Глава 16
Фиона боролась с чувством стыда, таким же болезненным и острым, как десять лет назад.
— Я навела на Шивон чары, потому что любила тебя, Йен! Я знала, что ты этого хочешь!
— Знаю, — прошептал Йен, подавленный виной и раскаянием. Ее способность к самопожертвованию всегда была безгранична.
— И я вела себя как дура, позволила тебе охмурить себя красивыми словами! Я действительно поверила в то, что ты меня любишь, потому что слишком хотела верить в твою любовь и в то, что мы спасаем Шивон! — У Фионы было такое чувство, будто все внутренности скрутились в тугой комок, подкативший к самому горлу. Каждое слово давалось ей с огромным трудом. — Шивон чуть не убила нас обоих, когда очнулась! И это из-за твоей лжи, — с горечью продолжала она, — я потеряла все! Совет старейшин лишь слегка пожурил тебя и поспешил отослать в Англию. А меня публично высек мой собственный отец!
— Фиона, — возразил Йен с болезненной гримасой, — ты ведь знаешь, что их не интересовали ни я, ни ты. Они заботились только о том, как сохранить союз с Тайраном!
— А о чем еще им было беспокоиться? Йен, неужели ты так и не понял, что из-за нас чуть не началась война? Тай-ран О'Рурк требовал у них мою голову! — Она ткнула себя в грудь. — Мою, а не твою!
— Ты могла бы скрыться. С помощью магии.
— По-твоему, я нарочно позволила отцу бросить меня в темницу и высечь кнутом? — взвилась чародейка. — Я нарушила заповедь и заплатила за это втройне! Я на три года лишилась колдовского дара!
Лицо Йена вытянулось от изумления, а Фиона отвернулась к окну. Ей до сих пор делалось страшно, стоило вспомнить то ощущение беспомощности и неполноценности, что терзало ее все три года. Но ей хватило мужества выжить, и она не забудет полученный урок. Она стала взрослой за то время, пока боролась за свое существование, лишенная крыши над головой и поддержки родных и друзей.
— Я был слишком молод и думал только о себе, — признался он с тяжким вздохом. — Главная вина лежит на мне.
— Вот именно. — Взгляд бледно-голубых глаз был словно ушат ледяной воды. — Но к великому моему сожалению, ты предпочел умолчать об этом десять лет назад.
— В последние годы меня терзало раскаяние…
— Ты даже понятия не имеешь о том, что значит настоящее раскаяние! — презрительно фыркнула Фиона. — Тебе приходилось терпеть удары кнута? Или быть выгнанным из дома? Или десять лет оставаться изгоем, до которого никому нет дела?
— Я понимаю, что ты меня ненавидишь, — совсем понурился Йен.
— Это не ненависть, Йен, — призналась она со вздохом. — Скорее я готова возненавидеть себя за глупость и наивность.
Ты мог просить меня сколько угодно, но достаточно мне было сказать «нет» — и это спасло бы нас обоих.
— Мне так и не удалось уговорить их, Фиона. — Перед Йеном снова замаячила слабая надежда на прощение. — Я умолял пощадить тебя, но Тайран уперся. Он тогда ходил в любимчиках у короля Англии и грозил снова пойти войной на Дермотта. Тогда пострадали бы все кланы, а не только мы!
— Шивон пострадала больше всех, потому что ей пришлось стать женой этого животного! — напомнила Фиона.
— Она простила меня!
Ответом ему был суровый мрачный взгляд.
— Неужели ты так ожесточилась за эти годы?
— А как по-твоему? Шивон любила тебя, но не так сильно, чтобы пойти против своего народа… в отличие от меня. Наверное, меня настигло проклятие любви, когда человек не способен различить, где правда, а где ложь, пока не становится слишком поздно. И теперь ты будешь носить это проклятие до конца своих дней! — Фиона подошла к нему вплотную и не без злорадства увидела, что Йен испугался не на шутку.
— А что же будет с тобой, Фиона? Неужели ты готова сама приговорить себя к одиночеству, хотя вовсе не обязана больше страдать?
Фиона подумала о дочери. Шинид станет ее спасением от одиночества. И ей снова захотелось покинуть этот кабинет и увидеть свою дочь. В тот же миг ее мысли вернулись к Реймонду. Он наверняка торчит под дверью, ловит каждое слово и проклинает себя за то, что это услышал. Фиона готова была провалиться сквозь землю от стыда.
— Я слишком устала и слишком стара для того, чтобы мечтать о мужчинах! — глухо проговорила она, не скрывая горечи. — Мои шрамы выдадут меня с головой. И ни один мужчина больше меня не захочет.
— Ты судишь себя слишком строго!
— Нет, я заслужила эту кару за то, что слишком доверяла мужчинам! — Чародейка горестно покачала головой. — Меня выдрали кнутом, но я лишь пострадала от боли и заработала шрамы на спине как напоминание о своей беспечности. Но пока отец бил меня, моя мать истекала кровью.
— О Господи! — вырвалось у Йена.
— Она умерла вместо меня. — Фиона шумно сглотнула и добавила: — А вот теперь попроси у меня прощения еще раз.
Но Йен не в силах был вымолвить ни слова. Только теперь перед ним открылась вся глубина его предательства. Он знал, какая нежная любовь связывала мать и дочь, но понятия не имел о том, что леди Эгрейн погибла из-за его эгоизма.
Фиона подошла к двери и распахнула ее настежь. На первый взгляд коридор был пуст. Она вышла из кабинета и услышала, как кто-то тихонько окликнул ее по имени. Чародейка обернулась. В сумраке смутно угадывалась одинокая фигура Реймонда.
— Ты слышал.
— Кое-что.
— Неужели я не имею права на личную жизнь?
— Прости. — Реймонд тянулся к ней всем сердцем, всей душой. Но Фиона держалась так отстранение, словно была с ним едва знакома.
— Меня тошнит от этих ваших «прости»! Как будто этого достаточно, чтобы убрать из жизни все несчастья, в которые женщины попадают по вашей милости!
Чародейка повернулась и кинулась наутек. Реймонд метнулся следом, понимая, что Фиона снова собирается скрыться. Он поймал ее за руку и вынудил остановиться.
— Оставь меня в покое! — прорычала она, вырываясь.
— Нет! — В ответ он получил надменный ледяной взор. — Мне надоело гоняться за тобой, Фиона! — И Реймонд потащил ее к лестнице.
— Это не твое дело — куда я пойду!
— Неправда, мое! — Он уже спускался по ступеням и волок ее следом.
— Реймонд, перестань!
Внизу, в главном зале, заметили их появление. Кое-кто уже хихикал и даже хлопал в ладоши при виде такого необычного зрелища. Подоспевший Йен застыл у верхней ступеньки, скрестив руки на груди и не сводя с парочки взгляда, полного надежды.
— Ты меня позоришь перед людьми! — прошипела Фиона.
— Ах, какая жалость!
— Реймонд де Клер!
Он взглянул на нее так, что даже Фионе стало ясно: сейчас с ним лучше не спорить.
— Заткнись! — сурово приказал англичанин и направился к своей спальне.
Фионе приходилось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за его широкими стремительными шагами.
— Ноги моей здесь не будет! — воскликнула она, упираясь на пороге.
Но Реймонд попросту зашвырнул свою жертву в комнату, пробурчав:
— Уже есть!
— Моя репутация и так оставляет желать лучшего! — Чародейка развернулась, готовая ринуться в атаку, как загнанная в угол кошка. — Но тебе и этого мало! Ты тащишь меня к себе в спальню на глазах у всего замка!
— О какой репутации ты говоришь? — Де Клер с грохотом захлопнул за собой дверь. — А кто прожужжал мне все уши о том, что Фиона О'Доннел — ведьма, предавшая свой народ? Это ни для кого не секрет! Что там еще у тебя осталось? Твое целомудрие? — Он ухмыльнулся и окинул ее оценивающим взором. — Ни за что не поверю, будто ты все эти годы оставалась такой уж неприступной!
Она подскочила и ударила его по лицу. На щеке остался багровый отпечаток ее пятерни. А Реймонд, к полному недоумению чародейки, вдруг улыбнулся.
— Ну вот, наконец-то ко мне вернулась та женщина, которую я знаю! А не та, что пряталась от меня по всем углам!
Как будто не он целовался с ней, когда у него был полон двор невест! Или он считает, что Фиона должна радоваться этой веселой шутке?
— Я вынуждена была искать убежище! Ты совсем не давал мне проходу!
Судя по виду Реймонда, он не поверил ни единому ее слову. Де Клер отвернулся, чтобы зажечь свечи в канделябрах и развести огонь в камине.
А Фиона застыла, парализованная мыслью о том, что попала в спальню своей матери. Что за спиной у нее постель. Однако ей претило обернуться и посмотреть на ложе, давно ставшее холодным и чужим. Ведь скоро де Клер приведет сюда молодую жену, чтобы зачать себе наследника. При мысли об этом ей стало трудно дышать. Фиона снова почувствовала себя униженной. Ей нечего делать в этой спальне!
— Выкладывай, что у тебя на уме, и покончим с этим!
— Не сомневайся, именно так я и поступлю!
— Ну так не медли!
— Я начну, когда сам того захочу! — Реймонд положил в камин несколько поленьев. Одно из них, упрямо откатывавшееся в сторону, пришлось поправить пинком.
Англичанин так ловко высек искру с помощью простого кремня, что Фиона подумала, не обладает ли он хоть малейшим даром. Вскоре в камине весело танцевало пламя. Реймонд выпрямился и прошелся по спальне, на ходу отстегнув перевязь с мечом. Меч он положил на стол, а сам встал за креслом, выдвинутым на середину комнаты. Его руки спокойно лежали на резной деревянной спинке кресла, но даже из другого угла спальни Фиона видела, как побелели от напряжения судорожно стиснутые пальцы.
— Значит, это он! — вдруг вскричал де Клер, грохнув креслом об пол. — Ты предала своих родных, свой клан — ради Йена?!
Эта вспышка животной ярости больно ранила ее самолюбие, заставляя снова переживать позор и унижение прошлых лет.
— Тебе хватило совести подслушивать под дверью? Ну что ж, по крайней мере теперь ты знаешь всю правду!
— Ты его любишь?
Фиона ответила не сразу. Она всмотрелась в полные ярости серые глаза и произнесла:
— Ты ревнуешь!
— Нет, черт побери, я не ревную, я просто лопаюсь от ревности!
— Почему? — С сильно бьющимся сердцем она робко шагнула ему навстречу.
— Фиона, ты же умная женщина! — со стоном воскликнул де Клер. — Неужели ты не видишь, как я к тебе отношусь?
— А что я должна видеть? Ты только и делаешь, что споришь со мной и валишь на меня одно обвинение за другим!
— Пожалуйста, прости меня за это! Я ошибался! Фиона кивнула, принимая его извинение, и замерла перед креслом. Она не сводила глаз с напряженной фигуры Реймонда. Он понурился, и упавшая на лицо прядь волос скрыла от Фионы его черты.
Наконец он медленно поднял голову и прошептал:
— Я хочу тебя!
— Я знаю, — мягко улыбнулась она. — И ты еще раз доказываешь свою бессердечность, говоря об этом вслух!
— Таков уж я есть! — Реймонд криво улыбнулся.
— Я устала с тобой спорить.
— По-моему, это ты не можешь и дня прожить без драки!
— А тебе хватает совести каждый раз втягивать меня в споры. Из-за тебя я стала так легко впадать в ярость, что скоро сделаюсь противна сама себе!
Взгляд де Клера жадно скользил по ее лицу, по ее телу, пока Фионе не стало казаться, что она чувствует его горячие, страстные прикосновения.
— По-моему, эта черта нравится мне в тебе больше всего!
— Ну а мне нет. Мой отец был жестоким человеком, и я поклялась, что не позволю себе быть такой же жестокой и вспыльчивой.
— Но в тебе нет и капли жестокости, Фиона!
— Тогда почему в твоем присутствии я становлюсь бешеной идиоткой, не способной держать язык за зубами?
— Да потому что ты тоже чувствуешь эту… эту энергию, что возникает между нами. Нет, не пытайся отрицать! Я докажу свою правоту одним-единственным поцелуем! — И Реймонд обошел кресло неслышно и грациозно, словно огромный хищник, не спуская с Фионы алчно горевших глаз. — Мне нравится то, что с тобой можно говорить откровенно, не играя словами. — Он с удовольствием следил, как проступает замешательство на этом прелестном лице. Никогда в жизни ему не приходилось встречаться с женщиной, так снисходительно относившейся к слабостям других людей и столь строго судившей саму себя. Он заставил себя замереть на месте, чувствуя, что еще немного — и ему станет не до разговоров. — Почему ты не призналась мне, что это был Йен?
— Потому что этот подонок не достоин того, чтобы я о нем вспоминала! — надменно отчеканила чародейка.
Реймонд подумал о том, что нынешняя резня запросто могла быть отголоском этой трагической истории. Но сейчас ему было не до вражды между кланами. Сейчас его интересовала только Фиона.
— Почему бы тебе не простить его?
— Потому что я не хочу его прощать!
— Еще как хочешь! Ты больше всего на свете хотела бы навсегда позабыть эту боль! — Он ласково взял ее лицо в ладони и повернул к свету, любуясь тонкими чертами. — Я читаю это в твоих глазах, Фиона. Обида разъедает твою душу, как огромная язва! Ты лишаешь Йена своего прощения потому, что он ушел от наказания, а ты — нет!
Чародейка зажмурилась, впитывая в себя тепло рук Реймонда, омывавшее ее измученную душу и побуждавшее мечтать о тех простых радостях жизни, которых она лишилась навсегда.
— Ты ничего об этом не знаешь, — выдохнула Фиона еле слышно.
— Зато я знаю, что ты сполна искупила свою вину. Так же, как и он.
Она сердито фыркнула и вырвалась.
— Признайся, Фиона! Ты бы хотела, чтобы он пострадал наравне с тобой! Но пока ты не дашь свободу Йену, ты не освободишься сама!
— Это слишком трудно. Он вышел сухим из воды, а я получила клеймо на всю жизнь!
— Знаю!
Она устремила на Реймонда напряженный взгляд.
— Я знал это еще с той ночи в пещере! Коннал мне рассказал.
Фиона кивнула, вспомнив их ночную вылазку.
— Покажи мне их, — сказал Реймонд.
— Ни за что! — Фиону явно оскорбило это предложение.
— Покажи сама, не то я добьюсь своего силой! — пригрозил де Клер.
— Только попробуй говорить со мной в таком тоне — и глазом моргнуть не успеешь, как превратишься в бревно! — Но Реймонда нисколько не смутила ее угроза, и Фиона растерялась: — Ну пожалуйста, Реймонд! Не надо! Они слишком уродливые!
— Ничто в тебе не сможет меня оттолкнуть! Обидно видеть, как такая сильная женщина унижается из-за каких-то шрамов! Тебя ведь не оттолкнуло вот это! — И он провел пальцами по глубокому шраму, уродовавшему его щеку. — Я видел, как ты переносила нападки и ненависть окружающих. Ты вела себя как королева. Так почему ты считаешь, что какие-то шрамы на спине не позволяют тебе больше быть женщиной?
— Потому что так оно и есть! — выкрикнула Фиона и без сил рухнула в кресло. Слова полились потоком, однако ей не хватило смелости поднять голову и посмотреть де Клеру в глаза. — Все эти годы я молила о том, чтобы ненависть ушла из моего сердца навсегда. Я мечтала о том, что когда-нибудь смогу вспоминать об этом без гнева и обиды, а лишь с сожалением и грустью. Я клялась, что пересилю свой позор. Я заслужила наказание. Но я не заслужила этой ежедневной пытки за то, что любила кого-то всем сердцем. Я была глупой девчонкой… — У нее вырвалось сдавленное рыдание.
Фиона подняла голову, и Реймонд увидел, что она плачет. Впервые за все это время. Он встал на колени, взял ее руки в свои, а Фиона тихо плакала, не стыдясь своих слез. Его сердце обливалось кровью от этих жалобных звуков.
— Ты не заслужила этого, Фиона, но теперь все кончено. Прости себя, как ты прощаешь других!
Она посмотрела на него сверху вниз, но так ничего и не ответила, не в силах преодолеть душившие ее рыдания.
— Все кончено, — повторил де Клер.
Чародейка со стоном ткнулась ему в грудь в поисках поддержки. Реймонд баюкал ее как маленькую, прижимая к себе.
Они и не заметили, как затихла обычная дневная суета за дверью спальни. Фионе потребовалось немало времени, чтобы выплакать все горе, что накопилось за долгие десять лет изгнания. Она изливала свою душевную боль в ласковых дружеских объятиях, зная, что Реймонд не позволит себе смеяться над ее беззащитностью и слабостью. Она почувствовала себя защищенной от жестокостей внешнего мира… впервые с той минуты, когда отцовский кнут прошелся по ее спине.
Мало-помалу рыдания Фионы стали тише, но Реймонд по-прежнему баюкал ее, и гладил по спине, и нашептывал нежные слова, то и дело целуя в макушку. Только когда в камине прогорели дрова, он на минуту отстранился, чтобы подложить туда еще несколько поленьев. Глядя на его точеный профиль, Фиона думала о том, что любит этого человека всем сердцем. Это не было неожиданностью: еще в их первую встречу в Донеголе Фиона не осталась равнодушной к его доблести и красоте. Ничего удивительного, что сейчас привязанность вспыхнула с новой силой, несмотря на ее полную безнадежность. Реймонд готов был пожертвовать чувствами ради того, чтобы выполнить приказ короля, не говоря уже о том, что он так и не поверил в ее колдовской дар. А ведь Фиона больше всего нуждалась в этой вере. Она могла бы доказать свою силу, просто щелкнув пальцами, но разве силой заставишь человека полюбить? Реймонд должен был поверить ей по велению сердца. На меньшее Фиона не могла согласиться.
Она понимала, что мечтает о невозможном. Трагическая гибель матери и неосторожно данная клятва сковали его по рукам и ногам, и теперь Реймонд ни за что не признается вслух в том, во что уже не мог не поверить — это Фиона знала точно. И все же она не могла противиться его обаянию и своей любви. Достаточно было легкой ласки, мимолетного касания пальцев, чтобы все ее тело затрепетало от разбуженной нежности и страсти.
И Реймонд почувствовал, как бурлит в ней эта страсть. Мигом позабыв про камин, он посмотрел ей в глаза и хрипло прошептал:
— Фиона!
— Что?
— Я по тебе с ума схожу, ты знаешь? — Его губы кривились в каком-то жалком подобии улыбки.
— Еще бы не знать! — Она вздрогнула всем телом и добавила: — Не меньше, чем я по тебе!
Он застонал и жадно впился в ее губы. Глубоко вдыхая наполнивший воздух аромат орхидей, он целовал и целовал ее без конца, и Фиона отвечала со всей силой разбуженного в ней желания. Она понимала, что ей не суждено быть вместе с единственным человеком, которого она смогла полюбить, но не в силах была отказаться от того шанса, что предоставила ей судьба. Будь что будет. Реймонд усадил ее к себе на колени, и она обхватила его ногами, прижимаясь всем телом. Даже сквозь одежду Фиона чувствовала, как рвется на свободу его затвердевшее копье, и ей тут же захотелось почувствовать его в себе, чтобы слиться воедино и изведать наивысшее наслаждение от их близости.
— Тебе нечего бояться меня, Фиона, — прошептал Реймонд, посмотрев ей в глаза. Он решительно распустил шнуровку на ее платье, обнажая плечи и грудь. Фиона сдавленно охнула и застыла, обмирая от страха и в то же время мечтая о новых ласках.
Де Клер медленно наклонился и взял в рот затвердевший сосок, заставив ее стонать от восторга. Фиона опомнилась лишь тогда, когда он положил руку ей на спину.
— Нет, не надо! — взмолилась она сдавленным шепотом. Ее прекрасное лицо покраснело от стыда, и это болью отозвалось в сердце де Клера.
— Доверься мне! — ласково попросил он.
— Я не верю мужчинам! — Фиона сделала слабую попытку высвободиться.
— Всем, кроме меня… — С этими словами он развязал шнурки, опустил платье до талии и осторожно прикоснулся к иссеченной шрамами спине. Она скривилась, но не пыталась его оттолкнуть.
Ее потрясло то, как благоговейно Реймонд гладил ее спину, словно она была столь же совершенна, как и остальное тело.
Вместе с состраданием в Реймонде просыпался и гнев. Он пожалел о том, что не может встретиться с тем, кто сделал это, и заставить его самого отведать кнута. Но де Клер тут же подавил в себе вспышку неуместного гнева и продолжал ласкать Фиону все так же нежно и терпеливо. Наконец он позволил себе наклониться и припасть губами к шраму, уродовавшему правое плечо. Жалобный стон зародился у нее в груди и замер на устах.
— Нет, Реймонд, не надо!
— Надо, — возразил он и поцеловал соседний шрам. Ему казалось, что отметины становятся бледнее в тот миг, когда он касается их губами. — Они уродуют не твое тело, а твою душу, Фиона, — нашептывал Реймонд. — А меня они нисколько не пугают, любимая! Они только доказывают, какой ты была стойкой и отважной, несмотря на молодость! — Он продолжал покрывать поцелуями ее плечи. — Между прочим, у меня шрамов не меньше, чем у тебя! Тебя ведь это не пугает?
— Нет. — Она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. — Разве они могут пугать? Это же знаки воинской доблести и отваги! А мои — клеймо предательницы…
— Неправда! — твердо возразил де Клер, сжимая ее лицо в ладони и не позволяя ей отвернуться. — Это всего лишь следы бессильной ярости, которую недостойный человек сорвал на собственном ребенке. Ты действовала по велению сердца, Фиона, и виновата лишь в том, что умеешь любить!
Он понимал ее так, как не понимал ни один человек на свете, и это положило конец одиночеству, на которое была обречена ее душа на многие и многие годы. Наконец-то чародейка получила то, о чем мечтала! Понимание и прощение! Не в силах удержаться, она спрятала лицо у него на плече и снова дала волю слезам. Реймонд утешал ее как мог, уверяя Фиону в том, что она самая храбрая и самая прекрасная женщина в мире и что он желает только одного: чтобы она была довольна и счастлива. А он будет горд, стать тем человеком, которому она окажет эту честь и позволит сделать ее счастливой.
Она прижала пальчик к его губам, и де Клер молча посмотрел на нее, проведя пальцем по влажной щеке.
— Это правда, что ведьмины слезы приносят удачу?
— Слезы как слезы, — слабо улыбнулась она. — Нет, это не ведьмины, а слезы фей приносят удачу.
Он несмело рассмеялся, и Фионе стало ясно: Реймонд и сам не знает, верить ей или нет. Но возврата к прошлому не было: она любит этого человека, пусть даже эта любовь разобьет ей сердце и станет причиной ее гибели.
Реймонд любовался ею, гадая про себя, о чем она теперь думает. Фиона все еще казалась грустной, но голубые глаза вспыхивали от восторга в ответ на его ласки. Он осторожно потеребил ее соски, и чародейка вздрогнула всем телом, едва слышно охнув.
— Господи, как же мне нравится, когда ты так охаешь! — прошептал де Клер.
— Так чего же ты ждешь? — Она томно прикрыла глаза и сама прижала его руку к бедру.
Реймонду не требовалось другого приглашения: путаясь в складках платья, он нащупал то самое сокровенное место, что так ждало его ласки, и Фиона жалобно всхлипнула в ответ. Реймонду показалось, что он чувствует в эту минуту все, что чувствует она. Он ощущал каждую клетку ее тела как свою. С хриплым стоном он прикоснулся к лепесткам ее женственности, и чародейка придвинулась, еще сильнее прижимаясь к его руке.
— Ох, Реймонд… — вырвалось у нее, и от возбуждения у него потемнело в глазах. Он готов был овладеть этой женщиной сию же минуту. Фиона просунула руку и обхватила его разгоряченное копье. Задыхаясь, Реймонд отвел ее руку и прошептал:
— Нет, сейчас моя очередь! — Он не мог позволить себе полной близости. А вдруг Фиона забеременеет? Не хватало еще оставить ее с внебрачным ребенком на руках!
— Но я хочу тебя сейчас! — возражала она, понимая, что это ее первая и последняя ночь любви и разделенной страсти. Однако Реймонд не отвечал, продолжая ласкать ее по-прежнему. — Реймонд!
— А ты не стесняйся, малышка, — откликнулся он с усмешкой, — покажи мне, на что ты способна! — Его пальцы выписывали ритмичные круги и восьмерки вокруг самой чувствительной точки. Он жадно ловил искры страсти, мелькавшие в широко распахнутых бледно-голубых очах. — Мне нравится то, как ты сжимаешь мои пальцы и вся дрожишь, умоляя о большем…
Внезапно Фиона запрокинула голову и задохнулась, содрогаясь всем телом. Ослепительная вспышка заставила ее надолго позабыть об окружающем. Наконец она опустила голову на плечо Реймонду, все еще слабо вздрагивая и тяжело дыша.
— Спасибо тебе, Реймонд, — прошептала чародейка. — Ты отвел меня в такое место, о котором я и не мечтала!
— И куда же именно? — Он немного отодвинулся и взглянул на нее с мягкой улыбкой. Но тут же стал серьезным при виде того, какое торжественное у нее лицо.
— В такое место, где я могу простить и начать жить заново, — прошептала она.
Это простое признание пронзило де Клера подобно удару арбалетного болта. Перед ним снова открылась та пропасть, в которую столкнула Фиону не заслуженная ею кара.
— Рад был вам услужить, миледи. — Он поцеловал ее в губы и довольно улыбнулся, почувствовав знакомый аромат полевых цветов.
— Ты разбудил во мне желание побывать там снова! — прошептала Фиона. Она упивалась поцелуем, словно умирала в пустыне от жажды, а это был последний глоток воды. Ведь завтра утром, при ясном свете дня, эти минуты блаженства будут стоить ей навеки разбитого сердца.
