Глава 4
САД ЭДЕМА
— Регулярное чтение «Сплетника» убедит кого угодно, что английские дамы благородных кровей только тем и занимаются, что соблазняют своих дворецких и лакеев. Этот журнал просто позор! — Миссис Кейбл швырнула мерзкую писанину на стол. — Если леди Синдхем действительно настолько глупа, чтобы бежать со своим лакеем — а я не вижу причины не верить этому, — информацию следовало бы скрыть, чтобы другие не последовали ее примеру!
Ответ ее собеседницы был столь же фривольным, как и ее природа.
— Чтение приключений леди Синдхем вряд ли может заставить кого-либо смотреть похотливыми глазами на своих лакеев. — Эсме Ролингс презрительно дернула плечом. — По крайней мере если они выглядят так же, как те, что находятся в услужении у меня в доме.
— А вот и нет! — с отвращением воскликнула миссис Кейбл. — Не успеем мы оглянуться, как впечатлительные молодые леди начнут выскакивать замуж за лакеев или даже за садовников! Можете смеяться, леди Ролингс, но дело принимает скверный оборот. Вот почему я сама начинаю кампанию за искоренение неисправимых греховодников из своего персонала и искренне надеюсь, что вы сделаете то же самое.
Миссис Кейбл специально навестила леди Ролингс, поскольку бедная женщина была вдовой и ждала ребенка, а между тем ее склонность к ветрености вызывала беспокойство. Миссис Кейбл то и дело находила подтверждения тому, что Эсме Ролингс не зря считается распутной женщиной. Бесстыдница Эсме — вот как прозвали ее в Лондоне.
Тем более миссис Кейбл чувствовала себя обязанной навещать вдову время от времени, чтобы внушить ей уважение к мудрости Библии. Даже сейчас, глядя на нее, миссис Кейбл ощущала беспокойство. Леди Ролингс, несмотря на беременность, выглядела чересчур красивой, настолько, что пылающий цвет щек придавал ей сходство с больной лихорадкой. А тут еще эта улыбка, изгибающая ее губы… Миссис Кейбл оставалось лишь надеяться, что Эсме не мечтает втайне об одном из своих лакеев.
Но тут она была не вполне права. Разумеется, Эсме не думала о своем дворецком, достойном человеке по имени Слоуп, как не мечтала и о лакеях, неопытных деревенских парнях, отданных на попечение Слоупу. Дела обстояли куда хуже, поскольку все ее мысли занимал садовник.
Проводив миссис Кейбл, Эсме вернулась в гостиную и попыталась припомнить причины, по которым ей следовало быть респектабельной. Миссис Кейбл среди этих причин не значилась, но именно она возглавляла дамский кружок шитья, святая святых дам, решивших посвятить себя добродетельной жизни. Когда члены кружка не были заняты подшивкой простыней для бедняков, они обсуждали репутации всех, кто проживал в пределах ближайших пяти графств. Чтобы проложить себе дорогу в этот кружок, Эсме пришлось привлечь дипломатические способности вставшего на путь исправления распутника, домогавшегося сана епископа в англиканской церкви, и теперь возможность потери только что обретенной добропорядочности представлялась ей весьма болезненной.
Однако что же ей делать? Садовник отказывался оставить службу и, вероятно, бродит где-то по ее парку. С таким же успехом он мог удалиться в садовый домик в конце яблоневого сада и сидеть там, предаваясь чтению Гомера и не подозревая о вреде, который способно оказать его присутствие на репутацию женщины, которая обещала своему супругу, перед тем как он умер, присоединиться к тем добродетельным особам, которые носят маленькие кружевные чепцы и шьют простыни для бедных. И разумеется, никаких садовников!
Отдав себе столь строгое распоряжение, Эсме направилась вниз по склону в яблоневый сад. Как только малыш появится на свет, она больше никогда не увидит садовника, потому что поручит дворецкому уволить его со службы. А пока…
Эсме ускорила шаги. Располагавшийся в конце сада домик выглядел маленьким, грубо сколоченным сооружением; все присутствовало в нем в единственном числе: один стул, один стол, одна скамья, один камин, одна кровать и… один садовник.
Когда Эсме распахнула дверь, он стоял у камина спиной к ней. И лишь после того, как дверь с громким стуком захлопнулась, резко обернулся. В результате горшок упал с огня, и его содержимое разлилось по полу, отчего у Эсме в животе заурчало. Это все беременность: из-за нее она постоянно чувствовала себя голодной.
Себастьян взглянул на нее, но не поздоровался. Тогда Эсме попыталась улыбнуться.
— Только не говори мне, что учишься готовить.
Он сделал шаг в ее сторону, и Эсме вновь отметила, что его черты отличаются правильностью и кажутся вырезанными из мрамора. Ни один мужчина не имел права быть таким красивым. Себастьян представлял опасность для всего женского населения Англии, возможно, даже для самой миссис Кейбл.
— Ты что, готовил рагу? — Она указала в сторону опрокинувшегося горшка.
— Его принесла мне Розали из деревни. Эсме прищурилась:
— А кто эта Розали?
— Дочь булочника. — Садовник пожал плечами и сделал еще один длинный шаг. — Это что, визит вежливости, миледи?
В его глазах блеснули искры, от которых у Эсме подпрыгнуло сердце и подогнулись колени. Тем не менее она уже открыла рот, чтобы сообщить ему о грядущем увольнении, но вдруг обнаружила, что говорит нечто совершенное другое:
— Сколько лет этой Розали?
— Какая разница. Розали — обыкновенная девушка, — ответил он небрежно.
— Ага, — произнесла Эсме, сознавая, что ей совершенно нечего сказать, кроме того, что сама она давно не девушка. Ей исполнилось двадцать семь, и она беременна.
Садовник стоял прямо перед ней, весь золотистый и манящий в своей грубой рабочей рубахе. Рукава он закатал до локтей, и его руки бугрились мышцами. Он воплощал в себе все, чего недоставало ее знакомым — лощеным джентльменам благородного происхождения, от него веяло неистовством и непокорностью.
Эсме внезапно ощутила робость и поняла, что не сможет встретиться с ним взглядом.
— Миледи, — голос садовника прозвучал так, словно перед ней был маркиз, — что вы делаете в моем убогом жилище?
Эсме прикусила губу, но ничего не сказала. Разве не она обещала ему ни под каким видом не появляться здесь больше?
— Из-за вас я остался без еды. — Его рука приподняла ее подбородок, и она встретилась с ним глазами. Да, это действительно был мужчина, которого юные девушки должны обходить за версту. Для такого не существуют ни законы, ни приличия, он видит то, что хочет, и берет то, что ему нужно.
— Это произошло случайно. — Эсме потупилась.
— Тогда вы должны обеспечить меня другой едой… Она едва успела заметить жадный блеск в его глазах, и тут же его рот прильнул к ее губам.
Это повторялось у них с неизменным постоянством, хотя Эсме имела мужа и любовников. Каким-то образом она приросла к Себастьяну Барингу, своему садовнику, словно он был первым мужчиной на земле, а она — первой женщиной. Задымленная маленькая лачуга, пропахшая углем и рагу, казалась ей знаменитым райским садом, а она была здесь Евой, дрожащей в руках Адама, который сжимает ее с неутолимым голодом и глубоким томлением.
Только десять минут спустя Эсме вспомнила, зачем пришла, к этому моменту она уже уютно устроилась в его руках.
— Ты уволен, — пробормотала она у его плеча.
От него пахло древесным дымом и рагу Розали, но все эти запахи перебивал другой, более сильный и чистый запах просторов, которым не мог похвастать ни один дворянин.
— В самом деле?
Его голос прозвучал с сонной хрипотцой, от которой у нее затрепетало в груди.
— Миссис Кейбл начинает кампанию по избавлению от всех неисправимых греховодников в деревне, и ты, естественно, главный кандидат.
— Это такая маленькая женщина с волосами, собранными в пучок?
Эсме кивнула.
— Она уже предприняла одну попытку, — со смехом объявил Себастьян. — Приходила на прошлой неделе в «Форель» и распространяла там свои брошюры. Там сказано много интересного о судьбе, ожидающей грешников, но только дама забыла, что чтение в деревне не в почете.
— Это еще что! Скоро она узнает о приезде моей тетушки Арабеллы, которая навезла с собой полный дом гостей. Ни один из ее спутников не пользуется репутацией добропорядочного человека. Ты меня слушаешь?
— Конечно. — Он покрыл легкими поцелуями ее шею.
— Это дело серьезное. — Эсме сердито сдвинула брови. — Ты, как никто другой, должен понимать, как важно быть респектабельным. Разве в прошлом году тебя не считали самым приличным мужчиной в обществе?
При этих словах лицо Себастьяна расплылось в улыбке.
— Да, и ты видишь, как сильно это на меня подействовало. Теперь я живу в опале на континенте, и очень маленьком континенте, должен заметить, — добавил он, окидывая взглядом крошечную хижину.
— Сам во всем виноват! — Эсме начала злиться. — Если бы ты не пробрался посреди ночи в мою спальню, то и по сей день восседал бы в судейском кресле, вынося приговоры бедным грешным душам вроде моей.
Она подняла взгляд и обнаружила, что Себастьян пристально смотрит на нее.
— Все верно, но… Почему бы тебе не принять мое предложение? Я сделаю из тебя приличную женщину, и мы будем выше всех этих сплетен.
Сердце Эсме слегка подпрыгнуло, но она быстро его усмирила и нахмурилась.
— Во-первых, я не могу выйти за тебя замуж потому, что ты имеешь репутацию еще более скандальную, чем я. Все приличное общество считает, что ты соблазнил свою невесту.
— Бывшую невесту, — уточнил он.
— Вот именно. А если еще станет известно твое местопребывание, то Арабелла сразу притащит сюда кучу народа, и тогда…
— А что тогда? Я отказался от всей этой респектабельности, к которой так стремишься ты, и мне плевать. Тем не менее я бы и сегодня не утратил верительные грамоты сэра Благочестия, если бы не связался с тобой. Моя матушка упадет в обморок, если узнает о моем нынешнем положении.
— Ты не сказал матери?!
— Нет, но я собираюсь навестить ее завтра. Тогда она все и узнает.
— Только не это! — взвизгнула Эсме. — Ты не посмеешь!
Маркиза Боннингтон, мать Себастьяна, относилась к числу женщин, никогда не проявлявших снисхождение к тем, кто не обладает высокой моралью, а ее сын, по крайней мере до момента, как стал садовником, являлся самым твердым последователем ее неисчислимых добродетелей.
Себастьян пожал плечами. Его рука поползла вверх, к ее груди, а в глазах снова замерцал хитрый огонек.
— Это станет для бедняжки ужасным потрясением. — Эсме пыталась отыскать в своем сердце хотя бы толику сочувствия, но вместо этого ощутила елей порочной радости. — Не слишком ли ты стар, чтобы бунтовать? Я засеяла свое поле дикими семенами еще лет десять назад.
Себастьян фыркнул:
— Верно, но твоя матушка до сих пор не оправилась. Кстати, она закадычная подруга моей матери.
— Да? А я и не подозревала об их дружбе. — Эсме не сочла нужным добавить, что последние три года вообще не разговаривала с матерью и уж тем более не имела ни малейшего представления о друзьях Фанни. Все это время мать общалась с ней посредством писем, да и то не часто. — Матушка решила не навещать меня в моем затворничестве, — все же призналась она.
— В таком случае твоя мать такая же глупая, как и моя, — заметил Себастьян, целуя Эсме в нос.
— Но для своей ты всегда был идеальным сыном и таким останешься. Когда ты вернешься с континента, все забудут о скандале, у тебя снова появится возможность стать приличным маркизом Боннингтоном, чопорным и степенным.
— Ни за что и никогда.
— Почему?
— Какое имеет значение, где мне целовать любимую женщину: в саду или в спальне? Все эта благопристойность и респектабельность всего лишь уловка.
— А вот я жалею, что не была верной Майлзу в первый год нашего брака. Возможно, если бы не это, мы бы до сих пор жили в браке и вместе воспитывали детей.
— Ах да. — В голосе Себастьяна послышалась мрачная усталость. — С этим не поспоришь. Но если бы ты смогла полюбить мужа только потому, что считала это правильным, ты была бы и впрямь необыкновенная женщина.
— Я могла хотя бы попытаться…
— Но вы ведь помирились незадолго до кончины Майлза, — уточнил Себастьян. — Насколько мне известно, вы даже одну ночь провели вместе…
Эсме спрятала лицо в грубом полотне его рубахи.
— Не смейся над Майлзом — он был моим мужем, и я питала к нему самые теплые чувства.
— Я никогда не стал бы смеяться на Майлзом.
— Возможно, но я… я так стыжусь себя! — вырвалось у нее. — Стыжусь и сожалею о том, что вытворяла. Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было. Но ведь кое-что я делала из-за тебя, — внезапно призналась она.
— Делала что?
— Флиртовала. — Эсме улыбнулась, вложив в улыбку внезапную радость, охватившую ее. — Ты следил за мной хмурым взглядом с другого конца комнаты, и твои восхитительные брови были насуплены, а я разыгрывала для тебя спектакль.
— Спектакль для меня? Она кивнула.
— Целуя Берни, я гадала, что бы ты сделал, если бы я проделала это с тобой, — ты ведь был такой правильный…
— Значит, ты мечтала поцеловать меня? Ну так сделай это сейчас!
— Нет. Сейчас ты должен уйти. Ситуация становится слишком опасной.
— И как я буду зарабатывать себе на жизнь?
— Вернешься к тому, чем занимался раньше.
— Раньше я проводил все свое время в спорах с одной дамой.
— Вернее, постоянно ворчал на меня за то, что я вела себя вызывающе…
Он наклонился и поцеловал ее в плечо.
— Но ведь я и страдал из-за нее! И все же никто не может ублажать тебя в постели так, как это делаю я! — Руки Себастьяна скользнули ей на грудь и повторили ладонями пышную форму. Ахнув, Эсме изогнула спину, а он коленом раздвинул ей ноги и одним стремительным движением подтянул к краю постели.
В следующий миг ему показалось, что они одни в целом мире — он и его опьяняющая, восхитительная возлюбленная, его Эсме…
