Пролог
Дьявол шутить не любит

Его нашли на конюшенном дворе. Еще не прокричал первый петух, в неподвижном воздухе стоял густой запах сена и лошадей, трава не просохла после вчерашнего дождя. Две светло-серые кареты с замазанными гербами и опущенными занавесками медленно ползли вниз по холму, как шарики ядовитой ртути.

Он решил сэкономить шиллинг и сам запрячь лошадей. Он рассуждал как глупец. Его бдительность притупилась, а разум еще спал. Здравый смысл дурманили мысли о юной жене. Она не давала ему заснуть, пока не осталось никаких тайн, просьб, высказанных затаив дыхание, смеха, заглушённого складками старого одеяла.

Потом она уснула, положив кулачок на подушку и закинув стройную ногу на его сторону постели жестом восхитительно новым и успокаивающе знакомым. Он не спал. Наверное, он уже тогда знал, что эти мгновения драгоценны.

Поднявшись, он неотрывно смотрел на жену. Изящные розовые раковины ушей. Нежный изгиб красивой шеи. Маленькая грудь столь совершенна, что он удивлялся, как можно простым смертным любоваться ею. Потом он неохотно натянул брюки и пошел заниматься делом, чтобы сэкономить этот проклятый шиллинг. Видит Бог, даже такую мелочь они не могли себе позволить потратить.

В конюшне было еще темно. Он зажег лампу и отыскал своих лошадей. Накормив, он тщательно вычистил их и принес воды из стоявшей во дворе бочки. В рутинных делах человек, только нащупывающий свой путь в жизни, находит успокоение. Покончив с этим, он снял с железного крюка сбрую.

Чья-то тяжелая и холодная, как смерть, рука тронула его за плечо.

Смерть, смерть…

Говорят, когда приходит смерть, перед глазами у человека проходит вся жизнь. Перед его внутренним взором пронесся день его свадьбы. Так за окнами быстрого фаэтона мелькает сквозь деревья уютный сказочный домик.

Бросив сбрую, он повернулся. Вот оно что. Эти серые с черным ливреи ему знакомы. Он увидел нескольких мужчин значительно крупнее того, кто стоял рядом.

Чья-то рука потянула его из тени.

– С тобой хотят поговорить. – Голос под стать руке, холоден, как смерть.

Не похоже, что мужчины поджидали его ради пустой болтовни. Он сражался как лев. Но их было четверо против одного. Хоть он был сильным, привычным к тяжелому физическому труду человеком, им не потребовалось много времени, чтобы сорвать с него рубашку и избить до полусмерти. Он сумел вырваться и одного чуть не утопил в бочке с водой. Схватив другого, ударил его головой о дверцу кареты. Сломал нос третьему, с удовлетворением наблюдая, как пятна крови расплываются на красивой ливрее.

Он, конечно, знал, что не одержит победы. И понимал, что они намерены убить его. Они повалили его, как свора собак оленя. Он валялся в грязи, выплевывая кровь и навоз. Подняв его, они начали все сначала.

Он не помнил, как сбросил их. Не помнил, как в его руках оказались вилы. Он помнил только, как стальные зубья вошли в плоть другого человека. Как пронзительно закричала девушка, спрятавшаяся в тени. Она кричала… кричала…

Полированная дверца кареты открылась, показалась нога в дорогом сапоге.

В тишине прозвучал голос. Почти миролюбивый. Но черный хлыст, намотанный на руку Джессопа, противоречил его тону.

Конечно, он бился как герой. Но приспешники Джессопа быстро скрутили его и крепко держали, пока новоиспеченный тесть четко и доходчиво объяснял, что его дочь переменила решение. Подкрепляя каждое слово ударом хлыста.

Только когда он рухнул, Джессоп соизволил подойти ближе.

– Надеюсь, теперь ты убедился, что моя дочь передумала насчет этой глупости в Гретна-Грин.

Он не убедился. Его никогда не переубедить. С трудом приподняв голову, он повернулся к девушке, которая пряталась в тени.

– Он лжет. – Слова душили его. – Скажи… что Джессоп…лжет.

Горничная его жены, шумно вздохнув, наконец вышла из полумрака.

– Увы, нет, месье, – ответила она, сжав перед грудью руки. – Миледи… она передумала. Она сказала, что она… tres desole… oui – очень сожалеет. Она… она тоскует по дому, месье. И tres jeune – очень молода, oui. Она хочет вернуться с отцом в Шеффилд.

Вдруг с тошнотворной быстротой все всплыло у него в памяти. Ее бесконечные вопросы. Тревога. Мелочные заботы о деньгах, слугах, презрении общества…

Неужели? Господи, неужели она передумала?

Джессоп снова накрутил хлыст на руку. С самодовольной улыбкой он забрался в свою карету. Лакеи ушли, бросив в грязи жертву своей кровавой работы. Горничная, спрятавшись в тень, снова заплакала.

Нет. Он не верит. Он никогда не поверит в это.

Негодяй. Джессоп так не уйдет. Почти теряя сознание, он как-то ухитрился подняться на ноги и вложил всю ярость в удар по карете. Вместо того чтобы замедлить ход, кучер хлестнул лошадей и без малейших колебаний переехал рухнувшего под колеса несчастного.

Он почувствовал адскую боль. Безвольное тело как мешок перекатывалось по булыжникам. Потом наступила страшная агония – хрустнула кость, разрывая плоть. Ему показалось, что череп раскололся о столб ворот. Потом он провалился в черноту. В блаженное забвение смерти… или что-то близкое к ней.