Глава 17

В переулке Гейбриел с отчаянно бьющимся сердцем прижался спиной к сырой стене. Он не слышал ничего, кроме грохота и шума большого порта: стука бочек, катящихся по деревянным настилам; скрипа подъемников; криков и ругани, царящих в доках.

Его упустили, и теперь он свободен. Гейбриел глубоко прерывисто вздохнул, повернул за угол навстречу свободе – и тотчас услышал крик:

– Ах вот он, этот маленький паршивец! За ним, Руис!

Гейбриел стремглав помчался по кривым, петляющим улицам Бриджтауна, но стук тяжелых шагов позади преследовал его. И вдруг впереди, когда его легкие уже готовы были разорваться, он увидел темный переулок. Как только он свернул в него, отворилась дверь таверны и вышедший оттуда худой темноволосый мужчина подхватил его так, словно он ничего не весил.

– Эй, кто это у нас тут? – усмехнулся мужчина. – Никак маленький карманный воришка?

– Пожалуйста, сэр, не позволяйте им забрать меня. – Гейбриела начала бить дрожь. – Прошу вас.

Трое моряков, запыхавшись, догнали его.

– Благодарю вас, сэр, – сказал Криви. – Парень удрал от нас на пристани.

– И как же называется ваш корабль? – не выпуская Гейбриела, поинтересовался мужчина.

– «Святой Назарет», – осторожно ответил Криви. – А что?

– Не у всех капитанов хорошая репутация, – пояснил темноволосый мужчина. – А что вы хотите от мальчика?

– Он нанят по контракту. – Криви явно занял оборонительную позицию. – Мы имеем право забрать его.

– По контракту? – фыркнул темный мужчина. – Но он совсем еще юный! – И снова взглянул на Гейбриела. – Честно говоря, парень очень похож на моего давно пропавшего кузена из Шропшира. Пожалуй, теперь я заберу его домой.

Криви злобно прищурился и шагнул вперед. В мгновение ока темноволосый мужчина выхватил нож – длинный смертоносный клинок, висевший на ремне у бедра.

– Даже не помышляй об этом. – Его голос был тихим и спокойным. – В таверне дюжина мужчин. Половина из них – мои друзья, а другая половина – мои сотрудники.

– Но… мальчишка наш по закону, – прохрипел Криви.

– Отлично, – согласился мужчина. – Вы пойдете и возьмете у Ларчмонта контракт – да, мне все известно о «Святом Назарете» – и принесете его в «Невилл шиппинг» к месту для кренгования. Я взгляну на него и тогда, если буду удовлетворен, отдам вам мальчика. Что может быть справедливее?

Когда моряки ушли, Гейбриел перевел дух и дрожащим от накативших рыданий голосом спросил:

– Они вернутся, сэр?

– Ни за что на свете. – Темноволосый мужчина похлопал Гейбриела по плечу: – Пошли, найдем для тебя безопасное место.

Когда огонь зашипел и оставил после себя только поднимающийся пар, Гарет пошел в дом через кухни, чтобы убедиться, что никто не обойден вниманием. Миссис Масбери, надев одно из своих серых саржевых платьев, разливала кофе уставшим слугам, собравшимся в ее гостиной, Нелли Уотерс собирала воду, орудуя шваброй, и разбирала сваленные в кучу намокшие куртки и сапоги. Доктора Осборна Гарет нашел в буфетной, где тот накладывал шину на сломанный палец.

– По-моему, обошлось без серьезных ранений, – доложил Осборн, бросив на Гарета быстрый взгляд. – Есть у вас какие-нибудь мысли по поводу того, кто это мог сделать?

– Нет, – угрюмо покачал головой Гарет, – пока нет. Но и это узнаю.

Слуга, сидевший на узком рабочем столе, был немного бледным, и Гарет, чтобы поддержать его, положил ему руку на плечо.

– Все в порядке, Эдвардс?

– Да, ваша светлость. Это простой перелом, он даже не болит – ну, не очень.

– Благодарю вас за помощь. – Гарет слегка улыбнулся ему и обратился к доктору: – Если это самый тяжелый случай, Осборн, то возвращайтесь в свою постель. Спасибо, что пришли так быстро.

Гарет торопливо поднялся по лестнице и разделся до пояса перед умывальником, чтобы смыть с себя глубоко въевшуюся грязь и копоть. Он старался заставить себя не думать о пожаре, но не мог забыть застывший страх в глазах Антонии. Она действительно очень испугалась за него и отправилась разыскивать, совсем позабыв о собственном страхе перед грозой. Вытирая лицо полотенцем, Гарет увидел в зеркале свое отражение… Эти несколько недель, проведенные в Селсдоне, явно его изменили. Он стал другим. Его лицо, покрывшееся легкой щетиной, выглядело более худым, а глаза – более строгими.

Интересно, подумал Гарет, как выглядел отец в его же возрасте, и решил, что, наверное, точно так же. Когда майор Чарлз Вентнор, уже много воевавший и уставший от сражений, отправился на Пиренейский полуостров, ему было тридцать шесть лет. Гарет помнил, что его отец был высоким, широкоплечим, с золотистыми волосами. Его смех был мягким и глубоким. А когда он смотрел на жену, его глаза светились счастьем. И это все. У Гарета остались только детские воспоминания, которые он будет хранить до конца жизни.

Неожиданно Гарет с удивлением почувствовал, как ему всегда не хватало отца. И как он нуждается в нем теперь. Будь отец жив, Гарет мог бы спросить у него, как это бывает, когда уравновешенный и серьезный человек в таком возрасте теряет голову от любви. Пройдет ли это? Станет ли хуже? Или чувство будет расти и превратится в нечто прекрасное и всепоглощающее, как было у его родителей? Ни время, ни расстояние не ослабили их любовь. Ни религиозная, ни классовая принадлежность не были помехой их чувству.

И тут вдруг Гарет понял, что посоветовал бы ему отец. Решиться, рискнуть испытать все – горе, надежду, счастье – с Антонией. Но положение ее было сложным. Ей никогда не позволяли самостоятельно принимать решения, никогда не предоставляли право выбора. И до тех пор пока над ней дамокловым мечом висит подозрение в убийстве мужа, у нее нет выбора.

Но отец и Уорнем – его прошлое, а Антония может стать его будущим. Правда, каким оно будет, Гарет пока плохо себе представлял. Однако слова, произнесенные ею этой ночью, вселили в него надежду. Горя желанием увидеть Антонию и обнять ее, Гарет отбросил полотенце и пошел в гардеробную за чистой одеждой.

Подойдя к гостиной, Гарет тихо постучал, Антония ответила сразу же и, когда он вошел, бросилась в его объятия в одной ночной рубашке.

– Гейбриел! – воскликнула она. – Я так рада тебя видеть. Ты не пострадал? Все в порядке? Никто не пострадал?

– Все хорошо, любовь моя, – успокоил ее Гарет и коснулся губами теплого изгиба ее шеи. – Нам повезло.

– Нет, дело не в везении, а в вашей с мистером Кемблом смелости. Все говорят об этом. Знаешь, если бы вы оба не рисковали… своими жизнями, то… О Господи!

– Что, любовь моя?

– Гейбриел, ты же мог погибнуть! – задохнувшись, прошептала Антония. – И теперь я не знаю, что делать – расцеловать тебя или отшлепать за безрассудство.

– Я выбираю поцелуй, – промурлыкал он, погружая пальцы на ее затылке в густые распущенные волосы. – Перспектива получить шлепок за безрассудство меня не так возбуждает.

Прильнув к нему, Антония подняла лицо, и Гарет сразу почувствовал ее губы. Сначала поцелуй был нежным, но потом между ними, казалось, вспыхнуло пламя. Как и в ту ночь на стене у башни, это было внезапное, безумное желание, которое невозможно было преодолеть. Они оба чувствовали себя счастливыми, потому что живы и вместе, несмотря на все испытания, которые уготовила им судьба. Страстно целуя Антонию, Гарет забыл обо всем на свете.

Почувствовав, как теплые сильные руки Гейбриела скользят по ее телу, она полностью вверилась им, отдалась его нежным ласкам, требованиям его тела и ощутила, как знакомая сладостная боль пронизывает все ее тело, добираясь до самой души. Гейбриел покрывал поцелуями ее щеки, брови, виски, но это было совсем не то, чего хотелось Антонии. Догадавшись об этом, Гейбриел снова вернулся к ее губам с горячим поцелуем, от которого у нее задрожали колени.

Его ласки были настойчивыми и требовательными. Он делал то, что ей хотелось. Чувствуя, как его прикосновения обжигают кожу, Антония рванулась к Гейбриелу всем телом, предлагая себя в порыве любви и желания, а он, взяв ее одной рукой под округлые ягодицы, крепко прижал ее к затвердевшей выпуклости своего мужского естества. Антония понимала, что следует увести его в спальню, но было так греховно соблазнительно заняться сексом прямо здесь, посреди гостиной.

– Возьми меня, – шепнула она, чуть отстраняясь от его губ. – Прямо сейчас, Гейбриел. Прошу тебя.

– О Боже, Антония!

Гейбриел оттеснил ее назад, и Антония ощутила, как край письменного стола уперся сзади в ее бедра. Со стола на ковер попадали перья для письма, но ни она, ни Гейбриел не обратили на это внимания. Добравшись руками до ее грудей, Гейбриел удерживал их в ладонях и поглаживал до тех пор, пока у Антонии не заболели соски и она почти не опрокинулась на стол, жаждая большего.

Антония распустила завязки ворота ночной рубашки, и Гейбриел осторожно спустил с ее плеч мягкую фланель, обнажив кожу. Задрожав, Антония нашла его губы, и Гейбриел ответил ей с удвоенной страстью, жадно исследуя укромные глубины ее рта, а когда он поднял подол ее ночной рубашки, Антония почувствовала, что реальный мир кружится и исчезает.

Раскинув ноги, она полностью отдалась его ласкам, и когда Гейбриел снова нырнул языком в ее рот, обняла его рукой за талию, а потом просунула руку под рубашку и ощутила под ладонью теплые упругие мускулы спины.

– Гейбриел, ты так хорош, – промурлыкала Антония. Она чувствовала, как его тело дрожит от удовольствия, чувствовала, как ее окутывают теплые манящие ароматы – цитруса, мыла, древесного дыма и слабого мускусного мужского запаха.

Дыхание Гейбриела уже становилось прерывистым, а прикосновения – более грубыми и требовательными.

Антония сильнее прижалась к краю стола, чтобы добраться пальцами до застежки его брюк, а когда она торопливо расстегнула их, бархатистый кончик его пениса поднялся над напряженными мускулами живота.

– О Боже, Антония, – прохрипел Гейбриел, – я должен тебя взять!

– Так возьми. Прямо здесь и прямо сейчас. Не думай. Не разговаривай.

– И почему я всегда считал эти слова такими убедительными? – проворчал Гейбриел, собирая наверх, к талии, ее ночную рубашку. Придвинувшись ближе к Антонии, он поцеловал ее в шею и не слишком нежно прикусил зубами кожу, а потом, стремительно просунув руку ей между ног, коснулся ее плоти, уже влажной от желания, и со стоном скользнул внутрь одним пальцем.

– Не так. – Она провела рукой по его разгоряченному пенису, прислушиваясь к своему тяжелому дыханию. – Пожалуйста. Прошу тебя.

В ответ Гейбриел подвинул ее к самому краю стола, прижался к ней и одним мощным толчком вошел в нее.

– Ох! – вырвалось у Антонии. – Да!

Последовал еще один толчок, от которого стол с глухим стуком ударился о стену, но Антония не обратила на это внимания. Откинув голову назад, она торопила события, подгоняемая страхом, что их застанут, и отчаянной потребностью, которую испытывали они оба. Гейбриел снова и снова погружался в нее, удерживая ее на самом краю стола, на самом краю падения. Не в силах сдержать себя, Антония непроизвольно прижималась к нему, чувствуя, как внутри ее все нарастает и нарастает непреодолимая физическая потребность.

– Антония, – задыхаясь, произнес Гейбриел, накрыв рукой ее грудь. – Антония, я не могу устоять…

Она не могла думать ни о чем другом, кроме мощного движения внутри ее, кроме безумной потребности облегчить свои мучения, и направляла его глубже в себя. Руки и губы Гейбриела тоже пылали от нетерпения, его желание разгоралось все сильнее. Чувствуя, как он снова и снова входит в нее, Антония испустила крик, а у Гейбриела спина напряглась и выгнулась как лук. Ритм движения, захвативший их обоих, вел Антонию к тому манящему, обещающему наслаждение обрыву, пока она не достигла края и ее тело не задрожало от эмоций. Гейбриел почти полностью покинул ее, а затем одним мощным последним толчком вошел в самую глубину. Его голова откинулась назад, лоб покрылся потом, сухожилия на шее натянулись, и он тихо вскрикнул от удовольствия, когда его тепло выплеснулось внутрь ее.

Гейбриел положил голову на плечо Антонии, и они долго просто сжимали друг друга в объятиях, но потом Гейбриел, очевидно, почувствовал угрызения совести.

– Боже правый, Антония, – прошептал он, – не могу поверить, что я сделал это с тобой – прямо здесь, на столе. Боже мой!

Но Антония нежно поцеловала его в ухо – ее это не волновало. Она даже не представляла себе, какому риску они только что себя подвергли. Ее стремление к Гейбриелу, ее желание, которое казалось бесконечным и раскаленным до белого каления, уничтожили все здравые мысли.

– Гейбриел, – тихо заговорила Антония, – я люблю тебя. Я знаю… ты не хочешь, чтобы я это говорила и так думала. Но что есть, то есть.

– Антония, быть может, тебе просто нравится то, что я заставляю тебя чувствовать? – Гейбриел поднял голову, их взгляды встретились, и он с грустью в глазах накрыл ладонью щеку Антонии.

– Прекрати, Гейбриел. – Она положила свою руку поверх его руки. – Я не похожа… на тех, с кем ты занимался сексом. Это не связано с физическим удовольствием.

– Нет? – Гейбриел поднял бровь.

– Ну хорошо, связано, – покраснев, призналась Антония. – Но здесь есть и нечто большее.

Слегка улыбнувшись, Гейбриел отодвинулся от нее, поднял со стола, поправил ночную рубашку и быстро привел себя в порядок.

– Антония, ты мне небезразлична, – не глядя на нее, сказал он после недолгого молчания. – Совсем не безразлична. Ты должна это знать.

– Правда? – Ее голос был на удивление спокойным.

Повернувшись к ней спиной, Гейбриел подошел к окну – к тому самому, возле которого стояла Антония в то ужасное утро, когда не захотела признаться, что занималась с ним сексом.

– Да, ты мне небезразлична, – повторил Гейбриел, глядя в окно на дождь. – Люблю ли я тебя? Да, Антония. Люблю безумно. Думаю, ты это уже знаешь и чувствуешь.

Он ее любит? Да, несомненно. Гейбриел не из тех людей, которые говорят то, чего нет на самом деле. В сердце Антонии затеплилась надежда.

– Я не могу этого знать, Гейбриел, если ты мне этого не скажешь. – Подойдя к нему, Антония положила обе руки ему на локоть. – Я не могу догадаться. Я боюсь даже надеяться.

– Антония, не нужно спешить, – предостерег он ее, устремив взор куда-то вдаль, и покачал головой. – Ты столько пережила, и у тебя было совсем мало возможностей выбирать то, что тебе хочется.

– Я хочу тебя, Гейбриел, – тихо отозвалась она. – Я выбрала тебя.

Антония почувствовала, что он колеблется и его решимость слабеет. Она ждала молча, потому что не могла не понимать его тревог. Заботиться о ней, зная все о ее прошлой жизни, – большая ответственность. Гейбриел не сомневался, и, вероятно, был прав, что ее отец не пожелал бы знаться с его предками. Но Антонию больше не заботило то, что думает ее отец, и она должна каким-то образом убедить в этом Гейбриела.

В этот момент кто-то вошел в соседнюю спальню.

– Наверное, это Нелли, – шепнула Антония. – Она вернулась.

– Чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. – Гейбриел ласково поцеловал Антонию в нос. – Иди быстро ложись спать и помни, что я люблю тебя. Люблю до безумия.

С этими словами Гейбриел ушел. Антония так и осталась стоять у небольшого письменного стола красного дерева, а когда Нелли ее окликнула, повернулась и пошла в спальню, чтобы приготовиться ко сну.

Проснувшись на следующее утро, Гарет отправился с мистером Уотсоном оценить ущерб, нанесенный пожаром. Управляющий отозвал плотников и каменщиков, которые работали в Ноулвуд-Мэноре, и отправил их ремонтировать каретный сарай. Три отсека со всем их содержимым и комнаты наверху находились в безнадежном состоянии, и было решено начать разборку сарая. К девяти часам испорченные двери были сняты и, как обещал Уотсон, брошены в кучу мусора для сожжения.

Но вовремя появившийся мистер Кембл напомнил, что двери являются вещественным доказательством и их нельзя сжигать, пока не будет найден злоумышленник, а затем отправил Талфорда в не пострадавшей от огня двуколке в Уэст-Уиддинг за мировым судьей. Убедившись, что все в надежных руках, Гарет вернулся в дом, не в силах выбросить из головы мысли об Антонии.

Этой ночью у Гарета от слов Антонии подпрыгнуло сердце, ему не хотелось, и он ей сказал об этом, чтобы она отказалась от своего права выбирать, ведь до сих пор жизнь не давала ей такой возможности. Он действительно так считал, но все же начал убеждаться в том, что у Антонии есть собственная точка зрения.

Им предстоит долгий серьезный разговор – Гарет понимал это, но хотел, чтобы прежде раскрылась правда смерти Уорнема. Если Антония придет к нему, то он должен быть уверен в том, что она это сделала потому, что не может без него жить. Гарет знал, что ему не будет покоя, если у него останется хоть малейшее подозрение, что выбор Антонии обусловлен обстоятельствами и у нее просто не было иного выхода. Нужно, чтобы она поняла и приняла его не только таким, какой он есть сейчас, но и таким, каким был когда-то. Но по-видимому, он хотел слишком многого.

В длинной узкой конторе, расположенной рядом с парадным залом, он обнаружил Коггинза за его обычным занятием: разбором почты и распределением работы между слугами.

Когда Коггинз закончил распределять запланированные на день работы, Гарет вошел к нему в контору. Коггинз, как обычно сосредоточенный, выглядел немного раздраженным и уставшим. Его седые волосы казались еще более редкими, а вытянутое хмурое лицо еще более напряженным.

– Доброе утро, – приветствовал его Гарет. – Герцогиня уже спустилась?

– Нет, ваша светлость, – ответил Коггинз, отложив в сторону свою бухгалтерскую книгу. – Я ее еще не видел.

– Хорошо. – Гарет постарался расслабиться. – Я хотел бы, чтобы вы, когда у вас будет время, занялись кое-чем.

– Разумеется, ваша светлость. Чем я могу вам помочь?

– Талфорду и другим работникам конюшни, вероятно, понадобятся новые вещи, – пояснил Гарет, опершись плечом о дверной косяк. – Одежда, обувь, бритвы, Библии. У них ничего не осталось. Сделайте все, что сможете. Если необходимо, поезжайте на день в Лондон.

– Разумеется, сэр. Я думаю, в Плимуте найдется все, в чем они нуждаются. Что я могу еще сделать?

Скрестив руки на груди, Гарет обдумывал свои следующие слова.

– У мистера Кембла есть мысли по поводу возникновения пожара, – заговорил Гарет после некоторой паузы. – Он думает, что мистер Меткафф мог вернуться и находиться где-нибудь неподалеку. Вам что-нибудь известно об этом?

– О Господи, ваша светлость! – с явной тревогой ответил Коггинз. – Это очень неприятно. Я обязательно расспрошу слуг.

– Да, сделайте это, – задумчиво кивнул Гарет, опустив руки. – Если кто-нибудь видел Меткаффа, то я хочу, чтобы вы немедленно сообщили об этом мистеру Кемблу.

Коггинз кивнул, и Гарет, поблагодарив его, направился к дверям, но дворецкий остановил его:

– Ваша светлость, могу я задать вам один вопрос? Весьма… откровенный…

– Ну конечно, Коггинз, – обернувшись, ответил Гарет. – Думаю, нам незачем ходить вокруг да около.

– Это… касается пожара, ваша светлость, – держа руки за спиной, начал Коггинз. Дворецкий не относился к числу людей, поддающихся эмоциям, но в этот день у него был очень расстроенный вид. – Не пожара как такового, а… надписи, которая была обнаружена.

– Да, – помедлив, кивнул Гарет, – и что же?

– Я знаю, сэр, – Коггинз виновато посмотрел на него, – что выражу мнение всех слуг… если скажу, никого на самом деле не волнует ваша национальность. Мы знаем, что вы еврей, и нас это не смущает.

– Спасибо, Коггинз, – постарался улыбнуться Гарет, – мне приятно это слышать.

– И никто из нас не написал бы этих слов, ваша светлость, – продолжил Коггинз. – Слуги с радостью работают на вас, им приятно видеть улучшения, которые происходят в имении. Мистер Уотсон считает, что вы очень талантливый человек. По правде сказать, сэр, Меткафф был единственным подстрекателем, и мы уверены, что он действительно уехал. Вот так, сэр. Это то, что все мы хотели бы вам сказать. Мы глубоко сожалеем о том, что произошло.

– Я это понял, Коггинз, когда ночью все прямо в ночном белье выбежали заливать огонь. – Гарет положил руку на плечо дворецкого. – Спасибо вам за ваши слова. – Гарет снова собрался уйти, но в последний момент передумал. – И еще, Коггинз…

– Да, ваша светлость?

– А что касается надписи, то я, как почти все здесь, в Селсдоне, прошел конфирмацию. В Сент-Олбане, если быть точным. И прекрасно все помню, мне тогда было одиннадцать лет. – Заметив удивление на лице Коггинза, Гарет после минутного колебания пояснил: – Моя мать была еврейкой. Ее родители, будучи еще молодыми, были вынуждены покинуть свои дома в Богемии и перебраться в Англию в надежде на лучшую жизнь. Я очень любил их и гордился ими. Однако хорошо это или плохо, но по вере я такой же, как все здесь. И когда все уляжется, я, возможно, в одно из воскресений отправлюсь вместе со всеми в церковь.

– Нам действительно будет очень приятно видеть вас там, ваша светлость, – в некотором замешательстве сказал дворецкий.

Внезапно с дороги донеслось громыхание экипажа, и Коггинз подошел к узкому окну, выходящему на парадную лестницу.

– О, ваша светлость, по-моему, это ваш друг барон Ротуэлл. Вы ждете его?

– О Господи, нет! – Гарет вслед за Коггинзом подошел к окну и, выглянув в окно через его плечо, увидел, как Ротуэлл выходит из своего блестящего черного фаэтона. – Бедняга, – пробормотал Гарет, – он, похоже, в полном отчаянии.

– В отчаянии, сэр? – переспросил Коггинз.

– Его сестра недавно вышла замуж, и теперь лорд Ротуэлл не знает, чем себя занять, – улыбнувшись, пояснил Гарет. – Ему не с кем даже поссориться за обедом. Зачем бы еще ему возвращаться?

Через несколько минут Ротуэлл явился в кабинет Гарета. Кембл был уже там. Сидя за небольшим письменным столом, он набрасывал какой-то документ и нисколько не удивился, увидев Ротуэлла.

Гарет попросил подать кофе, а потом занял одно из широких кресел, стоявших по обе стороны камина.

– О, похоже, здесь произошло нечто захватывающее, – с абсолютно беззаботным видом заметил Ротуэлл, вытянув перед собой длинные ноги в сапогах. – Задняя сторона твоего каретного сарая вся в копоти, а там, где должны быть окна, зияют черные дыры. Так что же все-таки произошло?

– Я как раз готовлю кое-какие бумаги для нашего мирового судьи по поводу этого несчастья, – язвительно отозвался Кембл, со стуком положив перо. – Как оказалось, у нас есть слуга-проказник, с которым придется разобраться.

– А вы в этом уверены? – Гарет повернулся в кресле.

– Здесь все ясно, – фыркнул Кембл. – Помните того сопливого парня-конюха? Два дня назад он услышал какой-то шум в кладовой и свесился со своей койки настолько, чтобы видеть дверь. Меткафф копался в буфетах – похоже, искал красную краску и скипидар.

– Боже правый! – воскликнул Гарет. – И мальчик ничего не сделал?

– И мальчик ничего не сделал, – эхом повторил Кембл и, грациозно откинувшись на спинку кресла, развел руками. – А теперь соломинка – в его защиту: он был болен и напичкан знаменитым осборновским средством от кашля. Можете догадаться, что это означает?

Гарету оставалось только застонать.

– Может быть, нам пора уже разыскать негодяя? – с энтузиазмом предложил Ротуэлл. – Я имею в виду лакея.

– О, вы и вправду мучаетесь от скуки. – Кембл сделал один из своих величественных жестов. – Не утруждайте себя поисками. Меткаффа уже видели в Уэст-Уиддинге. Мистер Лодри арестует его… – Кембл достал нечто похожее на большие золотые карманные часы, – полагаю, как раз к ленчу.

– А что будет потом? – поинтересовался Гарет.

– Незамедлительный суд и неизбежная виселица, если только вы не захотите вмешаться, – с долей сарказма ответил Кембл. – Может быть, вы потребуете отправить его в Австралию? В конце концов, этот парень ваш кровный родственник.

– Так, значит, Меткафф – незаконнорожденный сын герцога? – в растерянности воскликнул Ротуэлл. – Как же он дошел до того, чтобы быть причастным к убийству и всему прочему?

– Хотите сказать: к смерти Уорнема? – Черные брови Кембла выразительно поднялись. – Я начинаю верить в то, что он скорее всего до этого не дошел, хотя почему, я, откровенно говоря, не могу понять.

– Прошу прощения? – не понял Ротуэлл.

– Меткафф никого не убивал, я абсолютно в этом уверен, – теряя терпение, ответил Кембл. – Он совершенно не повинен в этом, а может быть, и во всем остальном.

В это время в комнату вошел лакей, и Гарет с удовольствием принялся разливать принесенный им кофе.

– Итак, Ротуэлл, – заговорил Гарет, осторожно передавая чашку, – что привело тебя обратно? Безусловно, наши маленькие недоразумения не могут сравниться с захватывающей жизнью Лондона, верно?

– На самом деле я приехал по просьбе виконта Венденхейма и его друзей из министерства внутренних дел, – признался Ротуэлл.

– Это правда? – Кембл в мгновение ока вскочил из-за стола. – И почему вы сразу ничего не сказали? Это же просто великолепно!

– Венденхейм попросил меня доставить информацию, которую ему не хотелось передавать в письменном виде. – Ротуэлл несколько настороженно взглянул на Кембла. – Правда, на меня она не производит особого впечатления.

– Что стряслось с Максом? – Глаза Кембла вспыхнули огнем. – Почему он сам не приехал?

– Как я слышал, его близнецы подхватили ветрянку, – ощущая некоторую неловкость, объяснил барон. – А кроме того, я езжу быстрее.

– Это звучит так, будто сейчас произойдет нечто необычное, – заметил Гарет.

– Ну, частично это больше касается того, что не произошло, – сказал Ротуэлл. – Он просил передать вам, что лорд Литтинг его избегает, но нет смысла его разыскивать. Он сказал, вы поймете, о чем идет речь.

– Ах это, – откликнулся Гарет, теряя интерес к делу. – Да, Литтинг уже приезжал сюда в припадке негодования и обвинил нас в том, что мы натравили на него своих собак. К сожалению, нам не слишком много удалось из него вытащить.

– Это не важно, – ответил барон. – Венденхейм нанес визит барристеру сэру Гарольду как-его-там.

– В самом деле? – Удивленно раскрыв глаза, Кембл снова сел за стол. – И они разговаривали?

– Трещали как сороки, сказал бы я. – Ротуэлл замолчал и отпил кофе. – Очевидно, Венденхейм действовал от имени Пиля, и в этом весь фокус.

– Итак? – нетерпеливо произнес Кембл. – Выкладывайте. Что именно он сказал?

– Я постараюсь как можно точнее передать вам то, что он мне сказал. – Взгляд Ротуэлла стал сосредоточенным. – Это совершенно поразительная история, но Венденхейм не позволил мне ничего записывать.

– Ну, не тяните же, – поторопил его Кембл, – и не упустите чего-нибудь.

Глаза барона вспыхнули от возмущения, но он сдержался.

– Этот сэр Гарольд сказал, что герцог Уорнем попросил его приехать сюда, чтобы обсудить щекотливый юридический вопрос, – доложил Ротуэлл. – Все дело было изложено, как я полагаю, намеками и недомолвками, но суть состоит в том, что Уорнем дал понять, что в юности заключил брак в Гретна-Грин – а это служит основанием для наследования герцогства – и хочет, чтобы этот барристер объяснил ему тонкости брачного законодательства.

– Что означает «дал понять»? – уточнил Гарет. – И почему он только теперь признался в этом?

– Он пояснил, что был подвыпившим и, возможно, сделал это просто шутки ради, – ответил барон, пожав плечами. – Барристер решил, что здесь Уорнем приврал, но зачем? Уорнем хотел знать, каково будет наказание, если он публично признается в содеянном.

– Наказание за что? – спросил Гарет. – Побег в Гретна-Грин считается скандальным, но это не преступление.

– Нет, наказание не за побег, а за двоеженство, – пояснил Кембл. – Вот что он имел в виду, верно, Ротуэлл? Уорнем был женат на четырех женщинах, и это может означать, что он четыре раза был двоеженцем – если его жена из Гретна-Грин была жива все эти годы. И он собирался признаться в этом?

– Очевидно, он размышлял над этим, – кивнул барон. – По словам барристера, Уорнем заявил, что прежде всего хотел бы аннулировать брак с нынешней герцогиней так, чтобы не вызвать чрезмерного гнева ее отца.

– Итак, Уорнем заявил, что уже в период брака с первой герцогиней был двоеженцем. – Кембл вскочил на ноги и принялся ходить по комнате, потирая рукой подбородок. – Не говоря уже о трех других.

– И если эта история получает огласку, то бедный Сирил в этом случае становится незаконнорожденным! – возмущенно воскликнул Гарет. – Вот почему он хотел получить благословение Литтинга. И именно поэтому Литтинг не захотел рассказать нам всю правду – он был взбешен, нет сомнения.

– Но почему Уорнема должно было так волновать, что подумает Литтинг? – спросил Ротуэлл. – История скандальная и шокирующая.

Крепко сжав за спиной руки, Кембл остановился у холодного камина, и в его глазах появилось какое-то странное выражение.

– Его волновал лорд Литтинг по той же самой причине, что и лорд Суинберн. Если бы Уорнему пришлось взять на себя ответственность за четыре случая двоеженства, вся эта мерзость, вероятно, могла оказаться в палате лордов, как зловонная куча. Впрочем, так оно есть.

– А это бросило бы тень на семейство Литтинга. – Гарет поежился, чувствуя себя так, словно куртка внезапно стала ему тесна. Несомненно, существовало и еще что-то, не дававшее ему покоя на уровне подсознания.

Кембл резко остановился и как сумасшедший схватился за горло.

– Ну и ну! – воскликнул он.

– Что еще? – угрюмо поинтересовался Ротуэлл.

– Кажется, до меня только что дошло, – с присвистом объявил Кембл. – Нужно пригласить доктора Осборна!

Спустя пятнадцать минут Кембл плюхнулся на красный кожаный диван Гарета, заявив, что внезапно заболел и не в силах даже подняться наверх. Когда послали за эвкалиптовой растиркой, то Нелли Уотерс сама принесла ее и сказала, что готова заняться лечением, поскольку уже переболела и не должна снова подхватить заразу. Она села рядом с Кемблом, сняла с его шеи платок, нанесла мазь и начала водить рукой вверх-вниз по шее с такой силой, что можно было подумать, будто она вытирает вспотевшую лошадь, в то время как пациент ворчал и стонал на все лады.

Гарет наблюдал за происходящим с некоторым подозрением, начиная догадываться, что Кембл что-то задумал.

– О, мистер Кембл! – подходя к дивану, воскликнула вошедшая с одеялом Антония. – Какое печальное известие! Я думала, все уже позади.

Взяв у Антонии одеяло, Нелли оттеснила свою хозяйку в другой конец комнаты.

– Отойдите все, – строго распорядилась она. – То, что происходит здесь, ужасно неприятно.

Гарет был уверен, что это и на самом деле неприятно, но сомневался в том, что заразно. Когда немного погодя Коггинз привел доктора, Осборн бодро приветствовал всех, а Нелли Уотерс встала со стула. Доктор, возможно, и счел странным, что процедуры выполняются на глазах у всех, однако ничего не сказал.

– Я полагал, что мы покончили с этим гнойным тонзиллитом, – сочувственно сказал Осборн, засовывая в рот Кемблу маленькую деревянную палочку. – Вот так, да. И немного повернитесь к свету.

– А-а-а… – протянул Кембл.

– Все началось внезапно, говорите? – обратился Осборн к Гарету.

– Ну да, он был совершенно здоров, а в следующее мгновение вдруг… – Ротуэлл развел руками.

– А-а-а… – перебил его Кембл, и Осборн убрал палочку. – Теперь я вспоминаю, что на самом деле почувствовал легкое недомогание еще прошлой ночью, под дождем.

– Что ж, никакого гнойного воспаления нет, – озадаченно сказал Осборн. – Слизистая оболочка выглядит прекрасно. Возможно, вы просто надышались дымом в прошлую ночь?

– Пожалуй, вы правы, – согласился Кембл, немного поразмыслив над таким предположением. – Что ж, вы меня успокоили. – Он сел и положил свою руку на рукав куртки Осборна. – Вы должны простить меня, доктор. Понимаете, я ужасно беспокоюсь о своем здоровье – почти как несчастный Уорнем. «Просто как одержимый», – возможно, сказали бы некоторые.

– Это правда, у покойного герцога, – Осборн театрально кашлянул, – было много серьезных проблем со здоровьем.

– А вы ведь, как известно, замечательный диагност, правильно, доктор Осборн? – продолжил Кембл. – И вам удалось установить, что Уорнем «тяжело болен астмой» после того, как он кашлял… – Кембл бросил взгляд на миссис Уотерс, – всего три дня?

Миссис Уотерс кивнула, а Осборну явно стало не по себе.

– Конечно, – Кембл почти сочувственно улыбнулся, – во время острого приступа человек дышит со свистом и хватает ртом воздух, не так ли? Но вы, слава Богу, смогли поставить диагноз герцогу еще до появления этих симптомов – за несколько дней до того. И жене его светлости тоже поставили диагноз. А у бедной миссис Масбери каждый год кашель продолжается по три месяца, однако вы никогда не прописывали ей нитрат калия. Что вы на это скажете, доктор Осборн?

– Я возмущен вашими намеками, мистер Кембл. – Осборн резко выпрямился, захлопнул свой саквояж и встал. – Я забочусь абсолютно обо всех своих пациентах, независимо от их происхождения и положения в обществе.

– Я никогда ни о чем другом и не думал! – Кембл жестом предложил ему снова сесть. – Я уверен, что нитрат калия не подходит для миссис Масбери. Он мог оказаться очень опасным и слишком расслабляющим лекарством. На самом деле любой человек, не имеющий отношения к медицине, мог знать о существовании этого вещества под другим названием. Может такое быть? Обычно его называют селитрой.

– Кембл, подумайте, куда это может вас завести, – предостерег его Гарет.

– Это неправильное употребление термина, – с горячностью возразил Осборн. – Лекарство разрешено к использованию, но его нужно правильно применять.

– Да, и вы «правильно применяли» его в собственных целях, не так ли? – вежливо уточнил Кембл. – Как средство, подавляющее потенцию, – чтобы быть уверенным, что у Уорнема никогда не будет наследника. Наследника, который мог бы лишить вас привязанности герцога.

Было слышно, как в глубине комнаты Антония и миссис Уотерс вздохнули, а Ротуэлл тихо выругался.

– Не понимаю, на что вы оба намекаете. – Осборн теперь казался по-настоящему оскорбленным. – Я никогда не желал зла Уорнему. Боже правый, мы… были друзьями! Мы вместе обедали! Мы играли в шахматы! Я бы никогда не сделал ему ничего плохого.

– О, вы были больше чем друзья, – тихо произнес Кембл. – Вы его сын.

При этих словах Осборн застыл, а для Гарета все моментально стало на свои места: тревожные мысли, легкая фамильярность доктора. Послеполуденное солнце, теперь заглядывавшее в окно, придавало темным волосам Осборна слабый и теплый каштановый оттенок. И Гарет в первый раз внимательно посмотрел на этого мужчину – на изящный профиль и дорогую одежду, на форму подбородка и манеру держать голову. У него возникло ощущение, что он вернулся почти на двадцать лет назад. Да, это то самое время, если бы можно было туда заглянуть.

Неожиданно Осборн глубоко вздохнул, словно сдерживая рыдания, и, сев на стул, закрыл лицо руками.

– Боже мой, – прошептал он. – О Боже мой!

Антония приложила к губам кончики пальцев и медленно опустилась в кресло, а миссис Уотерс подошла к ней и для успокоения положила руку на плечо хозяйки.

– Не желаете знать, что я думаю, доктор? – тихо спросил Гарет, подойдя к Осборну. – Я думаю, вы хотели, чтобы Уорнем зависел от вас. Я думаю, вы поддерживали в нем беспокойство о здоровье и подпитывали его страх умереть, не имея законного наследника.

– Именно так. – Кембл обменялся с Гаретом понимающим взглядом. – На самом деле я думаю, что вы приехали из Лондона с намерением либо шантажировать Уорнема, либо завоевать его доверие – до сих пор не могу понять, на чем вы остановились.

– Нет! – вырвалось у Осборна вместе с прерывистым всхлипыванием. – Это подлая ложь! Я был совсем молодым! Я просто хотел увидеть отца, узнать… какой он. Это так ужасно?

– Нет, – ответил Кембл, обводя взглядом комнату и всех присутствующих. – Могу сказать: любой из нас сделал бы то же самое. Да, вы были совсем молодым. Но ваша мать – когда я знал ее, она называла себя миссис де ла Круа – была женщиной с большим… опытом. Разве не так?

– Она была женщиной, прожившей трудную жизнь, – огрызнулся Осборн. – Таким, как вы, этого не понять. Иногда мы оказывались на грани нищенства. Да, ее имя де ла Круа. Мы… сменили его, когда приехали сюда.

– Да, но Уорнем сразу узнал вас, верно? – высказал свою догадку Гарет, скрестив руки на груди. – Несомненно, он узнал миссис де ла Круа, свою первую любовь – первую жену. Ваша мать, Осборн, была очень красивой женщиной, и я вполне могу допустить, что Уорнем решил бежать с ней.

– Я ничего не понимаю, – хрипло заговорила Антония. – Гейбриел? Мистер Кембл? Вы оба утверждаете, что мой муж был женат на Мэри Осборн?

– Да, в молодости герцог действительно женился на ней. – Гарет с сочувствием посмотрел на Антонию. – В Гретна-Грин. Без разрешения отца.

– Я уверен, что бумаги, подтверждающие это, до сих пор существуют, – вступил в разговор Кембл. – Миссис Осборн была хитрой женщиной. Именно такой и нужно быть, если хочешь выжить в этом жестоком мире – в мире полусвета. Поверьте, я это знаю. Что произошло, доктор Осборн? – мягко, но настойчиво спросил Кембл. – Вы пришли к Уорнему утром в день его смерти, так? Вы что-то принесли ему, в том числе и лекарства. Но вы допустили ошибку, так?

– Да, – прохрипел доктор. – Будьте вы прокляты! Я допустил ошибку.

– Расскажите же нам, что произошло, – настаивал Кембл. – Я понимаю, что для вас это тяжкая ноша. Если это был несчастный случай, то никто из нас не станет требовать преследования в судебном порядке. У вас больше нет секретов, которые необходимо скрывать. Они все нам известны, Осборн. Теперь я в этом абсолютно уверен.

В комнате воцарилась гнетущая тишина.

– Я принес не то лекарство, – с глубоким тяжелым вздохом прошептал доктор. – Я понял это, как только меня проводили утром в его в комнату. Но никто, кроме меня, этого не знал, понимаете?

– Да, все правильно. Лекарство, которое видел я, было нитратом калия, – сказал Кембл. – Нельзя сказать, что это было просто «не то лекарство».

– Я всегда привожу медикаменты от моего постоянного аптекаря в Уоппинге. – Вид у Осборна был крайне усталый, когда он говорил это, качая головой. – Но… потом я разбавлял его хлористым натрием, понимаете?

– Солью? – изумился Гарет. – Обычной… столовой солью?

– Да, – прошептал доктор. – Таким образом продлевалось его действие, и Уорнем мог принять большую дозу. Для него это было важно.

– Почему? – спросил Гарет.

– Я часто практиковал такое, – признался Осборн, пожав плечами. – Уорнем принимал очень много лекарств, большинство из них безвредные. Это успокаивало его. И чем больше их было, тем лучше. Он был убежден, понимаете, что скоро должен умереть, и хотел, чтобы я активно лечил его.

– Да, это действительно активное лечение, – пробурчал Кембл.

– Я никогда не позволял ему почувствовать полную силу лекарств. Я просто хотел, чтобы он…

– …принимал их достаточно, для того чтобы превратиться в импотента? – подсказал Кембл. – Наверное, требовалось не так уж много. Учитывая его возраст и капризный характер, он, вероятно, и так был импотентом.

– Я просто не хотел… – Осборн уставился в пол и медленно покачал головой, – чтобы появился еще один ребенок, – с трудом закончил он. – Пока Сирил был жив, мама знала, что Уорнем и не взглянет на меня, но как только Сирила не стало, мама тотчас упаковала наши вещи. Она решила, что если Уорнем теперь познакомится со мной – увидит меня, поймет, какой я умный и красивый, – то станет поддерживать меня, а может быть, и более того. В конце концов, у него же больше никого не было.

Теперь все начинало проясняться, и проницательность Кембла вызывала у Гарета восхищение. Но если Осборн был сыном Уорнема, то почему он не занял место, которое с такой неохотой занял Гарет?

– Думаю, Уорнем не только поддерживал вас, но и сделал для вас немало, – продолжал рассуждать Кембл. – Он дал вам великолепное образование в самой лучшей школе. Он ввел вас и вашу мать в свой социальный круг – вероятно, чтобы ублажить ее.

– И по-видимому, заплатил за дом, в котором жила ваша мать, – конечно, через третье лицо, умеющее держать язык за зубами, – добавил Гарет. Внезапно он вспомнил то, о чем рассказал старый грум Стэттон. – И эта нелепая история о том, как вы спасли его любимую кобылу, откровенная ложь, верно? Она ее выдумала, чтобы оправдать его щедрость?

Уорнем никогда не держал лошадей – ни для разведения, ни для верховой езды.

– Это было глупо с ее стороны! – Слова Осборна прозвучали скорее сердито, чем огорченно. – Я попросил ее никогда больше этого не рассказывать, и она послушалась, но леди Ингем просто не могла молчать.

– Да, а Уорнем хотел, чтобы его присутствие в вашей жизни оставалось тайной, как я догадываюсь, – сказал Гарет. – Он хотел, чтобы никто не узнал о грехе его юности.

– Почему? – вмешалась в разговор Антония. – Если… ну, если миссис Осборн была его женой, то почему это тщательно скрывалось?

– В том-то и весь фокус! – отозвался Кембл. – Они обвенчались, но она не была его женой – правильно, доктор?

– Да, – прошептал Осборн, кивнув. – Мама уже была замужем. За человеком по имени Жан де ла Круа.

– Кто же он такой? – поинтересовался Гарет.

– Француз с сомнительной репутацией, этакий любитель волочиться за женщинами, за которого она вышла замуж в Париже, – пожав плечами, ответил Осборн. – Он месяцами бросал ее одну, чтобы болтаться по континенту, играя в карты и кости. Однажды его не было больше года, и мама вернулась в Лондон, чтобы жить самостоятельно. А по прошествии нескольких месяцев она решила…

– …что ее муж умер, – подсказал Кембл. – Конечно, это был большой риск, но молодой красивый английский аристократ Уорнем был страстно влюблен в нее, и она носила его ребенка. Но как оказалось, на самом деле де ла Круа не соизволил умереть, так?

– Да. – Осборн опустил голову. – До него дошли слухи о венчании, прежде чем пара успела вернуться из Шотландии. Он оставил свою очередную даму и вернулся в Лондон, чтобы посмеяться и потребовать денег за свое молчание. Уорнем не очень-то обрадовался, оказавшись в такой ситуации. Но поскольку свой брак он держал в тайне от отца, то просто оставил мою мать.

– А когда умер де ла Круа? – спросил Гарет.

– Я… не помню. – Осборн повел плечами полдорогой тканью костюма. – Мне было лет шесть или семь. Он был убит – заколот за колоду крапленых карт в каком-то притоне недалеко от Латинского квартала.

Кембл с задумчивым видом продолжал играть с Осборном, как кошка с мышью, но доктор был слишком расстроен, чтобы заметить это, или чувствовал себя слишком виноватым, чтобы возмутиться.

– Итак, вернемся к событиям того утра перед смертью Уорнема, – снова заговорил Кембл. – Вы принесли ему его обычные лекарства, но очень торопились. Наверное, вы были чем-то встревожены? И потому совершили ужасную ошибку, так?

– Да. Отец прислал записку, в которой просил меня прийти в Селсдон и принести мамины документы и ее Библию.

– Документы, подтверждавшие их венчание в Гретна-Грин?

– Он писал, что из Лондона приезжает знакомый барристер и хочет их посмотреть, – кивнув, объяснил Осборн. – У меня сердце запрыгало в груди, когда я прочитал его записку. Я подумал… что он хочет признать меня.

– О, подозреваю, вы думали и еще кое о чем, – сказал Гарет. – И если он действительно хотел признать вас, Осборн, то мог сделать это в любое время – разумеется, после смерти первой герцогини.

– Он любил меня! – Доктор взглянул на Гарета затуманенным взором и покачал головой. – Вас он ненавидел, а меня любил. Он знал, что я никогда не хотел получить его титул. Я только хотел, чтобы все знали, что я его сын. Мама – да, она хотела получить герцогство. Со временем это стало ее навязчивой идеей.

– Да, понятно, – сухо заметил Кембл. – Итак, вы собрали документы. Что вы сделали потом?

– Потом вспомнил, что должен принести ему лекарство от астмы. Я побежал в свой кабинет и засунул в карман коричневый пузырек. Но я не знал, что взял не тот пузырек, с неразбавленным нитратом калия – без соли.

– О Боже! – едва слышно прошептала Антония.

– Где теперь документы вашей матери? – спросил Гарет. – Мы хотели бы посмотреть их.

– Я не знаю. – Осборн жалобно посмотрел на собеседников и покачал головой. – Я уже больше не видел Уорнема. – Он бросил на Гарета подозрительный взгляд: – Я был абсолютно уверен в том, что вы нашли их в тот день, когда явились ко мне. Я все время мучился от страха и теперь рад, что с этим покончено.

– О, пока еще нет, – возразил Гарет, взглянув на Ротуэлла. – Эти бумаги у сэра Гарольда Хартселла?

– У меня создалось впечатление, что он их никогда не видел, – ответил Ротуэлл.

– Что ж, они обязательно обнаружатся, – заметил Кембл. – Уорнем никогда не выбросил бы их, но сейчас это не должно занимать наше внимание.

– Если они здесь, я найду их. – Гарет запустил руку в волосы. – Ладно, что мы должны теперь делать?

– Мы ничего не должны делать, а доктору Осборну следует подойти к письменному столу и написать признание, чтобы снять тень подозрения с герцогини. Причем нам нужно иметь две копии, если не возражаете.

– Вы не можете требовать это всерьез! – пришел в ужас Осборн. – Рассказать… все?

– Можете рассказать что хотите, – пожал плечами Кембл, – но в том, что касается приготовления лекарства для Уорнема, вы должны признаться. И в обмен на ваше сотрудничество герцог сделает все возможное для того, чтобы вас не обвиняли в других убийствах.

– В других убийствах? – Антония в тревоге привстала.

Подойдя к ней, Гарет взял ее под локоть и тихо сказал:

– Подозреваю, мистер Кембл собирается нам это сообщить.

– Боже правый, что еще он раскопал? – прошептала миссис Уотерс, и Кембл, как заговорщик, улыбнулся ей.

– Как мне кажется, миссис Уотерс понимает, что у меня было достаточно времени, чтобы убедиться, что последние две герцогини были убиты, – объяснил он. – И что единственными возможными преступниками были миссис Осборн и леди Ингем.

– Что скажете, доктор? – обратился Гарет к Осборну. – Догадывались ли вы о том, что ваша мать могла это совершить?

Осборн поднял голову, посмотрел на Гарета остекленевшим взглядом и нервно облизнул губы.

– Мама… была нездорова, – помолчав, ответил он. – Как я уже сказал, ее преследовала навязчивая идея получить герцогский титул.

– Да? И что же она для этого предпринимала? – довольно резко бросил Гарет.

– Насколько мне известно – ничего, – тихо ответил Осборн. – Пару раз она пыталась убедить Уорнема восстановить их старое свидетельство о браке. Она собиралась заплатить кому-нибудь, чтобы аннулировать запись о ее первом замужестве – в конце концов, запись была сделана во Франции и де ла Круа умер. Таким образом Уорнем мог получить наследника, которого он безумно хотел иметь, чтобы наследство не досталось вам. Но все равно из этой затеи ничего путного не получилось бы. – И он перевел грустный взгляд с Гарета на Кембла и обратно. – Кто-нибудь обязательно докопался бы до правды.

– Но это едва ли могло оказать какое-то воздействие, учитывая нежелание Уорнема раздувать скандал, – задумчиво произнес Кембл, не обращая внимания на взгляд Осборна. – До тех пор пока Уорнем не понял, что он импотент и у него нет абсолютно никакого шанса обзавестись наследником. Примите мои извинения, ваша светлость, – обратился он к Антонии, – могу представить себе, какие чувства вызывает у вас этот разговор!

– Нет, вам этого не понять. Я наконец почувствовала себя… свободной.

Осборн с обидой посмотрел на нее, и Гарет внезапно вспомнил то выражение, которое заметил в его глазах в тот первый вечер, когда они вместе обедали. Кроме того, что доктор несколько раз настоятельно советовал Антонии принимать лекарства, были и другие моменты – несущественные, но свидетельствующие о многом. Единственным известным ему способом Осборн, вероятно, хотел заставить Антонию попасть в зависимость от него, но она, слава Богу, твердо придерживалась собственных убеждений.

– Я не понимаю, как миссис Осборн могла совершить эти убийства, – обратился Гарет к Кемблу.

– Видите ли, вторая герцогиня была очень юной, ей была свойственна горячность, – спокойно начал объяснять Кембл, – и, как большинство молодых людей, она не задумывалась о возможности собственной смерти. Я думаю, миссис Осборн спровоцировала ее сделать прыжок, для которого у девушки не было достаточного опыта. А когда это не привело к желаемому результату, то миссис Осборн каким-то образом дала ей средство для прекращения беременности, но оно было такое сильное, что убило герцогиню. Дамы полусвета часто имеют не только поверхностное знакомство с такими препаратами.

– Да, пожалуй. – Гарет потер рукой заросший щетиной подбородок. – И похоже, что нечто подобное она проделала и с третьей герцогиней.

– Да, – кивнул Кембл, – думаю, бедная девушка призналась своей лучшей подруге миссис Осборн в том, что она беременна. Разумеется, это было маловероятно. Полагаю, девушка была нездорова, а не беременна. Но никакой беременности миссис Осборн не могла допустить. Поэтому решила заменить чистым опием обычное снотворное, которое принимала герцогиня.

– Боже мой, – не сдержалась Антония.

– Бедная девушка легла спать и больше не проснулась, – тихо сказал Гарет, с сочувствием глядя на Антонию. – А вы, доктор Осборн, не стали тщательно проверять, боясь того, что можете обнаружить, так?

– Это неправда! – Осборн выругался. – Неправда! Если мама что-то и сделала, то я об этом ничего не знаю.

– Ваша мать часто привозила для вас лекарства, ведь это правда, доктор Осборн? – продолжал задавать вопросы Гарет. – Особенно лекарства, требующиеся женщинам? Вы сами говорили мне об этом.

У Осборна вырвался звук, похожий то ли на рыдание, то ли на смех.

– Конечно, – Кембл выразительно развел руками, – проще простого принести пузырек чистого опия, когда прописана слабая настойка. Интересно, доктор, у вас когда-нибудь пропадали пузырьки?

– Не помню, – с трудом выдавил из себя Осборн. – Знаете, иногда что-то разбивается, и очень трудно вести счет.

– Да, могу держать пари, это так, – любезно согласился Кембл.

– Когда умерла ваша мать, доктор Осборн? – задал Гарет следующий вопрос.

– Больше двух лет назад, – недовольно ответил Осборн.

– Если не ошибаюсь, меньше чем через два месяца после того, как Антония вышла замуж за герцога, верно? – уточнил Кембл. – Не расскажете ли нам, как она умерла?

– Она упала с лестницы. – Теперь Осборн с оскорбленным видом смотрел прямо на Кембла. – Она сломала себе шею. Боже правый, вы хотите заставить меня снова это пережить?

– Почему? Вы присутствовали при этом? – вежливо поинтересовался Кембл.

– Вы негодяй! – на этот раз прорычал Осборн и, вскочив, потянулся к горлу Кембла. – Вы мерзавец, всюду сующий свой нос!

Гарет почти в то же мгновение обхватил Осборна рукой за шею и оттащил назад по ковру. Однако к его изумлению, Кембл последовал за ними и с дьявольским блеском в глазах заглянул в глаза Осборну.

– Вы были влюблены в герцогиню, доктор Осборн? – потребовал он ответа. – Были влюблены? Вы столкнули с лестницы свою мать, так как знали, на что она способна, так? Вы испугались, поняв, кто может стать ее следующей жертвой? Ведь это правда?

– Будьте прокляты! – выкрикнул Осборн, пытаясь вывернуться из безжалостной хватки Гарета. – Отпустите же меня, черт побери! Пусть это будет честная борьба!

– Осборн, у вас должно быть достаточно здравого смысла, чтобы понять, что герцог защищает вашу драгоценную задницу, – тихо хмыкнул Ротуэлл в глубине комнаты.

Неожиданно весь гнев и все раздражение покинули Кембла.

– Яблоко от яблони далеко не падает, ведь так? – пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Отпустите его, ваша светлость. Он импотент, как его отец, и такой же манипулятор, как его мать.

Гарет послушался его, и Осборн, оправив одежду, обвел всех горящим взглядом.

– Вы ничего не знаете! Вы понятия не имеете, через что я прошел! Разве я с самого начала не сказал, что была слишком большая доза лекарства? Я сказал, что они курили сигары и что Уорнем, должно быть, перенервничал. Я старался защитить Антонию!

– Слишком плохо и слишком поздно, Осборн, – устало сказал Кембл, помахав рукой в воздухе. – Если бы вы любили ее больше, чем себя, вы бы сразу откровенно все рассказали. А теперь мы хотим письменного заявления о том, что вы случайно перепутали лекарства, – это все, чего мы от вас требуем. Думаю, вы что-то недоговариваете, но доказать это не могу.

– Я хочу того, чего хотел всегда, – твердо заявил Гарет. – Восстановить честное имя Антонии. Можете сделать это добровольно, Осборн. Или я выбью из вас признание. Выбор за вами.

– Я иду домой, будьте вы прокляты! – огрызнулся Осборн, взяв в руки свой кожаный саквояж. – На досуге я напишу объяснение и пришлю его вам.

Тихо прищелкнув несколько раз языком, Кембл встал перед дверью.

– Я не выпущу вас, Осборн, до тех пор пока чернила не высохнут на вашем признании. Я не желаю, чтобы вы пришли домой и засунули себе в рот пистолет. Меня это не устраивает, потому что в этом случае герцогиня остается под подозрением.

На этот раз, вскочив так быстро, что Гарет не смог его схватить, Осборн успел все-таки вцепиться руками в горло Кембла. Гарет бросился, чтобы оторвать его, но неожиданно картина резко изменилась. Доктор, очевидно, недооценил возможности своего противника, так как в одно мгновение Кембл заломил ему руку, уложил лицом вниз на аксминстерский ковер, поставив колено между лопатками и прижимал до тех пор, пока у него не пошла носом кровь.

– Господи, мой палец! – заорал Осборн. – Вы сукин сын! Вы сломали мне палец!

Гарет увидел, что действительно левый указательный палец Осборна свернулся на сторону.

– Отличная работа, – с восхищением прокомментировал Ротуэлл, наблюдая за сценой из-за чайного стола.

– Будет сломано еще девять, Осборн! – прорычал Кембл в ухо доктору и еще сильнее придавил его коленом. – Какой следующий? Большой? Или выбираете признание?

Гарет заметил, что Антонии становится нехорошо, и, бросив взгляд на миссис Уотерс, вежливо предложил:

– Пожалуй, дамам лучше покинуть комнату. Честно говоря, им вообще не следовало находиться здесь.

Антония, застыв, не могла отвести взгляда от истекающего кровью Осборна.

А миссис Уотерс смотрела на происходящее с явным удовольствием – было ясно, что она ни за что на свете не пропустила бы такое представление.

– Миледи? – Миссис Уотерс взяла ее под руку. Антония вышла из оцепенения и бросила последний, полный отвращения взгляд на Осборна.

– Нет, мы должны были присутствовать. Я рада, что была здесь. Но теперь того, что я видела и слышала, вполне достаточно.