Глава 9
— Какого черта ты тут делала? — закричал на нее Кэмерон в темноте конюшенного двора.
Анджело, сев на другую, неоседланную лошадь, бесшумно двинулся на поиски Жасмин. Дэниел с собаками пошел за ним следом, а мальчишка-конюх поспешно оседлал лошадь для Кэмерона.
Большие руки Кэмерона сжимали плечи Эйнсли, но она сдерживала свою досаду, вызванную таким грубым обращением, — у Кэмерона были все основания сердиться. Жасмин — скаковая лошадь, она стоит кучу денег, и Кэмерону доверили заботиться о ней. Дикая местность Шотландии полна ям, Жасмин может переломать себе ноги, ледяных реки, которые могут унести ее, и болот, где она может утонуть.
— Не вини Анджело, — быстро сказала Эйнсли. — И Дэниела не вини. Это я оставила дверь открытой.
— О, насчет этого ты, девочка, не беспокойся. Я виню вас всех троих. Анджело не имел права впускать тебя сюда, а Дэниел не имел права вообще приводить тебя сюда. — Его гнев уничтожил весь внешний английский лоск, и теперь перед ней стоял пришедший в ярость горец, готовый достать свой клеймор.
— Мне кажется, лошадь стояла смирно, пока сюда не ворвался огромный шотландец, решивший посмотреть, что мы замыслили.
— Я никогда не думал, — пронзительно сверкнув глазами, отрезал Кэмерон, — что у тебя хватит ума разгуливать по конюшне с полусумасшедшей скаковой лошадью!
— Я должна была забрать свою ленту.
— Ленту? — Кэмерон отпустил ее, но гнев его не улегся. — О чем ты говоришь, черт возьми?
— Она жевала мою ленту для волос. Думаю, ты бы не хотел, чтобы она задохнулась из-за нее.
— Для начала поясни, что тебя дернуло отдать ей эту ленту? — Кэмерон посмотрел на голову Эйнсли.
— Я не отдавала. Просто у нее длинная шея и крепкие зубы.
Кэмерон приложил ладонь к тому месту, откуда Жасмин вырвала бант из волос Эйнсли.
— С тобой все в порядке, девочка? — тихо спросил он.
— Все хорошо. У моего брата Патрика была лошадь, которая постоянно кусала всех, кто оказывался поблизости. У меня до сих пор сохранились отметины от ее зубов. Если ей не удавалось добраться до вашей плоти, она с удовольствием жевала шляпу или пальто, рубашку или юбку. Жасмин всего лишь сняла ленту с волос.
Кэмерон, казалось, не слушал ее, лишь тихонько гладил Эйнсли по голове.
— Жасмин и раньше сбегала от Анджело, — произнес он. — Хотя ни одна лошадь не убегает от него. Малышка доставляет нам массу хлопот.
— Разве ты не должен ехать за ней?
— Прежде всего, я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
— Не говоря о том, чтобы накричать на меня, — добавила Эйнсли, почувствовав, как забилось ее сердце, — столько нежности прозвучало в его голосе.
— И накричать на тебя, — согласился Кэмерон, опять сверкнув глазами. — Ты всегда так бесстрашно входишь в стойло к лошади?
— Я делаю это с трех лет, мне всегда нравилось стоять у них под животами.
— Боже милостивый, девочка, мне жаль твоих родителей.
— Братьев. Мои родители умерли, когда я была совсем маленькой. Моему старшему брату было уже двадцать, и он присматривал за всеми нами. Бедный мой Патрик. Я сводила его с ума. И сейчас свожу.
— Не сомневаюсь. — В голосе Кэмерона уже не было гнева, он продолжал гладить Эйнсли по голове.
Эйнсли хотелось шагнуть к нему, согреться теплом, исходившим от его тела, — с луга задул прохладный ветер. За последние шесть лет одиночества ей еще никогда не было так хорошо и спокойно, как сегодня вечером.
— Тебе лучше отправиться на поиски своей лошади, — пробормотала она.
— Она не моя, мне просто дали ее на время.
— Тем более.
— Анджело — лучший в мире конюх и следопыт, а я еще с тобой не закончил.
— Со мной? — Эйнсли почувствовала приятную дрожь в теле.
Появился мальчишка-конюх, он подвел Кэмерону оседланного коня. Большая рука Кэмерона легла на затылок Эйнсли, и он, прижав ее к себе, страстно поцеловал.
Это был поцелуй, наполненный обещанием, поцелуй, который говорил ей, что Кэмерон не забыл ни о том, что начал в кабинете, ни о своем намерении закончить это.
Кэмерон отпустил Эйнсли, легко и грациозно вскочил в седло и ускакал в ночь.
Мальчишка-конюх помахал ему вслед рукой, а Эйнсли, почувствовав вдруг легкий озноб, обхватила себя руками.
На то чтобы поймать эту проклятую лошадь, ушла вся ночь. К тому времени, когда Кэмерон привел Жасмин, взмыленную, поцарапанную ежевикой и, вероятно, довольную собой, солнце уже встало, и два его берейтора неспешно прогуливали других лошадей; Кэмерон сам почистил Жасмин, а Анджело отмыл ее, когда Кэмерон ушел в дом.
Он помылся, надел свежую одежду и направился в освещенную солнцем комнату в крыле Мака, где сервировали завтрак. Было только восемь часов утра, но, когда проходит загородная вечеринка, Изабелла и Бет встают рано, чтобы спланировать мероприятия на весь день.
В таких случаях на завтрак собираются те члены семьи, которые проснулись и голодны; братья, невестки, камердинеры, собаки. Когда вошел Кэмерон, Изабелла с Бет уже обсуждали планы на день. Мак сидел рядом с Изабеллой, читал газету и при всякой возможности касался рукой руки жены. Йен ел медленно и спокойно, слушая только Бет и больше никого. Камердинер Йена, Карри, ел с удовольствием — бывший вор-карманник все еще наслаждался пребыванием в светском обществе. Анджело отсутствовал за столом: он решил остаться в конюшне с Жасмин. Не было также Дэниела, Харта и камердинера Мака — боксера Беллами.
Карри подскочил, готовый обслужить Кэмерона, но тот махнул рукой, чтобы коротышка оставался на месте, и сам взял себе яйца, сосиски, несколько пресных лепешек и кофе. Тарелку и чашку он поставил на свое обычное место, напротив Изабеллы, и прихватил у Мака часть газеты, где говорилось о скачках.
— Расскажи мне все, что ты знаешь о миссис Дуглас, — сказал он, даже не глянув в газету.
— А почему тебя интересует Эйнсли Дуглас? — удивленно приподняла брови Изабелла.
— Потому что она портит моего сына, моего камердинера и моих лошадей. И я хочу знать, с кем имею дело.
От Кэмерона не укрылась улыбка Бет и понимающая ухмылка Мака.
— Ну наконец-то признался, — сказал Мак. — Я заметил, как ты смотрел на нее, когда увидел в салоне Изабеллы в прошлом году.
Кэмерон помнит, что она там была, хотя видел ее всего мгновение. Он зашел в лондонский салон Изабеллы, стремясь помочь им преодолеть кризис в отношениях, и увидел очаровательную Эйнсли. Она, покраснев, быстро прошмыгнула мимо него в дверь, прижав по бокам пышные юбки, как будто боялась задеть его.
— Кэм, старина, — хихикнул Мак, — ты попадешь в ловушку так же прочно, как и все мы здесь присутствующие.
Кэмерон взял кувшинчик с медом, налил меда себе в тарелку и обратился к Изабелле:
— Говори.
— Так, дай подумать. — Изабелла поставила локти на стол и положила подбородок на руки. — Отец Эйнсли — Макбрайд, мать — единственная дочь виконта Абердэра. И отец, и мать Эйнсли умерли от брюшного тифа в Индии, когда Эйнсли и ее младший брат были совсем маленькими.
— Она говорила мне, что ее воспитывал старший брат, — подтвердил Кэмерон.
— Да, Патрику Макбрайду было тогда двадцать лет. Он забрал Эйнсли и трех братьев из Индии и привез в семейный дом в Шотландии. Вскоре после этого Патрик женился и вместе со своей женой Роной растил детей. Эйнсли они отправили в академию мисс Прингл, хотели воспитать леди. Там я и познакомилась с ней, и мы быстро подружились.
— Соучастники злодеяний, — добавил Мак. — Миссис Дуглас научила мою жену вскрывать замки, влезать и вылезать через окно.
— О! — подал голос Карри. — Звучит интересно.
— Но я не достигла особого мастерства в этом деле, — продолжала Изабелла. — До Эйнсли мне далеко. Она была зачинщицей полуночных пиров и розыгрышей. Это было здорово!
— Могу себе представить, — бросил Кэмерон. — А чем она занималась после того, как окончила академию?
— А Эйнсли не окончила ее, — удивленная, что Кэмерон этого не знает, сказала Изабелла. — Летом, перед последним годом обучения, Патрик с женой взяли ее с собой в Европу. Они решили остаться там на год, кажется в Риме. Когда я в следующий раз встретила Эйнсли в Лондоне, она уже была замужем за Джоном Дугласом. Мистер Дуглас был очень добрым человеком, но, по меньшей мере, лет на тридцать старше Эйнсли. Она казалась вполне довольной, но я всегда удивлялась, почему она вышла за него. Эйнсли никогда не говорила об этом, а я не люблю совать нос в чужие дела.
— Нет, любишь, — вставила Бет. — Когда мы впервые встретились, ты заставила меня пойти к тебе в дом, как только я упомянула о Йене.
— Ну, это совсем другое, дорогая, — не согласилась с ней Изабелла. — Это — семья.
Кэмерон снова взял кувшинчик с медом. Глядя на янтарную струйку, стекавшую в тарелку, он представлял, как проливает мед на обнаженное тело Эйнсли, потом медленно-медленно слизывает его с кожи, смакуя каждую тягучую каплю.
Кэмерон поднял глаза и увидел, что Йен смотрит на него, несомненно, догадываясь о его сокровенных мыслях. Йен так редко смотрит кому-то прямо в глаза, что когда это происходит, то можно лишиться спокойствия.
— Значит, после смерти мужа, — Кэмерон поставил кувшинчик на стол, — миссис Дуглас работает у королевы?
— Да. Матери Эйнсли и леди Элинор Рамзи были хорошими подругами, а королева обожала мать Эйнсли. И вот когда королева была в Балморале, Эйнсли и Элинор Рамзи гостили поблизости у своей общей подруги. Королева как-то побывала у них, и, когда узнала, кто такая Эйнсли, той ничего не оставалось, как согласиться работать у нее. Королева заманила Эйнсли ко двору и сделала ее своей фрейлиной.
Миссис Ярдли говорила ему то же самое, подумал Кэмерон.
— Значит, они с королевой подружились довольно близко.
— Не совсем так. Эйнсли благодарна за это место и за содержание, которое получает, но временами устает от этой работы. Королева не любит отпускать ее. Я удивлена, что Эйнсли позволили провести здесь две недели, но я этому рада.
Изабелла взяла чашку и сделала глоток кофе, явно закончив рассказ.
— Это все? — спросил Кэмерон.
— Разве этого мало? Я довольно долго болтала о личной жизни своей подруги и рассказала тебе так много только потому, что Дэниел сказал мне, что застал вас целующимися.
Мак расхохотался, черт бы его побрал, а Карри получил кучу сплетен и новостей, чтобы разнести их прислуге.
— Довольно ваших глупых улыбок, — проворчал Кэмерон. — Я не собираюсь на ней жениться. Она нарушает порядок моей жизни.
— Она хороший друг, Кэмерон. — Улыбка погасла на губах Изабеллы. — Не обижай ее.
— Я не собираюсь ее обижать. Я хочу, чтобы она перестала втягивать меня в свои делишки и прекратила вмешиваться в мои.
— Тогда перестань целовать ее.
По лицам, повернутым в его сторону, Кэмерон понял: теперь они будут не на его стороне. Никто из них не понимает, какой удар по его здравомыслию может нанести такая женщина, как Эйнсли. Пока он рядом с ней, его будет одолевать плотское томление. Из-за Эйнсли он уже провел две ночи без сна.
В такой ситуации, решил Кэмерон, лучше всего собрать свои вещички и вместе с лошадьми вернуться к себе в Беркшир, к своим конюшням со скакунами. Там он присоединится к другим берейторам и продолжит тренировать Жасмин в больших открытых загонах.
Однако, вспомнил Кэмерон, он уже пообещал Харту остаться в Килморгане до скачек в Донкастере, а нарушать обещания, данные братьям, не в его правилах. Кроме того, Жасмин — слишком неспокойная, длительный переезд на юг навредит ей. Будь это его лошадь, он бы вернулся к спокойному обучению, делая все медленно, понемногу узнавая свою ученицу и воспитывая в ней доверие. Теперь же приходится работать с ней хоть и в убыстренном темпе, но очень бережно.
Нет, придется ему остаться в Килморгане и закончить начатое. Как только он исполнит свою клятву и овладеет Эйнсли, он забудет ее и к нему вернется обычное благоразумие.
— Нам надо спуститься вниз, — сказал Йен жене и подвинул к своей тарелке кувшинчик с медом.
— Что? — Бет подняла голову от листка, на котором что-то писала. — Зачем?
Йен встал и, ни слова не говоря, отодвинул стул Бет. Он не умел врать, поэтому, когда понимал, что не должен говорить то, что думает, просто молчал.
Бет прекрасно знала своего мужа. Не затевая спора, она позволила ему взять ее за руку и вывести из-за стола. Прежде чем выйти из комнаты, Йен повернулся и схватил со стола кувшинчик с медом.
Спустя два дня Эйнсли сидела у портнихи в Эдинбурге, окруженная ворохом дорогой ткани. Шел дождь, все вокруг было окутано туманом, но здесь было сухо и уютно. Возможно, этому способствовало присутствие Бет и Изабеллы.
Эйнсли послала королеве телеграмму относительно новых требований Филлиды и в ожидании ответа еще раз обыскала весь дом — так, на всякий случай. Себе в помощники она взяла Дэниела и Анджело, хотя не сказала им, что конкретно ищет и зачем. Но эти двое знали дом лучше, чем она, гораздо лучше. Цыган с мальчишкой находили такие тайные места, о существовании которых Эйнсли была готова поспорить, даже Харт не подозревал. Но писем они так и не нашли.
Сама Филлида наотрез отказывалась разговаривать с Эйнсли. Она просто уходила, когда видела, что приближается Эйнсли, намеренно окружала себя людьми или сидела в своей комнате, жалуясь на головную боль.
Королева прислала разгневанный ответ — у нее нет таких денег, больше она ничего не может прислать. Пусть Эйнсли что-нибудь придумает, а позже она возместит ей расходы.
«Черт, какая досада». У Эйнсли не было пятисот гиней, чтобы добавить к недостающей сумме, а Патрик — попробуй она заговорить с ним об этом, — без сомнения, потребует подробных объяснений. Но ему нельзя знать правду, а врать Эйнсли тоже не хотелось. Ее брат Синклер, адвокат, тоже проявит любопытство, у Стивена деньги никогда не держатся, а Эллиот, который располагает довольно крупными суммами, уехал в Индию.
Единственное, что она может сделать, — занять деньги у Кэмерона, тем более что он сам предлагал свою помощь.
В качестве залога Эйнсли может отдать ему украшения матери, а долг вернет, как только получит деньги от королевы.
Отчасти именно поэтому королева и поручила ей это дело, мрачно подумала Эйнсли. Ее величество знает, что Эйнсли вывернется наизнанку, но выполнит задание.
Поэтому Эйнсли не стала возражать, когда Изабелла предложила им троим немного отдохнуть после обеда и отправиться за покупками в Эдинбург. Она воспользуется случаем и оценит драгоценности матери, чтобы предложить Кэмерону честный обмен. Хоть Филлида и твердила, что Кэмерон потребует расплаты за помощь, Эйнсли была решительно настроена придать их сделке деловой характер. Другого выхода у нее нет.
Эйнсли наслаждалась приятным теплом, сидя у портнихи в окружении дорогих и красивых тканей. По указанию Изабеллы помощники портнихи приносили и приносили рулоны муара, тафты, тонкого сукна, тисненого бархата и кашемира, бесконечные ярды кружев, лент и тесьмы.
— Изумительно… — Эйнсли дотронулась до тончайшего, как дымка, китайского шелка. — Жаль, что у нее нет лавандового цвета. Тебе бы это подошло, Бет. — Синий цвет отлично гармонировал бы с глазами Бет.
— Бет? — переспросила Изабелла. — При чем здесь Бет? Дорогая моя Эйнсли, все, что выносит сюда мадам Клер, это для тебя. У тебя будет ансамбль темно-синего цвета, вот эта кремовая полоска — для нижней юбки, а китайский шелк — для подкладки. — Изабелла приложила голубую ткань поверх атласа в кремово-белую полоску. — Со светло-голубым шелком для оборок и отделки.
— Изабелла, я не могу, — с тревогой посмотрела на нее Эйнсли. — Я все еще ношу траур, хотя теперь уже и не такой строгий.
— Самое время с ним расстаться. Я знаю, что королева падает в обморок, когда ты надеваешь что-нибудь светлее темно-серого, но, когда ты приедешь ко мне в Лондон, тебе понадобятся более элегантные наряды. Для походов в оперу, на балы и на мои суаре. Я намерена представить тебя в свете, дорогая моя, кроме того, у меня отличный вкус в том, что касается одежды.
— Ее светлость действительно разбирается в этом, — подтвердила мадам Клер.
— Меня научила жизнь с художником, — отмахнулась Изабелла. — Тебе подойдет светло-лиловый или фиолетовый, Эйнсли, но никак не лавандовый. — Изабелла пожала плечами и потянулась к рулону муара цвета бургундского вина. — Отделай это черным кантом, и у тебя получится очаровательное платье для чайной церемонии. Но для нового бального платья ты возьмешь вот этот роскошный небесно-голубой цвет. Твои глаза и цвет кожи заставят эту ткань петь. Что скажешь, Бет?
— Это прекрасно, Изабелла, — с осторожностью кивнула Бет, которая выросла в чудовищной бедности и до двадцати восьми лет не имела в своей жизни красивого платья.
— Тогда мы берем это. Так, а куда делся модный журнал? — Изабелла порылась в поисках журнала, который закопала под тканями. — Я видела серебристую ткань, мадам Клер. Хочу, чтобы ее тоже использовали для бального платья Эйнсли.
— Она знает, что я не могу позволить себе такое? — прошептала Эйнсли, обращаясь к Бет, пока Изабелла с мадам Клер искали журнал. — Одно платье — да, но только не новое платье для бала. Я только на прошлой неделе купила серое.
— Тебя уже в нем видели, — прошептала в ответ Бет. — Вот что скажет Изабелла.
— Но у меня нет возможности заплатить за это. — Изабелла, избалованная дочь графа, а теперь жена состоятельного Мака Маккензи, возможно, не понимает, что большинство людей не могут покупать новый гардероб, подчиняясь внезапной прихоти.
— Дорогая, ты обсуждаешь вопрос денег? — Изабелла села и раскрыла на коленях журнал. — Эйнсли, это мой тебе подарок. Я уже целую вечность умираю от желания вытряхнуть тебя из этих мрачных платьев. Не мешай мне.
— Изабелла, я не могу позволить тебе…
— Можешь. И хватит спорить, давай займемся делом. — Изабелла разгладила страничку журнала. — Мне нравится этот фасон. Эту серебристую ткань мы соберем в складки по нижней юбке спереди, с розеткой на бедре. Потом голубая и серебристая полоски для верхней юбки на турнюре, и таким же будет лиф сзади, а спереди — голубой шелк.
Пока Эйнсли раздевалась для примерки, мадам Клер и ее помощники поспешили за другими тканями. Мораг, одна из служанок Изабеллы, прошла за шторки примерочной следом за Эйнсли и помогла ей снять серое платье. На фоне ярких тканей ее платье казалось скучным и мрачным.
— А для утреннего платья — тафта цвета электрик, — продолжала Изабелла. — Это будет роскошно.
— Почему так много голубого? — просунула голову между шторок Эйнсли.
— Потому что ты белокурая, и тебе очень идет этот цвет. Кроме того, Кэмерон просто обожает голубой цвет.
Эйнсли застыла, уцепившись руками за шторки. За ее спиной нетерпеливо сопела Мораг, пытаясь справиться с пуговицами.
— Какое отношение имеет ко мне предпочтение лордом Кэмероном голубого цвета?
— Эйнсли, — с состраданием посмотрела на нее Изабелла, — неужели ты думаешь, что в доме Маккензи что-то может пройти незаметным для меня или Бет? Видели, как Кэмерон целовал тебя в конюшне и в своем личном кабинете. Дэниел мне все доложил.
— Твой деверь не разговаривал со мной два дня, — ответила Эйнсли. — Он очень сердит, потому что из-за меня едва не лишился лошади.
— Он ни с кем не разговаривал, потому что был слишком занят тренировкой этой самой лошади, — пояснила Изабелла. — Вот мы и доведем с тобой дело до конца. Он успокоится и, когда увидит тебя, блестящую, как бабочка, не сможет устоять.
— Бабочки не блестят, — уточнила Эйнсли. — И пожалуйста, не говори мне, что, когда ты прогуляешь меня мимо Кэмерона в новом голубом платье, он упадет на колени и сделает мне предложение.
— Все может быть, — пожала плечами Изабелла.
— Изабелла, — Эйнсли задернула шторку, — я люблю тебя как сестра, но отказываюсь продолжать этот абсурдный разговор.
Изабелла рассмеялась, но Эйнсли и в самом деле ее слова показались слишком оптимистичными. Кэмерон четко дал понять, что вступать в брак у него больше нет желания. И потом, такой человек, как Кэмерон, не станет вставать на колено и делать предложение традиционным способом. Подобным образом предложил ей руку и сердце Джон Дуглас — очень мило с его стороны, ведь колени у него были поражены ревматизмом. Нет, Кэмерон Маккензи, если хотя бы просто представить, что он сделает предложение, покатает ее на лодке по озеру или поедет вместе с ней верхом в горы. Снимет ее с лошади, обхватит лицо руками, прильнет к ее губам долгим обжигающим поцелуем и потом скажет своим резким голосом: «Выходи за меня замуж, Эйнсли».
И Эйнсли придется кивнуть в ответ, потому что говорить она будет не в силах. Потом он поцелует ее опять, на этот раз более страстно, а их лошади будут бродить поблизости. Они завершат обручение прямо там, в траве, и это будет изумительно.
— Если это так абсурдно, — сказала Изабелла, когда Эйнсли в одной сорочке вышла из примерочной, чтобы с нее сняли мерки, — тогда почему сегодня Кэмерон поехал за тобой в Эдинбург?
— Никуда он не поехал. — Эйнсли вдруг поняла, что ей трудно дышать. — Не придумывай, Изабелла.
— Я не придумываю. — Изабелла встала и приложила к лицу Эйнсли красивый голубой бархат. — Я прекрасно видела, как он тайком садился в наш поезд и явно не хотел, чтобы его видели. Да, думаю, этот голубой. Мадам Клер, а где та серебристая ткань?
Всего через несколько улиц от салона портнихи Кэмерон сердито смотрел на лорда Пирсона, владельца Жасмин. Отделанная со вкусом гостиная Пирсона была заполнена дымом сигар и шотландскими реликвиями. По стенам на пледах висели клейморы, в застекленном шкафу расположилась коллекция спорранов, а в столе со стеклянной столешницей лежали ножи, которые, как клялся Пирсон, использовались в сражении при Каллодене в северной Шотландии, то есть более ста лет назад.
Таких англичан, как Пирсон, Кэмерон не выносил. Они притворяются, что обожают все шотландское, но на самом деле презирают шотландцев. Старье, находящееся в этой комнате, ему продали хитрые торговцы, которые воспользовались тщеславием Пирсона — окружить себя романтикой, которую, по его мнению, олицетворяет собой Горная Шотландия. Пирсон всегда разговаривал с Кэмероном с насмешкой в голосе, демонстрируя абсолютную веру в собственное превосходство.
— Я думаю, вы сделаете из нее победительницу, а не станете отделываться от меня извинениями, — заявил Пирсон. Он налил в стаканы дешевое шотландское виски, точно не с завода Маккензи, и передал стакан Кэмерону. — Мне надо, чтобы я мог выручить за нее самую высокую цену на аукционе.
На аукционе. «Господи, дай мне сил», подумал Кэмерон.
— У меня было мало времени, — произнес он вслух. — Она слишком нервничает, чтобы показать хороший результат. Оставьте ее у меня еще на год, и она станет победительницей на скачках четырехлеток и завершит скачки в Эскоте как королева.
— Да нет же, проклятие! Мне надо, чтобы она победила в Донкастере, тогда я смогу продать ее, когда сезон закончится. Вас ведь считают лучшим берейтором в Великобритании, Маккензи.
— И когда лучший берейтор говорит вам не заставлять лошадь участвовать в скачках, вы должны ему верить.
— Я всегда могу забрать ее из ваших конюшен, — поджал губы Пирсон.
— Желаю удачи в поисках нового берейтора, но не забудьте, времени осталось очень мало. Вы никого не найдете и прекрасно это знаете.
Вот чертовщина. Если бы не Жасмин, Кэмерон давно прекратил бы всякое общение с этим идиотом. Но Пирсон погубит Жасмин, а Кэмерон не может позволить ему это сделать.
После своей дикой скачки Жасмин чувствовала себя прекрасно. И хотя Анджело ничего не сказал, Кэмерон знал: ему было очень стыдно за случившееся. Единственным объяснением подобной промашки, по-видимому, была Эйнсли, которая смутила его. А почему нет? Она смутила всех в этом доме.
— Давайте я куплю у вас Жасмин, как предлагал раньше, — сказал Кэмерон. — Я заплачу за нее столько, сколько за нее дали бы на аукционе, если бы она выиграла скачки. Лошадь прекрасная. Она станет достойным пополнением моих скакунов.
— Конечно, нет! — возмущенно заявил Пирсон. — Это — чистопородная английская кобыла. Она не принадлежит шотландской конюшне.
— Мои основные тренировочные конюшни находятся в Беркшире. Там я мог бы работать с ней в полную силу.
— Тогда почему вы сейчас не там? — потребовал ответа Пирсон.
Кэмерон наклонил свой стакан с виски. Виски был отвратительным, и он сделал только крошечный глоток.
— Долг перед братом.
— А как насчет долга передо мной и моей лошадью? Или она участвует в скачках в Донкастере, или я забираю ее и рассказываю всем о вашей некомпетентности. Это понятно? А теперь — у меня другие встречи. До свидания, Маккензи.
Кэмерон едва сдержался, чтобы не двинуть ему в челюсть, поставил стакан и повернулся к слуге, который принес ему пальто. Если он ударит Пирсона, выплеснув тем свой гнев, пострадает Жасмин, а он не может этого допустить.
Слуга, который был англичанином, как заметил Кэмерон, проводил его и открыл дверь. Кэмерон нахлобучил шляпу и вышел под дождь.
Серая пелена дождя окутала небо, здания и людей. Быстрый и твердый шаг немного успокоил его гнев.
Высокомерный негодяй. В других обстоятельствах он бы просто не заметил этого типа, но Кэмерону нравилась Жасмин, и он хотел ее заполучить. Он подумал, не сыграть ли с Пирсоном в карты на Жасмин, но Пирсон не игрок. Он даже ставки на лошадей не делал.
Кэмерон может усмирить Жасмин и выставить ее на скачках в Донкастере, но не для того, чтобы она выиграла. Выжимать из нее все силы опасно для ее здоровья. Жасмин может выиграть, но упадет замертво на финише, или, если Пирсон действительно ее продаст, когда покупатель будет ее забирать. Именно так Пирсон обделывает свои делишки.
Проклятый тупоголовый англичанин.
Все вылетело из головы Кэмерона, когда он увидел женщину в сером платье с волосами цвета солнца, которая выпорхнула из ювелирного магазина. Эйнсли сунула в карман маленький кошелек, огляделась вокруг и, раскрыв зонтик, заспешила па туманной улице.
