Глава 9

Дракон сражен, то бишь вдовствующая особа укрощена. Это забавно, решил про себя Ардет. А ведь в самом деле, быть живым человеком куда занятнее, чем служить Вестником Смерти. В его прошлом существовании не над чем было смеяться, кроме такой вот случайно возникшей мрачной шутки. И тут он задался вопросом, останется ли таким же мрачным на весь отведенный ему короткий срок в полгода? Ведь он только что сочинил каламбур совершенно в стиле Вестника Смерти. Да, он решил стать нравственным, честным, совестливым и хорошим во имя искупления того, что долгое время был плохим. Возможно, всего лишь возможно, что к процессу приобщения к человечности имеет отношение и то, о чем он даже не думал раньше. Не вспоминал. Вот, к примеру, сейчас он сидит за трапезой за своим собственным столом, при теплом свете зажженных канделябров, и отблески этого света играют на столовом серебре, которым он научился пользоваться, и на золотистых волосах его жены. Неужели от этого человек не чувствует себя светлее духом, свободнее от преходящих печалей и от тревог грядущего дня? Он коснулся рукой груди и ощутил биение сердца…

Может, он немного приблизился к цели. Может, он к тому же просто голоден…

Поскольку дворецкий уже уехал, Ардет велел лакею поставить блюда на стол. Они с леди Ардет справятся со всем сами… В этот вечер он и Джини впервые за последнее время остались наедине за обеденным столом. Она-то вообще почти ничего не ела, кроме подсушенных тостов по утрам у себя в спальне, а он в этот час обычно уезжал из дома по делам – и на весь день. Сегодня вечером еда была восхитительно вкусная, ничего подобного Ардет не пробовал сотни лет. Он смаковал каждый глоток черепашьего супа, наслаждался вкусом креветок в устричном соусе, заливного угря и спаржи с омарами.

У Джини совершенно не было аппетита, ее мутило при одной мысли о еде, особенно после чаепития с бывшей свекровью. Единственной причиной, по которой она спустилась в столовую, было то, что им с графом предстояло многое обсудить.

Она хотела поговорить о предстоящем приеме у Принни и о том, что опасается испортить Ардету удовольствие от праздника.

Ардет был рад, что женщина не настолько боится его, чтобы не вступать с ним в пререкания, однако, по его мнению, обед был бы приятнее, если бы они то и дело не возвращались к одной и той же теме в разговоре. Подумать только, что всего несколько недель назад он, едва коснувшись ее губ, мог бы лишить ее дара речи, а коснувшись головы, вынудить ее забыть, что она хоть раз в жизни его видела. Он не сделал бы этого теперь, даже если бы мог, потому что это было бы оскорблением для ее рассудка и для ее независимости.

– Успокойтесь, миледи, не омрачайте обед вашими опасениями. Отведайте лучше вот этого вкуснейшего блюда с макаронами. Я не припомню ничего лучшего.

Где уж ему припомнить! Он даже не мог бы сказать, были во времена его первоначального земного существования помидоры или нет.

Джини не поддалась на эту уловку и ничего не положила себе на тарелку.

– Вы уже поняли, как обошлись со мной члены моей семьи. Все прочие не окажутся более благосклонными.

Ардет неохотно отложил вилку в сторону.

– Мы оба сошлись на том, что приглашение принца отклонять не следует. Вы будете формально представлены как моя супруга независимо от того, нравится это кому-то или нет. Вы сами в этом убедитесь.

– Я? Вы что, слепой? Даже наша экономка выразила мне свое неодобрение!

Ардет устремил жадный взгляд на блюдо с мясом и йоркширским пудингом, оставшееся нетронутым на том конце стола, где сидела Джини.

– В таком случае я вдвойне рад, что она уволилась.

– Но…

– Довольно, мадам. Мы с вами разговариваем так, словно женаты уже много лет.

– Увы, это не так. С общепринятой точки зрения мы с вами вообще не женаты.

Ардет и это не хотел обсуждать. Мясо и йоркширский пудинг были далеко не так соблазнительны, как его жена в черном шелковом платье, над низким вырезом которого выступала верхняя часть белоснежной груди. Волосы ее были собраны в узел на затылке, лишь отдельные золотистые пряди свободно падали на плечи. Джентльменам не к лицу пускать слюни, напомнил он себе, потянувшись за салфеткой. Решил, что попробует втянуть Джини в разговор о тех, кто будет присутствовать на приеме, а также о том, что это, по сути, равно официальному представлению ко двору.

– Прошу вас, мадам, не забывайте, что я еще не в должной мере освоился здесь. Я нуждаюсь в вашей поддержке.

– Вы говорите так, словно я бывала при дворе. Дочери простого сквайра не место в гостиной королевы. Я не могу вам помочь. Вы должны это понимать.

– Вы поможете уже тем, что будете рядом со мной. Более того, поскольку вы будете приняты при дворе принца, мои родственники не посмеют оказывать вам неуважение, когда мы приедем в Ардсли-Кип.

– Я не знала, что там живет ваша родня.

Об этом ему тоже не хотелось говорить. Он избавил себя от необходимости отвечать немедленно тем, что начал накладывать себе на тарелку тушеные овощи. Блюдо не самое для него привлекательное, зато оно стояло поблизости. Овощи совсем остыли и слиплись. Ардет подогрел их своим прикосновением.

Джини не обратила внимания на то, что от миски, которую ее муж обхватил ладонями, вдруг поднялся пар.

– И много там у вас родственников? Как они ладят между собой? – продолжала она свои расспросы.

– Родни у меня достаточно. Но это дальние родственники. Они скорее сторожа и прихлебатели, нежели настоящая родня.

– Могут ли они воспротивиться тому, что вы усыновите моего ребенка и сделаете своим наследником, если родится мальчик, как вы сообщили леди Кормак?

Ардет решил, что картошка нравится ему больше, чем морковь. Он подумал, что обедать в одиночестве ему было бы лучше, но рыцарю не дозволено быть невежливым по отношению к леди.

– Я не осведомлен об их ожиданиях в этом смысле. Они знали о моем существовании и о том, что я могу претендовать на свою долю наследства. Нам следует подождать, и тогда мы увидим, с чем придется иметь дело… Скажите, вы предпочитаете, чтобы я нанял нового дворецкого, или намерены уладить это сами?

Джини не ответила и принялась с самым сосредоточенным видом катать горошинки по своей тарелке, собирая их в кучку. Он может нанять дворецким самого Вельзевула. Он заявил леди Кормак, что если признает ребенка своим, то ребенок этот станет его наследником с точки зрения закона. Предположим, что это так и есть, но ведь он сказал ей, что через шесть месяцев его не будет поблизости, а надо все надлежащим образом оформить. Есть и другая проблема: он может исчезнуть навсегда… От всех этих тревожных мыслей пропал аппетит.

– Я хотела бы получить более полное объяснение.

– А я хотел бы выпить силлабаб, как у вас называют смесь молока с вином. Вы не могли бы передать мне его?

Доведенная до отчаяния, Джини встала и подала ему требуемое.

– Оставляю вас с вашим силлабабом, а также с портвейном и сигарами.

– Я не курю сигары.

– Тогда, значит, с трубкой.

– Тоже не курю.

Джини сморщила нос.

– Мне казалось, что от вашей одежды пахнет дымом.

Ардет решил про себя, что слишком привык к дымной вони адского огня и не замечает этого запаха от своей одежды.

В доме открыты все окна, и все-таки было очень жарко, и Джини даже сбросила с себя шаль.

– Вам нужен более усердный камердинер, который станет лучше проветривать ваши вещи.

Вся одежда у Ардета была совершенно новая.

– О, я думаю, запах улетучится, когда спадет жара.

Обладая способностью влиять на, людей, Ардет позволял себе некоторые эксперименты, но, разумеется, лишь такие, которые не причинили бы зла. Вот почему все его любимые блюда появлялись на столе одновременно. Кухарка оказалась восприимчивой к его пожеланиям. А вот уволенный дворецкий ему не поддавался, возможно, потому, что огромный парик этого самодовольного щеголя не пропускал флюиды. Легкий пар над блюдом с овощами – это все, чего Ардет мог в его присутствии добиться.

По мере того как граф все более приобщался к миру смертных, он чувствовал уменьшение своих сверхъестественных способностей. Это пугало его, но, с другой стороны, он становился ближе к людям, чего и добивался.

Именно поэтому ему было необходимо, чтобы Джини поехала с ним на праздник по случаю заключения мира, пока он еще в состоянии устроить дело так, что ее там примут уважительно, а она и думать забудет, что он там покажет свои чудеса. Полагая, что ему самому, без применения сверхъестественных эффектов будет легче убедить ее, Ардет встал из-за стола и последовал за Джини к выходу из столовой. Уступчивая жена привлекательнее десерта.

Следующие несколько дней Джини провела, пытаясь нанять новый штат прислуги. Если бы существовал справочник на тему о том, как стать истинной леди, то, по убеждению Джини, вопросу о том, как нанимать хорошую прислугу, в нем надо было бы отвести особую главу. Она – графиня, значит, ее первой обязанностью было наблюдать за тем, чтобы хозяйство велось правильно.

Но такого справочника у нее не было, и Джини просто не знала, с чего начать и как действовать дальше.

Ей самой никогда и никого не приходилось нанимать. Ту немногочисленную прислугу, которую они могли себе позволить содержать в их деревенском доме, выбирала мать Джини. Пока она состояла в браке с Элгином, у них обязанности прислуги исполнял денщик мужа. Они даже не имели возможности нанимать горничную, и Джини сама заботилась о себе и о порядке в доме. Когда она обучала детей в семье знатных португальцев, то сама занимала в их доме положение, немногим более высокое, нежели обычная служанка. Теперь она надеялась, что сумеет нанять штат надежной, честной и опытной прислуги. Ее муж занимался проверкой средств, поступающих в сиротские приюты и больницы для ветеранов, созданием альянсов для реформ в парламенте, а также изучением того, какие улучшения можно внести в жизнь большинства людей. Казалось, ему нравится разгуливать по улицам днем и ночью, наблюдая за тем, как живут люди всех сословий общества.

Вопреки его предложению обращаться к нему за помощью, Джини не беспокоила его по пустякам.

К концу второго дня своих поисков Джини стала подумывать о том, уж не действуют ли все эти герцогини и виконтессы, нанимая прислугу, вслепую, попросту извлекая из шляпы одну из нескольких бумажек с написанными на них именами кандидатов и кандидаток. Задача казалась невыполнимой.

Кэмпбелл отыскал весьма рекомендуемую контору по найму, которая прислала множество кандидатов на две должности. Это причиняло немало хлопот. Джини пунктуально беседовала с каждым и пришла к выводу, что для начала надо было бы нанять секретаря, который знакомился бы с рекомендациями и вообще проделывал бы необходимую предварительную работу. И кстати, занимался бы песочными часами. Между тем проблемы множились с каждым днем. Ведь еще необходимо было записывать предложения и сведения для Ардета, который все это просматривал и возвращал, одобряя либо отклоняя.

Но так как Джини дала объявления о найме дворецкого и экономки, она считала себя обязанной продолжать собеседования. Ни один из мужчин и ни одна из женщин не показались ей подходящими. Большинство выглядело жалкими и непригодными для своих должностей. Джини жалела состарившихся дворецких, тугих на ухо, скрюченных ревматиков, которых хозяева заменили на более молодых мужчин. Жаль ей было и совсем молодых, не имеющих опыта и потому нигде не востребованных, а где же им было набираться опыта без места? Еще хуже приходилось женщинам, уволенным с плохой рекомендацией хозяйки или оставивших должность из-за непристойных домогательств хозяина.

Джини понимала, каково это – остаться без работы и без гроша в кармане, и потому терпеливо выслушивала жалобы. Она вручала золотую монету каждому и каждой из отклоненных кандидатур, за исключением тех, кто держался по отношению к ней с чувством собственного превосходства, пытался даже дерзить. Таких было, кстати, не так уж мало.

Джини не читала скандальную хронику в газетах. Зачем, если в городе она знает очень немногих? И тем более ни к чему, что ее собственное имя могло там оказаться. Не прислушивалась она и к пересудам слуг, «сенсациям с черного хода», до которых была падкой Мари. Кстати, на нее в этом отношении были похожи почти все искатели работы.

У одной из женщин раздулись ноздри, едва она переступила порог комнаты, где хранились песочные часы и где Джини проводила собеседования, поглядывая на эти часы с целью установить хоть какой-то приемлемый распорядок этих собеседований. Одна из претенденток на место экономки заявила, что сочла бы для себя оскорблением работать у леди с небезупречной репутацией. Еще одна сказала, что будет вести переговоры только с хозяином дома. Что касается дворецких, то первый из претендентов начал с изложения своих взглядов на пристойное поведение, словно перед ним была одна из судомоек, А следующий прямо сказал, что не согласился бы работать в подобном доме, будь у него другие возможности. От одних пахло спиртным, от других давно немытым телом, от третьих табаком. Один из этих последних потребовал, чтобы в доме прочистили дымовые трубы, прежде чем он ляжет в постель в таком пожароопасном месте. От еще одного вроде бы пахло деньгами – с таким жадным вниманием он переводил взгляд с золотых песочных часов на ценное живописное полотно, а потом на бесценную статую.

Немногие из более пригодных на эту должность соискателей вели себя так, словно это они опрашивают хозяйку дома. Собирается ли граф вернуться в Лондон на время следующей парламентской сессии? Этим поинтересовались, к удивлению Джини, многие. Она их понимала: каждый думал, что ему перепадет меньше чаевых от визитеров и взяток от разносчиков, когда дом опустеет. Большинство желало знать, возьмут ли их с собой летом в загородное имение. Если же нет, то будут ли им выплачивать жалованье за это время полностью?

Джини изобрела отборочное испытание для более или менее подходящих кандидатов на место дворецкого. Она просила претендента объявить о приходе воображаемого гостя: герцога, купца, женщины, не назвавшей своего имени. Одни не могли понять смысл подобного действия. Другие считали это ниже своего достоинства. Двое заявили, что тот, кто не имеет титула, не достоин представления, это работа для лакея.

Джини чувствовала себя уверенней в собеседованиях с предполагаемыми экономками. В конце концов, она сама исполняла обязанности экономки в течение нескольких лет. Даже в материнском доме она имела определенные обязанности по хозяйству и понимала, как много значит образцовая чистота в доме. Она спрашивала женщин о том, например, умеют ли они полировать мебель воском, и о том, известно ли им наилучшее средство для удаления пятен с обивки. Одна отказалась отвечать на такие вопросы, пояснив при этом, что не намерена работать у хозяйки, которая вмешивается не в свое дело. Другая находила, что дом слишком беспорядочен и что в нем чересчур много хрупких предметов, которые горничные могут разбить, а отвечать за это придется экономке. Джини все еще чувствовала себя виноватой за разбитую вазу, и такие опасения были ей понятны.

Высокая худая особа сочла, что коллекция песочных часов – это просто смех, а может, и богохульство, но не объяснила, почему она так считает. Седовласая матрона сказала, что в доме очень трудно соблюдать чистоту. А тут еще говорящая птица, грядущее появление инфанта и граф, который собирается переделать мир. Словом, список соискательниц быстро сокращался.

От Мари не было никакой помощи. Она считала, что Джини должна нанять в качестве дворецкого одного из молодых парней с ямочками на щеках и широкими плечами. Да уж, только и не хватало Джини, чтобы в доме, полном незамужних молоденьких горничных, появился такой молодец.

Боже милостивый, ведь совершенно необходимо нанять кого-то ей в помощь, хотя бы одного или двух человек. Она была слишком занята, чтобы самой организовать выбивание ковров или большую стирку, и к тому же плохо чувствовала себя по утрам. Лакей, который временно исполнял обязанности дворецкого, был недостаточно представителен для дома столь знатного джентльмена, к тому же он с трудом читал надписи на визитных карточках. Такая досада!

На второй день пришла на собеседование женщина лет сорока. Она пережила не менее сорока долгих холодных зим и не случайно оценила по достоинству, что в доме у графа тепло. Женщина пришла в восторг от интересной коллекции и произведений искусства. Незамужняя дочь обнищавшего лорда, она искала место ради того, чтобы не провести конец жизни в работном доме. У мисс Хэдли были хорошие манеры и правильная речь, она привыкла к пересудам, прожив долгие годы с пьяницей в роли отца и помешанной в роли матери. Оба они уже ушли в иной и, как она надеялась, лучший мир.

Джини решила, что мисс Хэдли отлично подойдет на роль секретаря и компаньонки. Она знала, как нужно вести себя в высшем свете, и могла давать в этом отношении советы Джини. У нее был прекрасный почерк, она была в ладу с арифметикой и, видимо, обладала терпимостью к инакомыслящим. Но более всего оценила Джини то, что мисс Хэдли была, безусловно, честным человеком. Ее прошлое могло стать предметом недоброжелательных суждений, но не для Джини как возможной нанимательницы. Да и могла ли Джини обратить это прошлое против нее, если судьба ее собственного ребенка под вопросом?

Таким образом, мисс Хэдли тут же взяла на себя дальнейшие поиски старших слуг. А Джини удалилась вздремнуть.

Она не знала, сколько времени проспала до того, как услышала негромкий стук в дверь. Это мог быть только муж. Джини села и поправила прическу, невольно ожидая чего-то от этого неожиданного визита. К сожалению, Ардет казался скорее смущенным, нежели склонным к амурам.

– Милорд?

– Прошу прощения, я не знал, что вы спите.

У него было так много забот, так много дел надо было переделать, что он, видимо, и представить не мог, как можно лежать в постели в неурочное время.

– Это пустяки, все в порядке. Мне просто надо было немного передохнуть после всех этих собеседований. Вам что-то понадобилось от меня?

Очень многое ему вдруг понадобилось от нее… теплая розовая кожа, одежда в некотором беспорядке… Он никогда не думал, что ему потребуется холодная ванна в срочном порядке, едва он увидит свою жену в столь соблазнительном обличье. Ардет отвернулся и уставился на натюрморт, висевший на стене. Цветы и фрукты ничуть его не прельщали, слава Богу. Кое-как справившись со своими неуместными порывами, он сказал:

– Какая-то незнакомая женщина распевает в окружении песочных часов.

– О да, это мисс Хэдли. Она просто чудо и нуждается в работе. Я немного беспокоилась, оттого что не посоветовалась сначала с вами…

– Чепуха. Если она вам по вкусу, нет никаких проблем. Мне нравится ее голос. И манеры у нее вполне подходящие.

– И не заносчивые. Мне кажется, я ей по душе, а это обнадеживает.

Бедный котенок, подумал Ардет, она такая одинокая и такая не уверенная в себе, что даже одобрение старшей служанки для нее имеет значение. Это уже слишком.

– Выходит, у нас теперь есть новая экономка.

– Нет, мисс Хэдли не будет экономкой. Она мой секретарь и компаньонка.

Джини принялась рассказывать о жизни мисс Хэдли и о ее способностях.

– Я рад вдвойне. Не только вы нашли умницу, которая будет вам помогать и давать советы. Я могу тоже похвастаться, что нанял семейную чету на должности дворецкого и экономки.

Джини почувствовала себя неловко. Наем прислуги – одна из немногих обязанностей, которую он поручил ей, а она с этим не справилась.

– О, как славно!

– Но только с вашего одобрения, разумеется. Видите ли, я нанес визит миссис Смайт-Гардинер.

– Той самой, муж которой пронзил саблей…

– Именно ей.

Джини очень хотелось спросить, какие дела могли привести Ардета к женщине, которая соблазнила Элгина? Но она знала, что хорошая супруга должна держать язык за зубами, даже если ее сердце разбито оттого, что ее супруг нарушил данные им обеты.

Ардет взглянул на немногочисленные флакончики на туалетном столе Джини. Его жена не нуждалась в косметике, но ему нравился цветочный аромат, исходивший от нее. Не нравилось другое – что она ему не полностью доверяет.

– Я узнал, что она нашла нового покровителя и покидает Лондон. Хотел убедиться, что у нее есть средства на дальнюю дорогу.

Джини почувствовала, как с ее груди словно свалился тяжелый камень.

– Я узнал, что сама она уже уехала, а дом опустел. Немногочисленный штат слуг остался без жалованья. Рэндольфы – очень симпатичная пара, которая содержала дом в полном порядке вопреки обстоятельствам. Рэндольф, скажу вам, прямо-таки рожден быть дворецким, он сама вежливость и в то же время само чванство. Но все это лишь до той минуты, когда я упомянул о том, что мы нуждаемся в прислуге. Я уж подумал, что он меня расцелует за такое сообщение. У них есть сын, помешанный на лошадях, но при этом он отлично знает все Дороги в Лондоне и пригородах, и его можно смело посылать с поручениями. Я подумал также, что, когда родится ребенок, миссис Рэндольф может взять на себя часть забот о нем. Они любят детей, животных, им нравится жить и в городе, и в деревне. О своих прежних нанимателях супруги не будут сплетничать. Словом, мне кажется, эта пара нам вполне подходит.

Джини его поцеловала. Коснулась щеки Ардета легким, быстрым поцелуем, и оба отпрянули друг от друга.

Джини заговорила первой:

– Прошу прощения. Я знаю, что вам нежелательна подобная фамильярность.

– Нет-нет, это было очень мило. – Всего лишь мило, дьявол побери! Натюрморт на стене можно определить таким словечком, не более того. Поцелуй Джини – вспышка жаркого света. Когда с ним это было, чтобы кто-то вот так, вдруг, обнял его? Он едва справился с собой – не обнял Джини, чтобы вновь ощутить ее близость. – Мне следует на будущее запомнить, что я тоже обязан заботиться о найме слуг. Я собирался принести вам цветы, но, как мне кажется, сделал более приятный вам подарок в лице мистера и миссис Рэндольф.

Так оно и было, но не только потому, что он подумал о ее затруднениях. Мало того что он решил вполне успешно непростую задачу, Джини испытывала душевное облегчение и от того, что Ардет отправился к беспутной вдове вовсе не за тем, чтобы пофлиртовать с ней. И что самое приятное, он не рассердился на нее за неожиданное проявление сердечной привязанности, не напустил на себя неприступный и холодный вид. У Джини появился хотя бы проблеск надежды на то, что их брак станет настоящие в один прекрасный день… или ночь.

Скажем, в эту ночь.

Джини почти уснула, когда снова услышала негромкий стук. Она села и зажгла свечу, хотя ее возбуждение само по себе могло бы сделать комнату светлой. Как это радует, пугает и волнует одновременно – проявила свои чувства, и он откликнулся!

Она надела другую, почти совсем прозрачную ночную рубашку и подумала, не стоит ли накинуть на нее пеньюар, но оставила эту мысль и поспешила открыть дверь в смежную комнату. Никого за дверью не было. Соседняя комната была темной и пустой, как ее надежды.

Снова послышался стук. Джини подошла к окну, которое было приоткрыто не более чем на дюйм из опасения, что на рассвете может пойти дождь.

Тук-тук.

– Олив? – спросила она, приподнимая раму.

– Кар! – Вскрик ворона прозвучал так, словно у птицы першило в горле. Весь мокрый, грязный и явно потерявший пару-другую перьев, Олив дрожал мелкой дрожью. – Кар!

– Где ты пропадал, глупая птица? Пари держу, что ты ничего не ел несколько дней. Бог знает, научишься ли ты хоть когда-нибудь сам находить для себя пропитание! – Джини принялась скармливать ворону кусочки бисквита, который она всегда держала на ночном столике, чтобы унимать спазмы в желудке. – Ты же знаешь, что лорд Ардет не хочет, чтобы ты надолго пропадал.

Вытерев темные перья носовым платком, Джини погладила ворона и нащупала глубокую рану под крылом.

– Какое несчастье! Ты что, подрался? С каким-нибудь ястребом? Бедняжка! Ты не должен водить компанию с этими дьяволами.

Олив понурил голову. Она права. Уж лучше тот дьявол, которого он знал.

Джини подумалось, что глупо разговаривать с вороном, но, кажется, он успокаивается, слушая ее голос.

– Нет, если хозяин сердится, ты лети прямо ко мне. Запомнишь, бедный ты мой?

Джини почудилось, будто птица пробормотала: «Мой, пока смерть нас не разлучит», – но это было бы слишком: каким бы хорошим подражателем ни был ворон, он не настолько умен и словарь его не настолько обширен, чтобы составлять осмысленные фразы.

– Ты не мог бы сказать такое, – раздумчиво произнесла она.

И была права. Вот что он провещал на самом деле, глядя на закрытую дверь в смежную комнату:

– Мой, пока смерть делает свое дело.