Глава 2
Рассеял он ночную тьму
Джон Мильтон. Потерянный рай
– Лучше? – Николас Блэклок подошел к камню, на котором сидела Фейт.
– Да, спасибо. Вы были правы. Морская вода и вправду помогает.
– Вы, должно быть, уже замерзли. Я разжег огонь. – Он взял ее на руки и побрел к берегу. Фейт прильнула к нему, не зная, что сказать. До сегодняшнего дня ее никогда не носил на руках мужчина. Это было очень приято.
Когда они приблизились к костру, Фейт ощутила восхитительный аромат. Рагу. Нос уловил запах, желудок громко заурчал. Она смущенно взглянула на мистера Блэклока.
– Мои друзья скоро вернутся.
– Ваши друзья?
– Вам не стоило беспокоиться, – сказал он, угадав ее мысли. – Всего лишь Стивенс и Мак, грум и бывший сержант. – Он осторожно усадил ее на одеяло. – Вы пообедаете с нами, разумеется.
– О, но...
И снова этот взгляд.
– Вы пообедаете с нами, – повторил он не терпящим возражений тоном.
Фейт была так голодна, что у нее не хватило духу даже на то, чтобы отказываться ради приличия.
– Спасибо. С удовольствием.
– Хорошо. А теперь давайте посмотрим на вашу лодыжку. – Безо всяких церемоний он поднял ее юбку.
На этот раз Фейт уже не испытывала такой неловкости, но все же было как-то странно ощущать, что се ноги голые, а ею темная растрепанная голова склонилась так низко над ее телом, что чуть ли не касается груди.
– Хорошо. Холодная морская вода сделала свое дело. Опухоль немного спала. Теперь чуть-чуть мази... – Он бесстрастно взглянул на Фейт. – Лошадиная мазь, но она и людям хорошо помогает. – Он сунул пальцы в банку с мазью, стоящую неподалеку, и очень осторожно размазан мазь по лодыжке. Мазь была холодной, с резким запахом, от которого у Фейт выступили слезы, но когда Ник легкими движениями стал втирать мазь, Фейт словно зачарованная наблюдала за его руками.
Они были большими и мозолистыми и на первый взгляд казались неуклюжими, но самая ласковая из ее сестер не могла бы обращаться с ногами Фейт нежнее. Руки Феликса были длинными и изящными, но тоже сильными и мозолистыми от игры на скрипке, вот только никогда они не обращались с Фейт так нежно и заботливо.
Нет смысла оплакивать прошлое. Ей некого винить, кроме себя самой. Какую ужасную ошибку она совершила! И все из-за сна. Сон... даже теперь он отдавал горечью во рту.
Когда-то давно, когда Фейт с сестрами еще жили под опекой своего жестокого деда, им, сестрам-близняшкам, в одно и то же время приснился очень яркий сон. Они проснулись и поняли, что покойная мама прислала им напоминание: все будет хорошо. Перед смертью мама обещала всем своим дочерям, что они найдут и любовь, и смех, и солнце, и счастье.
Хоуп приснился мужчина, который танцевал. Фейт увидела мужчину, играющего на скрипке.
А потом они вырвались из-под дедовой опеки и приехали в Лондон. И Хоуп нашла своею мужчину из сна, своего дорогого Себастьяна, и вышла за него замуж около трех месяцев назад. А Фейт услышала, как Феликс играет, и поняла – поверила – с первых восхитительных нот, что он – ее мужчина из сна. Но сон обратился кошмаром...
В желудке снова заурчало, и это вернуло ее к настоящему. На этот раз Ник наверняка услышал. Его голова была всего в нескольких дюймах от ее живота. Но он не подал виду.
Она принюхалась к аромату, идущему от котелка.
– М-м... я думаю, что рагу вот-вот может подгореть. Может, вам стоит снять котелок?
Он закончил бинтовать ее лодыжку и посмотрел на свои испачканные в мази руки.
– Может, вы снимете, а я пока помою руки? Заодно проверьте, как ваша лодыжка, помогает ли повязка.
Фейт встала и сняла с костра котелок. Горячий ароматный пар окутал ее, и она едва не лишилась чувств от бесподобного запаха. Когда же она в последний раз нормально ела? Пожалуй, несколько дней назад. Вчера на ужин был маленький кусочек сыра и сухого хлеба.
Ник вернулся, вытирая руки о бедра.
– Подгорело?
– Нет, но уже собиралось.
– Мы поговорим после обеда.
Фейт сглотнула.
– Поговорим?
– Да, о том, как вы очутились в таком положении и как вернуть вас домой.
«Вернуть вас домой»? Фейт почувствовала, что лицо ее сморщилось, а колени подогнулись. Она с размаху плюхнулась на одеяло.
Последовало короткое молчание, затем он тихо сказал:
– Выпейте еще глоток. – И подал ей фляжку. Она ничего не сказала – не могла.
Он взял гитару и начал тихо наигрывать. Руки двигались уверенно. Он играл не глядя, немигающими глазами уставившись в огонь.
Фейт напряглась, затем заставила себя расслабиться. Музыка больше не имеет над ней власти. Это больше не голос любви. Это просто музыка. Красивые звуки, как ритм плещущихся волн или шелест ветра в высокой траве.
Она позволила музыке, шороху волн и шелесту ветерка окутать ее, исцелить ее израненную душу.
– Если рагу подгорело из-за твоей болтовни с той бабенкой, Стивенс...
Фейт резко выпрямилась, когда двое мужчин вошли в круг света, образованного огнем костра. Один был маленьким и морщинистым. Лет пятидесяти. Второй – молодой, как ей показалось, лет тридцати, хотя из-за рыжей бороды, закрывающей пол-лица, трудно было сказать наверняка. И еще он был огромным. Фейт заморгала. А она-то считала, что мистер Блэклок высокий!
Маленький с любопытством посмотрел на Фейт и быстро бросил:
– Добрый вечер, мисс.
Потом кинулся к котелку, понюхал рагу, быстро помешал и, ухмыляясь, поднял глаза. Лицо сто было покрыто шрамами, и улыбка получилась кривобокой, но глаза блестели весело, и Фейт сразу же прониклась к нему симпатией.
– Спасибо, мисс, что спасли мое рагу.
Фейт удивилась:
– А откуда вы знаете, что это я?
Он фыркнул.
– Мистер Николас? Чтобы он вспомнил, что надо помешать рагу?
– Я попросил ее снять котелок с огня, – отозвался мистер Блэклок с легким негодованием. – Мисс Меррит, позвольте представить. Этот Фома неверующий – Уилфред Стивенс, а бородатый великан – мистер Дуглас Мактавиш, больше известный как Мак.
Мистер Стивенс тепло улыбнулся ей, пожимая руку, а мистер Мактавиш стоял как изваяние на краю светового круга и проигнорировал руку, которую она ему протянула. Он из-под кустистых рыжих бровей оглядел Фейт с ног до головы.
Фейт поняла: его мнение о ней не лучше, чем у тех мужчин, которые преследовали ее в темноте. Только он не прикоснулся бы к дамочке такого сорта даже десятифунтовым баржевым шестом. Фейт вздернула подбородок и ответила таким же пристальным взглядом.
– Мак? Это мисс Меррит, – повторил мистер Блэклок. Здоровяк неохотно буркнул «здрасьте», прежде чем подозрительно посмотреть на мистера Блэклока.
– У вас вид парня, который подрался, капитан.
Николас Блэклок объяснил про трех преследователей, только назвал их нежеланными гостями и ничего не сказал про свой героизм, упомянул, что Фейт пригрозила негодяям горящей палкой и они убежали. Впрочем, здоровяка это не обмануло, и он бросил на Фейт еще один тяжелый взгляд.
– Ага, гнилое мясо всегда привлекает паразитов.
– Хватит! – рявкнул мистер Блэклок.
– А, ну, пойду удостоверюсь, что «нежеланные гости» действительно ушли. – И он, раздраженно топая, исчез в темноте.
Фейт растерянно заморгала, озадаченная враждебностью здоровяка.
– Не обращайте на него внимания, мисс, – сказал Стивенс, суетясь над котелком. – В последнее время Маку не очень везло с женщинами. Несколько лет назад он пережил разочарование и с тех пор стал похож на большого, больного на голову медведя. Но он больше рявкает, чем кусает.
– Пусть лучше не рявкает и не кусает в моем присутствии, – проговорил Николас Блэклок с мягкой угрозой, когда здоровяк вернулся к костру.
Мак бросил на него ошеломленный взгляд и поспешил сесть.
– Могу я передать вам вина, мисс? – Его голос был ворчливым, но вежливым.
Как мистеру Блэклоку это удается? Он никогда не повышает голоса, говорит мягко и спокойно, и тем не менее она – и теперь очевидно, что и этот великан – подчиняется не задумываясь. «Выпей это. Помешай то. Сиди на этом камне. Оставайся на обед. Будь мил с этой женщиной». Может, дело в его низком, глубоком голосе? Есть в этом голосе что-то завораживающее.
Стивенс подал ей миску с рагу и ломоть хлеба.
– Вот, мисс, ешьте, пока горячее.
– Благодарю вас, мистер Стивенс.
Фейт закрыла глаза, чтобы произнести молитву. Звуки громкого чавканья прервали ее.
– Мисс Меррит, прочтите, пожалуйста, молитву, – попросил Николас Блэклок.
Чавкающие звуки стихли. Стивенс замер, не поднеся ложку ко рту.
– Прошу прощения, мисс, – пробормотал он, отставил миску и стал ждать.
Фейт с пылающими щеками быстро прочла молитву, а затем переключила свое внимание на рагу. Никогда в жизни она не ела ничего вкуснее.
– Чудесно, мистер Стивенс, – сказала она. – Вы замечательно готовите.
Морщинистое, в шрамах, лицо Стивенса просияло от удовольствия.
– Съешьте еще, мисс. Тут много.
– Возможно, мисс Меррит желает чашку чаю, Стивенс, – предложил мистер Блэклок под конец трапезы.
Чай! Когда она в последний раз пила нормальный чай? Феликс терпеть не мог чай. Он пил только вино или кофе.
– Это было бы замечательно, с-спасибо. – Голос ее дрогнул. Фейт прикусила дрожащую губу и часто-часто заморила, чтобы сдержать слезы. Она уже прошла через столько испытаний, не проронив ни слезинки; глупо было разреветься от чего-то настолько простого и домашнего, как чашка чаю.
Особенно теперь, когда она впервые за долгое время сыта и находится в тепле и безопасности.
Было бы крайне сентиментально дать волю слезам! Она вытащила свой носовой платок и громко высморкалась.
Николас Блэклок, нахмурившись, наблюдал за ней. Юная, благородного происхождения и хрупкого сложения, она чудом избежала изнасилования, стойко терпела боль, когда соленая вода нестерпимо жгла царапины и ссадины, и не произнесла ни слова жалобы. Она без звука вытерпела его манипуляции с больной лодыжкой и вот теперь oт простого предложения готова расплакаться.
Она истинная аристократка.
В сущности, в последние годы ему не так часто доводилось встречать знатных леди, но он знавал таких леди на полуострове, во время войны. И даже по их высоким светским стандартам мисс Фейт Меррит казалась необыкновенной.
Что-то или кто-то довел ее до этого непростительно отчаянного положения. И дело тут не только в тех трех пьяных рыбаках.
Николас Блэклок был решительно настроен выяснить, что с ней случилось. И исправить это.
Он подождал, пока она допьет чай, а затем жестом дал понять своим людям, что хочет остаться с ней наедине.
– Теперь, мисс Меррит, думаю, нам пора поговорить.
Она дернулась, как будто от удара.
– Извините, уже поздно, и мне давно пора уходить. – Она поднялась. – Мне никогда не отблагодарить вас за спасение от тех мужчин. И пожалуйста, передайте мою благодарность мистеру Стивенсу за великолепный обед.
– Я провожу вас. – Ник поднялся.
После короткого молчания она торопливо ответила:
– Нет-нет, большое спасибо. Мое... я живу в нескольких шагах отсюда и теперь чувствую себя в полной безопасности. Те мужчины давно ушли, я уверена в этом.
– Вы слишком горды, – мягко сказал он.
Она некоторое время молчала, затем произнесла:
– Вы тоже без средств? Потому тоже вынуждены ночевать на берегу?
Он на миг прикрыл глаза. Боже милостивый, она ночует на берегу! Он покачал головой.
– Нет, это мое желание. В последнее время я чувствую себя несколько... скованно в помещении, и поскольку погода такая замечательная, мне захотелось переночевать под открытым небом. – Его рот насмешливо скривился. – Должен добавить, моих людей не слишком это вдохновляет.
Он состроил гримасу.
– Считайте это пресыщением цивилизацией. Когда я был в армии, ночевки под открытым небом были обычным, каждодневным делом. Полагаю, мне захотелось... – Его голос смолк.
Что он пытается воскресить? Свою молодость? Так он еще молод. Или же эго способ убежать от неумолимого будущего? Игра в свободу, которой на самом деле у него нет?
Он знал, что поступает правильно. Остаться в Англии и наблюдать, как снова умирают материнские мечты, – это выше его сил.
– Значит, вы не оставите меня моей потрепанной гордостью и песчаным дюнам? – тихо спросила она.
Он покачал головой:
– Нет, хотя ваша гордость ничуть не потрепана, мисс Меррит. – И заметил более непринужденно: – Но если говорить о песчаных дюнах, то со мной, полагаю, здесь безопаснее и удобнее. – Она все еще колебалась. Он добавил прозаично: – Я не собираюсь оставлять вас без защиты, так что даже и не пытайтесь возражать. – Спазм боли пробежал по его лицу.
Она нахмурилась.
– Что случилось?
– Ничего. Просто голова болит. – На лбу у него внезапно образовались глубокие складки, и он говорил так, словно каждое слово давалось ему с трудом.
– Вы больны.
Он начал было качать головой, но вовремя остановился.
– У меня бывают... головные боли. Простите за грубость, но... – Он, пошатываясь, прошел туда, где возле костра лежали скрученные одеяла. – Только... никуда не уходите Мои люди... позаботятся о вас. – Он осторожно лег на импровизированную постель и закрыл глаза. Выглядел он ужасно.
Фейт лихорадочно огляделась и позвала на помощь. Появился Мактавиш.
– Что с ним такое, мистер Мактавиш?
Мактавиш не ответил. Он натянул на мистера Блэклока одеяло так нежно, словно укрывал ребенка. Подошел Стивенс, бросил взгляд на хозяина и начал разводить огонь.
Мистер Блэклок открыл глаза, схватил большого шотландца за запястье и проскрипел.
– Девушка... останется с нами. – И снова закрыл глаза.
– Не беспокойся, дружище. Я позабочусь о ней. – Мактавиш повернулся к Фейт. – Ты остаешься здесь. Я принесу тебе одеяло. – Он бросил на Фейт грозный взгляд, словно говоря: только посмей сделать хоть шаг без моего ведома.
Да она и не собиралась никуда уходить. Николас Блэклок выглядел очень больным. Лицо его было смертельно бледным даже в свете костра, а лоб пересекали глубокие морщины боли. Фейт присела на колени рядом с ним. Может, его ранили в голову во время драки? Неужели это она виновата?
Его густые черные волосы в беспорядке разметались по лицу. Фейт отвела их назад. Потом вытащила платок, все еще мокрый от морской воды, и осторожно вытерла испарину с лица больного. С закрытыми глазами Ник выглядел моложе, чем показалось ей вначале. Ему еще нет тридцати, подумала Фейт.
Складки на лбу немного разгладились? Или она выдает желаемое за действительное? Фейт выпрямилась и обнаружила, что мистер Мактавиш смотрит на нее, угрюмо и подозрительно сдвинув брови. Он швырнул на землю скрученные одеяла так, словно бросил перчатку.
– Надеюсь, вы не возражаете против ночевки на песке, под открытым небом, мисс, – сказал Стивенс, выкладывая поленья замысловатым узором.
Фейт печально улыбнулась, но у нее не хватило духу объяснить, что выбора все равно нет.
– Что случилось с мистером Блэклоком?
Стивенс открыл рот, чтобы заговорить, но мистер Мактавиш прервал:
– Помолчи-ка ты, болтун! Если он захочет, чтобы она знала, то сам ей утром расскажет!
– Значит, к утру он поправится?
Большой шотландец смерил ее угрюмым взглядом.
– Ага, поправится!
– Вы можете спать здесь, мисс. – Стивенс поднял узел, который бросил Мактавиш, и встряхнул одеяла.
Фейт заколебалась. Довольно близко к мистеру Блэклоку.
Стивенс продолжал:
– Вам лучше лечь поближе к костру. Я вижу, вас искусали комары. Дым разгонит их.
Фейт потрогала рукой лицо, которое было сплошь в комариных укусах после предыдущей ночи.
– Мак будет спать вон там. – Мактавиш раскатывал себе одеяло довольно далеко от костра. – Комары его не беспокоят. И кроме того, он ужасно храпит. Я буду вон там, с другой стороны костра.
– А как же мистер Блэклок? Разве никто не будет присматривать за ним?
– Нет. Вульф будет охранять всех нас; он залает при первых признаках тревоги.
Фейт вспомнила, как огромный пес рычал и лаял, и почувствовала себя спокойнее.
– А теперь давайте-ка спать, мисс. Хороший сон прибавит вам силенок. Мистер Николас тоже скоро заснет. Как только головная боль проходит, он обычно засыпает.
– Спасибо, мистер Стивенс.
Он заколебался.
– Просто Стивенс, если не возражаете, мисс. Видите ли, я – конюх мистера Николаса. Он вырос у меня на глазах.
Фейт кивнула:
– Хорошо, если вы настаиваете.
– Спасибо, мисс. Ну, если у вас есть все, что нужно, тогда я на боковую. Спокойной ночи, мисс.
Фейт пожелала новым знакомым спокойной ночи, затем завернулась в одеяло и бросила последний взгляд на Николаса Блэклока.
Он теперь дышал ровнее, наверное, уснул. Его сильный профиль четко вырисовывался на фоне мерцания огня. Во сне он выглядел мягче, не таким суровым и угрюмым.
Беовульф бросил тоскливый взгляд в сторону бородатого хозяина, покрутился на месте, улегся на песок рядом с мистером Блэклоком и с громким вздохом закрыл глаза.
– Хорошая собака, – сказала ему Фейт.
Пес открыл один злой глаз, взглянул на нее и тихо зарычал, обнажив желтые клыки.
– Какой хозяин, такая и собака, – шепотом сказала она ему.
Фейт лежала, наблюдая, как пламя отбрасывает пляшущие тени, и думала о сестрах.
Где они сейчас и что делают? Возможно, беспокоятся. Они должны были получить ее последнее письмо, в котором она сообщала, что уходит от Феликса. Наверняка теперь сестры недоумевают, куда она запропастилась, почему ее так долго нет.
Она закрыла глаза и попыталась послать хорошие мысли своей близняшке. Иногда у них получалось чувствовать друг друга на расстоянии.
Худшим за эти последние недели было чувство беспомощности. Фейт понятия не имела, что делать. Всю свою жизнь она позволяла другим заботиться о ней: старшим сестрам, гораздо более смелой близняшке, своему дяде и, наконец, Феликсу.
Феликс. Какой же наивной, доверчивой дурой она была!
Она лежала, укутавшись в одеяло, глядя на бархатное ночное небо. Одинокая звезда казалась чуть ярче других. Она будет как эта звезда, яркая и одинокая. Так или иначе, но она научится заботиться о себе. Она больше никогда не будет зависеть от других.
Огонь тихо потрескивал. Пляшущее пламя образовывало яркое сияние на фоне ночного неба. Где-то вдалеке плескались в успокаивающем ритме волны, и вскоре Фейт тоже уснула.
Ее разбудил посреди ночи какой-то звук, она не могла понять какой. Она осторожно приподняла голову и огляделась. Ничего не видно. Беовульф сидел в напряженной позе, навострив уши, и смотрел на мистера Блэклока. Огромный пес тихонько поскуливал и царапал лапой одеяло, на котором спал хозяин.
Фейт придвинулась ближе. Пес тихо, угрожающе зарычал. Голова мистера Блэклока беспокойно металась из стороны в сторону, словно он оказался в ловушке. Лицо его не было безмятежным, но уже не казалось маской боли, как раньше. Это был скорее дурной сон, чем боль. Фейт хорошо знала, что такое ночные кошмары. Ее с сестрой-близняшкой довольно часто посещали тяжелые сны.
Фейт протянула руку и пощупала лоб Ника, легонько скользя пальцами.
– Ну-ну, все хорошо, – прошептала она. Его глаза широко открылись и невидящим взглядом уставились на нее. – Тише, – мягко повторила она. – Это просто сон. Не о чем беспокоиться.
Он слепо огляделся вокруг, словно ища кого-то.
– Ш-ш-ш... Все живы и здоровы. Все хорошо, не волнуйтесь. Спите.
Он схватил ее за руку, мгновение, не мигая, посмотрел на нее, затем снова закрыл глаза. Хватки, однако, он не ослабил и испустил громкий вздох, прижав ее руку к своей груди.
Фейт сделала несколько попыток высвободить ладонь, но не смогла даже пошевелить пальцами. Его сердце билось ровно, чуть учащенно.
Она легла рядом с ним и стала ждать, когда Ник уснет, чтобы освободить свою руку.
Его грудь поднималась и опускалась с каждым вдохом и выдохом. Как морские волны, накатывающие... и отступающие...
Ник проснулся с первыми лучами солнца.
Он потянулся и немедленно ощутил маленькую женскую ладошку, прижатую к его груди.
Кто это, черт побери? Он не помнил, чтобы ложился в постель с женщиной. Единственная женщина, которую он помнил... И тут события предыдущего вечера разом нахлынули на него. Он вспомнил девушку, убегающую от тех негодяев, и драку – Боже, это доставило ему истинное удовольствие! – вспомнил, как они обедали вокруг костра и как девушка делала вид, что ей есть где жить...
Остальное было сплошным белым пятном. У него снова был приступ. Так скоро! Проклятие!
Ник осторожно сел. Его движение потревожило ее, и она придвинулась ближе, что-то бормоча во сне.
Почему она пришла к нему ночью? Он в бриджах и рубашке, значит, между ними ничего не было. Может, замерзла? Или чего-то испугалась? Нуждалась в чувстве защищенности? Возможно.
Ник снова потянулся. Нужно проветрить голову, искупаться.
– Приведи Мака, – прошептал он Беовульву. Собака помчалась, радостно виляя хвостом. Осторожно, чтобы не потревожить спящую Фейт, Ник поднялся и посмотрел на нее. Она лежала, завернувшись в одеяло, и сладко спала. Маленький облупившийся носик и спутанные светлые локоны. Без сомнения, она измотана после вчерашних испытаний.
Утро было прохладным, несмотря на солнце. Ник поднял с земли свой плащ и накрыл им Фейт.
С противоположной стороны лагеря послышался поток шотландских проклятий. Ник усмехнулся. Вульф, по своему обыкновению, разбудил Мака, лизнув его в нос.
Фейт проснулась от запаха мужчины. Мужчины и кофе. Может ли быть на свете более божественный запах? Она глубоко, с наслаждением вдохнула и села, обнаружив, что укутана в мужской плащ. Мистера Блэклока в постели нет, сразу же увидела она. Нигде не было видно ни его, ни собаки. Должно быть, он оправился от своего недомогания...
– Хорошо спали, мисс? – Стивенс склонился над огнем. Фейт неуклюже поднялась и потянулась. При такой жесткой постели она спала на удивление хорошо.
– Вот в том котелке горячая вода, мисс. Если хотите умыться перед завтраком, можете пойти вон туда, за те кусты. Никто не потревожит вас. Николас с Маком на берегу. Мистеру Нику захотелось искупаться. Они скоро вернутся.
– Искупаться? В самом деле? – Слишком холодно для купания, на ее взгляд. Она взяла горячую воду и прошла подальше в дюны. Было так чудесно умываться горячей водой!
Фейт расправила одежду, насколько это было возможно, сожалея, что нет ничего чистого и свежего. Внезапно на нее накатила ностальгия по свежевыглаженной нижней юбке, пахнущей крахмалом, мылом и утюгом. Фейт привела в порядок волосы. По крайней мере есть хоть какая-то польза от тех лет, которые они провели в доме деда, где зеркала были запрещены. Она могла причесаться и без зеркала.
Фейт осторожно дотронулась до щеки. Опухоль вроде уменьшилась, но дотрагиваться все еще было больно. Наверное, у нее огромный, безобразный синяк. Она потрогала лицо и поморщилась. Обгоревший и облупившийся нос и следы комариных укусов. И наверное, веснушки. У тети Гасси случился бы припадок.
Фейт не думала о веснушках, когда продавала свою шляпку. Только о деньгах, которые можно за нее выручить. И о еде, которую можно на них купить.
Как бы там ни было, а веснушки все же лучше голода. Кстати, о голоде... этот бекон пахнет божественно. Несмотря на больную лодыжку, она довольно резвым шагом вернулась в лагерь.
– Кофе, мисс? Если подождете, я подам вам завтрак, когда вернутся мистер Николас с Маком. Они уже скоро. – Стивенс нетерпеливо взглянул в сторону берега, подавая ей кружку с дымящимся кофе. – Пора бы им поспешить.
Фейт сидела у огня, отпивая по глотку горячий черный кофе. Поразительно, как компания, полный желудок, хороший сон и кружка горячего, крепкого кофе могут поднять дух! Еще вчера она была лишена всего, угнетена и раздавлена. Правду говорят: утро вечера мудренее. Оно приносит надежду.
Если мистер Блэклок и в самом деле джентльмен со средствами, он может ссудить ей немного на проезд до Англии. Англия! Ей так хотелось вернуться домой. Домой, где ее любят, домой, к сестрам, к дяде Освальду и тете Гасси. Она так сильно тоскует по своим родным.
Но станет ли дом ее спасительной гаванью, как это было раньше? Она вернется изгоем общества, падшей женщиной. Ей придется в полной мере пожинать плоды собственного глупого безрассудства.
Фейт пила кофе и размышляла над своим положением. Она не сможет вернуться к прежней жизни. Ей постоянно придется общаться с людьми, которые все понимают, и она не сможет это выдержать. И раньше, когда она была одной из добродетельных близнецов – все пялили на нее глаза. Теперь будет гораздо хуже; она станет источником любопытства и злых сплетен: падшая женщина.
Невыносимо было даже думать о том, что ее начнут называть шлюхой. Словно живьем кожу сдирают. Ей хотелось объяснить, что ее обманули, что она вышла замуж по любви.
Ее драгоценный, романтический сон звучал теперь как дешевая отговорка.
С чужими людьми и то было достаточно тяжело, а дома, среди родных и друзей...
Она не сможет смотреть им в лицо, не сможет вынести их жалости, презрения или, хуже того, самодовольной радости – одна из добродетельных близнецов так низко пала. Теперь это прозвище будет иметь ироничный подтекст и лишний раз поворачивать нож в ране.
Фейт сделала последний глоток крепкого, горького напитка и выплеснула остатки в песок. От кофейной гущи на чистом, белом песке осталось пятно. Фейт набрала горсть песка и засыпала.
Как жаль, что с ее ошибками нельзя вот также легко справиться. Ей уже никогда не удастся вернуться к прежней жизни. Она должна будет строить новую. Но какую?
Чарити и Эдвард могут взять ее к себе, могут найти для нее какое-нибудь занятие в отдаленном уголке Шотландии, куда сплетни дойдут не скоро. Фейт повозится с малышкой Авророй, своей племянницей. И Пруденс тоже скоро ждет ребенка. Фейт и ей могла бы помочь. Она любит детей, мечтает о том, чтобы когда-нибудь иметь своих...
Она закусила губу. Еще одна растоптанная мечта. Ни один приличный мужчина теперь не захочет, чтобы она стала матерью его детей.
Фейт услышала, как Стивенс тихо выругался себе под нос, и удивленно взглянула на него. Он, хмурясь, смотрел в сторону берега.
– Проклятие! Они, должно быть, думают, что вы еще спите, – пробормотал он. Она повернулась посмотреть, что его так раздражает. – Нет, мисс! Не смотрите!
Фейт изумленно воззрилась на него. Стивенс поспешил извиниться:
– Прошу прошения, я не хотел кричать. – Он заговорил спокойнее: – Э, пожалуйста, не смотрите на берег, мисс. – Он поморщился с ужасно смущенным видом. – Это неподходящее зрелище для леди.
Потом насадил толстый ломоть хлеба на проволочную вилку и вручил ее Фейт.
– Сделайте гренку, мисс. А я бегом спущусь вниз и скажу этим двоим, что вы проснулись! И не поворачивайте головы, мисс! Прошу вас! – И Стивенс побежал в сторону берега.
Озадаченная Фейт была слишком заинтригована, она должна посмотреть – всего лишь одним глазком.
Николас Блэклок и его большой шотландский друг только что вышли из моря после купания и шли вдоль берега, направляясь к куче одежды. Вода струилась с их тел. Фейт сглотнула.
Гренка покрылась идеальной золотисто-коричневой корочкой. Фейт не заметила. Она была слишком ослеплена блеском утреннего солнца на мокрых мужских телах.
На мокрых голых мужских телах. Николас Блэклок и Мактавиш были совершенно голыми. Они неторопливо шли по берегу, болтая и смеясь, бесстыдно обнаженные, гордо мужественные. Великолепные.
Хлеб почернел, затем начал дымиться. Фейт не пошевелилась.
Мистер Блэклок притягивал ее взор. Во рту у Фейт пересохло.
Греческая статуя, ожившая под ее взглядом: сплошная мужская грация и сдержанная мускулистая сила.
Ноги длинные, грудь крепкая и широкая, кожа сияет. Абсолютная обнаженная мужская красота, непринужденно идущая по берегу.
Гренка превратилась в горящую головешку.