Глава 22
В лунном свете, затаив дыхание, Филиппа и Джеймс стояли друг против друга. Их разделяло не более фута. Своей разгоряченной кожей она чувствовала жар его тела. Он был так красив, так хорошо сложен. Она с удовольствием смотрела на его широкую грудь, на его рельефный, мускулистый живот, на его оттопырившиеся брюки.
На этот раз она знала, что с этим делать. Баттон в весьма деликатных выражениях все объяснил ей. Правда, Филиппа так и не смогла сказать старику, что не собирается заниматься с Джеймсом любовью, а хочет только возбудить его до потери чувств.
И до этого момента идея казалась ей просто отличной.
Сейчас, при свете луны, глядя на этого сгорающего от страсти мужчину, Филиппа почувствовала, что в ней самой проснулось желание. При виде этого великолепно вылепленного тела ее цель начала расплываться. Он был мужественным, красивым, и он хотел ее.
Джеймс обхватил обнаженную талию девушки и повалил ее на землю. Теперь она поняла, что такое настоящая страсть.
Он накрыл ее своим телом и уверенным движением раздвинул ей ноги коленом. Филиппа погрузилась в его объятия, с наслаждением чувствуя его губы на своей шее, плечах, груди.
Джеймс откинул последний крохотный лоскут легкой ткани и прижался к ее разгоряченной коже. Его рот жадно терзал ее плоть.
Его губы, скользнув по ее шее, ласкали набухший от возбуждения сосок.
Райское блаженство.
Горячее, влажное, мучительное блаженство.
Филиппа изо всех сил старалась сохранить остатки своего тающего, как воск свечи, разума и не унестись на волне страсти. Как только ситуация позволит, она должна осмотреть его одежду.
Его рука скользнула вниз и через ненадежную защиту тонкого шелка коснулась ее лона. Почувствовав его руку на самой интимной части своего тела, Филиппа окончательно потеряла над собой контроль. Его пальцы нетерпеливо ласкали ее влажную плоть, и Филиппа прильнула к нему, ее руки обхватили его мускулистые плечи, а пальцы впились в бугрившиеся мускулы. Запрокинув голову, она отдалась его ласкам, забыв обо всем на свете.
И вдруг ее осенило. Что она делает? Задыхается от страсти в объятиях убийцы своего отца? Филиппа дернулась и попыталась оттолкнуть Джеймса, но он лишь крепче прижался к ней, а его ненасытные пальцы глубоко проникли в ее лоно.
Филиппа замерла, прикусив пересохшие губы, потом изо всех сил прижала его к себе, впившись ногтями в его плечи.
Но тут же, собрав остатки воли, оттолкнула Джеймса, и он оказался на траве.
– Подожди… подожди, вернись:
Его хриплый голос преследовал ее, когда она, обессиленная, почти обнаженная, бежала по лужайке. Нырнув в густую тень сада, Филиппа скрылась из виду.
Когда Джеймс наконец вернулся на балкон, он увидел Коллиза, который, прислонившись к дверному косяку, с блаженной улыбкой пытался стереть с лица яркие следы губной помады.
– Вздремнул на травке? – Коллиз махнул своим стаканом, указывая на волосы Джеймса. – Еще немного осталось.
Джеймс раздраженно провел рукой по волосам. От этого катания по траве у него страшно разболелось плечо, хотя в объятиях красавицы он совершенно не чувствовал боли.
– К сожалению, ничего похожего на расслабляющий отдых. Ты не видел женщину в костюме восточной танцовщицы, под голубой чадрой?
Коллиз покачал головой.
– Последний раз я видел эту красотку, когда ты вместе с ней час назад выходил в сад. Бьюсь об заклад, это настоящая куртизанка.
– Мне это неведомо, – с горечью пробормотал Джеймс. – А где Филипп?
– Мой лакей сказал, что юноша дрыхнет в экипаже. – Коллиз пошатнулся. – Превосходная идея. Думаю, мне стоит к нему присоединиться.
Джеймс внимательно посмотрел на Коллиза. Его друг, по-видимому, держался из последних сил. Он подхватил его под руку, и они вышли из холла.
– Встретил очаровательную девушку в костюме горничной, – Коллиз на дюйм раздвинул большой и указательный пальцы, – вот такой кружевной передничек. – Он потер лоб. – Совершенно очаровательная, но, к сожалению, я все-таки помню другую.
– Не знал, что тебя привлекают горничные! А. может, тебе Роуз покоя не дает?
Коллиз буквально позеленел от ужаса.
– Возьми свои слова обратно! Я видеть ее не могу! – Его снова качнуло. – Сейчас же возьми свои слова обратно!
Коллиза вырвало шампанским прямо на куст. Джеймс отвернулся, чтобы не смущать друга, ему самому случалось подобным образом орошать зелень.
Когда Коллиз вернулся, он был по-прежнему бледен, но его уже не так сильно качало. Джеймс, поддерживая приятеля, повел его к экипажу. Лакей Этериджа с невозмутимым видом открыл перед ними дверцу.
Затолкав Коллиза в карету, Джеймс забрался в экипаж и увидел, что места для него не осталось. На одном сиденье спал Флип, растянувшись на мягких подушках, на втором храпел Коллиз. Джеймс покачал головой и вышел из экипажа.
– Хокинс, – обратился он к кучеру, – похоже, сегодня мне придется составить вам компанию. – Джеймс устало вскарабкался на козлы. По крайней мере прохлада пойдет на пользу его ноющему паху, хотя скорее подошел бы лед.
Джеймс полез в карман сюртука и задумчиво помял в руке кусочек светло-зеленого шелка.
В экипаже, совершенно обессиленная, Филиппа лежала и слушала, как храпит мистер Тремейн.
На пути к экипажу Филиппа, чтобы избежать расспросов, решила притвориться захмелевшей, но в карете никого не было, и она задремала. Шумное появление Каннингтона и мистера Тремейна разбудило ее, но она решила сделать вид, будто спит.
Из многих стоявших поблизости экипажей доносились стоны молодых людей, мучившихся от выпитого, и тяжелый храп уже уснувших гостей миссис Блайт.
Коллиз находился в таком же состоянии, поэтому на обратном пути Филиппа могла спокойно поразмышлять над тем, какой круглой идиоткой она оказалась.
Глупой, ничтожной, безмозглой дурой. Она ведь знала, как действует на нее Джеймс, но почему-то рассчитывала одержать над ним верх.
Филиппа села и натянула шляпу на глаза. Не было ни желания, ни настроения прислушиваться к эмоциональному спору противоречащих друг другу внутренних голосов. Она точно знала, в чем заключается ее проблема.
Не важно, что этот человек задумал в отношении ее отца, Филиппа Этуотер все еще неравнодушна к сэру Джеймсу.
Наконец они прибыли на Эштон-сквер. Не желая, чтобы ее перетаскивали в спальню, словно неодушевленный предмет, Филиппа, когда карета подкатила к дому Каннингтона, решила «проснуться». После нескольких напутственных слов Джеймса кучер тронул карету, в которой остался только Коллиз. Филиппа молча стояла рядом с Джеймсом, который, решив, что юный гувернер молчит, поскольку страдает от тяжелого похмелья, подхватил ее под руку и осторожно повел в дом.
– Я разрешил Денни не дожидаться нас. Пойдем в мою комнату. У меня там есть тайное снадобье для горьких пьяниц.
– Нет, я…
– Возражения не принимаются, Филипп. Ты даже не представляешь, что ждет тебя утром. Давай, давай. Поднимайся.
Он улыбался, но она видела, что Джеймс не потерпит отказа. Они пошли вверх по лестнице, направляясь в спальню.
Огромную кровать с пышным балдахином Филиппа восприняла как символ полного отсутствия у нее силы воли. «Он предатель, – ехидничала кровать, – а ты все еще испытываешь к нему влечение»
Филиппа действительно желала его. Итак, она стояла абсолютно неподвижно в центре большой роскошной комнаты, старательно отводя взгляд от кровати, в которой ей так страстно хотелось оказаться вместе с Джеймсом.
Измятый галстук валялся на ковре у нее под ногами. Филиппа затаила дыхание, но не подняла глаз, даже услышав звяканье запонок, которые он бросил на хрустальное блюдо.
– Черт побери, одну потерял, – пробормотал Джеймс, Может, сказать ему, что после своего бегства она нашла вторую запонку, которая зацепилась за ее символическую чадру?
Нет, не стоит.
– Вот, держи. – Под нос ей сунули стакан. Филиппа машинально взяла его. Жидкость весьма непривлекательного вида колыхалась в сосуде. Напиток больше походил на садовую землю, разведенную водой из грязной лужи.
А запах от смеси шел такой, что в пору было, презрев приличия, зажать пальцами нос. Она отстранила стакан, впервые подняв глаза на Джеймса.
– Нет.
– Давай, Флип. Это смесь трав и еще чего-то. Никакого вреда не будет. Эту бурду готовит для меня миссис Белл, экономка из моего поместья. Женщина вырастила меня, так что, молодой человек, не бойтесь отравиться.
Отвернувшись, он стащил через голову рубашку и бросил на кипу одежды. Потом устало потянулся, и Филиппа задохнулась от изумления, увидев красные отметины на его плечах, оставленные ее коротко остриженными ногтями.
А его тело! При свете свечи оно было еще более красивым, чем при лунном свете, поскольку его золотистая кожа, казалось, светилась животным здоровьем и страстью. Загипнотизированная волнообразным движением бугрившихся под кожей мускулов Филиппа глотнула снадобье.
И тут же выплюнула его прямо на чистое стеганое покрывало огромной кровати.
Язык горел так, что Филиппа не могла вздохнуть, из глаз катились слезы, казалось, даже пламя померкло, но ругательство, которое будто про себя пробормотал Джеймс Филиппа все же услышала.
– Проклятие, Денни будет зол как черт!
Филиппа не могла сдержать смех. Она хохотала и никак не могла остановиться, не в силах вымолвить ни слова.
Филиппа рухнула в кресло и, закрыв лицо руками, хохотала до тех пор, пока смех не перешел в судорожные всхлипы.
Когда наконец Филиппа успокоилась, в комнате стояла тишина. Филиппа посмотрела в зеркало, которое стояло перед ней, и увидела, что Джеймс, скрестив руки на обнаженной груди, прислонился к одному из столбиков кровати.
– Ты смеешься, как кошка.
– Кошки не смеются.
– Ты тоже не смеялся до сих пор.
Филиппа глубоко вздохнула – слава Богу, теперь она могла дышать.
– Прошу прощения, мистер Каннингтон, я испачкал вашу постель, но смешного в этом ничего нет.
Джеймс пожал плечами. От этого простого движения великолепные мышцы лениво перекатились под матово блестевшей кожей. Филиппа с трудом отвела глаза. Если он заметит, как она на него смотрит, то подумает, что гувернер сошел с ума.
– Я куплю вам новое покрывало, – заявила Филиппа, не подумав о том, где возьмет деньги. Прелестное изделие из великолепного бархата, настоящее произведение искусства, стоило гораздо больше той суммы, которая осталась у нее от квартального жалованья. Филиппа опустила глаза и вдруг с интересом стала рассматривать предметы, стоявшие на туалетном столике.
Серебряный гребень, крючок для застегивания башмаков и перчаток, листок бумаги с загибающимися краями – по-видимому, политическая карикатура знаменитого сэра Торогуда. Она коснулась рисунка одним пальцем, чтобы поправить его. Он скользнул в сторону, неожиданно обнажив широкую ленту и блеснувшие золотом две медали.
Такими медалями награждают героев. На одной из них сверкал профиль принца-регента. Неужели Джеймс герой?
Филиппа провела пальцем по кромке одного золотого кружочка, но тот даже не сдвинулся от ее прикосновений. Филиппа изумленно взглянула на Джеймса.
– Она, должно быть, из чистого золота!
Джеймс пожал плечами:
– Вероятно. Чертовски тяжелая.
Филиппа снова посмотрела на медали, валявшиеся на туалетном столике. Если Джеймс герой, британский герой, тогда почему он желает смерти ее отца?
Филиппа повернулась к Джеймсу.
– Вы не расскажете мне, за что вас наградили?
Джеймс отвел взгляд.
– Не так давно раскрыли заговор. Готовилось убийство премьер-министра.
Филиппа вспомнила. Когда она прибыла в Лондон, весь город обсуждал случившееся. Заговор был раскрыт за несколько дней до ее прибытия.
– Женщина стреляла из пистолета. Знатная дама.
Его глаза потемнели.
– Да. Можно и так ее назвать.
Он опустил руки на бедра и принялся внимательно рассматривать ковер. Филиппа тут же перевела взгляд с его груди на живот, который соблазнительно оттеняла полоска волос, ведущая к…
– Я находился достаточно близко, успел оттолкнуть лорда Ливерпула в сторону и… – Он кивнул на звездообразный шрам на своем плече.
– В вас попала пуля, – изумленно произнесла Филиппа. – Так это были вы?
– Флип, я не совершил ничего особенного. Просто принцу нравится раздавать награды.
– Вы национальный герой!
Филиппа не могла передать словами обуревавшие ее чувства. Джеймс – смелый и достойный человек. Филиппе хотелось броситься ему в объятия и опрокинуть на эту огромную кровать.
«…Руперта Этуотера необходимо ликвидировать». Но если Джеймс верный своему долгу британец, значит, он считает предателем ее отца.
«Взламывая наши зашифрованные сообщения, Этуотер систематически поставляет неприятелю важную информацию».
Нет. Этого не может быть. Ничто не могло заставить отца служить Наполеону!
Только опасность, угрожавшая Филиппе, могла толкнуть его на такой шаг. Она знала своего отца. Знала, на что он готов ради безопасности и благополучия своей семьи. Ведь он сделал все, пытаясь вылечить свою жену, они объехали полмира в поисках излечения. Тратя огромные суммы на разных шарлатанов и сомнительные снадобья, Руперт Этуотер практически разорил их, но остановился, лишь когда угасла последняя надежда.
Должно быть, французам удалось убедить отца, что Филиппа у них в руках. Только если Руперт Этуотер считал, что шпионы бешеного императора, как он называл Наполеона, захватили его дочь, он мог подчиниться врагу, но лишь для того, чтобы продолжать бороться за ее жизнь.
Только по этой причине он мог предать Англию.
Джеймс осторожно кашлянул. Филиппа вздрогнула, подняла глаза и, взглянув в зеркало, встретилась с его изучающим взглядом.
– Флип, у тебя из ушей сейчас дым пойдет.
О чем можно так задуматься, тем более ночью, да еще после кутежа?
Филиппа натянуто улыбнулась:
– Деликатности вам не занимать, мистер Каннингтон. – Она встала. Боже, как ей хотелось рассказать ему о том, что она поняла.
Нет. Только не сейчас. Прежде всего она должна решить, как спасти отца. Филиппа повернулась к Джеймсу и жестом указала на покрывало.
– Вы позволите мне купить новое?
– Нет. – Он усмехнулся. – Лучше посмотрю, как Денни отыграется на тебе.
Филиппа состроила гримасу.
– Спасибо. Вы так добры.
Она направилась к двери, чувствуя, что теряет что-то очень ценное. Ее рука уже коснулась задвижки, когда Джеймс ее окликнул:
– Ты сегодня хорошо провел время, Флип? Тебе кто-нибудь понравился?
Не поворачивая головы, она кивнула. Филиппа не лгала, так оно и было. Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. В течение одной ночи она нашла и вновь потеряла того, кто ей нравится.
