картах, да еще явно играя с мошенниками.
— Да ладно! — сказал маркиз. — Помнишь, что говорила Старушка Макгрегор? «Ценность вещи зависит от того, насколько ты в ней нуждаешься».
Губы Меррика сложились в сардоническую улыбку.
— Теперь ты повторяешь ее старые присловья? — заговорил он. — А не кажется ли тебе, что корень всех зол — его хорошенькая гувернантка?
Девеллин пожал плечами.
— Я подозревал это, — отвечал он. — А что думает Куин?
— Понятия не имею, — сказал Меррик. — Что же касается гувернантки, то я с самого начала знал — с ней будут неприятности.
— В самом деле? — учтиво произнес Девеллин. — Я вижу, у нашего друга плохи дела?
Меррик пожал плечами.
— Кажется, проиграл фунтов двести. Ничего удивительного, если играть с парочкой шулеров. Он не силен в такого рода играх. Здесь не требуется умение, только удача.
— Да, самое время положить этому конец, — сказал маркиз, уверенно направляясь к столу. Его рука тяжело легла на плечо Аласдэра.
Аласдэр взглянул вверх, его брови поднялись, выражая рассеянность, он как будто не мог сосредоточить взгляд на лице Девеллина.
— Мне необходимо поговорить с вами обоими, — тихо сказал Девеллин. — Небольшое срочное дело.
Аласдэр повернулся к нему, несколько преувеличенно пошатываясь.
— Оно не может подождать, старина? Я потерял двести пятьдесят фунтов и намерен вернуть их с лихвой.
Девеллин сделал мрачную физиономию.
— Аласдэр, я надеюсь, что друг в беде важнее ничтожной суммы денег.
Аласдэр подумал.
— Конечно, — согласился он. — Джентльмены, — обратился он к мошенникам из Сохо, — я желаю вам доброй ночи.
Куин последовал за ним, и все четверо отправились на поиски пустого стола. После того как он был найден и на нем появилась бутылка бренди, Девеллин, откинувшись в кресле и прижимая стакан к жилету, произнес:
— Джентльмены, мне нужны двое крепких и храбрых мужчин. Добровольцев, так сказать, для выполнения опасной миссии. Я не могу вернуться домой, пока не найду их.
Аласдэр со стуком поставил стакан на стол.
— Ей-богу, я вызываюсь, Дев! — сказал он, слегка покачиваясь в своем кресле. — Разве я когда-нибудь оставлял тебя одного на произвол судьбы?
— Аласдэр, я всегда мог рассчитывать на тебя, — откликнулся маркиз. — Есть среди вас еще один такой же храбрец?
Меррик хмыкнул.
— Скорее наглец. Куин тоже колебался.
— Так что за опасная миссия? Девеллин сделал серьезное лицо.
— Званый обед завтра вечером, — отвечал он. — У моей матери. Она проверяла список гостей и обнаружила, что двух джентльменов не хватает.
— Подожди, подожди, Дев! — запротестовал Аласдэр. — Это не опас… опасное дело!
— Если ты так думаешь, Аласдэр, то ты плохо знаешь друзей моей матери, — возразил маркиз. — Кроме того, ты ее должник. Ты практически похитил у нее дедушкину коллекцию монет. Твое появление на обеде — самое меньшее, что ты можешь сделать; кроме того, ты уже вызвался.
Меррик отставил свой стакан.
— Прошу извинить меня, Девеллин, но завтра я обедаю с американскими банкирами. О встрече было договорено заранее — несколько месяцев назад.
— Я мог бы догадаться, — сказал Девеллин, поставив свой стакан и отодвигаясь от стола. — Похоже, Куин, выбор падает на тебя.
— Почему бы и нет? — протянул Куин. — У меня на примете нет ничего лучшего.
— Настоящий мужчина! — ухмыльнулся Девеллин. — Ровно в шесть на Гросвенор-сквер. И соберитесь с силами, друзья. По всей видимости, там будут все старые сплетницы, какие только есть в городе.
Перед самым званым обедом леди Таттон вдруг разонравилось платье из серого шелка, и в доме начался переполох.
Пока Пикенс разогревала утюг, чтобы погладить другое платье, Эсме отправили отыскать темно-синюю шаль ее светлости и гагатовые подвески. Она быстро нашла и то и другое и спустилась вниз, чтобы посидеть у окна в гостиной, откуда она могла видеть, как одна за другой к дому леди Грейвнел подъезжали великолепные кареты, из которых появлялись прекрасно одетые гости.
В конце концов оказалось, что они на несколько минут опаздывают. Леди Таттон предложила Эсме взять ее под руку, и они вместе прошли по улице.
— Теперь послушай меня. Сегодня вечером здесь будут несколько подходящих молодых людей, — сказала тетя, расправляя шаль.
— Ну, тетя Ровена! — запротестовала Эсме. — Я совсем не уверена, что меня интересуют подходящие молодые люди, пусть и самые замечательные.
— Понимаю, моя дорогая, — сказала тетя, легонько похлопывая Эсме по руке. — Прекрасно понимаю. Но девушке нужно расправлять крылышки, разве не так? Немного поулыбайся, немного пофлиртуй! Используй свой веер, как я тебе показала. До начала сезона тебе нужно приобрести немного городского лоска.
— Так на них можно попрактиковаться? — пробормотала Эсме, когда они поднимались по ступенькам.
— Вот именно! — сказала тетя. — Используй их для приобретения опыта.
Герцог и герцогиня ожидали их в огромной гостиной, отделанной во французском стиле в золотых и кремовых тонах, с множеством зеркал в позолоченных рамах и изящной инкрустированной мебелью. Лорд Грейвнел, отличавшийся слабым здоровьем, сидел подле жены в кресле на колесах. Оба добродушно улыбались, глядя, как Эсме с трепетом оглядывается вокруг. Но когда лорд Грейвнел поднес руку леди Таттон к своим губам, Эсме заметила, что ее тетя посуровела. Эсме заглянула за плечо герцога — в комнате, казалось, стало нечем дышать. Нет, только не это!
— Моя дорогая Элизабет! — заговорила леди Таттон, пока герцог приветствовал Эсме. — Скажите мне, пожалуйста, это сэр Аласдэр Маклахлан вон там, у этажерки?
Герцогиня засмеялась.
— Ну не надо, Ровена, разве он такой уж безнадежный грешник? — беспечно сказала она своим звонким, как колокольчик, голосом. — Признаюсь, я питаю слабость к этому негоднику.
Ровена смотрела недоверчиво.
— Когда я уезжала, его едва принимали.
— О, с тех пор мало что изменилось, — весело сказала герцогиня. — Где бы он ни появлялся, везде начинают шептаться. Но будь милосердна, Ровена. Бедняга оказался здесь не по своей воле.
— Не по своей воле? — удивилась леди Таттон.
— Мой сын выкручивал ему руки, — ответила герцогиня, поворачиваясь к Эсме. — Здравствуйте, мисс Гамильтон. Как замечательно вы сегодня выглядите.
Но леди Таттон все еще была в мыслях о Маклахлане.
— Ну конечно, он ведь приятель Девеллина, как я могла забыть?
— А вы никогда не встречались с сэром Аласдэром? — спросила герцогиня.
Леди Таттон заколебалась.
— Только однажды, мельком, — сказала она. — Мы, кажется, состоим в родстве. Очень дальнем. — Она натянуто улыбнулась. — Шотландцы, вы знаете! Мы все родственники, если заглянуть в глубь веков.
— Состоим в родстве? — прошептала Эсме, когда они отошли. — О чем это вы?
Ровена помолчала, делая вид, что поправляет шаль.
— Эсме, я пересмотрела нашу линию поведения, — зашептала она. — Что, если история с Сорчей выплывет наружу? По твоим словам, он сказал слугам, что Сорча дочь его умершей кузины…
— Да, но никто не поверил этой сказке! — сказала Эсме.
— Тем не менее отныне это наша легенда, и мы должны придерживаться ее. Всегда существует вероятность, что твое имя свяжут с этой историей. По крайней мере он достаточно респектабелен, чтобы его принимали здесь. А может быть, он действительно кузен, если порыться достаточно глубоко. Из-за твоей матери мы теперь должны быть очень осмотрительны. И перестань смотреть на него!
— Тетя Ровена, я вовсе не смотрю на него!
Странно, но она действительно не смотрела. Шок прошел, и она отвела глаза, заставив себя обратить внимание на других джентльменов — на которых ей предстояло практиковаться. Вообще-то она уже практиковалась на сэре Аласдэре Маклахлане и зашла очень далеко. От одной мысли о том, чем они занимались, ее щеки начинали гореть. И они горели, когда тетя решила познакомить ее с двумя красивыми молодыми щеголями, отчего Эсме предстала перед ними в самом лучшем виде.
— Лорд Торп. Мистер Сматерз. Эсме присела в реверансе:
— Очень приятно.
Лорд Троп склонился над ее рукой.
— В самом деле очень приятно, — сказал он. — Моя дорогая леди Таттон, город ужасно скучен в это время года. Почему вы скрывали от нас такое сокровище?
— Это ваш первый визит в Лондон, мисс Гамильтон? — перебил его мистер Сматерз. — Если так, позвольте мне представить вас моей сестре. Она знает все места, где нельзя не побывать.
Леди позади него обернулась и заулыбалась. Леди Таттон послала лорда Тропа за двумя рюмками хереса. Мисс Сматерз принялась с энтузиазмом рассказывать о Британском музее. Эсме взяла мистера Сматерза под руку и делала все, чтобы сэр Аласдэр Маклахлан увидел, как приятно она проводит время. Пусть этот самоуверенный обольститель не воображает, что она будет горевать о нем.

 

Наблюдая развертывающийся на их глазах маленький спектакль, лорд и леди Девеллин засомневались, правильно ли они поняли Аласдэра.
— Бог мой! — сказал Девеллин. — Неужели это твоя мегера?
— Да, сестра малышки, — пробормотал Аласдэр. — Мисс Эсме Гамильтон.
— Ну и ну, — проворчал Девеллин. — Не совсем такая, какой я ее себе представлял.
— Да ведь она прехорошенькая! — воскликнула его жена. — Вы когда-нибудь видели такую безупречную кожу и такие густые темные волосы? Представляете, какие они в распущенном виде?
Аласдэру не требовалось напрягать воображение. Он слишком хорошо знал, как они выглядят, если их распустить; когда он вспоминал об этом, его ладони становились влажными, а пульс учащался. Он смотрел на идущую в толпе Эсме — на ее идеально прямую спину, на то, как она наклоняла голову и улыбалась, сначала в одну сторону, потом в другую, и не одна пара мужских глаз поворачивалась в ее сторону.
Этот выскочка Сматерз уже вел ее, явно собираясь отыскать пустой уголок, где можно было бы спокойно беседовать вдвоем. Аласдэр с неудовольствием наблюдал, как лорд Торп принес ей рюмку хереса и с заискивающей улыбкой пошел рядом с другой стороны.
— Она напоминает мне статуэтку, которую я однажды видела в Венеции, — тихонько сказала леди Девеллин. — Мраморную мадонну. Спокойную и прекрасную — но также и непреклонную.
— Одета немножко простовато, — вставил Девеллин. — Но элегантно. Очень хорошо держится.
И Аласдэр должен был признать, что она действительно оставалась спокойной и сдержанной. С прямой спиной, с высоко уложенными волосами, открывающими нежную шею, она двигалась как герцогиня, несмотря на маленький рост.
В этот момент к ней подошла настоящая герцогиня. Мистер Сматерз и лорд Троп ретировались, улыбки на их лицах увяли. Мать Девеллина взяла Эсме за одну руку, леди Таттон за другую, и они пошли в другой конец зала. Он слишком поздно понял, что они направлялись в его сторону.
— Леди Таттон, — оживленно сказала герцогиня, — вы помните моего сына, маркиза Девеллина?
Во время церемонии представления маркиза Аласдэр оцепенело молчал. Когда очередь дошла до него, леди Таттон признала их знакомство коротким «мы встречались».
Он низко склонился, целуя ей руку, потом поцеловал руку Эсме, сказав всего несколько слов сверх предписанного. Сначала он подумал, что Эсме так и будет смотреть вниз. Но в последний момент она оторвала взгляд от пола и посмотрела ему прямо в глаза — совсем как в ту ночь, когда они впервые встретились. Результат был тем же. Как удар в живот. Взгляд ее правдивых зеленых глаз пронзил его насквозь. Легко прорвал защиту. Как если бы ей была ведома каждая его мысль. Как если бы она знала его лучше, чем он сам.
— Рада видеть вас снова, сэр Аласдэр.
Он изнемогал от этого тихого голоса, теплого и вызывающего воспоминания. Оказывается, ему не хватало его. В замешательстве он отпустил ее руку и быстро отступил назад. Она повернулась к Куину, улыбнулась ему, и ее улыбка не была совсем неискренней. Затем трио двинулось дальше, оставив Аласдэра провожать их глазами.
Последовавший вскоре обед оказался самым жалким из всех, на которых приходилось бывать Аласдэру, поэтому первое время он бросал негодующие взгляды на Девеллина, который завлек его сюда. По меркам Мейфэра, гостей было немного, и большая часть гостей хорошо знали друг друга. За длинным столом не умолкали оживленные разговоры, прерываемые взрывами смеха, которых не услышишь на обедах, носящих более официальный характер. Герцогиня владела искусством приема гостей, все же признал Аласдэр.
Он сидел между Сидони и Изабел, леди Кертон, лучшей подругой герцогини. Аласдэру она была очень симпатична. Филантропка, она приобретала друзей везде, где бы ни появлялась, и, несмотря на свой возраст, любила пошутить и подурачиться. Всего несколькими месяцами раньше она помогла ему устроить веселую мистификацию, которая позволила предать забвению пресловутого Черного ангела, а Деву и его невесте наслаждаться удачным браком, не боясь, что его омрачит прошлое Сидони.
Однако на этот раз даже общество леди Кертон не оживило Аласдэра. Он машинально отвечал на ее вопросы, пока она наконец не обратила внимание на джентльмена слева, оставив Аласдэра в одиночестве посреди шумного веселья.
Эсме, заметил Аласдэр, сидела между Сматерзом и молодым человеком по имени Эдгар Ноуэлл, благовоспитанным и скучным, о котором было известно, что он протеже герцога в политике и большой подхалим. Эсме одинаково улыбалась и тому, и другому. Кто бы мог подумать, что сухарь Ноуэлл может так любезничать.
Эсме смеялась над остротой, которую Ноуэлл прошептал ей, слишком близко наклонившись к ее ушку. Чтобы не остаться забытым, Сматерз привлек ее внимание, накрыв ее руку, лежавшую на столе, своей. Жест был слишком дерзким. Эсме повернулась к нему с неприкрытым интересом. Аласдэр почувствовал, как что-то внутри противно екнуло.
— Она восхитительна, не правда ли? — услышал он возле своего уха.
Возвращенный к действительности, Аласдэр повернулся к леди Кертон.
— Прошу прощения?
Ее светлость смотрела на него ясными, полными жизни глазами.
— Мисс Гамильтон, я имею в виду, — пояснила она. — Я вижу, вы не сводите с нее глаз.
— На самом деле я смотрю на ее платье, — холодно сказал он. — Не могу определить его цвет. Оно ведь не черное?
— Оно цвета баклажана, красновато-лиловое, — пояснила она. — Бедная девочка весной потеряла мать. Я видела ее на прошлой неделе на чае у герцогини, а потом еще раз в литературном салоне на Парк-лейн. Мы долго беседовали, мисс Гамильтон и я.
— Уверен, она очаровательна.
Леди Кертон отпила маленький глоток из бокала.
— Леди Таттон сказала мне, что ее племянница не будет танцевать после обеда. Мисс Сматерз исполнит на пиано несколько деревенских мотивов.
— Я не знал, — отвечал он. Леди Кертон улыбнулась.
— Мне кажется, молодая леди ничего не будет иметь против того, чтобы просто прогуляться по залу.
Аласдэр насмешливо взглянул на нее.
— Боюсь, вы неправильно истолковали мой интерес. В глазах леди Кертон, казалось, блеснул огонек.
— Мне следовало бы надеть очки. Но малышка все же прехорошенькая — знаете, ее мать слыла в Шотландии красавицей, а ее дедушка оставил ей по завещанию девяносто тысяч фунтов, так что, надо думать, она будет хорошо устроена.
Аласдэр подумал, что плохо расслышал ее слова.
— Прошу прощения?
Леди Кертон непонимающе моргнула.
— Ее мать была известной красавицей, — повторила она. — Говорят, во время ее первого выезда в свет граф Стрейтен и герцог Лангуэлл дрались на дуэли за то, кто будет танцевать с ней последний танец, оставшийся не расписанным в ее бальной карточке.
Аласдэр покачал головой:
— Нет, насчет завещания. Я думал… ну, я думал, у ее семейства совсем не было средств?
Графиня снова невинно моргнула.
— Отчего же, на самом деле это не совсем так! — сказала она. — Ее отец действительно растратил свое состояние и умер банкротом. Но ее дед со стороны матери разбогател на морских перевозках. Когда он умер, Ровена уже была замужем за очень богатым лордом Таттоном. А Розамунд, ее сестра, вышла замуж за… ну, за еще одного красавца. Аласдэр чуть улыбнулся.
— Должно быть, эта привычка ей дорого стоила.
— То же самое сказал ей ее отец! — шепнула леди Кертон. — Поэтому, как истый рассудительный шотландец, он перевел все имущество в доверительную собственность и стал опекуном своих внучек, Энн и Эсме, оставив завещание, что они получат свои доли при вступлении в брак или по достижении тридцатилетия, в зависимости от того, что наступит раньше. Итак, на что вы поставите?
— Поставить на что? — не понял Аласдэр.
— Что, по-вашему, наступит раньше? — не отступала ее светлость. — Есть ли хоть какой-нибудь шанс, что такая прелестная девушка останется не замужем до своего тридцатилетия теперь, когда она появилась в городе? Я не думаю!
— Не знаю, — отвечал он. Он молил Бога, чтобы она вышла замуж. И чем скорее, тем лучше.
Леди Кертон легонько дотронулась до его руки и наклонилась ниже.
— Кому-нибудь следовало бы тем не менее остеречь ее относительно мистера Сматерза, как вы считаете? — проворчала она. — Девушка, наверное, столь же неопытная, сколь и хорошенькая. Леди Таттон может не знать, что Сматерз недавно заложил свое поместье в Шропшире. Мне сказали, что он потерпел ужасные убытки на американском рынке ценных бумаг.
Наконец до Аласдэра дошло, о чем она говорит. Сматерз охотился за приданым. А у Эсме были деньги. О Боже! Если ее тетя не будет глядеть в оба глаза, крошка станет овечкой, предназначенной на заклание.
— Конечно, всегда есть лорд Торп, — шептала леди Кертон. — Прекрасный титул, но его мать настоящая мегера, а он у нее под башмаком. А вы не интересуетесь невестами?
— Боже милостивый, нет!
— Я так и думала, — призналась ее светлость. — Поэтому вы, вероятно, не знаете, что от Торпа в последнее время отступились не менее трех молодых леди — как они говорили, вдова каждую из них доводила до слез. Можете себе представить более жалкую участь жены?
Он не мог. Это звучало ужасно.
— Есть еще мистер Ноуэлл, — сказала леди Кертон. — Ноуэлл собирается выдвинуть свою кандидатуру на следующих выборах, и все считают, что он будет избран в палату общин. Вот кого я бы для нее выбрала.
Аласдэр уронил вилку.
— Не верю, что вы говорите это серьезно! Леди Кертон прижала руки к груди.
— Почему же, я не могла бы быть серьезней.
— Только не Ноуэлл! — воскликнул Аласдэр. — Бог мой, Изабел, он самый скучный человек, которого я когда-нибудь встречал в своей жизни. Любая женщина, ставшая его женой, рискует заснуть и утонуть в чае прежде, чем закончится прием по случаю бракосочетания.
— Дорогой, вы, должно быть, правы, — пробормотала она. — А что вы скажете о мистере Дейвисе? Он валлиец, я знаю, но такой необыкновенно красивый.
— У него любовница и трое детей в Спитлфилдзе.
— Вот как! Тогда мистер Шелби, может быть?
— Безнадежно пустой и тщеславный человек.
— Согласна, согласна! Сэр Генри Батстон?
— Он, Изабел, имеет другие наклонности. Я надеюсь, вы меня понимаете.
Уледи Кертон порозовели щеки.
— Боже мой! Кажется, поняла. Нашла! Ваш друг Уинвуд!
— Исключено, — выпалил Аласдэр. — Куин дал зарок не влюбляться.
— Фи. — Леди Кертон легонько ударила его по руке. — Любовь к этому не имеет никакого отношения. Он должен жениться. По средам я играю в вист с его матерью.
— Вот как? — натянуто сказал он.
— Да, — строго сказала ее светлость. — И будьте уверены, Куин женится, причем скоро. После того как умер его бедный отец, она вне себя. Если Куин не оставит наследника, все перейдет к какому-то дальнему родственнику — на редкость неприятному человеку по имени Энок Хьюитт. Ужасное имя, правда? Звучит так, словно кто-то старается выкашлять что-то неприятное.
— Не думаю, Изабелл, что Куина заботит, кто станет наследником.
— Зато его мать заботит! — возразила она. — И Куин ни за что не оставит ее в таком состоянии. Он не захочет лишить ее внуков, которых теперь, когда она овдовела, она просто жаждет. Он обещал ей жениться в следующий сезон, если не раньше.
— Боже! Куин?..
— Куин, — твердо сказала ее светлость. — И мне начинает казаться, что они идеально подходят друг другу! Вспомните, леди Уинвуд с материнской стороны шотландка. Ей понравится немного необычная мисс Гамильтон. Я немедленно поговорю об этом с Ровеной.
Аласдэр чувствовал, что его охватывает паника.
— Изабел, нет, — перебил он. — Куин… ну, не вполне добропорядочный человек, вы знаете. Он не будет хорошим мужем.
Леди Кертон насмешливо посмотрела на него.
— Аласдэр, — зашептала она, — самые лучшие мужья получаются из негодяев, переменившихся под влиянием хорошей жены. Мисс Гамильтон через две недели заставит его плясать под свою дудку. Кроме того, он еще совсем молод. Ведь ему нет и тридцати лет?
— Двадцать девять, — признал Аласдэр. Леди Кертон просияла.
— Великолепно! Мисс Гамильтон двадцать два, хотя по виду этого и не скажешь. В самом деле, Аласдэр! Давайте объединимся, вы и я. Каждый раз, когда мы действовали совместно, мы добивались замечательных результатов. Я могла бы пригласить их четверых в театр на следующей неделе. Ровена будет очень рада нашей помощи.
Отставленный Аласдэром бокал звякнул о край тарелки. Паника сжала ему горло. Боже мой! Куин? Но он последний, кто нужен Эсме.
С Куином можно здорово покуролесить, его хорошо иметь в друзьях, но вряд ли кто-нибудь пожелал бы выдать замуж за него свою сестру. И уж, конечно, никто не захотел-бы, чтобы он женился на женщине, которую… Нет, будь он проклят! Куин повеса и шалопай, настоящий прохвост. Он собаку съел на самых безнравственных развлечениях, которые только может предложить Лондон. И он питает слабость к самому худшему сорту женщин. Подойдет любая юбка; чем грязнее, тем лучше. Куину неведомо, что хорошо, а что плохо. Что же касается морали, то он не лучше Аласдэра.
Конечно, он немного моложе… ну, пусть ненамного. И он обладатель громкого титула, очень древнего — другими словами, настоящий англичанин. Но он не богаче. Не красивей. С другой стороны, он еще не ожесточился. В его глазах нет той греховности и усталости, которые заставляют матерей держать своих дочек подальше от Аласдэра.
Но какое ему до этого дело? Эсме — не его проблема, будь она проклята. Он не звал ее в свою жизнь, он даже не приглашал ее в свою постель, пусть такая мысль и закрадывалась ему в голову. Она, наверное, знает, как отделаться от Куина? Если леди Таттон так решительно отвергла его, она вряд ли одобрит и Куина. Ладно, пусть сами разбираются! Что бы ни произошло, не его дело. Придя к такому заключению, Аласдэр схватил бокал и осушил его.
— Аласдэр! — донеслось до него откуда-то издалека. — Фу, Аласдэр!
Он повернулся и увидел уставившуюся на него леди Кертон. Она показывала на его столовый прибор.
— Аласдэр, дорогой мой!
— Что?
Леди Кертон улыбалась.
— Боюсь, вы только что выпили мое вино.
— Не понимаю! — говорила на следующее утро леди Тат-тон, натягивая перчатки. — Что случилось с обществом, пока меня не было? Сэр Аласдэр Маклахлан! На обеде у Элизабет! Меня это удивляет.
Эсме взглянула на нее из-за утренней газеты.
— Да, это было неожиданностью.
Леди Таттон рассматривала перед зеркалом, как сидит на ней шляпка, подумала и сдвинула ее немного набок.
— А Изабел, такая умница, такая здравомыслящая женщина, чуть ли не заискивала перед ним! И этот его приятель — лорд Уинвуд, — его тоже считают шалопаем. Но мне нравится его мать. Лучшей родословной и желать нельзя. Но сам Уинвуд? Я не уверена, что Элизабет и Изабел правы, предложив…
Эсме снова уткнулась в газету.
— Предложив что, тетя Ровена?
— Так, не обращай внимания! — Она взяла сумочку. — Ты уверена, что не хочешь поехать со мной? — спросила она в третий раз. — Это просто примерка, хотя почему мадам Пано захотела сделать еще одну и в столь ранний час, мне непонятно. Но после примерки мы могли бы отправиться на Бонд-стрит и взглянуть на туфли-лодочки, которые так понравились тебе на прошлой неделе.
Эсме отложила газету и встала.
— Спасибо, не хочу, — сказала она. — Сегодня Лидия приведет Сорчу.
— Ах, я забыла, — сказала ее светлость. — Поцелуй ее за меня.
Эсме чмокнула тетю в щечку и проводила ее до дверей. Не успела карета леди Таттон отъехать, как со стороны Аппер-Брук-стрит на площадь въехала другая знакомая карета. Лидия появилась раньше обычного.
Гримонда, дворецкого, не оказалось на месте, и Эсме не стала звонить, чтобы вызвать его. Она сама распахнула дверь и в нетерпении сбежала вниз по ступенькам. Но не Лидия вышла из кареты. С Сорчей на руках из нее вышел Маклахлан.
— Доброе утро, — сказал Аласдэр.
— Мей! — обрадовалась Сорча. — Смотли! Смотли! Видишь эту куклу? Класивая, да?
Аласдэр с обожанием улыбнулся и подтолкнул девочку к Эсме.
— Лидия неважно себя чувствует, — сказал он. — Я решил сам привезти Сорчу.
— Понимаю, — тихо сказала Эсме. — Вы зайдете в дом?
С Сорчей на руках она возвратилась в маленькую гостиную и предложила ему кресло. Он сел, почти робко глядя на нее настороженными глазами. Эсме тоже села, усадив на колени Сорчу, не совсем понимая, рада она видеть Маклахлана или нет.
Сорча, сияя, лепетала:
— Видишь платье, Мей? Видишь это платье? У нее голубое платье. У нее есть туфли. И класивые волосы.
— Боже! Сколько новых слов! — Эсме осторожно поцеловала ребенка в макушку, чтобы не сделать ей больно. — Какая красивая кукла. Она новая?
— Новая, — согласилась Сорча, стаскивая одну из кукольных атласных туфелек. — Видишь чулочки?
Аласдэр откашлялся.
— Я подумал, пора ей купить другую куклу, — заговорил он. — У этой куклы целый гардероб. Сорче нравится одевать и раздевать их.
Эсме улыбнулась.
— Пальчики у нее стали такими ловкими. Аласдэр бросил на нее непонятный взгляд.
— Просто удивительно, как они быстро меняются. На этой неделе она начала говорить целыми предложениями.
Эсме почувствовала, как в груди ее что-то сжалось.
— И это вызывает чувство тревоги, правда? — сказала она тихо. — Только что, когда умерла наша мама, она была совсем несмышленым младенцем. А сейчас я смотрю на нее и вижу маленькую девочку. Меня пугает быстрота, с которой она меняется.
Аласдэр улыбнулся.
— Я начинаю думать, что тревога — проклятие каждого родителя, — отвечал он. — Но мы должны помнить, что Сорча не робкого десятка. Она упрямая, непокорная и жизнерадостная. Вы сами говорили это.
Сорча тем временем стянула с куклы платье.
— Лубашечка, Мей, — сказала она, роняя платье на пол. — Видишь, лубашечка? Сними. И штанишки. Сними их тоже.
Эсме улыбнулась.
— Ее словарь быстро растет. Кажется, она выучила все слова, обозначающие дамское белье.
Он поднял бровь и улыбнулся своей бесподобной улыбкой.
— Ну, это ведь вы сказали, что учиться нужно у мастеров своего дела.
Эсме посмотрела на него с упреком.
— Скажите, а что с Лидией? Уж не заболела ли она ангиной, как многие в Мейфэре?
— Боюсь, хуже. Сильное растяжение связок в запястье.
— Ох! Что случилось?
— Сорча, этот бесенок, вчера убежала от нее и бросилась к лестнице. Стала отбиваться, и Лидии не повезло.
Эсме заволновалась. Бросилась к лестнице? Очень уж Сорча своевольный ребенок! Она снова могла пострадать. И бедная Лидия! Может быть, она не так уж хорошо справляется с ребенком? Эсме не знала, тревожиться ей или вздохнуть с облегчением.
Аласдэр словно прочитал ее мысли.
— Сорча — непростой ребенок, Эсме, — сказал он. — И вам, и Лидии с ней приходится трудно. Но мы не можем завернуть ее в вату.
— Да, вы правы. — Она осторожно дотронулась до шрама. — Мне станет легче, когда не будет швов.
— Доктор Рид уверен, что после того как отрастут волосы, шрам не будет заметен, — сказал он, словно прочитал ее мысли. — Не тревожьтесь об этом.
Сорча, извиваясь, высвободилась из рук Эсме, сползла с ее колен и, ковыляя, направилась по ковру к отцу, держа в одной руке куклу, а в другой — кукольную рубашечку. Но почти у цели своего путешествия споткнулась и полетела на пол.
В одно мгновение Аласдэр подхватил ее.
— Осторожнее, озорница!
Он посадил малышку к себе на колено, сделал строгое лицо и мягко пожурил ее, сказав, что в гостиной не надо бегать. Сорча слушала, глядя в лицо своего отца светло-голубыми, как льдинки, глазами, все еще сжимая в руке полураздетую куклу. Эсме пришло в голову, что реакция Аласдэра — не говоря уже о ее быстроте — сделалась подсознательной. Так ведут себя отцы. Он стал отцом, и это проявлялось во множестве мелочей.
Ей больше не нужно так сильно тревожиться о Сорче. Гораздо больше ей следует беспокоиться о самой себе, о своем бедном сердце.
Пожурив малышку, Аласдэр провел рукой по ее волосам, откинув их со лба. Сорча повернулась и вручила ему куклу.
— Сними, — скомандовала она. — Сними это.
— Вот маленькая упрямица, — сказал он, осторожно снимая крошечную туфельку.
Сорча издала восторженный вопль и слезла с его колена. Схватив куклу вместе с ее одеждой, она пошла к тому месту, где под окнами леди Таттон устроила уголок для игр. Девочка сбросила крышку с большой плетеной корзинки и начала выбрасывать из нее на ковер игрушки.
— Она чувствует себя здесь как дома, — заметил Аласдэр.
— Ну, она никогда не встречала здесь незнакомых людей, — сказала Эсме.
Какое-то время они молча наблюдали за ней. После того как корзинка опустела, Сорча уселась на пол и стала играть.
Эсме заговорила, продолжая смотреть на Сорчу, но обращаясь к Аласдэру.
— Аласдэр, — тихо произнесла она, — зачем вы здесь? На какой-то миг ей показалось, что он не ответит.
Взглянув на него, она увидела в его глазах что-то похожее на вызов.
— Ваша тетя, несомненно, не одобрила бы этого, — наконец сказал он. — Но она мой ребенок, Эсме. Я имею право находиться с ней, где бы она ни была.
— Моей тети нет дома, — отвечала она. — И я спросила совсем не о том.
В его взгляде появилось что-то новое.
— Я хотел вручить вам кое-что, — сказал он, засовывая руку в карман брюк. Он вынул маленькую коробочку зеленого бархата и подал ей. Коробочка показалась ей знакомой. Эсме взяла ее.
— Откройте, — сказал он. — Пожалуйста.
Эсме с любопытством открыла. Внутри оказалась переливающаяся нитка отличного жемчуга. Она подняла ее за застежку и обомлела. Застежка была золотой, с изысканным орнаментом и инкрустирована шестью бриллиантами. Жемчужины были прекрасно подобраны и крупнее, чем те, которых она лишилась.
— Какая красота! — прошептала она. — Но я не могу принять от вас такой подарок.
— Это не подарок, — возразил он. — Это возмещение. Конечно, ничто не заменит вам того жемчуга, который оставила вам ваша мать, но это лучшее, что я смог раздобыть в спешке.
— Он очень хорош.
Аласдэр улыбнулся немного грустно.
— Я хотел вручить его вам, Эсме, на следующее утро после того случая. Но когда я вернулся домой от ювелира, там уже была леди Таттон, и все очень быстро покатилось к черту. Я не вспоминал о нем до тех пор… пока не увидел вас прошлым вечером. На шее у вас ничего не было, и я подумал… Впрочем, не важно. В любом случае жемчуг ваш. Эсме почувствовала, как горят ее щеки.
— О, я не могу! — настаивала она, закрывая коробочку и отодвигая ее от себя. — Благодарю вас. Но я совершенно уверена — тетя Ровена скажет, что это неприлично.
Его глаза сердито блеснули.
— А я совершенно уверен, что это не так. Возьмите его, Эсме. Пожалуйста. Я хочу, чтобы жемчуг был вашим. Кроме того, кто будет знать, что это не жемчуг вашей матери? Одна нить жемчуга похожа на другую.
Широко раскрыв глаза, она покачала головой.
— Я буду знать, — отвечала она. — И еще я знаю, что вы очень много заплатили за них. Жемчужины прекрасные и очень хорошо подобраны.
— И они ваши, — твердо сказал он.
Эсме положила коробочку к себе на колени.
— Тогда я оставлю их для Сорчи.
— Как хотите, — с неудовольствием сказал он.
— Аласдэр, пожалуйста, — откликнулась Эсме. — Давайте не будем ссориться.
Он сухо кивнул и снова стал смотреть на Сорчу, которая выкладывала из кубиков круг вокруг раздетой куклы.
Эсме снова открыла коробочку и уставилась на жемчужины, стараясь удержать слезы, от которых глазам стало горячо. Почему подарок заставил ее чувствовать себя несчастной? Тяжело лежал он на ее ладони, тяжело было на сердце. И это все, что их теперь будет связывать? Минуты напряженных встреч? Осторожные слова? Совместная забота о малышке, которая дорога обоим? Но этого так мало. Так мало.
Она закрыла коробочку и взяла себя в руки.
— Надеюсь, Уэллингз и остальные слуги в добром здравии?
— С ними все в порядке, — отвечал он.
— А что миссис Кросби? — продолжала она, и голос ее не дрогнул. — Надеюсь, она совсем оправилась?
Он не отрывал взгляда от Сорчи.
— Я не видел ее последние день-два, — отвечал он. — Но, кажется, она чувствует себя намного лучше. У нее хороший цвет лица. Она набирает вес.
— Рада слышать это, — искренне сказала она. — Я удивилась, увидев вас вчера у леди Грейвнел. Вам понравилось, как вы провели вечер?
— Не особенно, — ответил он. — А вам?
— Я нахожу, что леди Грейвнел очень гостеприимна, — сказала Эсме. — Я признательна ей за приглашение.
Он наконец перевел взгляд на нее. Глаза у него были холодными и непроницаемыми.
— Похоже, вас всюду приглашают, — заметил он. — Мне кажется, леди Таттон слишком торопится.
— Тетя действительно хочет, чтобы я больше бывала в обществе, — согласилась она. — Она хочет, чтобы я «повращалась», Бог знает, что она подразумевает под этим.
Он снова как-то странно улыбнулся.
— Я думаю, вы знаете, что это значит. Это значит, что она действительно намерена выдать вас замуж.
— Да, ведь именно этим занимаются в Лондоне? — холодно заметила Эсме. — Одно семейство оценивает другое, как на Таттерсоллз, а затем находят удачную партию.
Его глаза были полузакрыты, рот скривился в сардонической усмешке.
— Да, я слышал об этом, — отвечал он. — Но столь достойные джентльмены редко появляются в тех кругах, где я бываю. По крайней мере вы двое очень украсили это скучное время года в Мейфэре.
Эсме прищурилась.
— Ладно, Аласдэр! — наконец выпалила она. — Какое вам дело до того, что мы сжигаем мосты? Вы не испытываете никакого уважения к обществу. Еще бы, вы ведь даже не живете здесь! Да, тетя Ровена хочет видеть меня счастливой, а для нее это означает замужество.
Он какое-то время недоверчиво смотрел на нее.
— А что это значит для вас, Эсме? — спросил он, понизив голос. — Мне просто любопытно, видите ли. И это мое дело, потому что за кого бы вы ни вышли замуж, этот человек сделается частью жизни Сорчи.
Эсме хотелось оспорить его логику, стереть насмешливую улыбку с его губ, но она не могла найти подходящих фраз. Она вскочила со своего кресла и нервно заходила по комнате.
— Вы знаете, что я никогда не выйду замуж за человека, который не испытывал бы симпатии к Сорче, — сказала она с тихой яростью. — После того, через что я прошла, не смейте предполагать что-нибудь другое.
Аласдэр, конечно, встал, как только она поднялась. Теперь он стоял рядом с креслом, большой и молчаливый, глядя, как она приближается к нему. Это не был прежний красивый и обворожительный bon vivant. У него были суровые и усталые глаза. Твердый рот, плотно сжатые челюсти. Наконец он склонил голову:
— Мои извинения.
Слишком рассерженная, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, она повернулась и снова заходила по комнате.
— Да, я считаю — мне следует выйти замуж, — продолжала она. — Вы сами говорили мне это, если помните.
— Следует? — повторил Аласдэр, игнорируя ее замечание. — Это звучит зловеще.
Она сложила руки на груди и смотрела в окно невидящими глазами.
— Я имею в виду, что хочу определиться, — отвечала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Я не хочу походить на свою мать. Мне не нужны волнения и драмы. Аласдэр, я хочу жить своей жизнью, иметь свою семью. Я хочу быть частью чего-то, чего у меня никогда не было. Как вы не понимаете?
Наконец-то он, кажется, слушал ее, а не изливал собственное разочарование.
— Хотел бы я понять, — тихо сказал он.
Не отворачиваясь от окна, Эсме продолжала:
— Я всегда жила в чьем-то доме. В чьей-то жизни. Я всегда жила под покровительством одного или другого отчима, меня терпели, а иногда даже испытывали ко мне привязанность, но все же я никогда по-настоящему не была частью чего-то. Вы понятия не имеете, Аласдэр, что это такое. Чувствуешь себя пятым колесом у кареты. Пыльным углом в комнате, которую не используют. И я до смерти устала от этого.
— Я сожалею. — Слова прозвучали так близко, что она вздрогнула.
Эсме приложила пальцы к губам, чтобы не сказать что-нибудь еще более жалобное и глупое. Она чувствовала тепло, исходящее от его тела, — он теперь стоял позади нее. Она замерла, когда он положил руку ей на плечо. Его рука была тяжелой и теплой, она давала покой и утешение, хотя она знала, что ей не следует принимать утешение от него.
— Я сожалею, — снова сказал он. — Может быть, Эсме, я понимаю больше, чем выдумаете.
Она коротко и горько рассмеялась.
— Позвольте мне усомниться в этом. Он долго молчал.
— Эсме, можно чувствовать себя лишним, даже живя собственной жизнью, мне это доподлинно известно, — наконец произнес он. — А жить в таком месте, где вы сейчас находитесь, значит быть частью чего-то.
Она подняла голову и теперь видела его смутное отражение в окне.
— Что вы хотите сказать?
Он пожал плечами и уставился в пол.
— Не знаю, — сказал он. — Я вдруг вспомнил свое детство в Шотландии. Временами мне кажется, что я никогда не чувствовал себя там своим.
— Но у вас были дом и семья.
— О, будьте уверены, — признал он. — Но чувство принадлежности к семье не такое простое, как вам представляется, Эсме. Оно… оно гораздо сложнее. И это чертовски трудно объяснить.
— Хотела бы я понять, — настаивала она, повторяя его слова.
Было видно, что он колеблется, что ему нелегко говорить об этом.
— Просто я не был похож на других в своей семье, — тихо заговорил он. — Шотландцы — благоразумный и обстоятельный народ, как вы хорошо знаете, а мое семейство еще благоразумней и обстоятельней, чем многие другие. Но я… ну, я был другим. Я был сам по себе, я был проказником и любителем рискованных приключений. Сущий чертенок, как говорила Старушка Макгрегор. Я не мог оставаться серьезным две минуты кряду. Еще школяром я начал выпивать и играть в азартные игры, а после стал еще хуже. Мой отец глубоко разочаровался во мне, и я уехал в Лондон, чтобы не быть у него на глазах. Это, казалось, всех устраивало.
— Но почему? — спросила она. — Молодые люди должны перебеситься, отдать дань юношеским увлечениям, а у вас, уверена, были способности.
— У меня была способность к математике, — согласился он. — Дар, который я не стал взращивать, а растрачивал за игорными столами. Но помимо этого у меня не оказалось других талантов, разве что внешность и обаяние. Мой отец таковыми их не считал. Он без конца громко недоумевал, почему я не похож на своего брата Меррика.
— Он хотел, чтобы вы были похожи на Меррика? — ужаснулась Эсме.
— Мой отец считал Меррика идеалом, — спокойно сказал Аласдэр. — Он был всем, чем я не являлся. Он был не просто способным, он обладал блестящими способностями. И нельзя сказать, чтобы он трудился и трудился, его словно вело. Он был смышленым. Я был очаровательным. Если в семействе все добиваются успеха, такой, как я, там решительно не ко двору.
Эсме снова подумала о загадочных книгах, заполненных сложными вычислениями, которые она обнаружила в курительной комнате. Их явно листали, многие уголки страниц были загнуты. В большинстве своем они были не на английском, а на французском, возможно, на датском и немецком языках. Но кто-то читал их, изучал самым внимательным образом, и она почти уверена, что это был не Меррик Маклахлан.
— Аласдэр, иногда я думаю, что вам больно быть очаровательным и легкомысленным, — заметила она.
Он грустно посмотрел на нее.
— Я просто объясняю положение вещей, — сказал он. — Первые пятнадцать лет своей жизни я был убежден, что меня подбросила на порог дома моих родителей цыганка, или придумывал еще какой-нибудь вздор. Потом Старушка Макгрегор сообщила мне, что сама принимала меня, и мои прекрасные фантазии полетели к черту.
Эсме поникла.
— Как это грустно! — сказала она. — Грустно для обоих — и для вас, и для вашего брата.
— Для нас обоих, разумеется, — согласился Аласдэр. — Меррик никогда не был ребенком, тогда как я редко бывал кем-нибудь еще. Я не поменялся бы с ним местами. Нет, даже сейчас.
— И вы никогда не ездите домой в Шотландию? — задумчиво спросила она. — Кто-то — кажется, Уэллингз — говорил мне об этом.
Его рука соскользнула с ее плеча.
— Нет, почти никогда, — признал он. — Я никогда не скучал по дому. До тех пор, пока… Ну, до недавних пор. А теперь я задумался, не было ли в той полной обязанностей и трудов жизни чего-то такого, чего мне хотя бы немного не хватало, если бы я позволил себе признаться в этом. На самом деле она больше не кажется мне такой беспросветной, как прежде.
В его голосе звучали нотки, которых Эсме не слышала раньше. Она повернулась к нему, ожидая, что он отойдет. Но он остался на месте. Более того, он пристально вглядывался в ее лицо своими золотисто-карими глазами, и никогда еще его взгляд не был настолько серьезным. Или более ранимым. Он не прикоснулся к ней, хотя странное тепло между ними заставляло ее подозревать, что это может произойти. Она задержала дыхание и ждала.
Он не прикоснулся к ней. Он просто уперся рукой в стену позади нее и наклонился к ее лицу.
— Скажите мне вот что, — наконец сказал он странным глубоким голосом. — Вы счастливы здесь? Вы довольны своим выбором?
Она ухватилась рукой за занавеску.
— Моим выбором?.. — с трудом выговорила она. — Но, Аласдэр, у меня не было выбора. Разве вы не помните? Никто не спрашивал меня, чего я хочу. Никто и никогда. И я уже устала оттого, что кто-то другой решает, что лучше для меня. Думаю, вы понимаете, о чем я говорю.
Аласдэр долго не отрываясь смотрел ей в глаза, его рука все еще оставалась за ее плечом, в этом странном незавершенном объятии. Эсме ждала, что он заговорит, потом сама хотела нарушить молчание… Но слова не приходили.
Ее выбор? Что за нелепая шутка. Он был ее выбором, но осознание этого не принесло ей радости. Она сгорала от желания поцеловать его или дать ему пощечину, или крикнуть ему, чтобы горел в аду. Но ничего этого она не сделала. Ее спасла Сорча, завизжавшая от восторга и обрушившая на пол сооружение из кубиков.
Чары разрушились. Аласдэр отвел взгляд.
— Я сожалею, Эсме, — снова сказал он. Но на этот раз она не знала, о чем он сожалеет. О том, что хочет ее? О том, что не хочет ее? Или о чем-то еще? Несмотря на все ее умные речи о желании жить своей собственной жизнью, Эсме внезапно почувствовала себя очень юной и очень неопытной. Аласдэр подошел к девочке.
— Хорошая работа, шалунья! — сказал он невозмутимо. — Сколько кубиков у тебя было? Давай сосчитаем?
— Сосчитаем, — согласилась Сорча, властным жестом указывая на разбросанные кубики.
Он громко считал, а Сорча повторяла за ним.
— Одиннадцать! — произнес он, закончив складывать из них башню. — Как много! И какая ты умная девочка.
— Умная! — сказала Сорча, снова разрушая постройку.
Аласдэр пальцем поднял ее подбородок и поцеловал в головку. Встал и выдержал взгляд Эсме, на этот раз ничем не выдав своих чувств.
— Мне пора идти, — пробормотал он. — Я вовсе не предполагал задерживаться здесь. Могу я зайти за Сорчей через два часа?
Эсме смотрела в точку за его плечом.
— Да, разумеется, — согласилась она. — Когда вам будет удобно.
Он взял шляпу и трость, оставленные у кресла.
— Тогда через два часа, — холодно произнес он и учтиво поклонился. — Благодарю вас. Я должен идти.
И прежде чем она успела придумать холодно-учтивое завершение разговора, он исчез.
Назад: Глава 6, в которой леди Таттон приходит в ужас
Дальше: Глава 8, в которой сэр Аласдэр дает совет безнадежно влюбленному