Глава 8
Легкий ужин, сервированный в Розовой гостиной
Генриетта, приложив все старания, умудрилась пройти довольно ровной походкой к маленькому столику в Розовой гостиной, где был сервирован легкий ужин. Комната представляла собой изящный прямоугольник с красивыми сводчатыми окнами, выходившими в оранжерею. По приказу леди Роулингс столики расставили по салону в очаровательном беспорядке. Буфет на дальнем конце ломился от различных деликатесов. Генриетта присоединилась к мачехе и ее лучшей подруге, леди Уинифред Томпсон.
Когда в комнате появился мистер Дарби, присутствующие инстинктивно смолкли. Если в гостинице он показался ей элегантным, здесь в темно-красном бархатном фраке он был поистине великолепен. Галстук и манжеты были отделаны кружевом, ниспадавшим на пальцы. По мнению Генриетты, костюм стоил огромных денег.
— О Боже, — едва слышно прошептала леди Уинифред. — Помню, мой отец носил широкие кружевные манжеты, пристегивавшиеся к сорочке. Но в наше время! На ком еще увидишь нечто подобное?! Всякий сказал бы, что он выглядит старомодно, но на самом деле это вовсе не так! Мой муж наверняка посчитает, что это чересчур женоподобно, но он ужасно ненаблюдателен!
Она весело хихикнула и снова бросила взгляд на Дарби. Генриетта мысленно согласилась с ней. Даже в кружевах мистера Дарби женоподобным не назовешь. Много лет подряд она встречала возвращавшихся домой дебютанток, сумевших обручиться или потерпевших неудачу. Но все в один голос расписывали, как изысканно элегантны лондонские денди, какие у них манеры и какой печальный контраст представляют они деревенским простакам Уилтшира. Генриетта всегда считала эти сказки преувеличением.
Мысленно она представляла женственных, изящных, фатоватых щеголей, ковылявших на высоких каблуках по вымощенным брусчаткой улицам столицы. Но как же она оказалась не права! Ей и в голову не приходило, что на свете могут существовать такие мужчины. Мужчины с волосами, поблескивающими в сиянии свечей, высокими скулами и вальяжной элегантностью, говорившей о сдержанной силе. Истинной, но такой редкой мужественности.
Одежда мистера Дарби была явно сшита в Лондоне. Но он носил ее с чисто мужской грацией и при этом не казался слишком уж привередливым в отношении одежды. Например, не носил перчаток. А волосы были куда длиннее, чем у уилтширских джентльменов, и связаны лентой на затылке.
Леди Уинифред бесстыдно таращилась на несчастного Дарби.
— Племянник леди Роулингс, верно? Кажется, я видела его в Лондоне во время последнего сезона. Знаете, Дарби был наследником Роулингса, по крайней мере до того, как у леди Роулингс стал расти живот. Не сомневаюсь, что он прибыл сюда, чтобы дождаться родов.
— Весьма неприятное истолкование его визита, — коротко бросила Генриетта, наблюдая, как целая стая матрон осадила Дарби.
Женщина с прической-башней, которая только подчеркивала невероятную величину царившего на лице носа, возникла на его пути, как айсберг перед судном.
— Я миссис Баррет-Дакрорк из Баррет-Парк, — объявила она. — По-моему, мы встречались в прошлом сезоне на музыкальном вечере миссис Крошей.
Дарби учтиво поклонился.
— Боюсь, вы ошиблись, мадам, поскольку я не имею удовольствия быть знакомым с миссис Крошей.
— Значит, это было где-то в другом месте! — провизжала она. — Может, в доме Бесси… то есть леди Пантон.
Эта женщина не могла знать Элизабет Пантон. Леди Пантон была столь чопорной и так строго придерживалась формальностей, что надевала тюрбан с перьями на обычный музыкальный утренник. Немыслимо представить, чтобы кто-то звал ее Бесси! Но какой смысл протестовать?
— Вы, вероятно, правы, — пробормотал Саймон, целуя ее руку. — Обязательно напомню… э-э-э… Бесси… при следующей встрече.
Миссис Баррет-Дакрорк разразилась пламенной речью, чувствуя себя на седьмом небе от знакомства с законодателем общества. Дарби слушал ее вполуха, время от времени кивая и украдкой оглядывая комнату. Дородные сквайры и их украшенные оборками жены с огромными веерами расселись вдоль стен. Все женщины помоложе отличались на редкость невыразительной внешностью: уныло опущенными плечами, желтоватой кожей и влажными от пота носами. Правда, была еще та роскошная особа, которую он увидел, едва войдя в комнату. Миссис Давенпорт. Вернее, Селина, поскольку уже через минуту после знакомства она настояла, чтобы он обращался к ней именно так.
И наконец он увидел свою утреннюю знакомую. Даже отсюда было заметно, что леди Генриетта также плохо одета, как в первую встречу. Цвет ее платья придавал волосам странный зеленоватый оттенок. И все же ему почему-то захотелось продолжить знакомство.
Миссис Баррет-Дакрорк продолжала подводить к нему различных дам в манере торговки, предлагающей товар высшего сорта, представляя Саймона как лучшего друга. Перед ним поочередно прошли миссис Колвилл, миссис Кейбл (где она раздобыла этот чудовищный палантин?!), миссис Гауэр. Вскоре Дарби окружили провинциальные дамы, наперебой рассказывающие о последних событиях в городе и новейших фасонах платьев. К несчастью, репутация законодателя мод опередила его появление.
— Боюсь, у меня нет определенного мнения насчет жемчуга, — заметил Дарби, кланяясь в сотый раз. — Ботинки… ну… дамские ботинки в этом сезоне должны быть в тон ротондам…
Как раз в этот момент Селина Давенпорт сумела протолкнуться вперед и выгнулась в сторону Дарби таким образом, что груди слегка подпрыгнули.
— Мистер Дарби, я просто умираю от желания услышать последние лондонские сплетни, — дерзко объявила она. — Из-за бесконечных болезней и смертей в моей семье я впервые за много лет смогу посетить этой весной Лондон. — Она принялась энергично обмахиваться веером, весьма откровенно стреляя глазками. — Уверена, что вы знаете немало интересного, скажем, о Рисе Холланде, графе Годуине. — Она снова подалась вперед, так что груди почти выскочили из выреза и коснулись его лацканов. — Правда ли, что он поселил в своем доме оперную певичку?
— Мы с Рисом такие старые друзья, что абсолютно не интересуемся жизнью друг друга, — усмехнулся Дарби. — Мне в голову не пришло его спрашивать.
— Его жена здесь. — Селина кивком показала на пианино, за которым сидела графиня Годуин. — Я просто настаиваю, чтобы вы сказали правду о его отношениях с певичкой. Но сначала, пожалуй, стоит уйти отсюда, чтобы не расстраивать графиню, на случай если она нас услышит.
Она решительно взяла его за руку и увела от ошеломленных матрон.
Черт бы все это побрал! Не хватало еще бродить по салону в компании похотливой особы, откровенно предлагающей любовную связь. И это в тот момент, когда он практически готов подумать о браке!
Почти не задумываясь, он подвел миссис Давенпорт к столу, за которым сидела леди Генриетта.
— Какое удовольствие снова видеть вас! — воскликнул он, кланяясь.
— В самом деле? Как ваши сестры? — осведомилась леди Генриетта.
— Благополучно переданы на попечение няни, когда-то присматривавшей за самой леди Роулингс. Похоже, весьма компетентная особа, которая вряд ли оставит Аннабел в мокрой одежде. Я знаю, вы это оцените, леди Генриетта.
Он оказался прав. У нее была замечательная улыбка.
— Мы как раз решили прогуляться, — пояснила Селина с плотоядной улыбкой. — Мистер Дарби пообещал рассказать мне все лондонские сплетни.
— Возможно, вам следует показать мистеру Дарби оранжерею, — предложила леди Генриетта. — Вероятно, он никогда не видел столь исключительных роз в это время года.
Дарби прищурился. Эта ведьмочка, кажется, решила бросить его на растерзание гончим. И при этом смотрела на него влажными невинными глазами, слегка улыбаясь… но все же… все же… глаза у нее были весьма необычные. Слегка раскосые и обрамленные самыми длинными на свете ресницами. Таких он еще не видел, а в своей жизни успел многого навидаться.
Обернувшись к Селине, Саймон бросил быстрый взгляд на поистине необыкновенную грудь. Даже девически кокетливое платье шло ей. Тонкая ткань, казалось, вот-вот лопнет под напором великолепных грудей, и Дарби ощутил знакомое шевеление в области чресл. Селина Давенпорт красива, распутна и готова на все. Платье же леди Генриетты было сшито из мутно-зеленого крепа, приглушившего цвет ее волос. Более того, вырез не только не открывал грудь, но был столь скромным, что оборки едва не доходили до ушей.
— Ваш слуга, — прошептал он, склоняясь над ее рукой. Выражение ее глаз подействовало на него как ледяной душ. Она явно забавлялась, в этом нет никаких сомнений! Точно знала, какова будет его реакция на груди Селины Давенпорт, ожидала ее и теперь испытывала нескрываемое удовольствие оттого, что дрессированная собачка послушно прыгнула в обруч.
Дарби непроизвольно скрипнул зубами.
— Думаю, я знаком с исключительной красотой куда ближе, чем вам кажется, леди Генриетта, — сообщил он с хищной улыбкой. — И сейчас горю желанием прогуляться в оранжерею с миссис Давенпорт.
С этими словами он отошел.
Генриетта разочарованно вздохнула. По какой-то причине она была уверена, что Дарби не так-то легко поддастся на дешевые уловки Селины. Но стоило той направиться к нему и выпятить грудь, он потянулся к ней, как пчела к цветку, если только можно представить цветок, состоящий из кремовых пухлых грудей, небрежно перехваченных фиолетовой лентой. Похоже, даже самые изысканные лондонские денди тают при виде вздымающихся холмов женской плоти.
Дарби не появлялся в Розовой гостиной следующие минут двадцать, а когда все же пришел, даже не глянул в ее сторону, поглощенный беседой с седовласым джентльменом. Впрочем, она не наблюдала за ним… то есть не все время…
Но тут он неожиданно вскинул голову и глянул ей в глаза. Ее обдало жаром. Сначала Генриетта подумала, что от смущения, — в конце концов, он поймал ее на подсматривании. Но жар не уходил. Он продолжал смотреть на нее, и от этого взгляда немного кружилась голова. Если бы она стояла, ноги просто подкосились бы.
Она так и не смогла отвести от него взгляда. Он тем временем вежливо распрощался с собеседником и направился прямо к ней. Боже, она словно позвала его…
Можно подумать, она обладала притягательностью Селины!
Генриетта едва не оглядела платье, но вовремя вспомнила, что ее груди оставались точно такими же, как утром. Совсем неплохие… по-своему, конечно, но никакого сравнения с божественными дарами Селины.
Он, должно быть, не знает о ее увечье. Остальное дополнил ее здравый смысл. Если она пчела, он выбрал пораженный болезнью цветок.
Тот, в котором не может быть нектара.
