Глава 28
Мистер Раунтон защищает свое наследие
— Знаешь, что мне особенно нравится в твоих глазах? — спросила Джина. — Твои черные ресницы, а сейчас они еще и острые от воды. Я хотела бы иметь такие же.
— Мне твои ресницы нравятся такими, какие они есть. Они… — Кэм умолк. — Черт побери, я виду твои ресницы.
Она повернула голову и посмотрела на лестницу.
— Надо же, — сказал он. — Кто-то приходил и оставил нам лампу. Какие заботливые и любезные, не хотели нам мешать.
Джина потупилась, чувствуя, что краснеет с головы до ног. — Я должна одеться.
— Да, полагаю, дверь уже не заперта.
Он понес ее по воде к лестнице, затем позволил соскользнуть на пол. Она довольно улыбнулась, словно кошка, полакомившаяся сметаной.
— По-моему, тебя не так уж напугала темнота.
— Думаешь, вылечила меня, да?
— Ты не нуждался в лечении. — Джина встала на цыпочки, чтобы смотреть мужу в глаза. — Все поцелуи твоей матери остались у тебя в памяти. Ты нуждался лишь в том, чтобы тебе напомнили, что она любила тебя… Лютик.
— Возможно, ты права, — неохотно проворчал он.
Она нагнулась за своей одеждой, и Кэм обнял жену сзади, крепко прижав к себе ее голые ягодицы.
— Я присоединюсь к моей герцогине в ее постели сегодня вечером.
Она не смогла ответить. Кровь так шумела в ушах, что Джина даже не была уверена, правильно ли его расслышала.
Кэм отпустил ее и пошел одеваться, а Джина стояла, оглушенная мыслью, что без памяти влюблена в своего обманутого мужа.
— И я буду ваять тебя из того куска мрамора. Я и работал над рисунками последние два дня.
Замечательно! Теперь она станет нагой фигурой для гардеробной. Но ее это уже не волновало. Несмотря на протесты своего тела, Джина медленно натягивала чулки. Она собиралась жить среди нагих статуй, и теперь сама будет такой же. Сердце у нее пело.
— Кэм, ты не видишь где-нибудь мои подвязки?
Тот, уже полностью одетый, выключил горячую воду, затем нагнулся, поднял их с пола и шагнул к жене.
— Я хочу сделать твою голову и плечи, — сказал он. — Правда, я не уверен, что смогу правильно воспроизвести твои глаза, особенно их форму в уголках. Но эту красоту здесь… — Он погладил большим пальцем ее шею. — Это прекрасно, и я знаю, что могу ее передать.
Должно быть, она слишком явно выказала облегчение.
— Думала, я превращу тебя в обнаженную Диану? — Она кивнула. — Будь я проклят, если позволю другому мужчине увидеть твое нагое тело. В камне или во плоти. Ты моя жена, теперь уже настоящая жена, Джина. Хотя это не означает, что я не собираюсь ваять обнаженные тела других женщин, — добавил он.
— Марисса? — прищурилась она.
— А кто же еще? Я не намерен торговать собственной женой. Ты будешь нагой только у меня в спальне.
Что-то в его глазах позволяло ей поверить ему. Какой бы глупой она ни была, Джина не осмелилась спросить, что он имеет в виду. Может, взять ее с собой в Грецию? Или оставить дома, в Гертоне? Она прогнала эту мысль.
— О, дорогой, — сказала Джина с притворной грустью. — Какая жалость!
— Что?
— Если я буду обнаженной лишь в твоей спальне., . — Она замолчала и лукаво улыбнулась. — Тогда нам уже не придется использовать лес с колокольчиками в Гертоне. Конечно, ты вылечился от боязни темноты, но я думаю, что мы должны повторять уроки. Ночью.
Кэм глубоко вздохнул.
— Могу я проводить вас до комнаты, ваша светлость?
Джина сделала реверанс.
— Буду признательна.
Поднимаясь по лестнице из бассейна, она попыталась оттолкнуть его руку.
— Прекрати, Джина, — сказал он вполне дружелюбно.
— Нам следует быть посдержаннее, — неохотно ответила та, когда муж открыл дверь. — Я не говорила жениху, что не выйду за него.
— Боннингтон не идиот. А возможно, и да. В любом случае это не имеет значения. — Он придержал дверь, и она вышла в коридор.
— Кэм, — строгим, предупреждающим голосом сказала Джина.
— Я понял. О! Уж не вездесущий ли это мистер Финкботл? — Он потянул жену назад, чтобы она была у него за спиной, и медленно подошел к солиситору, глядя на его руки.
Оказавшись перед разъяренным герцогом, Финеас начал бормотать:
— Надеюсь, я не совершил ошибку… Я очень сожалею, но… инструкции мистера Раунтона… в сущности, ваша светлость, они были совершенно определенными… Я не мог придумать ничего другого… кроме погреба…
Кэм замер, стараясь вникнуть в путаную речь Финкботла. Но в том, что он лепетал, не было никакого смысла.
— Черт побери, о чем вы толкуете? Что за погреб? Что Раунтон поручил вам сделать?
Джина нервно хихикнула.
— Если я правильно его поняла, мистер Финкботл чуть не запер нас в погребе вместо бассейна.
Кэм обнял жену за талию и крепко прижал к себе. Финкботл начал объяснять про ключи и садовника, но герцог резко прервал его:
— Давайте покороче, хорошо? Куда вы дели «Афродиту»?
— Что? — Молодой человек вздрогнул.
— «Афродиту», идиот!
— Я только следовал указаниям мистера Раунтона. Он ничего не говорил об Афродите.
— Не сваливайте это на Раунтона. Он никогда бы не поручил вам украсть драгоценную статуэтку. Он предан нашей семье.
— Вряд ли мистер Финкботл имеет проставление об «Афродите», — вмешалась Джина. — Полагаю статуэтка находится в полной сохранности у Эсмы.
— Тогда вы, может быть, незаконнорожденный брат герцогини?
— Что?! — Глаза у Финеаса чуть не вылезли на лоб.
— Незаконнорожденный брат герцогини, — повторил Кэм. — Так?
— Нет!
— Не могу понять, что ты находишь между нами общего?
— Рыжие волосы.
— Я рожден в браке, — заикаясь, ответил Финеас. — Пусть я беден, но это не означает быть незаконнорожденным. Мой отец — младший сын графа, а моя мать — уважаемая женщина, дочь эсквайра. И они были женаты! — Казалось, негодование придало солиситору храбрости. — Вы усомнились в моем происхождении и даже обвинили меня в воровстве, милорд, но я виновен лишь в том, что на несколько часов запер вас в бассейне.
— Ну и за каким дьяволом вы это сделали? — вкрадчиво спросил Кэм.
Солиситор инстинктивно сделал шаг назад.
— Мистер Раунтон… — опять начал он.
— Это ему велел сделать мистер Раунтон — вмешалась Джина. — Он послал сюда бедного мистера Финкботла и поручил ему скомпрометировать нас. Думаю, мистер Раунтон хотел защитить герцогскую родословную.
— Скомпрометировать нас? — спросил герцог ужасающе спокойным тоном. — Ну, это мы еще посмотрим. Он думает, что может организовать мою жизнь по своему усмотрению? Наверное, вам будет приятно узнать, Финкботл, что ни один человек даже не подозревает о нашем пребывании в бассейне. А чтобы нас скомпрометировать, требуется не менее двух свидетелей. Вам нужны зрители. Поэтому ничто, абсолютно ничто не помешает завтра ее светлости выйти замуж за этого надоедливого Боннигтона. Можете передать это мистеру Раунтону от меня!
— Кэм, — сказала Джина.
— Хорошо, милорд, — кивнул Финкботл. — Я немедленно передам.
Он бочком отступил в сторону.
— А впрочем, я скажу ему сам, — произнес Кэм. Его голос дрожал от гнева. — Не думаю, что хочу иметь солиситора, который берет на себя организацию моих сексуальных встреч. Раунтон переходит всякие границы!
Мистер Финкботл еще больше побледнел.
— Умоляю вас о прощении, милорд. Должно быть, я неверно истолковал указания мистера Раунтона и…
— Кэм!
— Слушаю, дорогая. — Герцог повернулся к жене.
Положив руки ему на плечи, она улыбнулась, и этого было достаточно, чтобы его раздражение улеглось.
— Я не согласна с тобой.
— В чем? — спросил Кэм, пытаясь не смотреть на губы Джины, припухшие и красные от поцелуев.
— Думаю, я все же скомпрометирована. Я абсолютно уверена, что не одному мистеру Финкботлу известно о нашем пребывании в бассейне. Фактически моя репутация безнадежно испорчена, — Она заметила, как прояснились его глаза.
— Ты уверена, дорогая? — Он поднес ее руки к губам.
— Боюсь, что так, — вздохнула она. — И мне бы не хотелось думать, что вы просто играли со мной.
— Я надеюсь играть так и дальше. Сегодня ночью, — прошептал он ей на ухо.
Джина приподняла брови.
— Вы бы чувствовали то же самое, если бы нас заперли в подвале?
— Вы могли бы сесть ко мне на колени, — подмигнул Кэм. Она покраснела, он повернулся к Финкботлу: — Хорошо. Раунтон победил. Мы скомпрометированы. Можете ему это передать.
Финкботл неуверенно поклонился:
— Примите нижайшие извинения за мое дерзкое решение запереть вас в бассейне.
— Я благодарна, что это оказался не погреб, — ответила Джина.
— О, чуть не забыл! — воскликнул солиситор. — У меня с собой бумаги, ваша светлость. — Он достал из внутреннего кармана толстую пачку документов и протянул Кэму.
— Бумаги по разводу? — спросил тот, думая о том, как бы разорвать их.
— О нет, это и есть развод, — ответил Финкботл уже более весело. — Мистеру Раунтону удалось получить его без особых проблем. Учитывая обстоятельства, регент подписал бумаги и отправил на утверждение парламентом. Тут не было никаких вопросов, кроме… — Он замолк.
— Кроме того, что мы никогда не осуществляли супружеских отношений, — закончил Кэм. — А поскольку бумаги подписаны два дня назад, мы никогда их не осуществляли.
Джина ощутила холодок. Маркизой она уже стать не могла. Она придвинулась ближе к мужу и взяла его под руку. Финкботл на миг заколебался:
— Надеюсь, вы поймете, что, хотя мне в высшей степени лестно быть вашим братом, миледи, я не могу игнорировать тот факт, что мои родители состояли в браке.
Джина чуть не засмеялась.
— Конечно, я понимаю, мистер Финкботл. Ваши добрые пожелания утоляют мое разочарование.
Молодой человек поклонился и ушел.
Кэм взглянул на жену:
— Если Финкботл не твой брат, тогда кто?
Джина пошла по коридору.
— Тебе не кажется странным, что не было письма с требованием денег? В конце концов, брак расторгнут, я могу по специальному разрешению выйти за Себастьяна, и тогда автор письма не поимеет ничего.
— Специальное разрешение! — фыркнул Кэм. — Слишком романтично для брюзги-маркиза.
— Кстати, это специальное разрешение он носит в кармане весь последний месяц, с тех пор как ты объявил о своем возвращении.
— Он тебя не получит. — Кэм открыл дверь в свою комнату, и Джина оказалась внутри, не успев задуматься.
— Будь я проклят, если могу вспомнить хоть кого-нибудь похожего на тебя. Рыжие волосы — большая редкость в наше время.
— Нет оснований предполагать, что мой брат находится здесь, — ответила Джина. — Или что он тоже рыжеволосый.
— Если твоего брата здесь нет, тогда кто обыскивал твою комнату в поисках «Афродиты»?
— В доме леди Троубридж нет подходящего человека, — решительно сказала она. — Единственный рыжий — это лорд Скотборо и ему как минимум сорок пять лет.
Но Кэм, уставившись на стену, очевидно, не слушал ее.
— Когда умерла твоя мать, Джина?
— Графиня Линьи умерла в марте, почти два года назад. Хотя какое-то время я не знала об этом.
— Черт побери, — зло сказал Кэм. — Проклятие! — Он вскочил с кресла.
— Что такое? — испугалась Джина.
— Я сам послал его сюда. И зачем я только это сделал? — Он провел рукой по волосам.
— О ком ты говоришь?
— Это Уоппинг. Я случайно встретился с ним через месяц после смерти твоей матери. Он, видимо, считал, что мы живем вместе. И я отправил его к тебе, даже не подумав хорошенько. Тупой, беззаботный…
— Кэм, успокойся. Уоппинг не может быть моим братом.
— Почему же? Он вовремя появился в Греции.
— Во-первых, он шатен, во-вторых, он не знал, что «Афродита»… — Она замолкла.
— Ты сказала ему? — предположил Кэм.
— Нет! Хотя действительно спросила его о богине Афродите.
— Идем. Не знаешь, где можно его найти?
— Он работает в классной комнате наверху, если не спит, — ответила Джина, спеша за мужем. — Но, Кэм, он не может быть моим братом! Я бы наверняка узнала его. Я имею в виду, он же моя плоть и кровь, разве не так? Уоппинг ученый, а не вор…
Она продолжала убеждать Кэма всю дорогу и умолкла лишь тогда, когда он постучал в дверь классной комнаты.
— Пожалуйста, извините нас, мистер Уоппинг, — сказала Джина учителю истории, который сидел, углубившись в книгу.
— Вы брат моей жены? — грозно спросил Кэм.
— Если вас не затруднит, подождите минуту, — рассеянно ответил Уоппинг, опять склоняясь над книгой.
Джина вздохнула. Она прекрасно знала, что, когда он занимается своим трактатом, разговаривать с ним бесполезно. Но Кэм не проявил никакого уважения к личным особенностям ее домашнего учителя. Он бросился к столу и выхватил у него перо. Чернила брызнули на книгу.
— Что вы наделали! — закричал Уоппинг. — Я занимаюсь важным делом! Я как раз заканчиваю четвертую главу своего трактата по Макиавелли, исследую весьма деликатный момент, опровергая ложные обвинения Пиндлеппуса, а вы…
— Являетесь ли вы незаконнорожденным братом герцогини? — Кэм положил руки на забрызганное чернилами опровержение работы Пиндлеппуса. Он говорил медленно, четко выделяя слова, и в его голосе слышалась угроза.
— Как выяснилось, да, — без всяких эмоций ответил Уоппинг.
Он стукнул линейкой по запястьям Кэма. Тот выпрямился и убрал руки, а Уоппинг начал торопливо промокать кляксы, даже не взглянув на сестру, застывшую посреди комнаты. Джина с горечью подумала, что младшие братья далеко не всегда являются счастливым прибавлением к семье.
— Почему вы не открылись мне? — спросила она, приближаясь к учителю, словно карающий ангел. — Почему вы обыскивали мою комнату? Почему швырнули мои вещи на пол!
Уоппинг посмотрел на нее, и, кажется, что-то в ее глазах встревожило его больше, чем угроза во взгляде Кэма. Он вскочил на ноги и попятился:
— Я искал посмертный дар моей матери. Не надо так волноваться. Я лишь удостоверился, что у вас нет статуэтки…
— «Афродита»? — спросил Кэм.
Уоппинг повернул голову и взглянул на него:
— Она у вас?
— Нет, у Джины. Когда вы обыскивали ее комнату, статуэтка лежала под креслом.
— Почему вы не обратились ко мне? Почему не представились, вместо того чтобы шнырять вокруг и притворяться, что преподаете мне историю.
Уоппинг казался оскорбленным в лучших чувствах:
— Я не притворялся, что учу вас. К вашему сведению, вы получили действительно первоклассное образование в сфере политики Макиавелли. Если бы вы проявляли усердие в чтении, вы бы знали почти столько же, сколько и я!
Кэм отступил к стене и подавил смешок. Брат и сестра глядели друг на друга через стол. Он — небольшого роста, она — высокая. У нее волосы цвета заката, у него — коричневой белки. Она — необычайно красивая, он — просто необычный. Однако их фамильное сходство не вызывало сомнений. Кэм подумал, что гордость и выдающееся мастерство были характерными чертами этой семьи.
Джина кусала губу.
— Зачем вам «Афродита»? — спросила она. — Кэм говорит, что статуэтка не слишком ценная.
— Сама фигурка, возможно, и не стоит больших денег, — согласился Уоппинг. — Хотя ее автор Франц Фаберже заслужил прекрасную репутацию в Париже своими предметами искусства с тайниками.
— Тайники! — воскликнул Кэм. — Ну конечно же!
— Значит, вы хотели то, что находилось внутри статуэтки? Драгоценные камни? — процедила Джина.
Казалось, Уоппинга не тронула ее резкость.
— В общем-то точно не знаю, что там внутри. Я видел свою… нашу мать только один раз, на смертном одре. И она сказала мне, что самое дорогое, что у нее есть, находится внутри «Афродиты» и что она посылает ее вам.
— Не очень-то хорошо с ее стороны. Он пожал плечами:
— Другого от нее и не ожидал. Тем не менее я отчаянно нуждался в средствах для завершения исследований. К счастью, за последний год я добился значительных успехов, пока давал вам частные уроки.
— И вы надеялись, что мать оставит вам наследство, — сказал Кэм.
— А что здесь необычного? Она была моей матерью и, похоже, не тратила особых усилий на мое воспитание.
— И вы… мой единоутробный брат? — спросила Джина.
— Мы уже признали сей выдающийся факт, — заметил Уоппинг.
— Можете забрать «Афродиту». Мне она не нужна.
— Я не хочу статуэтку, — с долей нетерпения сказал он.
— Можете забрать то, что внутри.
— Хорошо. В таком случае вы не будете возражать, если я вернусь к своей работе? Мне потребуется минимум час на завершение этой главы. Предлагаю встретиться завтра днем и вместе открыть «Афродиту».
Кэм подошел к жене и взял ее за руку. Джина выглядела настолько пораженной, что могла превратиться в камень.
— Увидимся завтра, Уоппинг, — бросил через плечо герцог.
Но тот уже ничего, казалось, не слышал. Он склонился над столом, аккуратно заменяя испорченный текст чистым листом.
Когда Кэм втащил жену в свою комнату, она даже не протестовала.
— Не могу поверить, что он мой брат, — прошептала Джина, прислонясь к двери.
— Он и в самом деле, очень похож на тебя.
— Я не похожа на него, — воскликнула она.
— Эта ваша экспрессия, — самодовольно заметил Кэм.
— Что ты имеешь в виду?
— Оба любите управлять. Оба совершенно уверены, что все делаете правильно, — усмехнулся ее муж.
— Ничего общего. Я отдам ему драгоценности из проклятой статуэтки, и на этом наши отношения закончатся.
Кэм сочувственно взглянул на жену:
— Я знаю, что ты потрясена, Джина. Но это не конец. Он твой брат. А я сомневаюсь, что внутри «Афродиты» много, драгоценностей. Нетрудно заметить, что статуэтка полая внутри, но вряд ли она начинена изумрудами.
— А что еще это может быть? По словам графини Линьи, «Афродита» содержит все самое драгоценное, что у нее было.
— Интересно, почему она дала ее тебе, а не ему?
— Должно быть, он смотрел на нее с таким же чувством превосходства, — ответила Джина. — Я бы тоже ничего ему не оставила. Видимо, его отец был напыщенно скучен. Мне надо подумать, что с ним делать. Если я…
— Мы должны подумать, — сказал Кэм.
— Конечно, — бездумно согласилась она. — Возможно, если бы я спросила…
— Джина!
— Что? — Она глубоко задумалась.
— Ничего, — вздохнул он.
— Придумала! Несколько лет назад я открыла больницу в Оксфорде и встретила там добрейшего человека. Кажется, он был главой христианской церкви.
— Томас Брэдфеллоу?
— Да, это он. Я напишу ему и попрошу позаботиться о моем брате. Надеюсь, он помнит меня, — прибавила она с сомнением.
— Зато он помнит меня.
— Почему?
— Потому что я заменил крылатого Меркурия во дворе церкви на статую Брэдфеллоу. Кстати, из одежды на ней был только парик, — сообщил Кэм.
— О! — Джина хихикнула. — А мистер Брэдфеллоу… тогда он был столь же значительный, как и сейчас?
— Понятия не имею. Но в статуе он великолепен. Правда, он временно отчислил меня из университета, но я слышал, что он установил статую в личном саду. И когда я приехал следующей осенью, Брэдфеллоу вел себя так, будто ничего не случилось.
— Так я напишу…
— Я сам напишу, Джина.
— Хорошо. Будет замечательно, если это сделаешь ты.
— Как только мы снова поженимся, Уоппинг станет моим шурином. Я не слишком уж неумелый руководитель, знаешь ли.
— В таком случае, ваша светлость, не могу ли я попросить вас о помощи? — улыбнулась она. — Не закончить ли нам завтра работу над письмами Бикдфидла?
Кэм подошел к жене так близко, что она потеряла самообладание.
— Меня вполне можно уговорить.
Джина провела языком по губам.
— Уговорить? И как же, милорд?
— Проклятие, Джина! Я собираюсь изгнать тебя из своей комнаты, иначе я снова овладею тобой прямо здесь. — Глаза у нее расширились. — Прямо напротив двери!
Герцог принял ее молчание за согласие.
