Глава 16

Наутро Джини проснулась в своей постели. Ей незачем было гадать, как она сюда попала, – она помнила, что руки мужа обнимали и удерживали ее. Гадала она о том, что такое кухарка положила в бисквиты, если Ардет стал вдруг таким разговорчивым и даже откровенным, отведав десерта. Ничего подобного с ним прежде не бывало, во всяком случае, в ее присутствии. Нельзя сказать, что рассуждал он более разумно, чем обычно. Бедняга просто помешался на мысли о том, что некий неотвратимый рок увлечет его в сверхъестественный храм в точно определенный день, если до этого срока не будут найдены маленькие песочные часы. Или, может быть, он все еще чувствовал себя героем волшебной сказки, рыцарем в блистающих доспехах, на которого возложена магическая миссия.

Однако безумен он или нет, Джини не собиралась отпускать его.

У нее добрый и заботливый муж и достаточно денег, чтобы можно было ни о чем не беспокоиться. У нее есть друзья, семья и наконец-то обретенное честное имя. Единственное, в чем она остро нуждалась, это чудо, на которое намекнул Ардет.

Не кощунство ли это – молить Бога о том, что выглядит почти языческим? Джини не знала, стоят ли ее молитвы хотя бы двух пенсов, ведь ей случалось лгать и ругаться, она не почитала родителей и не была верна памяти Элгина. Ох, и к тому же она жаждала быть ровней своим соседям в то время, когда сама не имела ничего.

Джини, сказать по правде, не знала, верит ли она в чудеса. Однако она твердо верила в то, что Бог помогает тем, кто сам себе помогает. И потому была твердо намерена помочь себе добиться в этой жизни настоящего счастья. Если чудеса и вправду бывают, то для нее чудом стал Ардет, появившись в то самое время, когда она в нем особенно нуждалась. И она должна удержать его.

Она не собиралась сдаваться, не собиралась отдать мужчину, которого полюбила – в этом она могла себе признаться, – во власть какого-нибудь мерзкого убийцы или зловещего колдуна-чародея, даже если они существуют только в его помутившемся рассудке.

Он останется с ней, Джини была в этом уверена, если она отыщет песочные часы и если он любит ее.

Так кто же, спрашивается, живет в мире иллюзий? Причудливая безделушка, если она не есть всего лишь плод воображения Ардета, потерялась где-то в другой стране, за океаном. Однако трудности этих поисков ничто в сравнении с тем, в какой ловушке очутилась она, Джини. Такой человек, как Ардет, невероятно умный и удивительный, полюбит глупенькую рыжую Имоджин Хоупвелл? Ха! И тем не менее игра стоит свеч. Попытка не пытка.

Джини знала, что Ардет заботится о ней и желает ей счастья, но то не была любовь. Не было и интимных отношений. Впрочем, это лишь начало. Он уже обратил внимание на ее кожу, волосы, губы, грудь. Она не наивная девчушка, которая не умеет угадать желание мужчины. Она прочитала желание в его темных, сводящих с ума глазах, почувствовала в его прерывистом дыхании. Теперь она решила использовать возможности своего женского обаяния, чтобы поставить мужчину перед собой на колени и залучить в свою постель вопреки всем глупостям, которые удерживают ее мужа от близости с ней. Пусть только попробует сослаться на головную боль, счета или друзей!

Таков был ее план – соблазнить собственного мужа.

Джини не принимала в расчет существование многих женщин, призывно глазеющих на Ардета, более красивых, чем она, более опытных в любовных играх, более решительных и смелых. Она его жена, и этим все сказано.

С другой стороны, быть может, это он настроил на любовь ее чувства и ум, даже на четверть не такой быстрый, как его разум. А также ее характер. Она приложила все старания, чтобы простить сестру. И написала вежливое благодарственное письмо матери. Зная, что Ардету по сердцу добрые дела, она добавляла к каждой игрушке, каждому лакомству, каждой книжке, которые посылала своему маленькому племяннику, по несколько дюжин того, другого и третьего для передачи в ближайший сиротский приют. И делала это вовсе не потому, что хотела произвести впечатление на Ардета. Ради собственного удовольствия приезжала она в приют, играла с детьми и читала им. Маленький Питер редко чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы Джини могла с ним пообщаться, но мальчуган просто обожал фокусы Олива.

Джини сознавала, что она ничего особенного предпринять не может. Хорошо выглядеть и стараться нравиться ему – вот и весь ее арсенал. Впрочем, надо попытаться почаще проводить время с графом, чтобы он оценил по достоинству ее телесные и душевные качества, а главное, понял, насколько она к нему привязана. Судя по прочитанным ею романам и болтовне Мари, взаимная симпатия – это и есть лучшее возбуждающее средство.

Она искала его общества и старалась проводить вместе с ним время, свободное от поездок в приют, в антикварные или ювелирные магазины, в которых она надеялась наткнуться на подходящие песочные часы. Ей казалось, что если существует одна такая безделушка, то могут найтись и другие, сделанные по тому же образцу. А вдруг ее муж с его одурманенным сознанием не заметит разницы?

Мари сделала более глубокими декольте на платьях Джини. Мисс Хэдли занималась с ней уроками пения. Рэндольфы поддерживали огонь в каминах и доброе настроение в сердцах. Джини старалась разжечь искорки страсти в надежде, что они вспыхнут жарким пламенем.

Она устраивала приватные танцевальные вечера, на которых вальсировали под музыку маленького наемного оркестра, скрытого за ширмой, только Ардет и она.

Иногда к ним присоединялись мисс Хэдли и Джеймс, а также сестра Джеймса со своим женихом, а матушка последнее го счастливо улыбалась, глядя на них и наслаждаясь тарталетками с омарами. Джини подозревала, что Мари с Кэмпбеллом и чета Рэндольф танцуют в соседней гостиной, и потому оставляла дверь приоткрытой, чтобы музыка была слышна и там.

Как бы то ни было, пока играла музыка, Ардет должен был обнимать Джини за талию. Она приникала к нему, прижималась достаточно крепко и призывно улыбалась, но… этот твердокаменный тип не переступал порог ее спальни. Ласковый поцелуй на сон грядущий, видимо, являл собой тот самый предел, до которого он позволял себе дойти, – и ни дюйма дальше.

Что, во имя всех святых, могла еще предпринять женщина, чтобы соблазнить собственного мужа? Умолять его, стоя на коленях? Спрятаться у него в постели? Расплакаться? Униженные мольбы поставили бы в неловкое положение обоих. И тогда Джини решила дожидаться появления Ардета в гостиной, примыкающей к его спальне. Он должен был что-то услышать или почувствовать запах ее духов. Он ни разу не вышел. Что касается слез, то это оружие слабого. Ардет станет ее утешать, но это не приведет его в возбуждение.

Она ему нравится. Он заботится о ней. Ему приятно быть с ней рядом. В этом Джини была уверена. Как и в том, что его влекло к ней. Он вздрагивал и проглатывал комок в горле, когда она облизывала губы. Она чувствовала жар его тела, когда они танцевали. Он стал чаще улыбаться.

Но он по-прежнему оставался по другую сторону двери, разделявшей их спальни. Быть может, ему неприятно ее располневшее чрево или то, что ребенок не от него, хоть он и обещал признать его своим? А может, он и в самом деле святой?

Джини принялась обдумывать более сильные меры воздействия. Как бы случайно ворваться в ванную комнату как раз в то время, когда ее супруг нежится в воде, и закричать, что к ней под кровать забежала мышь… Или станцевать обнаженной на обеденном столе, вот это да! Словом, Джини была в отчаянии от того, что планы ее потерпели неудачу.

Майор яорд Уиллфорд и его жена вернулись в Лондон после визита к ее отцу в Корнуолле. Отец леди Уиллфорд был маркизом, не говоря уже о том, что сестра Уиллфорда была замужем за герцогом. Супружеская пара, естественно, была самого высокого мнения о себе и самого низкого о Джини и Ардете.

Уиллфорд был достаточно умен, чтобы не нападать на Ардета в открытую. Этот выскочка-иностранец пользовался большой популярностью в клубах и явно был весьма опасен как противник на поединке. Встретив жесткий взгляд темных глаз Ардета, мужчины помоложе стушевывались, а те, кто постарше, придерживали языки.

Язык Уиллфорда был, можно сказать, на привязи. Он не мог упоминать о поведении графа после окончания битвы при Ватерлоо, ибо это неизбежно привело бы к обсуждению его собственного поведения.

Кстати говоря, никто до сего времени вообще ничего не слышал ни о самом Ардете, ни о его титуле. Этот титул мог быть и очень древним, однако никому не был известен ни его отец Корин Арсли, ни его дед. В какой школе он обучался? Кто его однокашники? В распоряжении общества лишь его невнятные россказни о путешествиях и об инвестициях. Фу! Теперь, когда он в Англии, единственное, о чем печется Ардет, это благополучие низших классов. Если он не предатель по отношению к своей стране, намекал Уиллфорд, то, во всяком случае, предатель по отношению к своему классу. Джентльмены, особенно те, кто владел заводами и рудниками, начали прислушиваться.

Леди Уиллфорд внесла свою долю в кампанию перешептываний. Она упомянула нескольким из своих старых и самых близких подруг, что не намерена посещать те приемы, на которых бывают карьеристы и непостоянные женщины. Если ее начинали настойчиво расспрашивать, она не называла имен, однако намекала на некую вдову, которая стала новобрачной, будучи беременной – положение столь же скандальное, как и вопрос о том, кто на самом деле отец ребенка.

Вскоре леди начали поглядывать на талию Джини и сплетничать у нее за спиной. Сестра всячески защищала ее, чему Джини была очень рада, так же вела себя и леди Винросс, однако некоторые вещи было просто невозможно опровергнуть, а тем более скрыть. Приходило все меньше приглашений. Уменьшилось и число женщин, которые искали ее общества.

– Скоро ли мы уедем в деревню? – спросила Джини у Ардета как-то вечером после обеда. Мисс Хэдли и Джеймс распевали дуэты под аккомпанемент фортепиано, Джини что-то вязала на спицах. Ардет читал. Она знала, что позже он отправится на какое-нибудь политическое собрание, митинг в поддержку рабочих или на встречу с обитателями лондонского дна, которые занимаются своими делами по ночам. Опасности, которым он подвергался при этом, служили еще одним поводом к тому, чтобы поскорее покинуть город. – Я подумала, что ваши дела в городе почти закончены.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся, глядя на то, как она сидит, поджав под себя ноги, словно маленькая девочка.

– Почти.

– Я уверена, что вы убедили каждого, чей разум открыт для перемен. А прочие никогда не согласятся с вашими доводами. И я знаю, что вы подготовили помощников, готовых продолжать начатое вами, так что нет причин оставаться здесь дольше.

– Как, разве вы не получаете удовольствия от развлечений?

– Боюсь, что все меньше с каждым днем.

– Да, светские приемы, на мой взгляд, становятся все более скучными и утомительными. Представить не могу, о чем могут беседовать эти бездельники, встречаясь друг с другом каждый день.

– Они говорят о нас. Распространяют сплетни, мерзкие слухи, которые ставят моих новых знакомых в трудное положение. Мы должны уехать.

– То есть сбежать и признать таким образом свое поражение?

– Визит к моим родителям никак нельзя считать трусливым бегством. Как раз наоборот, ведь мама уже два раза просила об этом. Никто не посчитает странным такой наш поступок, тем более что очень многие представители высшего света отправляются в это время в свои имения. И к тому же вам пора привести в порядок ваш загородный дом. Ваши дальние родственники, которые там живут, прислали в качестве подарка к нашему бракосочетанию два маленьких подсвечника. Я приняла их в знак благодарности за внимание. Сомневаюсь, что они рады уступить обжитые места новому хозяину и новой хозяйке, свалившимся им с небес на голову. К вашему сведению, они могли дочиста разграбить имение, пока мы тут сидим в городе.

– Нет, я предусмотрел возможность их дурного поведения и прямых преступлений и потому назначил управляющих, которые докладывают мне о делах. Верные люди снабжают информацией управляющих. Все в полном порядке. Каждый получит щедрую компенсацию.

– Прекрасно, а как насчет школы для девочек, которую я собиралась основать, и гончарной мастерской для вернувшихся домой солдат? Работы очень много.

– Вы правы, дорогая. Мы должны подумать об отъезде, пока стоит хорошая погода. Вы не захотите пуститься в дорогу позже, а я признаю, что мне очень любопытно взглянуть на Ардсли-Кип.

– Даже странно думать о графе, который ничего не знает о своих фамильных владениях.

Сэр Корин защищал эти владения своим мечом, проливал кровь за этот замок.

– О, я хорошо представляю себе это имение. Но вы, быть может, захотите придать ему новый облик по вашему вкусу.

– И вашему. Я знаю, что вам хочется устроить ванную комнату с горячей водой в трубах.

Ардет улыбнулся тому, насколько хорошо она понимает его потребности. Или думает, что понимает.

– Да, нам предстоит многое сделать. Но я не могу допустить, чтобы гнусность одного человека осквернила наши добрые дела. Видите ли, я слышал сплетни, видел сомнение на лицах людей в клубах и кофейнях. И я не хочу, чтобы Джеймсу Винроссу пришлось защищать мое доброе имя.

– Уж не собираетесь ли вы послать Уиллфорду вызов на дуэль?

– На шпагах или пистолетах? Никоим образом. Благодарение небесам, я не кровожаден. Может, приклеить болтливый язык Уиллфорда к нёбу у него во рту? – Джини ахнула, и Ардет рассмеялся. – Нет, у меня важная встреча на следующей неделе. За это время я решу, как мне поступить с этим глупцом. После этого мы можем уехать.

Неделя не прошла и наполовину, когда к ним приехала с визитом сестра Джини. Леди Кормак вручила визитную карточку Рэндольфу, но не стала дожидаться, пока он доложит о ней, и пробежала мимо дворецкого в прихожую, услышав шаги Джини. Однако Лоррейн хотела видеть не только леди Ардет.

– Дома ли твой муж, Джини? Я должна с ним поговорить!

– Что случилось? За ним гонится шайка бандитов?

Слова Джини были шуткой лишь наполовину.

– Теперь не до шуток. Мне необходимо его увидеть. Моему сыну стало хуже, и врачи от него отказались. Они бранили меня за то, что я не позволила им делать кровопускания, но Ардет был прав, пиявки не помогли бедному ангелу. Ему стало лучше всего на несколько дней. Ты сама видела, как он играл с куклой, которую ты ему привезла.

– Мне показалось, что он лучше выглядит и стал бодрее.

– И аппетит у него улучшился. Но прошедшей ночью у мальчика начался новый приступ удушья и наступило ухудшение. Я в полном отчаянии. Что, если он не переживет следующий приступ?

Джини налила сестре чашку горячего чая.

– Но ведь Ардет не врач, – сказала она.

Лоррейн поставила чашку на стол.

– Я слышала удивительные вещи. Леди Винросс и… даже леди Уиллфорд говорят, что он работал в полевом госпитале и спас очень многих. Леди Винросс называет его ангелом, но жена майора уверяет, будто он настоящий дьявол. Так или иначе, но он сохранял людям жизнь! Теперь он должен помочь мне.

– Не знаю, сумеет ли он, – начала было Джини.

– Он может попытаться! Мне больше некого просить.

Джини разослала гонцов по тем клубам и кофейням, которые Ардет имел обыкновение посещать. Налила Лоррейн еще чашку чая, поставила перед ней тарелочку с медовыми кексами и дала пару носовых платков, чтобы утирать слезы, пока они обе ждут Ардета.

Ей показалось, что он вбежал в комнату через минуту. Муж бросился на колени перед Джини прежде, чем она успела встать с места. Схватил ее за руки.

– Лакей сказал, что произошел какой-то кризис и что меня срочно ждут дома. С вами все хорошо?

– Да, все нормально. Но вы нужны не только мне.

Ардет шумно выдохнул воздух, словно всю дорогу домой он его удерживал в легких. Потом заключил Джини в объятия и держал так, слегка покачивая, с чувством явного облегчения. В любой другой момент она была бы от этого в восторге. Он и в самом деле заботится о ней – на свой собственный сумасшедший манер.

– Я в полном порядке, – сказала она. – В вашей помощи нуждается моя сестра.

Ардет только теперь заметил другую женщину и, не отпуская от себя Джини, отодвинул ее немного в сторону; теперь он мог поклониться, что и сделал со словами:

– Леди Кормак.

Вместо того чтобы протянуть ему руку, Лоррейн обеими своими ухватилась за руку Ардета. Без всяких предисловий проговорила:

– Мой мальчик тяжело болен. Кажется, никто не в состоянии ему помочь. Но вы можете его спасти, я это знаю.

Ардет высвободил свою руку из отчаянной хватки Лоррейн.

– Нет, миледи. Я не могу ему помочь. Я не практикующий врач.

– Но я слышала, что вы знаете гораздо больше тех, кто именует себя докторами, хирургами или терапевтами. Я обращалась к знахаркам, которые лечат травами, к повивальным бабкам, священникам и аптекарям. Ничто не помогает очистить его легкие: ни настои, ни припарки, ни отвары. Мой ребенок слабеет на глазах и все медленнее справляется с приступами удушья. Он не может дышать, говорю я вам! Я уверена, что вы сможете что-то сделать. Леди Винросс клянется, что ваши прикосновения целебны. Другие женщины, сыновья и братья которых участвовали в сражении, разделяют ее мнение. Именно ваше врачебное искусство открыло вам и Джини все двери в Лондоне. Ардет покачал головой:

– Моя жена уже просила меня за вашего сына. Сожалею, но не могу предложить свою помощь.

– Потому, что я была жестокой по отношению к Джини? – спросила Лоррейн, комкая в дрожащих пальцах мокрый от слез носовой платок. – Я умоляла ее о прощении. Я чуть не на коленях ползала перед мамой. Я защищала ее от сплетен и неодобрения в обществе, Что еще могу я сделать во имя искупления прошлых грехов?

– Но дело вовсе не в этом.

Лоррейн снова расплакалась.

– Неужели вы можете допустить, чтобы мой сын поплатился жизнью за мои ошибки?

– Клянусь, что ваше поведение в прошлом не имеет никакого отношения к моему решению. Если бы не события прошлого, у меня не было бы моей жены, а у вас не было бы сына. Мы не в силах изменить прошедшее, мы можем лишь забыть о нем и жить дальше.

– В таком случае у вас нет причин отказать в помощи ребенку, который в вас нуждается. Я не могу жить дальше без моего мальчика.

Джини тоже крутила в руках свой носовой платок. Она посмотрела на Ардета блестящими от слез зелеными глазами:

– Прошу вас…

Он повернулся лицом к камину и теперь не смотрел в лицо своей добросердечной, доверчивой жене.

– Но я не знаю, как лечить астму или закупорку легких. Я уже сказал вам, что зашивать раны, очищать их, удалять из тела пули гораздо легче и проще.

– Вы делали больше, – негромка произнесла Джини. – Я наблюдала за вами.

Лоррейн переводила взгляд с Ардета на Джини, лицо у нее было умоляющее.

– Я… – начала она.

Джини подступила к мужу и тронула его за руку. Ардет повернулся к ней лицом.

– Вы приносили людям облегчение, – заговорила она. – Вы говорили с ними, и они успокаивались, получив передышку. Они начинали выздоравливать. Я не понимала, как это происходит, но ваши прикосновения, ваш голос, ваши глаза действовали на них сильнее, чем любые лекарства и снотворное.

– Это ушло в прошлое, – шепотом произнес Ардет, который решил, что Джини имеет в виду его медицинские навыки, но он имел в виду свою силу.

Джини возразила, снова тронув его за руку:

– Нет, я это чувствую по вашим рукам. Я ощущаю себя в безопасности, под вашей защитой и не испытываю страха. Я не сомневаюсь, что вы помогали мне засыпать по ночам.

– Это всего лишь ваше воображение. Я ничего такого не делаю.

Ладно, пусть он ничего не делал, но Джини не собиралась заводить разговор о своей одинокой постели в присутствии сестры, которая теперь казалась озадаченной. Заинтересованной, но озадаченной.

– Джеймс готов поклясться, что вы – настоящий волшебник, – не уступала Джини. – Как бы вы это ни сделали, но у него больше нет ночных кошмаров.

– Это было уже больше месяца назад. Даже если я все еще способен дать мальчику некоторую передышку, это его не излечит. Сон не очистит его грудь, не придаст силы легким и не освободит дыхательные пути. В следующий раз ему станет хуже… ну и так далее. Не может же он все время спать. А я не в силах его вылечить. Не думаете же вы, что я не сделал бы этого, если бы мог?

– Вы можете попытаться, дерзайте же! Вы тратили время и деньги, помогая бедным и несчастным. Вы построили больницы и школы. Неужели вы не попытаетесь помочь одному маленькому мальчику? Ради меня?

Ардет не смог сказать «нет».

– Ну хорошо, я поеду, но не питайте чрезмерных надежд. Джини поцеловала его в щеку.

Лоррейн сказала:

– У меня почти нет надежды.