Глава 10
Решение о поездке было принято, приготовления к ней не заняли много времени. Джулиан съездил в ближайший город, Биллерикэй, где нанял кабриолет, чтобы отвезти Пен с ее вещами в гостиницу. План был такой: Пен проведет эту ночь в гостинице, поскольку боится оставаться в доме Джулиана одна, а он тем временем съездит в Лондон, где найдет какую-нибудь женщину, которая поедет с ними в качестве компаньонки Пен ради соблюдения приличий.
Для конспирации путешествовать было решено под вымышленными именами, а останавливаться в самых неприметных гостиницах. Пен будет «миссис Томпсон», едущей в Лэйк-Дистрикт на свадьбу к родственнице, а Джулиан – сопровождающим ее кузеном.
Как только Джулиан уехал, Пен тотчас же почувствовала себя одиноко в просторном доме. Ей не хотелось уезжать отсюда. Здесь она снова обрела старого друга, из мистера Хэмптона снова превратившегося в Джулиана. Дом этот навсегда останется в ее памяти как место, где это произошло.
Пен взяла со стола рукопись своего памфлета. Пожалуй, она отошлет его из Биллерикэя миссис Ливэнхэм. Получив от нее замечания, Пен сравнит их с замечаниями других соавторов проекта, а потом уже напишет окончательную версию. Пусть печальные уроки, которые она извлекла из своей жизненной истории, помогут другим женщинам воздержаться от поспешных решений.
Поднявшись в спальню, Пен начала паковать вещи. Она уже почти закончила, когда услышала под окнами звук тарантаса, затем звуки шагов на кухне. Джулиан вернулся! Упаковав последнюю вещь в саквояж, Пен поспешила к нему.
Спустившись лишь до половины лестницы, она вдруг застыла от ужаса. С места, на котором она стояла, ей были видны лишь ноги мужчины, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять – это не Джулиан.
Мужчина направился к ней. Пен похолодела еще больше. Перед ней стоял ее муж собственной персоной.
– Добро пожаловать в Англию, дорогая! – дьявольски ухмыльнулся Глазбери.
Пен хотела было ретироваться в спальню, но это бы ее не спасло.
– Ну, что ты встала как вкопанная? – снова осклабился он. – Не хочешь поприветствовать законного мужа?
Пен начала спускаться. Граф стоял в самом низу лестницы. Проходя мимо, Пен вынуждена была коснуться его, хотя ей это было крайне неприятно. Глазбери схватил ее за руку.
– Даже поцеловать меня ты не хочешь?
– Извини, – съязвила она, – не в настроении!
– Нет настроения целоваться? А я вот не прочь!
В окно Пен увидела экипаж, на котором приехал граф. На нем не было его фамильного герба. Стало быть, это не его личный, а нанятый.
– Поцелуйся лучше со своими лошадьми! – фыркнула она. – А если они откажутся, подай на них в суд. Ты же все-таки их законный владелец!
– Для тебя я такой же законный владелец, как и для них. – Притянув ее к себе, граф коснулся своими дряблыми губами ее губ.
Никогда еще Пен не испытывала такого отвращения. Она начала вырываться из ненавистных объятий. Граф отпустил ее, но всем своим видом показывал, что ни на секунду не сомневается: она такая же его собственность, как и лошади.
Глазбери прошелся по кухне, с презрением оглядывая ее скромное убранство.
– Твой Хэмптон не такой уж дурак, как я думал, – признался он. – Вон в какую дыру тебя затащил, сразу и не найдешь... Но я, как видишь, оказался умнее твоего любовничка!
– Как ты меня нашел? – спросила она.
– В принципе это было не так уж и сложно. Я просто навел справки обо всех имениях Хэмптона и разослал по всем адресам своих людей. Один из них сообщил мне, что видел здесь женщину. – Он заглянул в соседнюю комнату: – Где он, кстати?
– Мистер Хэмптон? Если ты думаешь, что он живет здесь со мной, то ошибаешься. Он сейчас в Лондоне. Есть люди, которые могут подтвердить это.
Выглянув во двор, Глазбери сделал знак своему кучеру. Войдя в дом, кучер подхватил вещи Пен, сам же граф отправился наверх, очевидно, веря, что Джулиана здесь нет. Пен пошла за ним. Она надеялась спрятать следы недавнего пребывания Джулиана, чтобы граф ничего не заподозрил. С тех пор как Пен ушла от мужа, она ни разу не оставалась с ним наедине, поэтому сейчас ее всю трясло. Один взгляд этого ужасного человека выводил ее из равновесия.
– Ну и дыра! – присвистнул граф. – Ни слуг, ни даже элементарных удобств. Неужели тебе здесь нравится больше, чем дома?
– К тебе я не вернусь. Взгляд графа стал холоден как сталь.
– Вернешься, голубушка, или будь я проклят!
– По своей воле не вернусь. Если совесть тебе позволит, бери меня силой.
– Что такое твоя воля? Воля здесь одна – моя. Я твой законный господин. Не будешь сопротивляться – глядишь, и поладим. Упрешься – пеняй на себя. Накажу так, что мало не покажется!
«Накажу». Граф любил это слово, даже произносил его с неприкрытым смакованием. Дряблые его губы расплылись в улыбке: в памяти его, должно быть, снова ожили картины прошлых «наказаний».
– Но почему, Энтони? – спросила она. – Почему ты вдруг захотел вернуть меня после стольких лет?
– Ты нарушила наш договор.
– Я его не нарушала.
– Не важно. Весь свет думает, что нарушила. Но это еще не все. Прошлой весной я получил анонимное письмо. В нем говорилось, что одна сумасшедшая женщина собирается опубликовать некий бредовый трактат, в котором смеет издеваться над самым святым, на чем держится наше общество, – институтом брака. – Он посмотрел на нее, словно на непонятливого ребенка. – Неужели ты всерьез уверена, что я потерплю, чтобы ты печатала всякие пасквили, где подвергала бы сомнению мои супружеские права?
– О тебе в этой статье нет ни слова.
– Напротив, едва ли не каждое слово там обо мне.
– Я напечатаю эту статью, чего бы мне это ни стоило.
– Я сделаю все, чтобы ты ее не напечатала.
Это звучало как угроза. Мурашки пробежали по спине Пен.
С годами Энтони стал лишь еще более жестоким и властным. Если раньше он хотя бы для приличия скрывал свои отвратительные замашки, то в последнее время совеем распоясался. Или, может быть, Пен просто успела отвыкнуть от мужа, не общаясь с ним много лет?
– Если ты помешаешь мне ее напечатать, – Пен сдвинула брови, стараясь выглядеть как можно суровее, – то жди большого скандала! Я не думаю, что ты пойдешь на это только ради того, чтобы я не напечатала какую-то статью!
Энтони улыбнулся. Пен никогда не нравилась его улыбка, даже тогда, когда ей, еще совсем юной, вскружило голову, что она выходит замуж не за кого-нибудь, а за графа.
– Значит, вот как? – произнес он. – Ты считаешь, что я хочу вернуть тебя только из-за твоей дурацкой статьи? Статья, голубушка, лишь одна из причин. Есть и другие. Мой племянник женат уже в третий раз, но ни одна из жен так и не родила ему наследника, равно как и ни одна из рабынь на плантациях. Скорее всего дело не во всех этих женщинах, а в нем.
– При чем тут твой племянник? – огрызнулась она. – К твоему сведению, рабство уже отменено. И слава Богу, ни одна женщина больше не станет, разве что только против закона, средством для удовлетворения похоти таких дегенератов, как твой племянник, Не радует весть? Еще бы! Ты ведь так любил путешествия на Ямайку! Там ты «отдыхал» по полной программе.
– Ничего! – Графа, казалось, ничто не могло выбить из колеи. – Да, рабов больше нет, но есть слуги, а это, считай, то же самое. Так вот, возвращаясь к моему племяннику. Поначалу я тебя не трогал, потому что надеялся, что род наш продлится через него. Но годы шли, а... У меня, а значит, и у тебя, просто нет выбора, Пен! – Взгляд графа вдруг смягчился, даже, пожалуй, стал униженно-умоляющим. – По сути дела, я требую от тебя немногого, Пен. Роди мне наследника! Помнится, ты даже сама обещала это, когда выходила за меня.
– Обещала, но я ушла от тебя, Энтони, потому что ты не соблюдал элементарной человеческой порядочности по отношению ко мне. После этого, дорогой, я ровным счетом тебе ничем не обязана. И меня удивляет твой властный тон! Еще раз повторяю: по своей воле к тебе не вернусь. Хочешь – тащи меня за волосы. Боюсь, это будет скандал на всю Англию. Но ты, похоже, ничего не боишься. Совсем потерял стыд и совесть!
Энтони закашлялся, словно чем-то поперхнулся. Впрочем, через минуту он опять как ни в чем не бывало ухмылялся:
– Нет, Пен, ты все-таки непроходимо тупа! Я уже сто раз объяснял и тебе, и твоему Хэмптону: твоим показаниям никто не поверит! Если даже по твоим заявлениям и возбудят дело, в чем я сильно сомневаюсь, все скажут: «Все это дела давно минувших дней. Что же ты, голубушка, раньше молчала?»
– Будь уверен, я найду свидетелей.
– Где ты их найдешь? Никто из моих людей не станет свидетельствовать против меня. Они все у меня под контролем. И пусть эти идиоты-эмансипаторы принимают какие угодно законы.
Он шагнул к ней. Пен инстинктивно попятилась, но граф придвинулся вплотную, и отступление оказалось отрезано.
– Пошли, дорогая. Твои вещи уже в экипаже. Хватит, погуляла на славу. Пора и домой вернуться!
– Нет.
Глазбери сделал еще шаг. Пен отшатнулась, но пальцы графа стиснули ее запястье, словно наручники.
–Я надеялся, Пен, что мы поладим мирно, – произнес он. – Что ж, сама напросилась! Будешь наказана. Лучше бы, конечно, сделать это дома, но на худой конец можно прямо в экипаже. Все равно ведь никто не увидит, что происходит внутри.
Он стиснул ее запястье так, что у Пен потемнело в глазах. Можно было подумать, что ее боль не вызывает у графа никаких эмоций, кроме разве что скуки, но Пен знала: на самом деле это не так. Энтони Глазбери доставляло неизменное удовольствие мучить людей. Пен достаточно знала своего мужа, чтобы заметить почти неприметные постороннему взгляду знаки, говорившие о том, что сейчас он испытывает удовольствие: слегка покрасневшая шея, прищуренные веки.
Пен сжала зубы, чтобы не вскрикнуть, хотя хватка Глазбери стала еще сильнее, а боль – невыносимой.
– Я смотрю, за эти годы ты успела отбиться от рук! – ухмыльнулся он. – Надышалась свободы? Я всегда говорил» что тупым людям свобода не идет на пользу. Они становятся слишком строптивыми. Ну да ничего, я знаю, как с тобой управляться! У меня ты быстро присмиреешь, красавица!
– Вот именно, – с презрением процедила она, – тупым людям свобода не на пользу! За примером ходить далеко не надо. На себя посмотри!
– И без очков видно, красавица, кто из нас двоих туп! – осклабился он. – Будь ты хоть малость поумнее, ты бы поняла, что своей строптивостью ничего не добьешься. Она только раззадоривает меня!
Он крутанул ее руку так, что у Пен потемнело в глазах.
– На колени, красотка! Проси прощения, тогда я тебя отпущу! Что, разучилась уже? А когда-то ведь тебе это нравилось!
Пен хотелось крикнуть: «Мне никогда это не нравилось, извращенец!» Боль, переполнявшая, казалось, все ее существо, мешала не то что крикнуть, а даже нормально дышать. Пен молчала.
Глазбери тоже молчал, не ослабевая своей хватки ни на йоту, скорее, даже усилив ее. Всем своим видом он словно говорил, что не сдастся, пока не покорится она. Какой-то частью своего существа Пен хотелось уступить ему, лишь бы прекратить наконец эту нечеловеческую боль. Но уступка в малом могла стать первым шагом к новой несвободе. Пен понимала, чего добивается муж: не просто подчинения с ее стороны – страха. Глазбери любил, когда его боялись. И все его разглагольствования о наследнике могли обмануть лишь постороннего. Граф хотел вернуть жену не потому, что желал наследника. Хотя, возможно, сам искренне верил в свое же объяснение. На самом деле ему просто надоела свобода Пен.
Джулиан мог бы и вовсе не заметить следов чужого экипажа. Во всяком случае, сразу не обратил на них внимания, хотя следы все время тянулись там же, где проезжал и он.
Но в какой-то момент его, вдруг словно что-то кольнуло. Следы были свежие. К тому же по пути в город Джулиан их, кажется, не видел. Перед отъездом он тщательно осмотрел все окрестности особняка, но следов чужих ног или экипажа так и не обнаружил. Собственно говоря, только поэтому он и решился оставить Пенелопу одну. Теперь Джулиан с ужасом осознал, что это была ошибка.
До дома уже, слава Богу, было недалеко. Остановив экипаж и привязав лошадь к невысокому кусту, Джулиан, срезая путь, бросился через лесок чахлых деревьев. Казалось, их кривые ветви с трудом боролись за жизнь, задыхаясь в пропитанном солью морском воздухе.
Сквозь негустые заросли Джулиан вдруг увидел человека, сидевшего у обочины дороги, прислонившись к дереву. Незнакомец сидел к Джулиану спиной и вряд ли заметил его – смотрел в сторону особняка.
Джулиан поглядел туда же: у дома стоял чужой экипаж. Непрошеный гость, слава Богу, еще здесь. Стало быть, есть еще надежда... Но надо поторопиться, иначе Пен может оказаться в беде. Если пришелец оставил своего человека у дороги на страже, значит, вряд ли он пожаловал с добрыми намерениями. Скорее всего это человек графа или даже он сам.
В груди Джулиана бушевала целая буря чувств: страх за Пенелопу и злость на самого себя, что оставил ее одну. Но эмоции здесь не помогут – нужно действовать четко и решительно. И Джулиан знал, что делать. Подобрав с дороги увесистый камень, он осторожно направился к сидевшему у дороги.
До Джулиана донеслось ржание лошади, которую он оставил невдалеке. Человек насторожился и мгновенно вскочил на ноги. В руке его блеснул пистолет.
Джулиан не стал дожидаться, пока незнакомец заметит его. Камень полетел в его голову. Тот рухнул, словно подкошенный, лицом вниз.
Джулиан подошел к незнакомцу. Тот был без сознания, словно труп. За поясом у него Джулиан обнаружил еще один пистолет, не раздумывая, взял оба и побежал к дому.
На бегу Джулиан успел заметить чьи-то свежие следы, примятую траву, сломанные ветви. Незнакомый человек, очевидно, шел, не разбирая дороги.
Новая волна страха за Пенелопу и злость на самого себя поднялись в груди Джулиана. Стало быть, Пен не зря опасалась за себя позавчера, увидев незнакомца в окрестностях особняка. Сам Джулиан, правда, не обнаружил тогда чужих следов, но, возможно, незнакомец нарочно оставил экипаж, на котором приехал, где-нибудь подальше.
Из дома не доносилось ни звука. Рядом с экипажем стояли на земле саквояжи Пен.
Джулиан уже был во дворе. Осторожно подошел к экипажу. Кучер – дородный детина с мясистым лицом и бесцветными волосами, торчавшими во все стороны из-под шляпы, напоминая солому. Он сидел внутри с отсутствующим видом, потягивая что-то из бутылки.
Толстяк заметил Джулиана, но в первый момент его лицо не выразило ничего, кроме тупого удивления. Его рассеянность сыграла на руку Джулиану. Уже в следующее мгновение в толстое брюхо кучера уткнулась холодная сталь дула. От шока глаза толстяка округлились. Он начал задыхаться. Лицо, и без того красное, стало багровым.
– Как вас зовут? – спросил Джулиан.
– Гарри... Гарри Дардли, – прохрипел тот.
– Кто был в экипаже вместе с вами?
– Мой напарник и тот джентльмен, что нанял нас. Напарник остался у дороги, стоит на шухере.
– Как зовут джентльмена?
– Он не сказал. Но джентльмен, судя по всему, солидный! Заплатил очень щедро...
Скорее всего, подумал Джулиан, этой впрямь сам Глазбери. Неудивительно, что использует не свой экипаж и не своих слуг, а нанятых людей, чтобы не было улик.
Тишина в особняке показалась Джулиану зловещей.
Джулиан ткнул пистолетом в живот толстяка.
– Пойдешь со мной, Гарри.
– Оставьте меня здесь, сэр! – заскулил тот. – Я никуда не уйду, обещаю вам!
– Ты что, не понял?! – сурово произнес Джулиан. – Пошевеливайся!
С трудом переваливая грузное тело, Гарри нехотя вылез. Лицо его из багрового стало бледным как смерть, когда он заметил у Джулиана второй пистолет.
Джулиан сделал жест в сторону особняка. Гарри поплелся с видом человека, идущего на эшафот.
– Гарри, – произнес Джулиан, – джентльмена, который нанял тебя, зовут граф Глазбери.
– Граф? – проворчал тот. – Черт побери, знал бы я, что он граф, не стал бы и связываться. Не хватало мне.
– Гарри, – перебил его Джулиан, – в особняке находится женщина. Если граф причинит ей какое-нибудь зло, ты будешь свидетелем. Ясно?
– Свидетелем? Умоляю вас, сэр! – заныл толстяк. – Я не буду свидетелем! Жена меня убьет!
– Будь мужчиной, Гарри! – Джулиан ткнул его пистолетом в спину. – Не раскисай!
Гарри с унылой покорностью пошел вперед.
Ни в кухне, ни в задних комнатах Джулиан не обнаружил ни души и направился в библиотеку.
Грузная фигура Гарри, остановившись в дверях, заняла весь проем. Джулиан не видел, что происходит внутри.
– О Господи! – проворчал толстяк.
– Гарри?! Что вы здесь делаете? – Сердитый голос явно принадлежал графу Глазбери. – Я, кажется, велел вам оставаться в экипаже!
Подтолкнув Гарри новым тычком в спину, Джулиан вошел в библиотеку.
Кровь хлынула ему в лицо от увиденной картины. Граф стоял посреди комнаты, заломив руку Пен едва ли не до самого затылка. Он пытался заставить ее встать на колени. В неестественной позе Пен противилась этому. Лицо ее исказила нечеловеческая боль. Судя по всему, она держалась из последних сил. Еще мгновение – и сдалась бы или, возможно, упала бы в обморок.
Пен первая увидела Джулиана. Глазбери, целиком поглощенный своей жертвой, поначалу даже не заметил, что Гарри не один.
Джулиан нацелился графу прямо в сердце, с трудом преодолевая искушение нажать на курок.
– Отпустите ее!
Голос Джулиана прозвучал на удивление спокойно. В глубине души он совсем не хотел, чтобы граф подчинился этой команде. Тогда у Джулиана было бы оправдание, чтобы его пристрелить.
Глазбери резко обернулся. На мгновение в его глазах промелькнул страх. Затем его лицо снова приняло обычное невозмутимое выражение.
– Вы не посмеете! – процедил он.
– Еще как посмею. Должен предупредить: стреляю я без промаха.
Глазбери колебался. Палец Джулиана многозначительно поглаживал курок.
Наконец с выражением величайшего недовольства граф отпустил Пен. Та поспешно отошла от него на несколько шагов.
Граф покосился на кучера.
– Что вы стоите, как столб, Гарри или как там вас? Эта женщина – моя жена, а тип этот лезет не в свое дело! Уберите его!
– Кого? Меня? – усмехнулся Джулиан.
– Я, кажется, неплохо заплатил вам, Гарри! Будьте любезны отработать свои деньги!
– Ваше сиятельство не видит, что у него два пистолета?!
– Он не посмеет выстрелить.
– Может быть, но я, черт побери, не намерен рисковать! – проворчал толстяк, демонстративно скрестив руки на могучей груди.
Джулиан посмотрел на Пенелопу. Лицо ее уже приобрело нормальный цвет, а выражение уже было не таким напуганным.
– Графиня, – произнес Джулиан, – во дворе стоит экипаж, ваши саквояжи там же. Ждите меня в нем!
– Вы хотите увезти от меня мою жену? – побагровел Глазбери. – Не кажется ли вам, сэр, что я имею полное право вам этого не позволить?
– Не кажется ли вам, граф, – спокойно ответила Пен, – что, кроме прав на жену, у вас есть еще и кое-какие обязанности по отношению к ней? Но вы же не спешите их соблюдать. И предъявлять после этого права на вашем месте я бы не спешила!
Пен направилась к выходу, как велел ей Джулиан. Когда она проходила мимо него, Джулиан вручил ей один из пистолетов.
– Возьмите, графиня, – произнес он. – На случай, если здесь окажутся какие-нибудь люди графа, кроме этого кучера и еще одного, которого я видел у дороги.
Пен посмотрела на увесистый пистолет в своей руке, зачтем на мужа. В ее взгляде ясно читалось, что за искушение испытывает она сейчас.
– Ждите меня в экипаже, графиня, – спокойно повторил Джулиан.
Собравшись с духом, Пен заставила себя побороть искушение выстрелить в ненавистного мужа. Она протиснулась мимо грузного Гарри. Джулиан заметил, что ее левая рука, та самая, которую выворачивал граф, безжизненно висит, как плеть.
Гарри мрачно покосился на Джулиана:
– Я правильно вас понял, сэр? Вы собираетесь украсть мой экипаж и моих лошадей? Не кажется ли вам...
– Если подчинитесь мне; Гарри, обещаю: платой останетесь довольны.
– Но это нонсенс! – проворчал граф. – Я нанял этот экипаж на целый день.
– Я оставлю вам экипаж, граф, – сказал Джулиан, – в том месте, где тропинка выходит на большую дорогу. Лошадей, правда, придется использовать чуть подольше. Оставлю их на полпути к Биллерикэю. За их, скажем так, аренду я заплачу вам, граф. Пять гиней вас устроит? Найдете их в экипаже.
– Какие, к черту, пять гиней?! – Граф был вне себя. – Не кажется ли вам, сэр, что взять чужой экипаж – форменное ограбление? Я этого так не оставлю! Если вы скроетесь с моим экипажем, я объявлю вас в розыск и...
– Ограбление? – усмехнулся Джулиан. – Позвольте напомнить вам, сэр, что я все-таки юрист и в законах кое-что смыслю. Тот, кто попользовавшись чужой собственностью, возвращает ее да еще платит пять гиней, уж никак не может быть назван вором!
–Да вы что, за идиота меня держите? – осклабился граф. – Вы всерьез считаете, что я соглашусь остаться в этой дыре без экипажа, без всего?
– Лишь на несколько часов. Я уже сказал, где оставлю экипаж и лошадей. Вашему Гарри не составит труда прогуляться до них пешком и вернуться за вами. Думаю, он управится с этим еще до вечера. – Джулиан повернулся к дверям. – Оставайтесь в доме, граф. Вы, Гарри, тоже. Графиня будет смотреть назад. Если она увидит, что кто-то из вас выходит из дома, уверяю, не поколеблется спустить курок. А если она и поколеблется, то меня уж точно ничто не сдержит.
– Что стоите, Гарри?! – снова прохрипел граф. – Остановите же его, черт возьми!
– Вам нужно – вы и останавливайте, – с презрением процедил тот. – Или вы, графы, только против женщин смелые? Графиня ваша еще слишком робкая. На ее месте моя жена вам бы показала.
Оставив обоих, Джулиан поспешил к экипажу. Пен уже сидела на месте кучера.
– Мы собираемся украсть экипаж, Джулиан? – спросила она.
По тону, с которым Пен задавала этот вопрос, было, однако, ясно, что на самом деле это ее мало волнует. Джулиан сел рядом с ней и взял в руки поводья.
– Скажем так, – усмехнулся он, – мы собираемся одолжить его с разрешения владельца.
Развернув экипаж, они отправились в путь. Джулиан покосился на Пен. Больная рука неподвижно лежала на колене, глаза закрыты, лицо казалось неподвижной маской. По всему было видно, что Пен стоически терпит боль, стараясь не показывать виду.
– Прости меня, Пен! – прошептал Джулиан. – Если бы ты знала, как я виню себя.
– Джулиан, ты ни в чем не виноват. Виноват здесь лишь один человек. Сам знаешь кто. А тебе я могу быть лишь благодарна, что все-таки появился в нужный момент. Не знаю, что произошло бы, если бы не ты!
«Да уж, наверняка ничего хорошего! – усмехнулся про себя Джулиан. – Если бы его сиятельство хотел просто вернуть жену, он бы поехал за ней при всем параде: в гербовой карете, с лакеями и так далее. Не стал бы нанимать каких-то сомнительных типов. Граф явно собирался заставить ее испытать как можно больше унижений, сделать ей больно. А для этого, разумеется, выгоднее иметь как можно меньше свидетелей. Одному Богу известно, что этот мерзавец мог с ней сделать!»
Перед мысленным взором Джулиана вдруг живо встал образ графа, подвергающего Пен отвратительным пыткам. Джулиан едва сдерживал себя, чтобы не поворотить экипаж и не убить этого изверга.
Пен дотронулась до его руки.
– Ничего страшного, Джулиан, мне не так уж больно, как ты, может быть, думаешь. Но прошу тебя, как только мы будем на более или менее ровной дороге, гони, пожалуйста, побыстрее. Я хочу скорее оказаться подальше – не от твоего дома, не подумай! Подальше от того, что произошло.
Джулиан и без того знал, что он должен гнать во весь опор. И дело было даже не в том, что Пен хотелось как можно быстрее забыть этот гнусный эпизод. Он знал, чем дальше Пен будет находиться от графа Глазбери, тем безопаснее для нее.
