Тарас стянул маску с прорезями для глаз и рта и с удовольствием утер потное лицо.
Профессор лежал на полу между сиденьями. Черный пакет, надетый на его голову, надувался и опадал в такт дыханию.
– Что с ним теперь делать? – спросил Лелик.
– Сначала подпишет кое-что, а потом в расход, – спокойно ответил Гончарук.
Несмотря на шум, Арон Александрович услышал это, стал мычать и ерзать.
– Усмирите его! – приказал Гончарук.
Лелик с силой двинул пленнику ногой в голову. Рахильский затих.
Тарас ничего толком не понимал.
На сиденье рядом с водителем забрался Ливчук, а в салон протиснулся Тит.
Депутат сдвинул маску на лоб, повернул голову и спросил:
– Все на месте?
– Все, – хором ответили бойцы, и микроавтобус тронулся.
За городом водитель прибавил газу, однако тут же стал притормаживать.
– Что там еще? – недовольно проворчал Гончарук, пытаясь выглянуть вперед.
– Милиция, – лаконично ответил водитель.
– Чтоб им пусто было! Езжай! – приказал Гончарук.
– Надо тормознуть, могут стрелять начать, – возразил водитель.
Едва микроавтобус встал, Ливчук высунулся в окно.
– Чего надо?
С улицы донесся чей-то голос.
– Кто твой командир? – громко спросил Ливчук.
Тарас был наслышан о подвигах этого человека, но до сих пор не сталкивался с ним вот так близко. В народе депутата давно считали психопатом и тихо ненавидели за нетрадиционную ориентацию.
Милиционер что-то ответил.
– Ты что, не узнаешь меня? – сорвался на фальцет Ливчук. – Я же сейчас тебя здесь похороню!
Милиционер догадался, кто перед ним, и отшатнулся от микроавтобуса.
– Вперед! – скомандовал Ливчук водителю.
Вскоре они съехали с шоссе, оказались на узкой лесной дороге, проехали с километр и свернули с проселка. По корпусу микроавтобуса зловеще заскребли ветки деревьев, но вскоре он остановился.
– Выходим! – скомандовал Гончарук.
Сидорук, сидевший в конце салона, с шумом поднялся и бесцеремонно наступил на Рахильского. Раздался стон.
– Терпи, казак, атаманом будешь! – язвительно гаркнул Шуфрич.
– Живее! – приказал Гончарук.
Рахильского усадили на сиденье, сняли пакет и расстегнули наручники.
Гончарук пошлепал его по щекам.
– Ты меня видишь?!
Некоторое время Рахильский смотрел Гончаруку в лицо. К нему возвращалась способность думать. Он начал ритмично вздрагивать, словно пытаясь попасть в такт музыке, слышной лишь ему одному.
– Пошли! – Гончарук выбрался из микроавтобуса, Тарас проследовал за ним.
Едва пассажирский салон покинул Лелик, как туда забрался Ливчук. В руках он держал какую-то папку. Дверца плавно закрылась.
– Он что, допрашивать его будет? – спросил Гончарука Тарас.
– А что этот умник может рассказать? – Гончарук осветил лицо зажигалкой, раскуривая сигарету. – Сейчас оформит безвозмездную передачу нам в собственность своего имущества, да и все…
Спустя полчаса Рахильского выволокли из микроавтобуса. Следом выбрался Ливчук.
На ходу укладывая в папку какие-то документы, депутат подошел к Гончаруку и сказал:
– Дальше без меня.
– Все сделаем, как сказали, – заверил его Гончарук.
Лес заслонял свет луны, и поэтому сразу несколько человек зажгли фонарики.
Рахильского потащили вглубь леса.
– Ногами двигай! – прикрикнул Шуфрич.
Тот замычал, уронил голову на грудь, но все же попытался сделать несколько маленьких шажков. Однако боевики волокли его так быстро, что этим он лишь затормозил их движение.
– Хватит, пришли, – вскоре заявил Гончарук.
Рахильского прислонили спиной к дереву и осветили лицо.
Он зажмурил заплывшие глаза и простонал:
– Что все это значит? Мне обещали, что как только я подпишу все бумаги, меня отпустят.
– Кто обещал? – удивился Гончарук и посмотрел по сторонам.
– Ливчук, – прошептал Рахильский.
– Так он тебя и отпустил, – сказал Гончарук. – К нам.
– За что? – ужаснулся Рахильский.
– Не за что, а почему. – Гончарук придавил комара, севшего ему на шею.
– Почему? – проблеял Рахильский.
– Да потому, что ты еврей и друг Коломского.
– Разве из-за этого убивают? – отчего-то удивился Рахильский.
– Радуйся, гад, что хотя бы такая причина есть, – раздался из темноты голос Шуфрича. – Других сейчас вообще просто так отправляют на тот свет.
– Ковальчук! – крикнул куда-то в темноту Гончарук.
– Здесь мы, – раздалось совсем близко.
Лучи фонарей собрались в одной точке, и взору Тараса предстали двое парней из их группы. Он вспомнил, что за час до выезда они вышли из школы, где боевики маялись в ожидании наступления темноты, прихватили с собой лопаты и уселись в видавший виды джип. Теперь ясно зачем. Куртки они сняли, зеленые майки чернели на груди от пота.
– У вас все готово?
– Да, – ответил за двоих Ковальчук и стряхнул с плеча комаров.
Порываясь увидеть, кто стоит позади него, Рахильский засучил ногами и вывернул шею. Наконец ему это удалось. Лопаты в руках боевиков привели его в ужас, и он завыл.
– Замолчи! – прикрикнул на него Гончарук, перевел взгляд на Тараса и приказал: – Упокой его!
– Не буду, – решительно сказал тот.
– Почему? – вскинулся Гончарук.
– Я офицер.
– И что? – Даже в темноте было видно, как лицо Гончарука вытянулось от удивления.
– Очень дорожу этим. – На всякий случай Супруненко сделал шаг в сторону от Шуфрича, стоявшего сбоку. – Если убью, перестану им быть.
Кто-то направил ему в лицо фонарь. Он прикрылся рукой.
– А что, командир, давай его вместе с этой гнидой и закопаем? – раздался чей-то голос.
Однако Гончарук пропустил эти слова мимо ушей, посмотрел на Шуфрича и распорядился:
– Тащите еврея к могиле и кончайте!
– Может, живьем закопать? – неожиданно предложил Иванчук, если верить его рассказам, внук оберштурмбаннфюрера СС.
Парни вновь подхватили под руки воющего Рахильского и поволокли к могиле. Вскоре из темноты донеслись ужасающие хрипы и всхлипывания. Тарас понял, что боевики задушили пленника.
– Тебе повезло, – когда все стихло, проговорил Гончарук, глядя на Тараса. – Только утром меня попросили отправить тебя в зону антитеррористической операции как военного специалиста. А так я здесь же и разобрался бы с тобой. Но ты не радуйся, я бумагу отправлю о неблагонадежности.
– Вот заладил! – Тарас зло сплюнул и отвернулся.
Он не переставал размышлять о побеге. Но была одна проблема – семья. Это единственное, что до сих пор здесь его удерживало. Стоит уйти, и страшно подумать, что будет с Олесей и сыном.