Глава 13

«Саймон! Помоги мне, Саймон! Спаси меня!»

Уэскотт приподнялся и сел. Сердце его бешено колотилось, в ушах стоял умоляющий женский крик. Он стал прислушиваться, но тишину нарушали лишь веселый писк рыжей белки да его тяжелое дыхание. Саймон недоуменно провел рукой по лицу, словно пытаясь отогнать слабое эхо своего имени.

Должно быть, он просто заснул.

Господи, какими реалистичными бывают сны. Он только что блуждал по запутанным лабиринтам отцовского дома. Он был маленьким мальчиком, а затем сразу взрослым мужчиной. В памяти возникло видение промелькнувшей в полутемном коридоре женской юбки, в голове зазвучал смех матери, так часто являвшейся ему в тяжелых сновидениях. Но когда он пытался догонять ее, ноги с каждым шагом делались все короче, и вскоре он понимал, что по-прежнему остается совсем один.

Наверное, где-то под утро ему приснилось, что он все-таки сумел добежать до угла. Но там почему-то столкнулся лицом к лицу с холодным призраком Катрионы. Она с мольбой протягивала к нему руки, и с ее бледных пальцев сыпались лепестки розы, похожие на капли крови.

Поежившись, Саймон медленно поднялся на ноги. Все тело так задеревенело от холода, что казалось, ноги вот-вот заскрипят. Костер погас еще ночью. Во рту Уэскотт чувствовал отвратительную горечь. Вдалеке валялась на земле пустая бутылка из-под виски. Похоже, он сам отшвырнул ее туда в приступе раздражения. Когда робкие утренние лучи солнца коснулись лица Саймона, он понял, что его неестественно частое сердцебиение — пустяк в сравнении с тем, как сильно от боли раскалывается голова.

Уэскотт обхватил ладонями голову и простонал. В ответ раздалось жалобное мяуканье. Саймон открыл глаза и увидел неподалеку от груды одеял клетку для кур, в которой томился Роберт Брюс. По спине Уэскотта пробежал холодок. Конечно, Катриона могла покинуть его и уйти не оглядываясь. Но ни за что на свете она не бросила бы своего проклятого кота. Саймон понял, что ночью от пьянства на него нашло какое-то помешательство, иначе он ни за что не допустил бы, чтобы Катриона одна убежала в лес.

Он огляделся по сторонам, мутным взглядом пытаясь, что-то увидеть в зарослях.

— Катриона! — позвал Уэскотт. — Ты где, радость моя?

В ответ лишь тихо прошептали что-то качнувшиеся от порыва ветра сосновые ветви. Но смысл этого шепота не предназначался для человеческого понимания. Тогда Уэскотт направился в ту сторону, куда, по его смутным воспоминаниям, убежала Катриона. Но его тут же остановило жалобное мяуканье.

Выругавшись, Саймон все-таки вернулся, хорошо понимая, что именно этого ждала бы от него Катриона.

Вскоре Роберт Брюс был надежно привязан к дереву на длинном кожаном поводке, специально взятом хозяйкой в дальнюю поездку, и мог пользоваться некоторой свободой передвижения. Поводок даже позволял взобраться на дерево в случае появления хищного зверя. Кот недовольно блеснул желтыми зрачками на своего спасителя и принялся с аппетитом уплетать оставленную для него вяленую говядину.

— Можешь не зыркать на меня, неблагодарная тварь, — прикрикнул на кота Саймон. — Я скоро отыщу твою хозяйку, и пусть она снова нянчится с тобой, толстый мучитель.

Предоставив коту насыщаться едой, Саймон углубился в лес. Через каждые несколько шагов он останавливался и звал Катриону, хотя от таких усилий головная боль становилась совершенно нестерпимой. Может быть, она не отзывается на его крики, желая наказать Саймона за его поведение. Что ж, он это заслужил. Для человека, который всегда гордился умением обращаться с прекрасным полом учтиво и предусмотрительно, его действия этой ночью были совершенно недопустимыми и превращали его из наследника отца-аристократа в последнего ублюдка.

Словно извиняясь за вчерашние зимние забавы, природа наполнила утро нового дня всеми радостными признаками весны. Саймон остановился на вершине крутого холма. Дул теплый западный ветерок, нежно ласкающий набухшие почки на голых ветвях деревьев и игриво перебирающий пряди его волос. Голова Уэскотта по-прежнему раскалывалась от боли. Возникло странное ощущение, будто за ним наблюдает кто-то или что-то гораздо более древнее, чем стоящие поблизости вечнозеленые деревья-великаны. Саймон огляделся по сторонам. Именно сейчас, в окружении этих незнакомых наблюдателей, он почувствовал, что никогда в жизни не был так одинок.

В голове Уэскотта вновь промелькнули видения из ночного кошмара. Даже сейчас, наяву, он не удивился бы, увидев вдалеке мелькнувшую юбку или услышав навязчивое эхо женского смеха. Нарастало беспокойство, что он только удаляется от Катрионы вместо того, чтобы догонять ее. Саймон уже решил, было вернуться к их месту ночевки. Но в эту минуту его внимание привлекло журчание воды, звонко текущей, вероятно, по каменистому руслу. Уэскотт пошел на шум и оказался на берегу большого и глубокого пруда, заполненного темной водой. На противоположной стороне виднелся небольшой водопад, потоки которого журчали, стекая вниз по каменистой гряде.

Саймон опустился на колени у самого берега, решив задержаться в этом месте лишь для того, чтобы прополоскать рот водой и освежить голову. Он зачерпывал ладонями воду, плескал себе на лицо и наслаждался ее отрезвляющим холодом. В пруду Уэскотт увидел собственное отражение. Однако человек, заросший щетиной, с осунувшимся лицом, воспаленными глазами показался ему таким же незнакомцем, как и красивый молодой офицер с газетных вырезок Катрионы.

Саймон полностью окунул голову в воду, расплескивая увиденное отражение. Через несколько мгновений, подняв голову, он принялся отряхивать промокшие волосы, отбрасывая упавшие на глаза пряди. Только теперь он заметил в тени у дальнего берега пруда большую плоскую скалу, едва выступающую из-под воды.

Там же лениво покачивались на поверхности воды длинные пряди золотисто-рыжеватых волос.

Внезапно Саймон почувствовал, что его сердце перестало биться. И на миг он даже испугался, что оно остановилось навсегда.

Присмотревшись, Уэскотт увидел маленькую белую руку, лежащую на краю скалы, и понял, что волосы ниспадали в воду сверху, свешиваясь с большого камня.

— Матерь Божья! — выдохнул Саймон с таким благоговением, как будто вздумал помолиться.

Не думая о собственной безопасности, Уэскотт прямо в одежде бросился в воду и поплыл к скале. Добравшись до огромного камня, он обнаружил лежащую на нем Катриону с закрытыми глазами, неподвижную и бледную. Саймон с ужасом подумал, что произошло самое страшное и даже поцелуй сказочного принца не вернет ее к жизни.

Однако насквозь промокший лиф платья едва заметно поднимался и вновь опускался, обозначая слабое дыхание. Тогда Саймон поднял Катриону на руки, содрогаясь от мысли о том, что могло бы случиться. К счастью, она, как видно, сумела из последних сил выбраться из ледяной воды. Все ее тело было холодным, но даже сквозь промокшую одежду можно было почувствовать тончайшие признаки жизненного тепла.

Уэскотт стал вглядываться в лицо Катрионы, с горечью отмечая, что на ее щеках нет и следа привычного здорового румянца.

— Катриона! Любовь моя! Ты слышишь меня?

— Да, слышу, — прошептала она слабым голосом. — У меня хороший слух, не то, что у некоторых. — Катриона приоткрыла глаза и посмотрела на Саймона. В этом взгляде читались обида и крайнее осуждение, которых не выказывал даже посаженный на поводок Роберт Брюс. — Я уже несколько часов зову тебя. Почему ты не пришел сразу спасти меня? Или ты опять споткнулся?

В ответ Саймон зашелся хриплым смехом, еще крепче прижал Катриону к себе и уткнулся лицом в ее мокрые волосы, униженно и смиренно радуясь даже такому вниманию и зная, что не заслужил его.

— Конечно, мой ангел. Я споткнулся, ты верно говоришь. И поверь, дорогая, никогда прежде я не падал так больно и так низко.

Катриона решила, что она уже на том свете. Только этим можно было объяснить то, что она увидела. До этого она пребывала в долгом оцепенении, не в силах даже открыть глаза.

Она вздохнула полной грудью, испытывая неприятное чувство разочарования. Катриона вспомнила, как изо всех сил пыталась выбраться из несущего ее водного потока, захлебываясь и отплевываясь, отчаянно стараясь ухватиться за проносящиеся мимо ветви. Меньше всего она могла предполагать, что для спасения ей придется упасть с водопада. Очутившись в ледяной воде пруда, неподвижной, но не менее опасной, чем горный ручей, она все-таки сумела выбраться из смертельных объятий и вскарабкаться на скалу. Однако все ее усилия, как видно, были напрасными.

Конечно, она умерла. Иначе как объяснить поведение этого призрака, предмета ее девичьих грез? Всего в нескольких шагах от нее призрак Саймона занимался удивительным делом — выливал целую бутылку виски прямо на каменистую землю.

Этот Саймон, чисто выбритый и причесанный, с аккуратно заплетенной косичкой, перехваченной кожаным ремешком, был божественно красив. Его классический профиль ничем не уступал изображениям римских императоров на старинных монетах. На призраке были блестящие черные ботфорты и ослепительно белая рубашка. Не хватало лишь темно-синего мундира и белых брюк из униформы офицера королевского флота. Если же добавить к этому образу порочную улыбку Уэскотта, то повторится картина давней истории соблазнения Элис. Истории, закончившейся для Катрионы разбитым сердцем.

Саймон поднял бутылку, вытряхивая из нее последние капли. Бутылочное стекло сверкнуло отраженным солнечным бликом, и Катриона поморщилась. Она была в полном замешательстве. Если она не на том свете, то, наверное, у нее повредился рассудок от лихорадки. Она была уверена, что хорошо известный ей Саймон Уэскотт ни за что не стал бы так обходиться с изысканным шотландским напитком. Для него единственное предназначение виски состояло в том, чтобы его выпить.

Отбросив в сторону, пустую бутылку, Уэскотт посмотрел на Катриону, и взгляды их встретились. Она обратила внимание на кривой шрам, который рассекал левую бровь Саймона и придавал выражению его мальчишеского лица неотразимую мужественность.

Подозрение в нереальности происходящего вновь усилилось, когда Роберт Брюс принялся тереться пушистой головой о ноги Саймона. Довольное урчание недавнего врага Уэскотта можно было слышать даже на расстоянии.

— Предатель, — пробормотала Катриона, отворачиваясь в сторону и закрывая глаза.

Когда она вновь открыла их, над ней стоял Саймон. Солнечный свет ярким нимбом сиял вокруг его золотистых волос.

— Если ты ангел, — сердито промолвила Катриона, — то у Всевышнего воистину странное чувство юмора.

— Я не ангел, любимая. — Уэскотт присел на корточки рядом с ней, одаривая ее своей дьявольской улыбкой. — Я всего лишь лейтенант Саймон Уэскотт, и я к вашим услугам, мисс.

Катриона приложила ладонь колбу. Она изо всех сил старалась выглядеть смелой и уверенной в себе, но у нее ничего не получалось.

— Так я и знала! Ведь я умираю, правда? Наверное, у меня лихорадочный бред.

Саймон нежно стиснул ее руку, заставляя смотреть ему в глаза.

— Напротив, нет никаких признаков лихорадки, ты даже не простудилась, и в легких у тебя полный порядок. У тебя был крепкий здоровый сон, так что можно надеяться, ты скоро поправишься. — Озорные искорки в его глазах угасли, и Уэскотт продолжил более серьезным тоном: — Должен признаться, когда я увидел тебя лежащей на той скале, то поначалу боялся, что…

— Что тебе придется приспосабливаться к новому положению. Искать новую жену, — спокойно продолжила Катриона. От последнего слова по спине у нее пробежал легкий холодок, но это было даже приятно. — Впрочем, в этом положении для тебя была бы одна очень приятная сторона. Все мое приданое сразу оказывалось бы в твоем распоряжении. — Во время их разговора Роберт Брюс пытался протиснуться между ними, терся о Саймона и укоризненно поглядывал на хозяйку. Катриона нахмурилась. — И даже изменчивая привязанность моего кота.

Саймон попытался мягким движением отогнать кота, но Роберт не захотел уходить и лишь громче заурчал.

— Честное слово, я ничем не старался завоевать симпатию этого негодника. Просто он стал ходить за мной по пятам, как только я зажарил рыбу. Я ее поймал в пруду, чтобы накормить тебя, когда ты проснешься.

Катриона вздохнула:

— Если бы это была кошка, скажем, Роберта Брюс, я бы еще поняла такую измену.

Катриона стала подниматься и попыталась сесть. Саймон поспешил поддержать ее, обнимая рукой за плечи. Ей очень хотелось упасть к нему в объятия, но она заставила себя сосредоточиться на первоначальном намерении, высвободилась из мужских рук и расположилась в сидячем положении. Только теперь Катриона обратила внимание, что ее платье и нижняя сорочка висели неподалеку на ветке дерева. Она боязливо опустила взгляд, втайне ожидая самого страшного. Однако все было в порядке — одеждой ей служила одна из свежих рубашек Саймона.

Тем не менее, Катриона стала поспешно прикрывать подолом рубашки неприлично сияющую белизну бедра. Заметив ее беспокойство, Саймон предостерегающим жестом поднял руку, предупреждая упреки:

— Я знаю, о чем ты думаешь, и не могу тебя за это осуждать. Но клянусь тебе, я был…

— Настоящим джентльменом, — закончила Катриона вместо него. — Как раз этого я и боялась. — Помолчав, она задумчиво посмотрела Саймону прямо в глаза. — Ты сказал, что готов служить мне, не так ли, лейтенант Уэскотт? Какие же услуги ты собираешься мне оказать?

Саймон открыл рот, но не нашелся, что ответить.

— Извини, старая привычка. — Застенчивая улыбка сползла с его лица. — Ты наняла меня для охраны. К сожалению, я очень скверно выполнял свои обязанности.

Катриона пожала плечами:

— Но не ты же столкнул меня в ручей.

— Однако я не смог даже вытащить тебя оттуда. Если бы я не напился до такой степени, то мог бы сразу услышать твои крики о помощи.

— И стремглав броситься мне на выручку, как герой моих грез? — с любопытством спросила она, одновременно подшучивая над Саймоном и над собой.

Уэскотт поднял брови:

— Во всяком случае, вполне мог бы бросить тебе веревку, пока допивал виски.

Катриона перевела взгляд на полянку, где лежала пустая бутылка, поблескивая под лучами солнца.

— Если не ошибаюсь, с виски уже покончено? — Она озадаченно посмотрела на собеседника. — Скажи, а зачем ты вылил виски? Что-нибудь не так? Оно испорчено?

Уэскотт поставил локоть на согнутое колено и долгим взглядом стал смотреть куда-то вдаль, как будто мог разглядеть там нечто такое, о чем Катрионе знать, не дано.

— Нет. Просто именно из-за него я и стал таким.

Впервые обратив внимание, что руки Саймона постоянно дрожат, Катриона не удержалась и взяла его за руку.

— Ты же никогда не был совсем плохим человеком. Просто вел себя недопустимым образом в одних ситуациях или позволял себе шалости и грехи в каких-то других случаях.

Саймон коснулся рукой щеки Катрионы. Его пальцы ласково гладили ее подбородок, губы, и она невольно для себя приоткрыла рот в ожидании поцелуя. Стоило ей заглянуть в изумрудную бездну глаз Саймона, как сладостная дрожь охватила все ее тело. Уэскотт ошибался, у нее все-таки была лихорадка. Она горячила кровь в ее венах и сжигала все остатки здравомыслия, оставляя лишь нестерпимую страсть к нему.

Катриона прикрыла глаза, предвкушая восхитительные ласки его губ. Когда же этого не последовало, она почувствовала себя обманутой. Открыв глаза, она увидела, что Саймон стоит в нескольких шагах от нее, повернувшись спиной и уперев руки в бока. Что-то в его позе заставило Катриону также подняться на ноги.

— Меня наняли, чтобы сопровождать тебя к брату, — заговорил Уэскотт, — но не для того, чтобы я соблазнил тебя.

— Что это с тобой? Неужели совесть мучает? Может быть, приляжешь ненадолго? Я могу положить тебе на лоб холодную салфетку, уверена, это поможет.

Уэскотт обернулся и очень серьезно посмотрел на нее:

— Прошлой ночью ты едва не погибла из-за того, что моя совесть спала. И это не единственный случай, когда она подвела меня, — многозначительно добавил он.

— Да, как раз, поэтому я и бросилась в этот ручей, — с легкостью в голосе промолвила Катриона. — Я была в роли несчастной Офелии. Стоит ли жить с позором, зная, что собственный супруг фактически изнасиловал тебя?

Уэскотт сердито ткнул пальцем в ее сторону:

— Не называй меня этим словом!

— А как прикажешь тебя называть? — Катриона шагнула к нему навстречу, затем сделала еще один шаг, чувствуя непривычную легкость в движениях без чулок, нижнего белья и громоздких юбок. — Дорогой? Возлюбленный? Мой господин и повелитель?

Саймон попятился.

— Ты единственная женщина, которая способна привести меня в бешенство. Даже не знаю теперь, кто я есть. Из-за тебя я сам себя не узнаю!

— Зато я знаю точно, кто ты такой. Ты Саймон Уэскотт, известный распутник.

— Чертовски верно сказано! Наверное, меня нельзя назвать джентльменом, но я никогда не теряю самообладания и не становлюсь негодяем, даже когда пьян. Я умею соблазнять женщин, но я не насильник. — Он сокрушенно покачал головой и продолжил глухим низким голосом: — Я еще никогда не поступал ни с одной женщиной так, как это вышло с тобой прошлой ночью.

Катриона приблизилась еще на шаг.

— Может быть, ты всю жизнь мечтал поцеловать меня и не смог себя сдержать? А вдруг бы ты умер, если бы тотчас не овладел мной?

— Если уж говорить о смерти, то по-настоящему она угрожала как раз тебе.

— Ну, это лишь потому, что я забыла слова моего брата, сказанные много лет назад. А он говорил, что Кинкейды никогда не плачут, если могут сражаться. Значит, и мне нельзя было спасаться бегством той ночью. Я должна была остаться и бороться за то, что мне нужно было.

— И что же это было?

— Ты. Но не легендарный герой Саймон Уэскотт, а настоящий мужчина Саймон Уэскотт.

Саймон долго стоял в оцепенении и даже не дышал. Наконец он резко выдохнул и переменился в лице.

— Если ты так хорошо знаешь, что я за человек, то тебе должно быть известно и другое. А именно, что я мог бы преспокойно заниматься с тобой любовью, но не любить тебя.

Еще один шаг, и Катриона уже могла бы прикоснуться к Саймону.

— Я вовсе не прошу, чтобы ты меня любил. После этих слов настала очередь Саймона сделать шаг навстречу. Он порывисто обнял ее и стал осыпать поцелуями гладкие, упругие и теплые губы, словно хотел насладиться их ягодной сладостью, прежде чем проникнуть языком в ее рот.

Если прошлой ночью его поцелуй был больше похож на насилие, то сейчас губы Саймона дарили Катрионе нежность и ласку. В этом поцелуе соединились и удовольствие, и блаженство. Их языки соприкасались, танцуя в захватывающем ритме, и у Катрионы было такое ощущение, что она снова тонет. Только в этот раз не было уверенности, что ее жизнь можно спасти без этой животворящей сладости мужского дыхания.

А жизнь ее, как оказалось, была под смертельной угрозой. Об этом дала знать стрела, просвистевшая над ними и вонзившаяся с глухим стуком в ствол ближайшей березы.

Вскрикнув от испуга, Катриона обхватила Саймона руками за шею.

— Что это было?

Уэскотт крепче прижал ее к себе, заслоняя своим телом.

— Если я правильно помню морской язык, — прошептал он, склонившись к ее волосам, — то это предупредительный выстрел над носом нашего корабля.

Слова Саймона оказались пророческими. Спустя мгновение из леса появились фигуры в серо-зеленых одеждах с нацеленными луками. Их было более дюжины.

Уэскотт хотел спрятать Катриону за своей спиной, но его задумка была бесполезной, так как пришельцы окружили их со всех сторон. Пока Саймон настороженно поворачивался на месте, Катриона подпрыгивала на цыпочках, стараясь из-за его плеча рассмотреть происходящее.

Лица напавших на них людей были наполовину скрыты нечесаными прядями засаленных волос. На щеках незнакомцев виднелась раскраска, нанесенная засохшим илом, отчего особенно сильно выделялись их прищуренные глаза.

Катрионе удалось заметить, что у всех мужчин, вышедших из леса, глаза с темными ресницами были одинакового серо-голубого цвета, напоминавшего утренний туман над вересковой пустошью.

Она выскочила из-за спины Саймона и с удивленной улыбкой обратилась к незнакомцам:

— Слушайте, а я знаю, кто вы такие! Наверное, вы люди из отряда моего брата?

Уэскотт поспешно обхватил Катриону руками и вновь крепко прижал к себе.

— Не хотелось бы мне говорить этого, дорогая, — тихо проговорил он, не спуская глаз с наконечников стрел, нацеленных прямо в сердце Катрионы, — но сейчас эти ребята мало похожи на твоих родственников или их друзей.