Глава 11

– Напыщенный осел.

Джини взглянула на мужа, на губах у которого играла улыбка, тонкая, как ее газовая накидка.

– Вы имеете в виду принца? – спросила она встревоженным шепотом, словно их могли подслушать и арестовать за подстрекательство к мятежу. – Его высочество был очень добр.

– Не добрее ворона. И не умнее.

– Господи, неужели вы позволили Оливу прилететь сюда? Что, если он… понимаете… на какое-нибудь произведение искусства во дворце? Или на самого принца?

Прежде чем Ардет успел ответить, к ним подошел конюший принца, сэр Кельвин, чтобы проводить их к группе джентльменов, с которыми Ардет непременно хотел встретиться. Джини не могла с уверенностью судить о том, что именно перешло в карман баронета из рук ее мужа, но ясно видела, что Ардет что-то положил туда. Возможно, это были какие-то указания принца. Вполне вероятно, что иначе собравшаяся у регента знать не приняла бы ее в свое общество, решила Джини. Они были вежливы, хоть и сдержанны, и гораздо более интересовались путешествиями Ардета, его внезапным возвращением и его планами на будущее, чем его сомнительной женой. То, как он будет голосовать в парламенте, было куда важнее того, каким образом он попал в плен.

Джини не возражала. Она получила возможность перевести дух – настолько, насколько это было возможно в туго зашнурованном корсете, который Мари убедила ее надеть. И слава Богу, что с ее представлением принцу покончено. И она не скомпрометировала Ардета. Но разумеется, вечер еще только начинался.

Джини наблюдала за мужчинами, окружившими Ардета, и отметила про себя, что ни один из них не был таким высоким, видным и красивым. Ни один не держался с таким естественным достоинством, даже иностранные принцы, которые восхищались тем, что он с каждым из них говорит на его языке.

Скоро гости всей гурьбой переместились в просторный зал, в котором оставшиеся пять сотен удостоенных приглашения на прием выстроились в очередь, дожидаясь представления принцу-регенту. Джини еще раз поблагодарила Бога за то, что была избавлена от этого сурового испытания.

Мимо них прошли несколько военных, а тот самый придворный, которого подкупил Ардет, представил их герцогу, члену королевской семьи, который одарил их небрежным и неприязненным взглядом. Затем наступила очередь русского графа, который щелкнул каблуками, и некоего маркиза, направившего на Джини свой лорнет.

Сэр Кельвин удрученно покачал головой, видимо, признавая несостоятельность своей попытки привести кого-либо из присутствующих на приеме леди в тот уголок зала, где стояли Ардет и Джини, как бы окруженные невидимым забором. Ардет пожал ему руку, еще одна свернутая банкнота перешла в ладонь сэра Кельвина, после чего тот испарился.

– Это безнадежно, милорд, – сказала Джини. – Лучше бы вы поберегли ваши деньги.

– А вы бы лучше называли меня по имени, по крайней мере, здесь. Иначе подумают, что мы с вами чужие друг другу. А им и без того хватает поводов для сплетен о том, что им кажется странным.

Но ведь они и в самом деле чужие друг другу, разве не так? И один из них определенно обладал некоторыми странностями. Джини сделала шаг к Ардету, чтобы продемонстрировать обществу, что они находятся в близких отношениях, но при этом и сама она почувствовала себя лучше.

– Хорошо, Ардет. Но все же ни одна из этих леди не имеет намерения познакомиться с нами.

– Так познакомимся мы с ними, в чем дело?

– Вы не можете вот так запросто подойти к респектабельной леди и представиться. Это не очень корректно. Надо, чтобы кто-то представил вас.

– Разве вы не слышали о том, что сами стены дворца представляют вас всем присутствующим в них? Идемте.

Джини попыталась сделать шаг назад, но Ардет был тверд в своем намерении. Он взял с подноса у проходившего мимо официанта стаканчик пунша и вручил его Джини, потом взял с того же подноса еще два стаканчика. Подошел к двум уже немолодым леди в тюрбанах и жемчугах. Обе дамы с улыбкой приняли его подношение и его поклон, а также то, что он назвал свое имя. Но лица их сделались каменными, когда он представил им Джини. Обе тут же заявили, что им необходимо срочно зайти в дамскую комнату, чтобы поправить оборки.

Ни у той, ни у другой из дам на платье не было никаких оборок.

– Вот видите? Мне надо бы удалиться, чтобы вы могли поговорить с влиятельными джентльменами.

Но Ардет еще только начинал. Он увидел темноволосую молодую женщину, которая скромно стояла в сторонке в полном одиночестве, и повел Джини прямо к ней. Леди явно нуждалась в чьем-нибудь обществе, но она говорила только по-итальянски. Ардет обменялся с ней несколькими фразами и двинулся дальше, властно увлекая за собой Джини.

Тут и появился сэр Кельвин под руку с весьма почтенного возраста герцогиней, сверкающей бриллиантами. Герцогиня ответила на реверанс Джини любезной улыбкой, потом сказала:

– Я что-то не расслышала ваше имя. Просто не выношу молодчиков, которые не говорят, а бормочут, хотя этот и приходится мне племянником.

Она приставила к уху ладонь. Ардет громко и отчетливо представил себя и свою жену во второй раз.

– О, вот и мой муж наконец-то. Он хочет поскорее уехать домой. Долг исполнен, и этого достаточно, как вы понимаете.

Взгляд, который она бросила на сэра Кельвина, не сулил ничего хорошего его надеждам на наследство.

Герцогиня удалилась, и возле Ардета и Джини вновь образовалось совершенно свободное пространство.

– Пожалуйста, Ардет, не можем ли и мы уехать?

Он мог бы привести в оцепенение всех этих надутых спесью щеголей и щеголих, явись он перед ними, как это бывало в прошлом, в обличье Вестника Смерти, но сейчас он хотел, чтобы они обратили внимание на его красивую жену, поняли, как она добра и хороша, насколько она выше их ничтожного одобрения. Хотел настолько, что готов был пустить в ход свое искусство влиять на умы людей и подчинять их своей воле.

Но он не мог устроить сцену. Это повредило бы его планам. Кроме того, Джини выглядела совершенно измученной, почти больной.

– Вам не станет дурно?

Джини подумала, не сослаться ли ей и в самом деле на дурное самочувствие и объяснить этим свое желание покинуть дворец, но она еще не овладела искусством притворяться.

– Нет. Ничего подобного.

– Надеюсь, вы не упадете в обморок. Я слышал, что леди иногда теряют сознание от пребывания в толпе, но вы достаточно сильны, чтобы избежать этого. Крепкая косточка!

Джини сейчас проклинала совсем другие «косточки» – пластинки твердого китового уса в корсете, которые кололи ей спину.

– Нет, я в обморок не упаду, – твердо повторила она.

Еще чего не хватало! Позволить, чтобы скандалезные бульварные листки называли «хилой» или еще как-нибудь!

Ардет все еще что-то обдумывал.

– К черту! Неужели в этом чудовищном дворце даже присесть негде?!

Один взгляд на парочку щеголей – и два кресла у стены опустели.

– Присядьте. Пойду принесу вам еще пунша.

– Лучше лимонада, если вам удастся его найти. И какой-нибудь бисквит. Наверное, я просто голодна. Я мало ела, потому что очень волновалась.

Оказывается, страх отбивает аппетит.

Джини предпочла бы, чтобы кресла стояли где-нибудь за пальмой или за колонной, но была благодарна судьбе уже за то, что может дать отдых ногам и избавиться от бесцеремонных взглядов множества людей. Она видела, как Ардет лавирует в толпе, которая становилась все более плотной по мере того, как укорачивалась очередь тех, кто ожидал представления принцу. Толпа росла, и оттого в помещении становилось все более душно и жарко. Джини обмахивалась веером, не сводя глаз с темноволосой головы Ардета. Она была бы самой высокой точкой в этом многолюдье, если бы не еще более высокие плюмажи из перьев на головах у дам.

С Ардетом здоровались многие, некоторые из мужчин обменивались с ним рукопожатиями. Две женщины подошли к нему сами, улыбаясь и хлопая ресницами. Веер Джини при этом задвигался с лихорадочной скоростью.

К Джини не подошел никто, если не считать сэра Кельвина, цвет лица у которого казался почти таким же зеленым, как ветви плюща, вышитые на его жилете. Джини решила, что Ардет приставил к ней светловолосого баронета в качестве бдительного стража, которому, собственно говоря, нечего было ей сказать. Они поговорили о погоде, о духоте в помещении, о том, что людей собралось очень много, и это заняло некоторую часть времени, пока Ардет отсутствовал. Затем сэр Кельвин просто молча стоял возле свободного кресла, отступив примерно на шаг от своей подопечной. Джини хотела, чтобы он удалился, но юный придворный явно имел на этот счет строгие указания и нуждался в деньгах Ардета, даже если сама герцогиня оплачивала его содержание.

Джини подумывала, не поискать ли ей самой дамскую комнату, но опасалась, что Ардет станет беспокоиться, если она уйдет оттуда, где он ее оставил. К тому же она сомневалась, найдет ли потом обратную дорогу. Опасалась она и того, что в отсутствие Ардета холодность дам по отношению к ней превратится в открытую враждебность. Она помнила злобу своей бывшей свекрови и оскорбления, которыми ее осыпали в Брюсселе. Оставаясь на месте, она по крайней мере была в безопасности. И сидела, как сорняк среди роз, и потому сорняк особо вредный…

Что касается Ардета, то он вознамерился проделать кое-какие манипуляции с пуншем. Именно поэтому он и не отправил этого бесполезного глупца баронета за пуншем для Джини. Усилить действие напитка значило бы достигнуть большей степени воздействия на чересчур разборчивых леди… если Ардет еще не окончательно утратил свои способности. В таком многолюдстве он не мог рассчитывать ни на зрительное воздействие, ни на власть своего прикосновения, так что ему оставалось прибегнуть только к самому обычному обману, а проще сказать, к жульничеству. Ардет подумал, что, пожалуй, у него еще нет настоящего сердца, стало быть, перед ним прямая дорога в вечный адский огонь. И до этого необходимо по возможности облегчить Джини ее жизненный путь.

Какая-то женщина остановилась возле столика с закусками и напитками, потягивая пунш из стаканчика. Немолодая, седовласая дама в очках. Она была хорошо одета, но никаких плюмажей из перьев на голове и никаких драгоценностей на шее и на груди у нее не было. В отличие от жаждущих развлечений болтливых сплетниц, на которых Ардет вдоволь насмотрелся сегодня, эта почтенная матрона выглядела умной и серьезной женщиной, на разум которой трудно оказать воздействие.

Ардет вежливо наклонил голову, ожидая, что дама намерена удалиться.

Вместо этого она сказала:

– Простите мою навязчивость, но не вы ли наш новоиспеченный граф? Лорд Ардет?

– Да, за мои грехи, – с поклоном ответил он.

– Нет, за ваши благодеяния. Я леди Винросс.

Она протянула графу руку, и тот поднес ее к губам, не сводя при этом взгляда с чаши пунша.

– Вы меня не знаете.

Простая вежливость требовала, чтобы он теперь посмотрел на даму.

– Боюсь, что нет. В последние недели я встречался со множеством людей. Приношу вам Свои извинения.

– В них нет необходимости. Это с моим сыном вы могли познакомиться, Джеймсом Винроссом. Капитаном гусар его величества Джеймсом Винроссом. Он где-то здесь. Это его последний официальный выезд перед увольнением из армии, слава Богу.

– Я познакомился со многими нашими храбрыми военными, дорогая леди Винросс. Если ваш сын вернулся невредимым, я разделяю вашу благодарность небесам.

– Нет, это вас я хочу поблагодарить. Джейми рассказал мне о том, что вы делали. Не для него лично, его ранение не было тяжелым, хотя говорят, что прихрамывать он будет до конца своих дней. Для его солдат. Он не в силах был им помочь, он лишь мог видеть, как они страдают, в то время как армейские хирурги оставляли их умирать. Врачи, которые заботились только о раненых офицерах! При тяжело раненных солдатах оставались лишь немногие хирурги. И вы.

Ардет покачал головой:

– Я не врач и не хирург. А те немногие медики, которые там были, работали сверх сил. Они просто не успевали помочь каждому вовремя и не преуспели бы, даже если бы их численность утроилась.

– Джейми говорил то же самое. Но вы были возле раненых и, как он утверждал, спасли жизнь многим. Вы помогали даже тем, от кого врачи уже отказались. Он называл вашу помощь чудодейственной. Джейми хотел поблагодарить вас, но вы покинули Брюссель прежде, чем он успел это сделать.

– Я не сделал ничего такого, чего не сделал бы любой другой джентльмен, обладающий нужными навыками.

– Никто ничего не делал. И даже не пытался делать. Я считаю, что причина всех этих смертей не от ран в бою, а в полевых лазаретах из-за плохого ухода и дурного лечения. Он вернулся домой, хромая, но душе его нанесены поистине тяжкие раны. Он страдает от ночных кошмаров, он глубоко презирает и проклинает тех, кто виновен в происходившем, и тех, кто посылал многих и многих на смерть, оставаясь в безопасности.

– Он судит вполне разумно. Должно быть, ваш сын – отличный офицер, из тех, кого любят подчиненные, готовые отважно сражаться под его командованием.

– Он таким и был. Сегодня вечером ему должны вручить наградной лист. Я еле уговорила его приехать и принять награду. Он явился, но только в надежде встретить знатного человека, который вел себя столь благородно. В газетах писали, что вы будете здесь.

– Это был мой долг. Я имею в виду не появление на сегодняшнем приеме, а помощь солдатам в беде.

– А мой долг – поблагодарить вас за то, что вы вернули мне моего сына. И поблагодарить от имени тех матерей, сыновей которых вы спасли. Мы все ваши должницы. Правительство не наградит вас медалью, я в этом уверена, и не повысит ваш титул.

– Для меня не имеет значения ни то ни другое.

– Я так и думала. Но ведь кто-то должен признать долг. Что я должна предпринять, чтобы вернуть вам долг благодарности за тот подарок, который вы сделали женам и матерям, дочерям и сестрам?

Ардет посмотрел на чашу с пуншем, потом глянул в сияющие любовью материнские глаза, а потом перевел взгляд на ту часть огромной комнаты, которая пустовала, если не считать единственного занятого кресла у стены.

– Вы могли бы по-дружески поддержать мою жену, – сказал он.

Леди Винросс слегка покраснела.

– Я, о…

– Она была рядом со мной большую часть времени. Она не могла находиться в кругу офицерских жен, которые перематывали бинты или делали нечто подобное, это мне неизвестно. Она же находилась в аду полевого армейского лазарета, держала раненых за руки, вытирала им пот со лба, слушала их мольбы. И когда я просил ее о помощи, она подходила и помогала мне совершать то, что вы назвали чудесами, спасая тех, кого еще можно было спасти. И по мере сил облегчала муки тех, кого уже нельзя было спасти. Если ваш сын видел меня, то видел и золотоволосого ангела рядом со мной. Она тоже заслужила вашу благодарность. Быть может, даже большую, чем я, ибо без помощи ее рук я не сумел бы сделать столько, сколько сделал.

– Да, но…

– Имоджин Маклин помогала со всей готовностью и по доброй воле, несмотря на то, что потеряла так много сама. Неужели вы не в состоянии извинить те ошибки в поведении, которые не принесли вреда никому, кроме нее самой, и которые вполне объяснимы, и по достоинству оценить то доброе, что совершила эта добрая и благородная женщина?

– Хорошая женщина заслуживает большего, чем рубины, вам не кажется?.. Я видела один у нее на шее.

– Она заслуживает гораздо большего.

Леди Винросс сняла очки и протерла их носовым платком.

– Я слышала, что ее муж был ужасным грубияном.

– Ее первый муж.

– Разумеется, – с улыбкой произнесла леди Винросс. – Говорят, что он всем лгал.

– Включая Имоджин.

– Никто не любит быть обманутым, особенно леди определенного общественного положения.

– Вы имеете в виду снобов. Но вообще-то вы правы, такое никому не нравится. Так и вините Элгина Маклина, а не его несчастную жену. Она от этого пострадала более, чем кто бы то ни было другой.

– Ходят слухи, что они вообще не были обвенчаны.

– Я видел брачное свидетельство собственными глазами.

– Он никогда не представлял ее как свою супругу.

– Он был дураком и хамом. Теперь я представляю ее. Она женщина высоких качеств и достойна бережного отношения.

Леди Винросс снова водрузила на переносицу свои очки и посмотрела на Ардета твердым взглядом:

– Думаю, вы правы. Итак, договорились. Я сделаю то, о чем вы просите. – Прежде чем Ардет успел поблагодарить ее и проводить к одинокому креслу Джини, леди Винросс добавила: – Я слышала, что Элис Хэдли вошла в число ваших служащих.

Ардет не был уверен, что мисс Хэдли может иметь отношение к их беседе, тем не менее он кивнул и ответил:

– Да, эта леди была нанята в качестве компаньонки и секретаря моей жены, но они очень скоро стали друзьями.

– У мисс Хэдли хорошая голова на плечах, несмотря на тяжелые условия, в которых она выросла. Я ее знала с давних пор и готова дать клятву, что она никогда не приняла бы участия в чем-либо сомнительном. Если они с вашей женой подружились, это к лучшему и облегчит нам дело. Я имею некоторое влияние, милорд, так что познакомьте меня с молодой леди, и мы вместе подумаем, как перетянуть на нашу сторону тех простофиль, которые нами управляют.

– Принц уже признал мою графиню.

– Я имею в виду тех, кто в самом деле управляет, милорд, – довольно резко повысив голос, возразила леди Винросс. – Не нашего экстравагантного принца и не наших политиков. Я имею в виду патронесс образованного общества.

Не было возможности в точности определить, обязана ли перемена в отношении к словам Ардета со стороны леди Винросс действию пунша или силе убеждения графа. Возможно, что достаточное количество выпитого пригладило взъерошенные перья или притупило неприятные воспоминания без помощи Ардета. А возможно, леди Винросс в самом деле обладала немалым влиянием в высшем свете Лондона. Она отыскала в толпе своего сына, который дал слово, что выполнит свою часть дела, тсжесть обработает, как он выразился, молодых леди, а сама занялась пожилыми особами.

Когда Ардет вернулся к Джини со стаканчиком пунша, а не лимонада, который она просила разыскать, жена его была готова умолять графа как можно скорее уехать домой, Она сидела одна-одинешенька, если не считать маячившего в некотором отдалении сэра Кельвина, и наблюдала за тем, как женщины увиваются вокруг ее мужа.

– Прошу вас, Ардет, извините, Корин. Признайте, что вы ошибались. Я буду счастлива жить в деревне.

– Сознавая, что вас унизили в Лондоне? Не имея возможности вернуться? И при том, что ваша родня так и не признает вас? Я не могу примириться с этим. Подождите.

И она стала ждать, понемногу потягивая пунш, который мало-помалу успокоил ее желудок и нервы. Потом она подняла глаза… и поняла, что почувствовали египтяне, которых вел за собой пророк Моисей, когда увидели, как по его велению Красное море расступилось перед ними, обнажив сухое дно. Множество улыбающихся женщин устремлялось к ней, почти отталкивая одна другую, чтобы поскорее быть ей представленной, не графу, нет, а его героической супруге. Это она, ангел милосердия, писала письма леди Кинкейд под диктовку ее племянника, это она утирала пот со лба младшему сыну леди Невельсон, делала перевязки младшему брату горничной леди Хаверхилл и приняла к себе несчастную бездомную мисс Хэдли.

Да, она, быть может, чересчур поспешно вступила во второй брак. Но какая из них этого не сделала бы? Какая из них отказала бы графу, если бы он попросил руки ее собственной дочери? А теперь Имоджин Хоупвелл Маклин Ардсли помогает своему супругу заниматься благотворительностью. Она стала графиней, у нее приличное состояние. Принц ее принял любезно и оценил по достоинству, и тут дело не в том, что его прельщает улыбка каждой хорошенькой женщины. К тому же это вечер мира, не так ли? Союзники поздравляют друг друга, и как могут женщины Лондона не приветствовать ту, которая сделала свой вклад в общую победу?

Сэр Кельвин доказал, что он не совсем бесполезен, записав для Джини все имена, все приглашения и приемные дни. Приглашений на две последующие недели Джини получила больше, чем за два последних года. О ребенке не упоминали, о собственной семье Джини тоже.

Ардет улыбался во весь рот. Едва наступила некоторая передышка, он обратился к Джини:

– Ну и кто теперь должен признать, что ошибался?

– Как вы это сделали?

Он положил руку себе на грудь.

– Я? Как я мог такое сделать?

– Волшебством. Я не имею представления, на что вы способны, но волшебство – самое малое, что я подозреваю. Вы же сами говорили, что знаете разные салонные фокусы.

– Я полагаю, что многие дамы поняли разумность доводов леди Винросс.

Джини подняла бровь, подражая излюбленному мимическому приему Ардета.

– А может, они и сами пришли в более доброе расположение духа. Праздник, пунш и так далее. Я вижу, свой пунш вы уже выпили.

– Мне это было необходимо. Здесь так жарко.

– Что, если жара растопила лед в сердцах этих леди?

Джини прищурилась:

– Даете слово, что никаких фокусов не было?

– Можно ли одурачить всех присутствующих на приеме дам? Даже я не настолько смел, чтобы подчинить своей воле такое количество самодовольных гарпий одновременно.

Джини не поверила, что столь резкая перемена в отношении к ней могла быть вызвана пуншем или благодарностью одной леди.

– Господи, жена моя, уж не думаете ли вы, что я в состоянии творить чудеса?

– Я думаю, что видела одно сегодня вечером.

Она была близка к тому, чтобы увидеть еще одно.

Глава 12 t.

Принцесса Хедвига из Цифтцвайга в Австрии была внушительна сама по себе, но когда к ней присоединились две ее сестры, они явили собой настоящую австрийскую армаду. Каждая из них была рослой, широкоплечей и обладала большой грудью, похожей на носовую часть парусного корабля. Крашеные волосы у всех трех были светло-каштановыми. При одном взгляде на их драгоценности у иных дам потекли бы слюнки от зависти. Право, глядя на них, можно было бы подумать, что попал не в резиденцию принца, а в дорогой бордель с этим пышным трио в качестве главного аттракциона. Причем сестры были так похожи друг на друга и внешностью, и вызывающими нарядами, что, если бы не запомнившееся Джини бирюзовое с золотом платье принцессы Хедвиги, она не смогла бы определить, с которой из трех сестер имела честь познакомиться. Она сделала реверанс всем трем, когда они подплыли к ней и Ардету. Другие леди из числа новообретенных Друзей Джини ретировались, уступая место особам королевской крови… или вульгарности. Джини тоже охотно ретировалась бы, увлекая за собой Ардета. Принцессы до такой степени делали ставку на обольщение, что ни один мужчина не мог считать себя в безопасности, в том числе и лишь недавно вступивший в брак.

Но на сей раз наследницы Хафкеспринке не собирались устраивать охоту на мужей, собственных или чужих. Они желали поговорить с Джини и потому попросили Ардета сходить за новыми порциями восхитительного пунша. Он минутку подумал, взвешивая шансы Джини против заграничных барышень, потом все же решил отлучиться, прихватив с собой в качестве помощника сэра Кельвина, глаза у которого почти вылезли из орбит. Его жена сумеет постоять за себя, а если австриячки причинят ей неприятности, он поотрывает им головы вместе с павлиньими перьями и прочими аксессуарами. Все это понимали.

– Вы хотели бы поговорить со мной, – с нескрываемым недоверием заговорила Джини, глядя на подступивших к ней стеной пышнотелых женщин. С этими королевскими особами в стиле Рубенса у нее было не больше общего, чем с креслом у нее за спиной. – Почему?

– Почему? Потому что мы очень много слышали о вас, фрейлейн. Да, мы слышали о вас от вашего принца и от ваших храбрых офицеров, и слышали только хорошее. Но от женщин в дамской комнате мы слышали и дурное. И тем не менее именно вы сегодня – королева бала, как говорят в таких случаях. Мы хотели бы узнать почему.

– Как утверждает наш брат, наследник престола, мы слишком любопытны. Но во время войны мы сослужили ему немалую службу как шпионки, не правда ли, сестры?

Принцесса Хедвига бросила на сестру сердитый взгляд.

– Я думаю, что кое-кто из нас выпил слишком много пунша, – проворчала она. – Но это правда, мы поражены. Ваш муж, он необыкновенный человек. Он не… как это у вас, англичан говорят? Непростая птица. Когда мы обращаемся с вопросами к тем, кто мог бы его хорошо знать, ответов не получаем.

Джини решительно не могла понять, о чем они толкуют и почему.

– Мы хотим сказать вам, что сестры нужны друг другу. Это очень важно.

Слава Богу, наконец-то появился Ардет, за которым следовал официант с подносом, уставленным стаканчиками. Может, он сможет вникнуть в суть непонятных Джини слов, хотя разговор ведется не на иностранном языке.

– Да-да, – в смущении заговорила она, – я вижу, что у вас очень тесные родственные отношения.

– Очень плохо быть одной, – провозгласила сестра в коричневом платье.

– Мы не одобряем семейные неурядицы, – добавила третья сестра, та, которая призналась, что была шпионкой; платье на ней было голубое, в ожерелье на шее сверкал сапфир величиной с грецкий орех.

– Одна из нас могла бы увести мужчину у другой.

– Или позаимствовать ожерелье.

– И не вернуть его, – резко бросила Хедвига, покосившись на сапфир.

– Но мы сестры, – сказала вторая из сестер.

– Сестры, – подтвердила третья. – И мы очень счастливы. О, смотрите, сюда идет Ардет с пуншем.

Австриячки расступились. Джини подумала, что они хотят освободить проход для Ардета и слуги, но ошиблась: они хотели, чтобы она увидела чету, которая до сих пор была скрыта от нее фигурами принцесс. И она увидела свою сестру Лоррейн и ее мужа, брата Элгина Маклина, Роджера, нынешнего барона Кормака.

Если бы не кресло, за спинку которого она машинально ухватилась, Джини, наверное, упала бы. Но тут совсем рядом с ней оказался Ардет, и она почувствовала, что сердце у нее снова забилось ровно. К счастью, принцесса Хедвига взяла на себя обязанности церемониймейстера и принялась знакомить присутствующих между собой, а Джини тем временем разглядывала сестру, с которой не виделась четыре года.

Лоррейн всегда была красой семейства, любимицей родителей. Она была старше Джини на пять лет. Золотые волосы, голубые глаза, фарфоровый цвет лица и стройная фигура приносили ей пальму первенства на всех деревенских ассамблеях. Теперь, накануне тридцатилетия, красота Лоррейн померкла. Золотые волосы стали тускло-белокурыми, голубые глаза казались выцветшими и усталыми. Щеки ввалились, возле глаз и у рта появились морщинки, гибкая фигура превратилась в сухопарую и угловатую, что особенно бросалось в глаза рядом с цветущими, полнотелыми австриячками. И она старалась не встречаться взглядом с младшей сестрой.

Джини повернула голову к Роджеру. Она его почти не знала. Хоупвеллы и Маклины были соседями в Дерби, но разница в возрасте, годы в школе и жизни Роджера в Лондоне сделали то, что они были едва знакомы. В наружности Элгина было немало общего со старшим братом: рыжеватые волосы, карие глаза, широкий нос. Но Роджер – лорд Кормак, как теперь его следовало именовать, – не отличался мальчишеской живостью Элгина, его улыбчивостью, не было у него и россыпи веснушек, как на пухлых щеках у младшего брата. Он выглядел старше Ардета и с подчеркнутым достоинством нес на своих плечах титул барона. Это прямо-таки бросалось в глаза.

Представления были закончены, и теперь все уставились на Джини с таким выражением, словно бы настала ее очередь сказать свое слово. В голове у нее было пусто. Неужели от нее ждут, что она радостно поприветствует женщину, которая сделала ее жизнь несчастной? Женщину, которая не отвечала на ее полные отчаяния письма? Или предполагают, что она спросит о родителях, которые отказались от нее и вычеркнули ее имя из семейной Библии?

– Где же вы были до сих пор? – произнесла она первое, что пришло на ум.

Лоррейн ответила с усмешкой:

– Да как тебе сказать? По большей части в Лондоне. На Гросвенор-сквер, ты же знаешь.

– Нет, я имею в виду сегодняшний вечер. Вы его провели здесь?

– Здесь, на ассамблее? Да, но не участвовали в церемонии личного представления регенту.

В голосе Лоррейн младшая сестра ощутила горечь, несомненно, вызванную тем, что титул ее мужа, всего лишь барона, не давал возможности попасть в число избранных гостей. И разумеется, ее мучило то, что Джини была удостоена такой чести.

– Такая толпа, что никого не найдешь, – продолжала Лоррейн все с той же деланной улыбкой.

Такая толпа, что не найти собственную сестру, о которой все только и говорят? Такая густая, что не разглядеть нового графа и его скандальную новобрачную, да еще при том, что эта новоиспеченная графиня садит в полном одиночестве, всеми обегаемая, в кресле на совершенно свободном от других гостей месте?

– Я тоже тебя не заметила, – сказала Джини, – но не ожидала, что ты здесь будешь.

Джини сделала шаг назад и не то чтобы уж так нечаянно наступила на ногу Ардету. Она знала, что у него был список гостей. Почему же он не предостерег ее? Не предупредил о возможной встрече с Лоррейн и ее мужем?

Ардет ругнулся себе под нос, однако сохранял улыбку на физиономии. Джини понимала, что он окажет ей поддержку в любом случае, однако понимала и то, что он не хочет никаких сцен, особенно после того, как столько потрудился над тем, чтобы светское общество приняло его графиню. Именно поэтому, хоть и к сожалению, она понимала также, что не может швырнуть стаканчик с пуншем в лицо сестре и послать ее к дьяволу, добавив, что она, Джини, уже не та наивная девочка, которую Лоррейн может использовать в своих целях.

Вместо этого она продолжала:

– Ну что ж, мне приятно увидеть тебя снова. Думаю, мы еще встретимся по тому или иному поводу. Передай мои добрые пожелания твоей семье.

Она повернулась к Ардету, готовая уйти одна, если он за ней не последует.

Одна из принцесс преградила ей дорогу.

– Если стал возможным мир между всеми странами, моя дорогая, то и вы с сестрой тем более можете помириться. Найдите какое-нибудь местечко, где вы могли бы поговорить.

Джини не склонна была слушать наставления. Сестры из Цифтцвайга могли обладать коронами, но они не были ни ее повелительницами, ни ее воспитательницами. Они были иностранками, толстыми, назойливыми и суетными.

Но Лоррейн сказала:

– Согласна.

Ардет наклонился и прошептал Джини на ухо:

– Только сегодня вечером есть у вас шанс предоставить мне возможность спалить ей ресницы, но лучше проделать это наедине.

Джини улыбнулась и кивнула. Сэр Кельвин проводил их в маленькую комнатку в личных покоях принца. В комнате было множество китайских изделий – лакированных шкатулок, статуэток из нефрита, прекрасных ваз. Джини сжимала в руке стаканчик с остатками пунша: не дай Бог, возникнет искушение что-нибудь разбить, так пусть это будет стаканчик, а не какой-нибудь драгоценный предмет из коллекции принца.

Джини старалась держаться подальше от сестры. Но сэр Кельвин велел лакею принести чай для дам и графинчики для джентльменов, которые присматривались друг к другу с опаской, словно не знакомые между собой собаки. Джини нравилось не только то, что Ардет был готов в любую минуту защитить ее, но и то, что Роджер точно так же относится к своей жене. После того как она вышла замуж за Элгина, она научилась ценить в мужчинах подобное качество. Дело не в том, что она нуждается в защите, твердила она себе. Постоять за себя она и сама сумеет. И как только слуги удалились, Джини взяла стул и отодвинула его подальше от камина, в котором весело потрескивали горящие дрова. Жестом предложила Лоррейн занять место напротив себя, как бы предлагая начать разговор, если та желает, но на самом деле заговорила первой.

– Почему ты не подошла ко мне, раньше? – задала она вопрос еще до того, как Лоррейн уселась.

Лоррейн расправила юбки, потом посмотрела на вырезанную из слоновой кости фигурку лошади, что стояла на маленьком столике поблизости.

– Моего сына эта лошадка привела бы в восторг. Он еще слишком мал для таких дорогих игрушек, но очень любит лошадей.

Джини откашлялась.

– Тебе, наверно, стоит выпить чашечку чая, чтобы смягчить горло. В этом бальном зале, честное слово, надо было кричать во все горло, чтобы тебя услышали.

Лоррейн собиралась встать, чтобы взять с подноса чашку, но Джини движением руки удержала ее и сказала:

– Горло у меня в порядке, и в стаканчике осталось немного пунша, так что не хлопочи. Я просто хочу узнать, почему ты не подошла ко мне раньше.

Лоррейн погладила лошадку из слоновой кости и ответила:

– Я просто боялась, если тебе хочется знать. Господи, неужели кто-нибудь видел, как он играет с огнем?

– Ты боялась моего мужа?

– Ардета? – Лоррейн явно смутилась. – Разве он так опасен? Мне он показался настоящими джентльменом.

– Разумеется. Он и есть джентльмен. Я неправильно задала вопрос. В таком случае чего же ты боялась?

Лоррейн пожала плечами.

– Боялась, что если я присоединюсь к тебе, то меня мазнут той же, испачканной в дегте кистью, что и тебя.

– Разве твое положение в обществе настолько ненадежно, что ему может повредить твоя родная сестра? Какие недостойные поступки ты могла совершить в последнее время? Ты лгала? Сплетничала? Флиртовала?

– Ничего подобного, клянусь тебе. Я уважаемая женщина, и я мать.

– И тем не менее ты боялась, что тебя увидят рядом со мной?

– Ну хорошо. Раз ты настаиваешь, то я боялась того, что ты можешь мне сказать. И что ты можешь сказать Роджеру.

– О чем?

– Тебе не кажется, что ты чересчур усложняешь дело, маленькая сестренка?

– Я уже больше не маленькая, – возразила Джини.

– Да, не маленькая, – согласилась Лоррейн, взглянув на рубин на шее у Джини, на ее усыпанную бриллиантами диадему и на платье, которое стоило целого состояния. – Ты стала красавицей, ты графиня. И потому должна признать, что все изменилось к лучшему.

Джини поставила стаканчик с пуншем на столик, но так, чтобы при желании до него легко было бы дотянуться.

– К лучшему? Сказать бы это Элгину. Но он мертв. И он не простил меня.

– Почему? Ведь это меня он должен был ненавидеть.

– Он любил тебя и слышать не хотел о твоем предательстве. Никто не поверил, что это ты отправила меня в сад, набросив мне на плечи свою шаль. Никто не поверил, что это ты предложила нашим родителям пойти и поискать нас и что я оказалась в объятиях Элгина против собственной воли, ведь он принял меня за тебя. Ты ничего не сделала, чтобы спасти мою репутацию и предотвратить этот мой несчастный брак. Ничего, Лоррейн. Ты не сказала ни слова в мою защиту.

– Теперь пришло время сказать, что я об этом горько сожалею.

– Да, теперь, когда я принята в высшее общество, ты боишься, что я могу помешать тебе, нанести тебе такой же силы удар, какой ты нанесла мне? Ты боишься влияния графини на мнение света?

Лоррейн покачала головой.

– Это все Роджер.

– Понимаю. Он так и не узнал, что это ты виновна в его беде, не так ли? Он не сообразил, что ты воспользовалась своим предательством по отношению к Элгину, подсунув ему меня, и проложила себе путь к другому, более выгодному союзу.

– Да, он ничего не узнал. И женился на мне из чувства порядочности.

– Его, а не твоей.

Лоррейн согласно кивнула.

– Я не могла признаться и разрушить все даже после того, как ты уехала.

– Но ведь ты прекрасно знала, что увидишь меня снова. Я вышла замуж за брата твоего собственного мужа. Мы могли бы приехать в Маклин-Мэнор и погостить там после окончания войны.

– Нет, даже леди Кормак сочла, что лучше вас не приглашать. Она думала…

– Я знаю, она думала, что я распутная девчонка, которая соблазнила Элгина. Но ведь Роджер мог захотеть повидаться с братом. А я могла в один прекрасный день все рассказать Роджеру.

– Я надеялась, что он тебе не поверит, если этот день когда-нибудь наступит.

– Выходит, что тебе так или иначе пришлось бы отлучить семью бедняги Элгина от его родных, чтобы твоя тайна не была раскрыта?

– Нет! – воскликнула Лоррейн так громко, что ее муж привстал было со стула, но Ардет положил ладонь ему на рукав, и Роджер подчинился. – Нет, – повторила Лоррейн, понизив голос, – нет, я вовсе не хотела, чтобы Элгин не вернулся с войны или вообще был разлучен со своими родителями. Просто так вышло, что одно привело к другому.

– И твоя ложь осталась неразоблаченной, – медленно проговорила Джини, подумав, что и она скрывает правду об Элгине ради того, чтобы Лоррейн верила, будто он погиб в сражении. А леди Кормак никогда и никому не расскажет о позорной смерти своего сына. Джини вздохнула и сказала, что она все понимает.

– Благодарю тебя. Видишь ли, у нас с Роджером удачный брак, но каждый раз, когда я вижу дочь герцога, которую прочили ему в жены, я начинаю гадать, не хотел ли мой супруг, чтобы все вышло иначе. Не могу понять, любит ли он меня на самом деле или просто слишком благороден, чтобы вести себя по-другому. Я не знаю, есть ли у него любовница, посещает ли он дома свиданий. Я этого никогда не узнаю, и это мучительно. Я расплачиваюсь за свои грехи, Джини, расплачиваюсь за них с первого дня моего замужества.

– Но не так, как я расплатилась за них, – сказала Джини, вспомнив страшные дни в Канаде и полные отчаяния месяцы в Португалии, а также то, как он говорил всем, что она его сестра, и проводил свободное время со своими приятелями-холостяками. – Нет, у меня все было иначе.

– Элгин стал для тебя недурной добычей. Он был бы вполне хорош и для меня.

– Недурной добычей? Ну, это не та форель, которая клюнула бы на мою удочку. Он любил тебя. И если бы не ваш заговор, он женился бы на тебе. Стал бы помогать отцу управляться с имением, а потом вступил бы во владение землей. Он никогда не хотел быть солдатом. Не хотел следовать за армией и оставаться без привычных удобств. И он не хотел меня!

Ардет, видимо, собирался вмешаться в разговор, но Джини отмахнулась от него.

– Зато Ардет хочет тебя, – усмехнулась Лоррейн.

– Ардет совсем особенный. Иногда я понять не могу, чего он на самом деле хочет.

– Фу, да стоит только посмотреть, как он следит за каждым твоим движением! Он только и мечтает о том, чтобы заняться с тобой любовью.

– Нет, он просто наблюдает за мной из чувства ответственности.

– В таком случае ты все тот же несмышленыш, если не видишь того, что вижу я.

Джини не приняла всерьез слов сестры. В самом деле, что Лоррейн может знать об Ардете? Разве ей может быть известно, что он намеревается исчезнуть через шесть месяцев – теперь уже через пять, – что он хочет истратить на благотворительность почти все свое состояние?

– Ну хорошо, скажи мне все-таки, почему ты согласилась поговорить со мной наедине?

– Чтобы упросить тебя ни о чем не рассказывать. Умолять тебя о прощении. Ведь я теперь другая, лучше, чем была.

– Теперь, когда получила то, чего добивалась.

– Ты стала красивой, Джини, однако время сделало тебя беспощадной.

– Не знаю, как насчет красоты. Но у меня нет причин быть озлобленной.

– Постарайся понять, прошу тебя. Я не просто хотела заполучить титул Роджера, мне нужна была его привязанность. Я никогда не смогу обрести его любовь. Я с этим смирилась. Но я люблю своего сына.

Джини не удержалась от вопросов:

– Сколько ему лет? Как его зовут?

– Моему Питеру около трех лет, и он для меня дороже самой жизни. У него шапка белокурых кудрей, как у меня в детстве, но глаза у него такие же зеленые, как твои, а нос как у Роджера. Он уже знает несколько букв и умеет считать до десяти. Плачет редко и никогда не устраивает истерик, как дети некоторых моих знакомых. Он просто ангел.

Это был родной племянник Джини.

– Хотелось бы как-нибудь познакомиться с этим совершенством, – сказала она. – Он сейчас в деревне?

– Нет, у него нелады со здоровьем, потому мы сейчас в городе. Здесь врачи гораздо опытнее, чем сельские костоправы. Но пока они не смогли вылечить мальчика от кашля.

– Очень жаль, – совершенно искренне произнесла Джини.

– Так ты прощаешь меня?

– Я… думаю, что должна простить, раз ты меня об этом просишь. И проповеди в церкви, и Библия на этом настаивают.

Джини решила, что Ардет будет с этим согласен. Он не раз говорил, что, не прощая чужие грехи, сам не получишь прощения. Как же она, Джини, может не простить кающуюся?

Лоррейн явно почувствовала облегчение. Но прежде чем поставить точку, Джини добавила:

– Я могу простить, Лоррейн, но я не могу забыть. И в этом все дело. Сомневаюсь, что буду доверять тебе в дальнейшем.

Лоррейн смахнула слезу.

– Клянусь, что никогда больше не причиню тебе боли. Я зажму рты сплетникам. Вот увидишь, репутация твоя будет восстановлена.

– Думаю, что это уже сделала леди Винросс.

– Но мы могли бы встречаться. Кататься в парке верхом или в экипаже, забронировать ложу в опере.

И то и другое было сейчас нужнее Лоррейн, чем Джини. Джини задумалась, сомневаясь в побуждениях Лоррейн и ее искренности.

– У меня сейчас больше приглашений, чем я могу принять, – не без удовольствия сказала она.

– В таком случае я упрошу папу признать тебя и твой брак и уговорю маму снова вписать твое имя в семейную Библию. Я скажу им, что ты ни в чем не виновата, что происшедшее было недоразумением. Они будут обязаны пригласить тебя домой во время твоего свадебного путешествия или на Рождество, и все соседи увидят, какой замечательной леди ты стала, графиня.

– Таким образом, они простят мне грех, которого я не совершала?

Джини всю жизнь страдала от недостатка родительской любви. Теперешнее их доброе отношение было бы приятным, но, пожалуй, слишком поздним. Никто из ее друзей в их небольшой общине за нее не вступился, и она обнаружила, что ее уже не волнует их благоприятное мнение. Она покачала головой.

– Что еще я могу сделать? – спросила Лоррейн.

– Познакомь меня с моим племянником. Думаю, это доброе начало.