Глава 2

С каждым шагом, сделанным вслед за фургоном, к Джеффри возвращались силы. С каждым вздохом его разлетевшиеся мысли приходили в порядок. Ему хотелось бы сбросить доспехи, но хотя Арион, похоже, тоже восстанавливал силы, не стоило обременять измученного коня весом кольчуги. Кроме того, Джеффри ведь так и не знал, к какому именно замку приближается фургон этой самой Мизджей. И какие силы его встретят там, когда они приедут. Возможно, очень скоро он будет рад тому, что остался в тяжелых доспехах.

Неожиданно появившийся рыцарь далеко не всегда встречал теплый прием. Однако человек, которому принадлежали эти ровные, поросшие травами земли, похоже, мало заботился об охране своих владений. Нигде не видно было сторожевых башен, ему навстречу не выехали рыцари, чтобы узнать о цели его приезда. Здешние крестьяне строили свои лачуги так далеко друг от друга и в таких не приспособленных к обороне местах, что никакой лорд не смог бы спасти их всех в случае неожиданного нападения.

Джеффри хоть и не имел надежды унаследовать земли своего отца, все равно сумел бы гораздо лучше позаботиться о своих крестьянах. Сейчас в нем снова поднялась давно загнанная в глубь души тоска по собственной земле. Он отогнал ее прочь – так же как недавно отбросил глупую фантазию, будто он каким-то образом приземлился в аду, а Мизджей – это ведьма. На самом деле она, конечно же, просто довольно пригожая поселянка с на редкость немелодичным именем.

Через некоторое время Мизджей остановила свой перегруженный фургон и высадила пару ребятишек рядом с избенкой, сложенной из странного материала, на вид напоминающего огромные кирпичи из торфа, и крытую соломой. Хотя земля должна была бы изнемогать от преджатвенного изобилия, позади избенки оказалось всего несколько возделанных акров, окруженных волнующейся на ветру травой. Поле мотыжил всего один крестьянин.

Стратегическое чутье и ноги Джеффри равно протестовали, когда они прошли по крайней мере полмили, прежде чем добраться до следующего жилья. На этот раз дом был сделан из набитых одна над другой дощечек, а поля опять оказались практически невозделанными, и работавших на них крестьян было так же недопустимо мало. Там сошло еще несколько пассажиров, с любопытством разглядывавших рыцаря и Ариона.

Теперь в фургоне нашлось бы место и для Джеффри, но Мизджей его не пригласила: она сидела неподвижно и смотрела прямо перед собой, словно ее запрягли так же надежно, как мулов. А еще она надела тряпичный шлем, похожий на те, что были на остальных женщинах. Он скрыл ее роскошные волосы и спрятал лоб и щеки, почти как головные уборы монашек.

Джеффри пытался сообразить, не выкрикнул ли он в своем смятении после прыжка слово «ведьма», – тогда ее неприветливость стала бы вполне понятной. Больше он вроде ничем не заслужил такого непримиримого недоверия. Ведь испытывать страх перед рыцарем противоестественно для женщины – пусть даже настолько недалекой, что ей, похоже, не доверяют никакой работы, кроме как возить женщин и детей.

Мизджей управлялась с мулами удивительно ловко, если учесть, что никакой дороги не было и в помине – только узкая колея, пролегавшая в траве. Джеффри хотелось бы немного приблизиться к фургону: его страшно заинтересовали колеса. Ничего похожего ему еще видеть не приходилось – в каждом было около дюжины спиц, окруженных тонким металлическим ободом. Казалось немыслимым, чтобы такие колеса могли выдержать вес тяжелой повозки.

Но наибольший интерес вызывала эта странная женщина-возница. Он напрягал слух, пытаясь поскорее освоить новый вариант языка, но по сравнению со своими пассажирами Мизджей оказалась молчуньей. Постепенно Джеффри начал осваивать странное произношение. Понимать этих людей будет нетрудно, хотя для того чтобы заговорить на их необычном диалекте, ему понадобится некоторое время.

«Где я?» – этот вопрос он задаст первым делом. Все вокруг казалось каким-то подозрительно странным. Обширные невозделанные земли. Просторные пастбища, где никто не пасся. Тот демонический скот, от топота которого сотрясалась земля. Крестьяне, бродившие без всякой цели, говоря по-английски – и все-таки не совсем по-английски… их странные одеяния, обмен приветствиями с воинами-монголами…

Джеффри расправил плечи, испугавшись неприятной мысли, которая пришла к нему в этот момент. Господи, а что, если он сорвался с края земли и оказался в варварском Китае?!

Фургон, за которым шли Джеффри и Арион, все ехал и ехал, высаживая по дороге детей. Каждая дурно построенная лачуга, к которой они приближались, стояла одиноко и успевала давно исчезнуть из виду, прежде чем они подъезжали к следующей. В конце концов в фургоне остались только Мизджей, та женщина, которую она звала Алмой, и явно злющая старуха, которая не переставала на него хмуриться.

Джеффри подумал было, не состроить ли ей ответную гримасу, но тут фургон подъехал к жалкому скопищу лачуг и рыцарь нетерпеливо вытянул шею, убежденный в том, что они наконец приближаются к деревне. Скоро он начнет считать стада и отары, увидит роющихся под дубами свиней, хорошо возделанные поля с обильным урожаем и массу крестьян, которые ухаживают за жизнедарящими животными и посевами. Он увидит высокий замок с гордо развевающимися на ветру знаменами, и на них будет герб лорда, который столь небрежно правит этими плодородными землями.

Но его взгляд так и не встретил ничего, кроме нескольких жалких лачуг да все той же волнующейся под ветром травы, уходящей вдаль до самого горизонта.

Мизджей остановила мулов: все три женщины покинули свои места и встали рядом, сложив руки и наблюдая за приближением Джеффри. Довольно смелая поза для представительниц низшего сословия в присутствии человека его звания.

Хотя Джеффри плохо видел их лица, затененные непривлекательными тряпичными шлемами, можно было разглядеть, что внешне эти женщины совершенно не похожи друг на друга. Хмурая старуха была самая высокая и толстая, и ее узкие губы были сурово сжаты. Та, которую звали Алмой, тоже была пышного телосложения, но не обладала достаточным ростом, который бы компенсировал полноту и добавил бы ей грации. Платья обеих плотно облегали фигуру, а ниже спускались пышными складками почти до земли. Отнюдь не крестьянское одеяние, и совсем непохожее на те, что носили женщины при дворе короля Эдуарда, но все-таки не такое невообразимое, как наряд Мизджей.

Казалось, Мизджей почувствовала на себе его взгляд: она стянула головной убор, так что ветер мог свободно играть длинными прядями ее волос. Несколько локонов упали ей на грудь, немного не достав до бедер, но упругая легкость волос говорила о том, что их обладательница недавно мыла голову. Редкий случай – крестьянка, ухаживающая за своими волосами! Женщина настолько привлекательная и отважная – трудно понять, как это она осталась вне поля зрения своего лорда и как может свободно бродить по этой безлесной равнине, не опасаясь, что к ней на каждом шагу будут приставать мужчины.

– По-моему, это была плохая мысль. – Говоря, старуха нахмурилась еще сильнее, но тем не менее ухитрилась выглядеть испуганной. – Да вы только посмотрите, какой он огромный! Вы ничего не сможете сделать, если ему в голову придет… ну, вы знаете. Если бы мой сын был здесь, а не с Военной службой инженеров-топографов.

– Не глупите, миссис Эббот, – прервала ее Алма, непривлекательно покраснев. – Капитан Чейни не допустит, чтобы с мисс Джей произошло что-то плохое.

– Этот старый обманщик! – пробормотала миссис Эббот и тоже густо покраснела. Набрав в легкие побольше воздуха, она снова пошла в атаку: – Да он наверняка уедет по каким-то там своим таинственным делам как раз в тот момент, когда мисс Джей больше всего в нем нуждается. Вам бы следовало запереть этого незнакомца в сарае, пока мужчины не вернутся с полей. Пусть они выяснят, кто он такой и зачем сюда явился.

И тут Мизджей встретилась глазами с Джеффри, но взгляд ее задержался лишь на миг, устремившись куда-то мимо рыцаря, а ее золотистая кожа чуть зарозовела.

Заливающиеся краской женщины, все трепещущие в присутствии рыцаря, – ну что ж, хоть что-то в этих владениях так же, как и везде. Улыбка Джеффри была не столько результатом привычной любезности, сколько выражением облегчения.

Мизджей заморгала, и ее гордый подбородок вздернулся вверх, словно его улыбка нанесла ей сильный удар.

– Миссис Эббот права, Алма: мы ничего не знаем об этом человеке и не можем ему доверять. – Голос ее звучал холодно, но в то же время ласкал слух и был мелодичнее, чем у остальных. – Я оставлю его в сарае вместе с конем.

Лоб у незнакомца перестал кровоточить, что было очень кстати, поскольку сам он не обращал на свою рану ни малейшего внимания, а Джульетта не собиралась повторять своей попытки его осмотреть.

Сложив в сторонке шлем, меч и щит, он тщательнейшим образом обиходил своего коня, хотя любой мог бы сказать, что у него самого буквально все поджилки трясутся от усталости. Джульетта еще никогда не видела подобной преданности по отношению к животному. Кольчуга на мужчине казалась чрезмерно тяжелой. Джульетта решила, что даже привыкший к такому нелепому одеянию актер должен был бы тяготиться подобным грузом. Она испытывала укоры совести при мысли о том, что заставила его пешком идти за фургоном – и это при его ране! – но поспешно отбросила эту мысль, напомнив себе, что по-прежнему совершенно ничего не знает об этом человеке.

Куда девалась вся ее рассудительность? Что за глупость – стоять тут и наблюдать за ним, когда вокруг нет ни души, чтобы прийти ей на помощь, если он вдруг на нее набросится? Ну, хорошо хоть, что она оставила дверь сарая открытой, чтобы солнечный свет попадал внутрь помещения. Если этот тип на нее кинется, кто-нибудь, возможно, услышит ее крик.

Однако незнакомец не обращал на нее внимания: он сосредоточенно снимал с коня тяжелое седло, а следом за ним и юбку, покрывавшую животное от ушей до хвоста. Грудь коня оказалась прикрыта каким-то сооружением, очень похожим на кринолин, только изготовлено оно было из пучков соломы, продетых через деревянный каркас. При виде этой удивительной конструкции Джульетта громко ахнула. Незнакомец остановился и посмотрел на нее поверх спины своего коня.

В этом сарае, построенном для пары мулов обычного роста и пары дойных коров, еще никогда не было столь внушительного жеребца, но у Джульетты вовсе не поэтому неожиданно перехватило дыхание. Ей вдруг показалось, что в тесном сарае стало еще теснее, что она не смеет даже сделать вдоха, пока взгляд незнакомца прикован к ней.

– Кто вы? – прошептала она.

Он чуть наклонил голову и сосредоточенно нахмурился. Джульетта указала на его лошадь, пытаясь найти какой-то способ общения с незнакомцем.

– Конь?

Незнакомец улыбнулся, мгновенно разгадав ее намерение, и оперся руками о спину животного.

– Конь. Арион.

– Арион, – повторила Джульетта, пытаясь привыкнуть к музыкальному звучанию его голоса. Она положила руку себе на грудь: – Джульетта. Джульетта Уолберн.

В его взгляде отразилось недоумение.

– Мизджей?

Уважительное обращение, к которому она так старательно приучала окружающих, вдруг показалось ей грубым и некрасивым.

– Ну… да. Мне нравится, когда меня называют мисс Джей. Но мое настоящее имя – Джульетта.

С чего это вдруг она ему это сообщила: ведь она почти четыре года пыталась заставить всех, кто ее знал, забыть о таком легкомысленном имени!

– Джульетта, – произнес он, и она затрепетала, услышав, как нежно прозвучало в его устах это имя: немного по-британски, словно пришедшее из столь любимых ее отцом пьес Шекспира. Так поклонник мог бы окликнуть возлюбленную из укрытия под ее окнами.

– Джульетта, – снова повторил незнакомец, словно ничуть не сожалея о том, что ее отец наградил дочь таким неуместно романтическим именем.

Он положил руку в металлической перчатке на свою грудь.

– Д'Арбанвиль.

«Джульетта. Д'Арбанвиль». Такое тесное соседство двух имен заставило Джульетту совершенно неуместно залиться краской. Напевный голос гостя напомнил Джульетте речь одной вегетарианки, с которой она встретилась в Октагон-Сити. Та попала в Канзас из Франции через Монреаль и тут потеряла все свои деньги, как и множество других переселенцев-вегетарианцев. Может, этот самый д'Арбанвиль приехал сюда тем же путем?

– Джеффри, – добавил он.

– Д'Арбанвиль Джеффри? – переспросила Джульетта и поморщилась: настолько резким ей показалось собственное произношение.

Казалось, он ничего не заметил, а только ослепительно улыбнулся и отрицательно помахал рукой.

– Джеффри д'Арбанвиль?

Гость наклонил голову в ее сторону и сделал полупоклон, не спуская с нее глаз. И здесь, в пропыленном старом сарае, где вокруг жужжали мухи, а в углу был свален навоз мулов, перемешанный с соломой, вдова Уолберн вдруг ни с того ни с сего ощутила себя балованной юной аристократкой-итальянкой, принимающей ухаживания от запретного для нее Ромео.

Джульетте не понравилось, нисколько не понравилось нахлынувшее на нее смущение, из-за которого она одной рукой начала приглаживать складки своего наряда, а другой – густые пряди, вольно рассыпавшиеся по ее плечам.

Чтобы скрыть свои чувства, Джульетта принялась отдавать распоряжения.

– Вон в тех бочках есть корм для вашего коня, но обязательно снова закрепите крышку, чтобы туда не смогли забраться мыши. Ведро воды можно налить из насоса на дворе. Вам надо будет самому каждый день чистить стойло Ариону. И я надеюсь, что вы отгоните его на пастбище, как только он окрепнет.

Джеффри внимательно смотрел на ее губы, чуть склонив голову набок.

– Ой, вы не играете! Вы действительно ударились головой и теперь не можете как следует говорить! Вы не поняли ни единого моего слова, да? – спросила она в отчаянии.

Он медленно кивнул.

– Понимать. И аз… глаголать ваш английский… скоро. – Он успокаивающе похлопал Ариона по спине, а потом направился к Джульетте и дотронулся до ее груди с самым серьезным выражением лица. – Помогать мне… Джульетта?

Она намеревалась ответить ему, что уже и так достаточно много ему помогала, и чтобы поправить неловкую фразу Джеффри – сказать ему, что предпочитает обращение «мисс Джей». Но Джеффри остановился всего в одном шаге от нее, и все внимание Джульетты сосредоточилось на его широкой груди, вытеснившей у нее из головы все остальные мысли. Его руки начали медленно опускаться и выгибаться. Солнечные лучи упали на металлические звенья, и казалось, что раскрываются крылья ангела-хранителя, чтобы окружить ее бережным объятием. Ее рыцарь явился, чтобы защищать Джульетту от всякого зла.

– Помогать мне, Джульетта, – снова прошептал он, и ее душа затрепетала, откликнувшись на его мольбу.

И тут она поняла, что Джеффри всего-навсего неловко поворачивает руку для того, чтобы оттянуть край туники, который зацепился за ослабевшие звенья кольчужного капюшона.

Джульетта на мгновение окаменела от досады. Она тут трепещет перед ним, словно героиня Шекспира, загипнотизированная его голосом, и воображает себе крылья ангела – Господи! – а ему всего только и нужна ее помощь, чтобы высвободить ткань. Да уж, он настоящий актер – умеет заворожить своих слушателей. Как бы хохотал весь Брод Уолберна, если бы его обитатели узнали, что она наслаждалась тем, как красиво в его устах звучит ее нелепое имя!

Разозлившись на себя, Джульетта сильно потянула мягкую голубую ткань, не обращая внимания на то, что она разорвалась по шву. Так ей и надо – теперь придется еще и зашивать! Джульетта ненавидела шитье, так что самым подходящим наказанием для нее будет орудовать иголкой и размышлять о том, почему ей приходится это делать.

Джеффри отступил от женщины на шаг, предоставив ей складывать его тунику, словно сам понятия не имел, как следить за собственной одеждой. Согнувшись в талии, он несколько раз дернул плечами – и кольчужная рубаха упала к его ногам серебристой горкой. Джеффри немного пошатнулся, избавившись от ее веса, но сразу же пригнулся и начал копаться в кольчуге, пока не извлек оттуда кожаную полоску, на которой болтался оловянный кулон. Тут он выпрямился, облегченно вздохнув, и прижал подвеску к сердцу. Через секунду он завязал кожаный ремешок и выпрямился – и тут Джульетта обнаружила, что снова сходит с ума.

На мужчине оказалась необычная рубашка из тонкой и мягкой кожи, без рукавов и с глубоким клинообразным воротом. На его обнаженных руках вздувались мускулы, подобных которым ей в жизни видеть не приходилось: казалось, его руки от запястья до плеча закованы в мышцы. Подвеска утопала в густых темно-каштановых завитках, покрывавших его грудь в вырезе рубашки. Пряди длинных волос упали ему на плечи – тоже каштановые, но чуть позолоченные солнцем.

Грудь Джеффри бурно вздымалась, словно на то, чтобы снять свою металлическую одежду, он затратил массу сил. При каждом вдохе кожаная рубашка натяги валась, плотно облегая мощные формы, говорившие о недюжинной силе. Без кольчуги он показался ей более молодым и даже более сильным: каждый дюйм его подвижного натренированного тела свидетельствовал о том, что его обладатель – мужчина, наслаждающийся каждой минутой расцвета своих сил.

И все его пропорционально сложенное сильное тело было обезображено серебристо-белыми шрамами. Тонкие полосы, треугольные ямки и длинные извивающиеся следы – словно сквозь защиту его кольчуги много раз пробивались острия кинжалов и клинки мечей. Она никогда не подумала бы, что столько шрамов может быть у солдата, не говоря уже о человеке, выбравшем в качестве профессии актерскую игру.

Джеффри заметил, куда устремился взгляд Джульетты: вытянув руки перед собой, он повернул их, демонстрируя, что отметины есть со всех сторон.

– Рыцарь, – повторил он, и это загадочное слово было его единственным объяснением.

Хотя гладкий лоб Джульетты прорезала крошечная морщинка, когда Джеффри обнажил перед ней знаки своего сословия, рыцарь не почувствовал в ней тошнотворного отвращения, которое порой заставляло женщин отшатываться от него, прижимая ладони ко рту. Но в ней не было заметно и жадного наслаждения, с которым женщины другого сорта водили пальцами по его шрамам: словно им доставляли удовольствие мысли о боли, которую он испытывал, получая их.

Встревоженные глаза Джульетты встретились с его взглядом. В их лазурных глубинах он, кажется, прочел сочувствие к себе – к человеку по имени Джеффри д'Арбанвиль. Не к рыцарю, который получал немалую награду за пролитую кровь, а просто к человеку, в тело которого так часто впивался острый металл. К тому, кто знает цену страданиям.

Казалось, от нее исходит исцеляющий свет, обещавший беспокойной душе мирную гавань. Джеффри неожиданно понял, почему аристократы готовы были навлечь на себя королевский гнев, вступая в союз с такими женщинами, почему безземельные скитальцы вроде него осмеливались мечтать об отказе от рыцарства, чтобы променять свои серебряные шпоры на простые радости: жену, деревенский дом, десяток акров пахоты…

Может быть, исполнив королевское поручение и свою клятву о мщении, освободив землю от мерзкого присутствия Дрого Фицболдрика, Джеффри тоже захочет осуществить подобную мечту. Но сейчас не время для таких грёз. Кельтский талисман тяжело давил ему на грудь, напоминая о данной клятве, об обязательствах, о долге, о людях, чьи жизни зависят от его возвращения.

Сегодня ночью, когда его старые друзья – звезды начнут свой путь по небесам, Джеффри покинет это странное место. Не важно, где именно он оказался после прыжка в Первозданную Пропасть. Такой человек, как он, чей меч служил повсюду, начиная с Италии и кончая Святой Землей и Англией, без труда найдет дорогу обратно по тем же самым звездам, пусть даже он попал в какое-то англоговорящее поселение Востока.

Чтобы перенестись сюда, Джеффри прыгнул в пропасть – похоже, что для возвращения ему придется карабкаться вверх. Так что он станет разыскивать горы.

Внимание рыцаря привлекло какое-то шарканье у двери в конюшню. Там оказался мужчина-поселянин: судя по ссутулившимся плечам и седине в шевелюре и бороде, почти старик. Джеффри подумал, что когда-то этот человек был высок и крепок, но сейчас, похоже, попал в когти чахотки.

Кровь Господня, но до чего же странные одежды облачали тела этих людей! На старике была туника, заправленная в свободные штаны; оба предмета одежды украшал спереди один ряд идущих сверху вниз кружочков цвета обглоданной говяжьей кости. Талию старика опоясывала прочная с виду полоса кожи, на которой болтался кожаный футляр. Из футляра торчала рукоятка – тоже цвета кости. Поселянин схватился за рукоятку и быстрым движением вытащил ее. Судя по тому, как ловко он это сделал, движение было отработанным. На кости оказалось длинное круглое рыло из какого-то темного металла. Он угрожающе направил странный предмет на Джеффри – как направляют нож на противника.

Однако это был не нож. За все свои скитания Джеффри ни разу не доводилось встречать подобного оружия. И все же по виду поселянина не казалось, будто он предлагает какой-то дар.

– Только посмей сделать к ней хоть шаг – и я уложу тебя на месте! – объявил поселянин. – Стыдись! Нельзя обижать вдову.

– Джульетта? Вдова?

Эта новость крайне заинтересовала Джеффри. Но Джульетта не проявила желания объяснить свое семейное положение.

– Капитан Чейни! Нет! Уберите револьвер!

С этими словами она бросилась между Джеффри и воинственным поселянином.

Джульетта подняла руки, словно хотела отвести удар – но ведь поселянин стоял в добрых десяти шагах от них! Невозможно было стерпеть то, что какая-то женщина настолько усомнилась в его способности отреагировать на угрозу – пусть даже она застала его в тот момент, когда он сидел на траве, слабый, как изголодавшийся ягненок. Оставалось только обхватить Джульетту за тонкую стройную талию, приподнять – так же легко, как седло для Ариона, – и спрятать ее у себя за спиной.

Поселянин издал какое-то рычание, поднял странный предмет из металла и кости и прищурил один глаз. Джеффри нагнул голову и тоже прищурился, не понимая толком намерений поселянина. Джульетта тревожно вскрикнула и попыталась его обойти. Джеффри чувствовал тепло ее тела, запах позолоченных солнцем волос, колебания воздуха от каждого ее движения. Ему не представляло труда ей помешать: достаточно сдвинуться в сторону или преградить ей путь вытянутой рукой. Джульетте никак не удавалось обогнуть его.

– Капитан Чейни, не стреляйте! – крикнула она.

– Не могу я стрелять, пока вы прыгаете тут, как кролик! Отбегите подальше, мисс Джей, и не мешайте мне. Если он попытается броситься за вами, я всажу в него пулю.

– Да не станет он за мной бросаться. А вы не всадите в него пулю.

Джеффри ощутил прикосновение теплых пальцев к своей руке – сначала неуверенное, потом смелое. Джульетта отталкивала его руку вниз, чтобы видеть разгневанного поселянина. Джеффри спрятал ухмылку: несмотря на его усталость, ей не удалось справиться с одной его рукой! Джульетта вздохнула, видимо, признавая это, но тут же хитрым маневром поднырнула под руку Джеффри. Кинув на него торжествующий взгляд, она повернулась к капитану Чейни. Джеффри стиснул зубы, уверенный в том, что эта неприятная сцена привела только к одному хорошему последствию – помогла ему еще немного освоиться со странным языком. Своими знаниями он собирался воспользоваться для того, чтобы отругать свою непрошеную защитницу.

Джульетта кинула на него еще один взгляд – почти смущенный.

– Мы нашли его в прерии в совершенно невменяемом состоянии. У него разбит лоб. Алма решила, что он актер.

И она постучала пальцем по виску.

– А я считаю, что он может оказаться приграничным разбойником, мисс Джей!

– Но нельзя же так просто войти и пристрелить его, не выяснив это наверняка, капитан Чейни!

– И что может мне помешать?

– Цивилизованность. Это же теперь не Дикий Запад! – укоризненно напомнила она. – Сейчас тысяча восемьсот пятьдесят девятый год от Рождества Христова!

Джеффри показалось, что бессмысленные слова Джульетты эхом разнеслись по сараю. Он проклял свою неуместную гордость, заставившую его решить, что он уже овладел ее языком – ведь он определенно неправильно понял ее последнюю фразу!

– Сейчас тысяча двести восемьдесят третий год от Рождества Христова!

Эти слова, хриплые и неуверенные, вырвались из горла Джеффри вопреки его воле. Сердце его отчаянно забилось при виде того, как уставились на него Джульетта и старый поселянин: она – с грустным сочувствием, он – разинув рот.

Прошло несколько мучительно долгих секунд, а потом Джульетта спросила его:

– Вы и правда не знаете, где вы, да, Джеффри? Рыцарю претила тревога, отразившаяся в ее глазах, ее успокаивающий, но робкий тон, словно эта женщина решила, будто имеет дело с безумцем… Или, может быть, она испугалась, что несмотря на все ее попытки не дать ему встретиться с важными персонами, он все-таки определил, где находится. Гордо выпрямившись, он проговорил как можно увереннее:

– Китай. Тысяча двести восемьдесят третий год от Рождества Христова.

На лице поселянина отразилась жалость, и он опустил вниз странный предмет с костяной рукоятью.

– Теперь я понял, что вы имели в виду, мисс Джей.

– Ох, Джеффри! – прошептала Джульетта.