Глава 13

По подсчетам Николаса, до Бильбао оставался один день пути. Они решили провести последнюю ночь, разбив лагерь возле маленькой рыбацкой деревушки Биарриц.

Стоял чудесный, теплый вечер. Стивенс принес рыбы, и Фейт помогла ему приготовить великолепный обед.

После обеда Николас по просьбе Фейт достал гитару и заиграл. Он сыграл несколько знакомых мелодий, парочку любимых Фейт, одну для Стивенса и «Корабельную» для Мака. Фейт знала слова и подпевала. Ее голос подрагивал от волнения, как всегда, когда она доходила до женского куплета.

Ждут мужчин, которые не вернулись домой. Женская роль в жизни такая пассивная и беспомощная, нет другого выбора, только ждать мужчин домой, молясь об их жизнях, не зная, как они, что с ними. Ну почему мужчины никогда не берут женщин с собой? Это было бы куда милосерднее, чем оставлять их ждать и тревожиться.

Фейт высморкалась и попыталась овладеть собой. Ник заиграл зажигательную испанскую мелодию, и через несколько аккордов Эстреллита вскочила на ноги и, взмахнув юбками, начала танцевать.

Фейт никогда не видела ничего подобного. Она поняла, что это настоящая цыганская пляска, не имеющая ничего общего с той глупой имитацией, которую Феликс использовал в своих выступлениях. Каким далеким это теперь казалось.

Эстреллита танцевала на земле босиком, и ее маленькие смуглые ступни то отстукивали ритм, то мелькали в каких-то замысловатых движениях. Это были необузданная страсть и строгий порядок, древние традиции и огонь мгновения, тесно переплетенные вместе. Ее тонкое, гибкое тело извивалось, наклонялось, покачивалось.

Песня закончилась. Никто не успел зааплодировать, как она потребовала, словно маленькая королева:

– Еще!

Николас подчинился, его пальцы были почти невидимы, извлекая огненную музыку из гитарных струн. Это было волшебно.

Эстреллита танцевала песню за песней: быстрые, в которых был сумасшедший цыганский дух, и медленные, настолько чувственные, что Фейт казалось, будто она наблюдает за чем-то интимным.

– Хорошо играешь, капитан, – сказала Эстреллита после третьей песни. – А эту знаешь? – И она произнесла какое-то название, которое Фейт не разобрала.

Николас на мгновение задумался.

– Эта? – Он взял несколько аккордов.

– A, si, капитан, это она. Играй же! – потребовала Эстреллита с властным жестом. Она выбежала на середину поляны и ждала, опустив голову, замерев, словно стояла на сцене в каком-нибудь большом городе.

Николас заиграл, ее голова резко дернулась вверх, и Эстреллита начала танцевать. Поначалу движения Эстреллиты были завораживающими, медленными, потом она затанцевала все быстрее.

«Это история, – подумала Фейт, – рассказываемая языком танца. История невинности и предательства, гордости и безнадежной тоски». Движения проникали в самую душу, каждый жест был наполнен эмоциями. Николас доиграл последние, замирающие аккорды.

Последовало долгое молчание, потом Эстреллита поднялась одним гибким, быстрым движением и, бросив мрачный взгляд на Мактавиша, убежала в лес.

Секунду спустя Мак встал и пошел за ней.

– Ты заставила меня позабыть все слова, девочка. Ты великолепна. – Мак потянулся, чтобы заключить ее в объятия.

Она ударила его и оттолкнула.

– Нет, не прикасайся ко мне! Я не хочу! Не буду! – Грудь ее все еще тяжело вздымалась после танца. Мак никогда в жизни не видел ничего прекраснее.

– Я даже и не пытался. – Мак был сбит с толку. Она соблазняла его этим танцем, намеренно и недвусмысленно, а теперь даже не поцелует?

Она отступила назад, в тень.

– Я желаю уважения, Тавиш! – зазвенел ее голос из темноты. – И сама выбираю. Я! Не мужчина!

Мак тяжело вздохнул. Соблазнение? Все это ему почудилось. Расчувствовавшийся болван.

– Да, я знаю, девочка, – печально проговорил он. – Я не давлю на тебя. Да и зачем вообще тебе нужен такой, как я? Ты такая изящная и красивая, а я здоровый, страшный, неуклюжий увалень.

Она осторожно приблизилась и сказала уже помягче:

– Ты не страшный, Тавиш. Ты очень даже мужественный. Только эта борода делает тебя страшным.

– Но это отличная борода. Я несколько лет ее отращивал.

Она закатила глаза.

– Ты мужчина, Тавиш. Конечно, мужчинам нравится борода. А я женщина. Мы другие. Ты не неуклюжий. Я видела, как ты управляешься с ножом. У тебя большие руки, но ловкие и умелые. – В глубине ее глаз сквозь тревогу промелькнуло женское одобрение, и Мак воспрянул духом.

Он протянул руки, и на этот раз она позволила привлечь себя. Он мягко поцеловал ее, она вздохнула и, казалось, расслабилась, поэтому он поцеловал ее снова, на этот раз глубже. Она приоткрыла рот под его губами, неумело, но естественно чувственно, он потянулся к ее груди, и в мгновение ока Эстреллита в его руках превратилась в дикую кошку, кусающуюся, царапающуюся, вырывающуюся.

Он отпустил ее, и она отпрянула, в любой момент готовая сорваться с места и убежать. Грудь тяжело вздымается, глаза широко раскрыты от страха.

– Тише, девочка, тише, – пробормотал он, успокаивающе вскидывая руки – Я не обижу тебя, я никогда не обижу тебя, что бы ты со мной ни делала. – Он снова протянул к ней руку, мягко говоря: – Ну, давай попробуем еще раз. Не бойся, девочка, я не сделаю тебе больно...

Она отступила назад и подозрительно уставилась на него.

– Почему ты так со мной разговариваешь?

– Как так?

– Как с диким животным. Думаешь, меня надо укрощать? – Она прищурилась. – Может, ты разговаривал обо мне с Фейт?

– Нет, я никогда ни с кем тебя не обсуждал.

– Врешь! – Она ударила его по руке. – Ты знаешь, да?

– Что знаю? – уклончиво спросил он, потирая руку. – Вот это ты двинула, девочка.

– Знаешь, что случилось со мной после того сражения.

– Да, – признался он секунду спустя. – Я слышал, как ты рассказывала жене капитана об этом, и хочу сказать...

– Значит, ты знаешь, что я не девственница!

– Ага, но это не проблема. Я тоже не дев...

Она замахнулась и влепила ему пощечину.

– Не смей смеяться надо мной, Тавиш, или я перережу тебе глотку, как перерезала ему – тому скоту-англичанину, который изнасиловал меня!

– Девочка, мне бы никогда и в голову не пришло смеяться над тем, что случилось с тобой. Ты храбрая и красивая девушка, Эстреллита, и прекрасная, как лунный свет на воде. И я хочу, чтоб ты знала: я буду защищать тебя ценой собственной жизни столько, сколько потребуется.

Она шмыгнула носом.

– Ты красиво говоришь, но прости, Тавиш, я не могу. Не сейчас.

– Я хочу жениться на тебе, девочка, – мягко проговорил Тавиш. – Я молодой, сильный, люблю работать. Я кое-что поднакопил Я буду хорошо заботиться о тебе.

Последовало долгое молчание, после которого она сказала:

– Я подумаю, Тавиш, я подумаю – Помолчав, она добавила: – Но ничего не обещаю!

– Ты слышал? – Фейт застыла – Кто-то кого-то ударил.

– Если мои догадки верны, – тихо проговорил Николас, – это Эстреллита залепила пощечину Маку. Не волнуйся. Мак не обидит ее.

– Ты уверен?

– Уверен. – Ник усмехнулся. – Разве ты не заметила, что наш женоненавистник Мак по уши влюбился в маленькую цыганку? И она об этом знает. Он как воск в ее руках.

– Он неравнодушен к ней? Правда?

– Правда. С самой первой встречи они почти не сводят друг с друга глаз. Все это царапанье и рычание просто часть ухаживания.

Они услышали низкое бормотание и женский голос отвечающий ему, но слов было не разобрать Ник поднялся и протянул руку Фейт.

– И хотя я надеюсь, что между ними все сладится, у меня нет никакого желания подслушивать. Не желаете ли взять урок плавания при луне, миссис Блэклок?

Она с готовностью подскочила.

– С удовольствием, мистер Блэклок.

Ник поднял одеяло, встряхнул его и перебросил через руку.

– Для чего оно тебе? Сейчас же совсем не холодно.

Он подмигнул, но не объяснил.

Они пришли к кромке воды. Песок был чистым и белым, а вода блестела, как неподвижное, темное зеркало, окаймленное легкими кружевными оборками из пены, в которых запутывался лунный свет. Луна изящным полумесяцем низко плыла по небу. Они были приблизительно в миле от спящей рыбацкой деревушки Биарриц, и кругом было тихо.

Ник расстелил одеяло и снял с себя одежду. Фейт разделась до сорочки и панталон.

Ник усмехнулся:

– Ну-ну, миссис Блэклок. Вы же знаете, что случится с рубашкой и панталонами, и хочу заранее вас уведомить: если они уплывут, я не буду их вылавливать.

Она нервно огляделась.

– Здесь нет никого на много миль вокруг. Снимай их.

Она медленно расстегнула рубашку и, оглянувшись еще несколько раз, сняла ее, затем спустила панталоны и побежала к воде.

Зрелище обнаженной жены в мягком лунном свете оказало предсказуемое воздействие на Ника, и он чуть медленнее пошел за ней.

Она задумчиво оглядела его. Он стоял по колено в воде, обнаженный и ждущий. Дыхание перехватило.

Она довольно улыбнулась и брызнула в него водой.

Нику потребовалось мгновение, чтобы опомниться, и он зарычал:

– Ах ты, ведьмочка! – Он бросился ее догонять.

Визжа, хохоча и брызгаясь, она отбежала глубже в воду, спасаясь бегством от его мужской ярости, но потом он нырнул под воду и потянул ее вниз.

Она вынырнула, отплевываясь и смеясь.

– За эту дерзкую выходку, ведьма, мне придется наказать тебя! – прорычал он и впился в ее губы крепким, глубоким поцелуем. Она обвила его руками и ногами и ответила на поцелуй, сказав, когда они оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха:

– Я ваша покорная слуга, сэр.

Он заглянул в ее глаза, в которых играли смешинки, и фыркнул:

– Лгунья, в тебе нет ни капли покорности.

Она засмеялась и попыталась принять кающийся вид, но эта попытка была настолько безнадежна, что ему пришлось поцеловать ее еще раз. И еще.

Они стояли посреди зеркального темного моря, целуясь и лаская друг друга, когда Фейт внезапно заметила какое-то неземное сияние вокруг них.

– Смотри, Николас! Что это в воде? – Мириады крошечных огоньков, зеленых, бирюзовых и золотистых, плавали в море вокруг них, словно упавшие в воду звезды. Она подняла глаза, чтобы посмотреть, не являются ли они отражением, но ночь была темной; серп луны исчез, виднелось лишь несколько звездочек.

Она опустила руку, коснулась воды, и сияющие огоньки образовали мерцающий, волшебный след. Фейт пошевелила ногами и оставила за собой огненные дорожки.

– Я слышал об этом, – сказал Николас, – но сам никогда не видел. Рыбаки называют это огнем в воде, они его не любят, потому что он цепляется к сетям и отпугивает рыбу.

– Какая красота, – восхищенно проговорила Фейт, опустила пальцы в воду и очертила ими круг. – Я чувствую себя волшебницей или колдуньей.

– Ты и есть колдунья, – пробормотал он совсем тихо, поэтому она не услышала.

– Смотри, я могу написать свое имя в воде, – сказала она. Она написала свое имя, написала его имя, а затем написала на черной, черной воде: «Фейт любит Николаса».

И он почувствовал стеснение в груди, но не сказал ни слова.

– Интересно, пристанет ли он к моим волосам? – спросила она таким наигранно веселым голосом, что он понял: его молчание ранило ее.

Она зажала нос и ушла с головой под воду, а когда вынырнула, ее волосы были полны мерцающего морского огня. Фейт выглядела прекрасной и волшебной.

Они занимались любовью на одеяле на берегу, сплетенные воедино и в то же время разделенные, словно между ними лежала пропасть. У их любви был какой-то привкус отчаяния, что делало ее самой напряженной и пылкой из всего, что когда-либо испытывал Ник, но как только все закончилось, его затопила меланхолия, словно это был их последний раз, хотя он был не последний. Еще нет.

Они вернулись в лагерь в молчании, рука об руку, и впервые за все время их брака легли спать, не поцеловав друг друга на ночь. Они крепко обнимали друг друга в темноте, и прошло немало времени, прежде чем каждый из них смог уснуть.

Когда они приехали в Бильбао, шел дождь, тихий, нудно моросящий дождь, который закрывал горы, поднимающиеся за городом, движущейся серой завесой. Они отыскали единственную городскую гостиницу, намереваясь поскорее обсохнуть, но как только вошли в дверь, раздался голос:

– Мисс Фейт!

Фейт повернулась, недоумевая, кто мог назвать ее по имени, и удивленно заморгала, увидев маленького аккуратного человека, который, лавируя между столиками, направлялся к ней. Это был Мортон Блэк, доверенное лицо ее зятя Себастьяна. Но что, скажите на милость, он делает в Испании?

– М-мистер Блэк? Неужели это действительно вы?

Мистер Блэк взял ее руки в свои и, просияв, низко поклонился.

– Это и в самом деле я, мисс Фейт, и я чрезвычайно рад вас видеть, чрезвычайно. В добром здравии, такую цветущую, определенно цветущую.

– Я тоже очень рада вас видеть, мистер Блэк, но почему... как?.. С Хоуп ничего не случилось?

– Нет, мисс, цвела, как и вы, когда я последний раз видел ее.

– А остальные? Пруденс и Гидеон? Они здоровы?

– Абсолютно.

– А Чарити и Эдвард? Ничего не случилось с их малышкой?

– Нет, мисс, все они в добром здравии, как и все ваши родственники, включая сэра Освальда и леди Августу. Хотя, строго говоря, леди Августа не род...

– Тогда зачем вы здесь? По каким-то делам Себастьяна?

Он бросил на нее обеспокоенный взгляд.

– Нет, мисс, я здесь, чтобы найти вас. Ваша сестра так беспокоилась, что мистер Рейн послал меня найти вас.

– Ты не представишь нас, дорогая? – Николас, который слушал весь разговор, по-собственнически обнял ее за талию.

– О да, конечно, извини. Николас, это мистер Мортон Блэк, доверенное лицо моего зятя; мистер Блэк, это мой муж, мистер Николас Блэклок. Самое невероятное, Николас, что Себастьян – это муж Хоуп – послал мистера Блэка найти меня – и он нашел!

Мужчины обменялись рукопожатием и осторожно оглядели друг друга.

Фейт вернулась к вопросу, который больше всего ее озадачивал:

– Но я не понимаю, почему Хоуп так беспокоилась? – Она повернулась к Николасу и объяснила: – У нас с сестрой особая связь, мы чувствуем, когда кому-то из нас плохо или больно, поэтому она должна была знать, как я счастлива. – Слегка покраснев, она снова повернулась к мистеру Блэку – Кроме того, я же писала ей. Разве она не получила мои письма?

– Получила, мисс. Кстати, наверху у меня целый пакет писем для вас от ваших сестер. Именно так я и узнал, где вас искать. Вы упоминали, что направляетесь в Бильбао. Впрочем, она по-прежнему беспокоится. – Его взгляд метнулся к Николасу, и до Фейт дошло, что, несмотря на ее заверения, родные не поверили ей, что Николас хороший человек. И это неудивительно. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Будьте добры, перестаньте называть ее мисс – она замужняя женщина! – раздраженно сказал Николас. – Она моя жена!

Фейт удивленно взглянула на него. Стивенс все время называет ее мисс, и Николас ни разу не возразил. Мортон Блэк посмотрел на Николаса, прищурившись.

– Прошу прощения, сэр, но не тот ли вы Блэклок, который был младшим офицером под командованием генерал-лейтенанта Коттона в Талавере?

– Он самый. Полагаю, вы были в Талавере?

– Вы правы, сэр, был, с Шестнадцатым пехотным. Получил это при Ватерлоо. – Он громко постучал по своей деревянной ноге. – И вы, как я понимаю, тоже там были. Вы были тогда гораздо моложе, и я говорю не только о возрасте, сэр. Что ж, мир тесен.

Николас смерил его холодным взглядом.

– Выкладывайте. Чего вы хотите?

Но не таков был Мортон Блэк.

– Никак не мог найти после войны работу, пока мистер Рейн не предложил мне работать на него. Я все сделаю для мистера Рейна, сэр. – Он посмотрел Николасу прямо в глаза и сказал: – А мистер Рейн все сделает для своей жены, а его жена хочет, чтобы сестра вернулась домой живой и здоровей.

Ник окинул его долгим, оценивающим взглядом и принял решение.

– Хорошо, – коротко бросил он. – В таком случае с моего благословения можете отвезти ее домой.

Фейт ахнула:

– Что?

Но Ник разговаривал не с ней.

– Я как раз думал, как это устроить. Я бы отправил с ней Стивенса, но он хочет навестить могилу своего сына под Витторией. А доверить свою жену первому встречному я не могу. Но вас я знаю. Вы потеряли ногу, спасая одного из своих товарищей, верно?

– Да, сэр, все верно. Правда, я так и не смог помочь ему, бедняге. Он все равно умер, а я остался без ноги.

– Вы мне вполне подходите. Ваш приезд весьма своевременен, Блэк.

– Прошу прошения, но мне кажется, я имею право высказать свое мнение, я никуда не еду! Я остаюсь с тобой! – заявила Фейт.

Словно не слыша ее, Мортон Блэк продолжил:

– Завтра отплывает один корабль, сэр. Это небольшое грузовое судно, но на нем есть две маленькие пассажирские каюты.

Фейт была в бешенстве. Она втиснулась между двумя мужчинами, которые отсылают ее, как посылку, и сказала:

– Покупайте мест сколько хотите, мистер Блэклок, но я не еду!

Николас взял ее за руку.

– Мы обсудим это наедине, мадам.

– Не пытайся отгородиться от меня своими «мадам», Николас! Мы ничего не будем обсуждать. Я не поеду, и все тут!

Он твердо сжал губы и молча повел ее по лестнице к комнате, которую они сняли.

– Вы же знали, мадам, что рано или поздно это случится. Я был бы весьма благодарен, если бы вы не устраивали шума из-за неизбежного, как вы прекрасно знаете, расставания.

– Почему расставание неизбежно?

Он сделал неловкий нетерпеливый жест.

– Ты же знаешь, что мне предстоит... дело.

– Да, ты говорил мне, и я подготовилась к нему.

Он сдвинул брови.

– Я говорил тебе? Я ничего тебе не говорил!

– Нет, я знаю, что это какой-то страшный секрет, – заверила она. – И знаю, что это дело, в чем бы оно ни заключалось, будет ужасно трудным. Но я столькому научилась за эти последние недели, Николас. Я справлюсь.

Он воззрился на нее в явной растерянности. Она начала объяснять:

– Я теперь умею готовить на костре – не очень хорошо, но вполне сносно; я научилась ловить рыбу, чистить и потрошить ее; Эстреллита научила меня находить дикие растения и травы, и хоть я и не смогла зашить тот порез на твоей ноге, но уверена, что справлюсь с этой сдачей, если понадобится; я умею стрелять. – Она взяла его руки в свои. – Ох, Николас, я знаю, когда ты женился на мне, я была бесполезным, беспомощным созданием, но теперь я действительно могу быть хорошей солдатской женой. Я не стану задерживать тебя или требовать твоего внимания. Я знаю, это задание, которое ты должен выполнить, очень трудное и крайне важное, но обещаю, что не буду мешать. Только, пожалуйста, Николас, не отсылай меня.

Ее слова подействовали на Ника угнетающе. Она говорила то же самое и раньше, но до него не доходило. Он не сознавал, что она училась всему этому ради него, чтобы стать хорошей солдатской женой. Он отвернулся, проведя рукой по глазам, почти не в силах устоять против боли, которую причинило ему это знание. Чтобы быть хорошей солдатской женой. Какая ирония.

– У тебя болит голова? – быстро спросила она.

Он взял ее руку и поцеловал.

– Нет, на этот раз нет. – Хотя до нового приступа пройдет немного времени, и Ник понятия не имел, в каком состоянии проснется. Доктора были единодушны – периоды бессознательности, дезориентации и потери ощущения будут увеличиваться. Он даже может сойти с ума, хотя в этом они единодушны небыли. С его головой что-то не в порядке, возможно, какая-то опухоль, он будет умирать медленно и мучительно.

И он не позволит Фейт пройти через это.

Он силился придумать способ, как пощадить ее достоинство, убедить ее вернуться в Англию к любящей семье.

– Мне очень жаль, моя дорогая, но ты должна уехать. Ты не можешь быть со мной.

Она открыла рот, чтобы возразить. Он привлек ее к себе и мягко сказал:

– Ты стала отличной солдатской женой. Ни один мужчина не мог бы желать лучшей жены, солдат он или нет. Проблема не в тебе, во мне. Если ты будешь со мной, это будет отвлекать меня. – Он насмешливо взглянул на нее. – Ты отвлекаешь меня даже тогда, когда стараешься этого не делать. Дело в том, любимая, что ты стала для меня самым дорогим, самым важным человеком на свете.

Ее глаза наполнились слезами.

– Прости. Я так старалась не п-привязываться. – Голос ее дрогнул на последнем слове. – Но я ничего не смогла с собой поделать.

Он вздохнул и убрал золотистые локоны с ее лба.

– Я знаю, я тоже старался, но это невозможно, верно?

– Ты? Ты тоже привязался? – Ее голос был смесью неверия и надежды.

– Да, но мне не следовало позволять себе этого. Я пытался скрыть это от тебя, пытался удержать тебя от выражения своих чувств... я думал, если мы не будем произносить слова вслух, то каким-то образом удержим их в рамках, под контролем. – Он печально посмотрел на нее. – Но слова – эго только часть всего. Они важны, но поступки тоже выдают правду. Поэтому, говорим мы о любви или нет, наши чувства остаются с нами. И в этом и заключается проблема.

– Как любовь может быть проблемой? – прошептала она.

– Солдат должен сосредоточить все свое внимание на задаче. Твое присутствие очень сильно все усложнит.

Она спросила дрожащим голосом:

– Ты хочешь сказать, если я останусь, тебе будет труднее выполнить свой долг?

– Намного труднее.

Одинокая слезинка скатилась по ее щеке. Он стер слезинку кончиком пальца.

– Дело не в навыках и умении, дело в том, кто ты есть. Ты – Фейт, для которой я сделаю все на свете, которую я люблю всем сердцем, душой и телом.

– Николас! – Слезы потекли у нее из глаз, и она на долгое время прильнула к нему, не в состоянии говорить. В конце концов она овладела собой достаточно, чтобы ответить: – Я так сильно люблю тебя, мой дорогой. Я просто не представляю, как смогу вынести расставание с гобой.

Он поцеловал ее нежно, со сдержанностью, которая без слов сказала ей, что он уже отдаляется от нее.

– Ты сможешь. Ты должна.

Она понимала, о чем он говорит. Он любит ее. Любит так сильно, что боится пренебречь своим долгом ради нее. Для Николаса, который дорожит своей честью, который воспринимает свой долг очень серьезно, это было ужасно.

Она должна уехать. В чем бы ни заключалась эта миссия, с которой он послан, должно быть, она очень важна. Он был солдатом с шестнадцати лет, ставя честь и свой долг перед страной превыше всего. Это убьет его, убьет их обоих, если Фейт останется и помешает ему выполнить свой долг.

Николас любит ее. Как это чудесно и как печально...

Мортон Блэк купил билеты и сообщил, что корабль отплывает на рассвете, погода благоприятствует Фейт и Николас решили, что последние бесценные мгновения не будут потрачены на сон.

Она встретила его в постели в ночной рубашке, которую подарила ей Марта, – тончайший батист с изящным кружевом ручной работы, пожелтевшим от времени и пронизанным любовью.

Николас ласкал ее сквозь него. Дрожащими руками, словно в первый раз, он расстегнул каждую крошечную перламутровую пуговку, одну задругой, осторожно и намеренно медленно, пока рубашка не распахнулась до талии. Он поцеловал ее грудь сквозь ткань один раз, другой, затем потянул ртом сквозь кружево. Потом он снял с нее рубашку и любил ее с сосредоточенностью, которая грозила разбить ей сердце, словно изучал ее, изучал каждый изгиб и впадинку, омывая каждый кусочек кожи, пробуя на вкус, запоминая, спасая ее.

Он ласкал ее так, как ни разу прежде, и, не успев понять, что происходит, она уже рассыпалась на мелкие кусочки, вздрагивая в сильнейшем, беспомощном экстазе. И когда она затрепетала, он приподнялся и одним движением погрузился в нее и унес их обоих в рай.

Они лежали в объятиях друг друга, вялые, бормоча что-то нежное и неразборчивое.

– У нас может быть ребенок, Николас. Ты бы этого хотел?

– Да, любимая. Я передал с Мортоном Блэком распоряжения для моего поверенного. Ты и ребенок будете хорошо обеспечены.

– Тебе не нужно беспокоиться обо мне. Я наследница.

– Очень мило, – пробормотал он, не заинтересовавшись. – Если родится ребенок, ты покажешь его моей матери? Она захочет посмотреть на него.

– Конечно. Мы все поедем, когда ты вернешься. И часто будем навещать ее. Да и она сможет жить у нас.

Он поцеловал ее снова с такой нежностью, что Фейт захотелось заплакать. Но она твердо решила не плакать. Она сделает эту ночь счастливой. Если Николас должен рисковать своей жизнью в какой-то важной миссии, то она позаботится, чтобы он взял с собой только счастливые воспоминания, а не залитое слезами лицо жены.

– Расскажи мне о своей матери, – попросила она. – Она мне понравится? – Ее больше волновало, что она не понравится матери Николаса. Да и какая мать обрадуется неизвестно откуда взявшейся, случайно встреченной женщине, на которой женился ее сын?

– Моя мать – чудесная женщина, – начал Ник, и сердце Фейт упало – Она обожала моего отца, несмотря на то что он был грубым и, кажется, не проявлял к ней никаких нежных чувств. – Он на мгновение задумался. – Хотя, возможно, в спальне все было по-другому. Я не представлял – до тебя – глубины интимности... и любви... которая возможна...

Фейт улыбнулась дрожащими губами и потерлась щекой о его грудь. Она мечтала о любви, это было обещано ей мамой. Мамино предсмертное обещание всем своим дочерям: солнце, смех, любовь, счастье. Николас дал ей все это и много больше.

– Они казались вполне счастливыми, и она открыто его обожала. Но потом, несколько лет назад, с моим отцом случилось несчастье. Он любил охоту и однажды хотел перескочить через ограду. Но его конь в последнюю минуту заартачился. Отец сломал спину.

– Мне очень жать, – прошептала Фейт.

Он взглянул на нее.

– Я... мы с ним никогда особенно не ладили, – признался он, – но это несчастье чуть не убило мою мать. – Он рассеянно гладил ее спину. – Отец умирал больше шести месяцев. Он умирал медленно и очень мучительно. Она ухаживала за ним до самого конца.

Фейт молча обняла его.

– Она была черноволосой красавицей, когда отец упал, и превратилась в седую старуху, когда он наконец соблаговолил умереть. – Он немного помолчат, затем вздрогнул. – Он не должен был подвергать ее этому испытанию!

– Он ничего не мог поделать, – неуверенно возразила она.

– Мог. Он мог выпить что-нибудь, чтобы быстро умереть, должен был избавить ее от вида его страданий, когда она ничем не могла облегчить их. Но он твердо вознамерился растянуть этот отвратительный процесс на как можно больший срок, черт бы его побрал! – В его голосе слышалась не только злость, но и мука, и Фейт поняла, что все не так просто, как он пытается показать, что его глубоко терзает отцовское решение.

– Тебе тоже пришлось видеть, как он умирает? – предположила она.

– Нет, не пришлось! Он взвалил это все на хрупкие мамины плечи. Я даже не знал про несчастье, пока не получил письмо, в котором сообщаюсь, что он умер.

Она молча обнимала его, понимая, как больно оказаться отрезанным от семьи в такое время, это делает скорбь еще горше, еще глубже.

– Но сейчас твоя мама здорова?

Он вздохнул.

– Да, сейчас она здорова.

– Я навещу ее, как только приеду в Англию. Я хочу ей рассказать, как сильно люблю ее сына. Она захочет услышать, что у тебя все в порядке.

Он посмотрел на нее с мукой в глазах.

– Да, она захочет услышать, что у меня все в порядке. Она полюбит тебя, Фейт, даже не сомневайся. Она просто ничего не сможет с собой поделать.

А потом он снова любил ее, молча и с каким-то отчаянием, словно искал в ней забвения. И Фейт тоже искала забвения. Живи моментом, забудь о прошлом, не тревожься о будущем. Момент – это все, что имеет значение, именно этот момент, здесь, в этой постели, в этой гостинице, в Бильбао, с Николасом, ее мужем, ее чудом, ее любовью.

Дверь в комнату Мака скрипнула. Он притворился спящим, но пальцы украдкой нащупали нож, который лежал под подушкой.

– Тавиш, ты не спишь?

Он отложил нож и сел.

– Нет, девочка. Чего ты хочешь?

Ее лицо было мокрым от слез.

– Мне опять снятся плохие сны, Тавиш. Можно, я побуду здесь, с тобой?

Он откинул одеяло.

– Да, девочка.

Она запнулась и вытаращила глаза.

– На тебе нет одежды, Тавиш. Я пришла не для того, чтобы спать с тобой.

Он вздохнул.

– Просто забирайся в постель. Даю тебе слово, что не сделаю ничего плохого.

Она сузила глаза.

– Думаешь, я глупая цыганка, которая просто поверит тому, что говорит мужчина? Если ты попробуешь взять меня силой, Тавиш, я буду бороться. А потом мне придется убить тебя...

– Я думаю, что ты глупая цыганка, которая стоит там, заставляя мерзнуть нас обоих. Я дал тебе слово, Эстреллита, и не нарушу его.

Она осторожно прошлепала через комнату и забралась в кровать рядом с ним.

– Я не шучу, Тавиш!

– Просто ложись и заткнись, ладно? – Он притянул ее к себе. Она была напряженной и неуклюжей, как дикое животное, оказавшееся в ловушке.

– Ты приятный и теплый, Тавиш.

– Ага, – угрюмо согласился он.

Она стала устраиваться поудобнее, он застонал и прижал ее рукой.

– Лежи тихо, маленькая ведьма. У мужской выдержки есть свой предел.

В ответ она повернулась в кольце его рук и заглянула ему в глаза.

– Я думаю, ты хороший человек, Тавиш, – мягко сказала она. – Ты как большой теплый медведь, Тавиш. – Она метнула на него взгляд. – Мне нравятся медведи.

– А мне нравятся маленькие цыганские кошки. – Он застонал. – Эстреллита, девочка, ты убиваешь меня.

Она отдернула руку.

– Тебе не нравится?

– Нравится, даже слишком.

Она задумчиво уставилась на него.

– Я думаю, ты очень хочешь спать со мной, Тавиш.

– Да, я очень хочу тебя, Эстреллита.

Она сглотнула, и глаза ее медленно наполнились слезами.

– Прости, Тавиш. Я не могу. Я пришла только из-за ужасных снов. – Она начала подниматься, но он поймал ее и притянул обратно.

– Тише, девочка, тебе не нужно уходить. Мы прекратим все эти... нежности и будем спать. Ты же пришла сюда для того, чтобы спокойно поспать, а не ради большого, волосатого, похотливого шотландца. – Он уложил ее рядом с собой и уютно устроил в изгибе своего тела, накрыв обоих одеялом. – А теперь спи, моя маленькая кошечка, никто и ничто не потревожит тебя.

Она свернулась возле него калачиком и уснула; просто закрыла глаза и уснула. Женщины – удивительные создания, подумал он, подавляя болезненное желание в неудовлетворенном теле. Она удивительная. Она недостаточно доверяет ему, чтобы быть с ним как женщина, но может спать в его руках доверчиво, как котенок.

Она пошевелилась. Это будет долгая, бессонная, неудобная ночь, подумал Мак. Но он бы не променял ее ни на что на свете.