Глава 24

Куэйлу удалось сбежать. За ним в погоню отправилась группа возмущенных мужчин из числа гостей, но к тому времени как оседлали лошадей, Куэйл успел исчезнуть, и его больше никогда не видели. Некоторое время спустя они вернулись в дом, где с нетерпением ждали новостей женщины и мужчины, оставшиеся защищать их.

Лорд Стоу, не позволив чувству разочарования овладеть гостями, напомнил, что им следует радоваться тому, что удалось предотвратить кражу, которая, очевидно, готовилась давно и, если бы удалась, то были бы похищены драгоценности, стоимость которых выражается в астрономических цифрах. Остальные с удовольствием поддержали его точку зрения.

Какой мерзавец! Выбрал для кражи самый счастливый для молодоженов момент, когда они наиболее уязвимы! Слава Богу, его вовремя остановили!

Поскольку жених и невеста с готовностью поддержали тех, кто пытался придать налет героизма, в сущности, отвратительному происшествию, Франческа Уайт леди Бротон весело предложила перенести празднование в местный паб, так как банкет сам собой превратился в нечто вроде охотничьего бала. Они могли бы даже захватить с собой оркестр. К тому же по традиции все свадьбы в господском доме заканчивались на городской площади.

Вдохновленные сознанием того, что они, только что столкнувшись со злом, вышли из стычки не то чтобы победителями, но и не побежденными, гости отправились в паб.

Сам Куэйл в ускоренном темпе пересек восточный Суссекс и, добравшись до Дувра, сел в пакетбот, направлявшийся в Нидерланды, и уж оттуда отправился в свою секретную штаб-квартиру. Когда он наконец предстал перед людьми, на которых работал, ему удалось нейтрализовать их разочарование по поводу его разоблачения бесценной информацией, которую он смог им предложить.

Он представил неопровержимые доказательства не только того, что Джастин Пауэлл является шпионом, но и того, что Эвелина Каммингс-Уайт и есть тот самый таинственный и причиняющий беспокойство агент из среды английской аристократии, о существовании которого они догадывались. Когда ему выразили недоверие, он перечислил доказательства, уличающие ее, включая волнующий рассказ о последних часах, проведенных им в монастыре «Северный крест», о том, как она пришла в ужас, поняв, что ее разоблачили, с каким маниакальным упорством она преследовала его в надежде не допустить, чтобы его информация достигла ушей противника, о том, каким безумием горели ее глаза, когда он видел ее последний раз. Нет, у него не было ни малейшего сомнения в том, что ему удалось разоблачить самого опасного и дьявольски коварного агента из всех когда-либо взращенных Англией. И пусть даже его самого разоблачили, игра стоила свеч…

А в день свадьбы, несколько позднее, когда Куэйл еще мчался по сельской Англии, спасая свою шкуру, у Джастина состоялся короткий, но весьма содержательный разговор с Бернардом.

— Ты всегда поступал по-своему, Пауэлл, — с большим неодобрением сказал Бернард, сидевший за письменным столом и занятый составлением шифрованного донесения о происшедшем. — И ты еще удивляешься, что мы не посвятили тебя в свои планы? Да если бы ты узнал о них, то немедленно изменил бы их в соответствии с собственными целями. А кроме того, ты не рассказал мне о том, что запланировали ты и эта… девушка.

— Не рассказал, сэр, — четко ответил Джастин. Он стоял, расправив плечи и сложив за спиной руки, и смотрел прямо перед собой. Он все еще был слишком зол на своего начальника, по милости которого оказалась в опасности Эви, и с трудом подавляя в себе желание ударить его.

— Было бы неплохо узнать о том, что Куэйл является вражеским агентом, которого мы искали, до того как он взбесился во время свадебного банкета. Нам бы, возможно, удалось хотя бы частично спасти операцию, которую готовили почти в течение года. Может быть, спасли хотя бы свадебный торт, — саркастически добавил Бернард.

— Да, сэр. — Джастин мог бы, конечно, найти десяток других ответов, но ему не хотелось отбывать наказание за грубое нарушение субординации.

— Гм-м. — Гнев на физиономии Бернарда уступил место любопытству. У таких людей, как Бернард, любопытство всегда одерживало верх, что и делало их лучшими в своей профессии. — Но как все-таки тебе удалось выяснить, что Куэйл — тот человек, которого мы разыскиваем?

Джастин, стоявший в нетипичной для него напряженной позе, несколько расслабился.

— Его разоблачила леди Эвелина, сэр.

— Вот как? Каким же образом?

— Куэйл прибыл сюда больным: за несколько дней до отъезда у него случился приступ малярии. Он даже не мог без посторонней помощи дойти до своей комнаты и с тех пор не вставал с постели. По крайней мере мы все так думали.

Но вчера горничная сообщила леди Эвелине, что каждое утро, когда она меняет постельное белье, наволочки на подушках мистера Куэйла бывают испачканы макияжем. Она подумала, что к нему приходят дамы.

Незадолго до того я сказал леди Эвелине, что ищу человека с синяками на физиономии, который на прошлой неделе проник в дом и с которым я дрался впотьмах. Я знал, что ударил его в лицо. — Джастин улыбнулся. — Леди Эвелина, пораскинув умом, пришла к кое-каким выводам, первый из которых заключался в том, что Куэйл, услышав о прибытии ящика, еще в Лондоне слег с приступом малярии — неглупо придумано, не так ли? Удивительно, что мне самому такое не пришло в голову. «Болезнь» развязала ему руки, он мог делать все, что угодно. Он мог даже незаметно выскользнуть из своей комнаты, проехать тридцать пять миль сюда и вернуться обратно за одну ночь. Наверное, вы, Бернард, распустили слух о грузах без указания адреса? Может быть, вы даже собственноручно сдирали наклейки?

— Не надо сарказма, Пауэлл. К слову сказать, я их во обще не отправлял. Они попали туда по чистой случайности. Как тебе известно, они принадлежат миссис… леди Катберт. Зачем бы мне их отправлять? Меня здесь не было, чтобы узнать, кто ими заинтересуется. Нет, я планировал, как уже говорил тебе, прибыть сюда одновременно с ящиком, который отправил в качестве приманки.

Джастин в задумчивости прищурил глаза.

— Верно. В таком случае у Куэйла был сообщник в доме или в городе, который телеграфировал ему о прибытии ящика. Возможно, жадный придурок Силсби делал это, не понимая, что совершает измену. Наверное, счел для себя легким способ заработать деньги за безобидную информацию.

— Ладно. — Бернард мысленно отметил, что следует проверить самого Силсби. Хотя Джастин, наверное, прав, и дело требует дальнейшего рассмотрения. — Я понял, как удалось разоблачить Куэйла, но мне любопытно узнать следующее: почему, зная, что мы хотим всего лишь установить личность шпиона, ты взял на себя смелость разоблачить его перед всеми, сделав тем самым бесполезным для нас? Понимаешь ли ты, сколько пользы мы могли бы из него извлечь, если бы он не знал, что мы его разоблачили? Сколько дезинформации мы могли бы сливать через него?

— А вам известно, что для меня леди Эвелина бесценна? — не медля ни секунды, ответил вопросом на вопрос Джастин, в конце концов расцепив руки и вытащив их из-за спины. Опершись о край письменного стола, он наклонился и с холодным вниманием посмотрел в глаза Бернарду. — Вы не оставили мне выбора. Единственным способом защитить Эви, после того как вы намекнули Куэйлу, что шпион — она, было подтвердить его догадку. Вам не меньше, чем мне, известно, что, как только главный шпион будет разоблачен, он станет бесполезен. Предполагается, что ее шпионская карьера закончится и к ней вскоре потеряют всякий интерес.

— И поэтому ты позволил Куэйлу уйти. Поэтому позволил Эвелине «разоблачить» его.

— Разумеется, — ответил Джастин. — Именно Эвелина должна была обнаружить, что приступ малярии у Куэйла — всего лишь притворство. Тем самым она подтверждала его подозрения, что принадлежит к английскому шпионскому сообществу. Ей стоило лишь крикнуть мне, что это, мол, Куэйл!

Удирая, Куэйл был абсолютно уверен в том, что разоблачил первую в Англии шпионку!

— И ты дал ему уйти.

Джастин рассмеялся:

— Да. Правда, пришлось немного рисковать. Предполагалось, что он выбежит через главный вход, а он бросился в банкетный зал. — На его лице появилось задумчивое выражение. — Я никогда еще не видел и надеюсь больше не увидеть такой дикой ярости, какую выражало лицо леди Эвелины, когда Куэйл швырнул фонтан с шампанским в пруд. — Он покачал головой, словно прогоняя нахлынувшее воспоминание, и, когда вновь посмотрел на Бернарда, его взгляд стал ледяным. — Вам следовало бы благодарить меня, Бернард. Конечно, вы потеряли в моем лице ценного агента — но вы все равно потеряли бы меня, как только я понял, что к чему, — и лишились канала для слива дезинформации, которым мог бы служить Куэйл, но леди Эвелина осталась целой и невредимой, что немаловажно даже для вас, и нам удалось сохранить в тайне личность вашего главного шпиона.

Бернард скорчил гримасу и пристально посмотрел на Джастина. В голове его зародилась одна идея, возможно, нелепая. Но кто знает… Джастин и его леди провели удачную операцию и, хотя результаты ее оказались не такими, как хотелось бы Бернарду, они установили личность Куэйла, до того как он сообразил, насколько близко находится от их главного агента. Если бы у него нашлось время сообразить, все могло бы закончиться катастрофой.

Джастин приподнял бровь.

— Полагаю, вы не собираетесь сказать мне, кто же в действительности является главным шпионом? — проговорил он, не ожидая от Бернарда ответа.

Но идея, зародившаяся в мозгу Бернарда, заставила его ответить.

Двадцать минут спустя Джастин, выйдя из кабинета, отправился на поиски Эви.

Ее он не нашел, зато нашел леди Бротон. От взгляда, который очаровательное создание бросило на него, ему стал тесен воротничок сорочки.

— Мистер Пауэлл, я хочу поговорить с вами. Речь идет о моей дочери.

— Меня интересует все, что касается вашей дочери, мэм. Но в данный момент, прошу прощения, я должен отыскать вашего исчезнувшего отпрыска. — Он попытался пройти мимо нее. Она остановила его, положив руку на рукав фрака.

— Зачем?

— Зачем? — Черт побери! Она пытается заставить его заявить о своих намерениях, а он не может огласить их. Потому что он уверен, как уверен в том, что солнце восходит на востоке, что Эвелина, узнай она, что мать каким-то образом намекнула ему, что он должен на ней жениться, наотрез откажет ему, когда он сделает ей предложение.

Она была недоверчивым маленьким совенком, его Эви. Она ни за что не поверит, что его предложение продиктовано исключительно его чувствами, а не навязано чьей-то волей. И, будучи гордым недоверчивым совенком, она никогда не выйдет замуж за человека, который не любит ее безоглядно.

Теперь ему предстояло убедить ее, что именно так он ее и любит.

Но леди Бротон ждала ответа, поэтому он дал ей такой ответ, который позволял ему ускользнуть, не поддавшись принуждению.

— Потому что она должна мне деньга, — выдавил он. — И я хочу убедиться в том, что она понимает, что неудача с очередным свадебным торжеством не снимает с нее обязательства уплатить оговоренную сумму!

Его вульгарный ответ явно покоробил леди Бротон. Она отпустила его рукав.

— Моя дочь никогда не увиливала от своих обязательств!

— Вот и хорошо, — миролюбиво согласился он, уверенный в том, что любая мысль о том, чтобы заставить его узаконить свою связь с ее дочерью, улетучилась из головы леди Бротон. — Поймите меня, ничего нельзя принимать на веру. А теперь извините.

Она была сбита с толку. Ее прекрасные, хотя и не такие прекрасные, как у Эви, глаза выражали растерянность.

— Благодарю вас, — добавил он и, не дожидаясь ответа, поклонился и пошел дальше.

Он примерно представлял себе, где может находиться Эви, и не ошибся: он увидел ее среди злополучного свадебного пира. Она сидела на берегу пруда, опустив ноги в воду и вяло отгоняя чаек, слетевшихся, чтобы полакомиться остатками свадебного торта, а если повезет, то и золотой рыбкой. Волосы ее с одной стороны выбились из прически и прилипли черными прядями к щеке и шее, а с другой — все еще были собраны вверх и заколоты шпильками, украшенными драгоценными камнями.

Ее платье имело ужасный вид. Бархат промок и прилип к бедрам, лиф провис и угрожал сползти с ее маленькой груди.

Она плакала. Черная краска, которой женщины иногда подкрашивают глаза, тонкими ручейками стекала по ее щекам. Нижняя губа у нее дрожала, а красивые изящные плечи устало опустились.

И все же, на его взгляд, она была самым удивительным, самым трогательным и эротичным созданием из всех, которых он когда-либо видел. Он либо сошел с ума, либо влюбился. Возможно, и то и другое.

Он подошел и остановился у нее за спиной.

— Привет.

Она взглянула на него через плечо и улыбнулась такой расстроенной улыбкой, что чуть не разбила ему сердце. Она даже больше не сердилась на него. В ее взгляде была только усталость. И это тронуло его больше всего.

— А-а, ты, Джастин. Привет, — тихо ответила она. — Ну как, спасли мы мир?

— О да, — произнес он, усаживаясь с ней и стараясь не Замочить ноги. — Мир снова в полной безопасности. Все «плохие» сбежали, секретный ящик остается секретным, а мой начальник доволен сверх всякой меры.

Она кивнула, не глядя на него. По пруду плыла пунцовая марципановая роза, но и ее тут же проглотил какой-то карп-сладкоежка.

— Я с ним только что разговаривал.

— Вот как?

— Оказывается, наши предположения относительно сложившейся ситуации близки к истине.

— Я знаю, — вяло ответила она. — Главным английским шпионом является леди Катберт.

— Как ты узнала? — удивленно спросил он. — Даже Куэйлу не удалось, а ведь он был ее секретарем. Правда, он подошел очень близко к разоблачению, что заставило Бернарда лихорадочно искать альтернативную кандидатуру. — Ему показалось, что она его не слушает. — Тебя. — Она пробормотала что-то себе под нос. — Но все-таки скажи мне, как ты узнала?

Она наконец взглянула на него.

— Я не пыталась вычислять. Просто кое-что видела, кое-что запомнила. Например, мне показалось странным, что миссис Вандервурт настаивала на проведении свадебного торжества в монастыре «Северный крест», владельцем которого являешься ты. Мне вспомнилось, что Беверли однажды сказал, что индийский повар твоего деда умел готовить только карри, а бабушка миссис Вандервурт явно не была индианкой. Да и последний случай окончательно подтвердил мою догадку.

— Какой последний случай?

— Когда вы все выбежали из холла, спрашивая, в каком направлении побежал Куэйл. Она тогда указала неправильное направление. И еще: она всячески пыталась оторвать собачонку от ноги Куэйла, чтобы тот мог убежать. Видимо, она хотела, чтобы Куэйл унес с собой ошибочную информацию о том, будто шпионом являюсь я. В таком случае она осталась бы неопознанной как настоящий шпион. По крайней мере я так рассудила.

Джастин улыбнулся, радуясь тому, что они вдвоем смогли докопаться до истины. Такой конечный результат его миссии вполне удовлетворял его.

— Многие из оперативных агентов даже не пытаются понять всю операцию целиком.

— Почему? — спросила она скорее из вежливости, чем из подлинного интереса, подняв к нему испачканное личико. Он покопался в кармане, достал носовой платок и смочил его кончик. Осторожно взяв ее за подбородок, он принялся стирать с ее щек черные дорожки.

— Видишь ли, в шпионском сообществе считается почему-то, что чем меньше человек знает об операции, тем меньше вероятность того, что он на нее повлияет. Но ты, проницательная, умненькая, — он поискал слово, которое понравилось бы ей, — компетентная Эви Уайт, ты сумела докопаться до правды.

— Ты тоже.

— С чем я себя и поздравляю, не сомневайся. Но мне хотелось бы знать, Эви, почему ты не радуешься? — Он уже стер краску, но продолжал поглаживать ее щеку. Правда, она, кажется, ничего не замечала.

— Я уверена, что через некоторое время почувствую удовлетворение, но в данный момент… — Она тяжело вздохнула и отвернулась. — Видел ли ты когда-нибудь такой хаос?

Он окинул взглядом перевернутые столы, испорченный торт, вдребезги разбитые фарфор и хрусталь и грязный пруд.

— Нет, — честно признался он. Она улыбнулась его честному ответу.

— Теперь меня никто не наймет для организации свадебного торжества. Никто.

— Думаю, что так.

У нее снова заблестели глаза от непролитых слез. Она вздернула подбородок, закусила нижнюю губу, но промолчала.

— Почему ты придаешь своему провалу такое значение? — спросил он. — Не похоже, что ты с колыбели мечтала о том, чтобы стать организатором свадеб.

— Я понимаю. — Она шмыгнула носом. — Просто… я так старалась, Джастин! — Она повернулась и вдруг оказалась в его объятиях, уткнувшись лицом в его белую сорочку, а он прижался губами к ее макушке, которая была единственным местом, все еще чистым и хорошо пахнущим. — Но, Джастин… я не виновата в том, что случилось! Я все сделала правильно. Я безупречно организовала свадебный прием, если бы его не испортил мерзкий, проклятый Куэйл! — Последнее слово она просто прошипела в негодовании.

Он сделал глубокой вдох, горячо надеясь, что то, что он собирался сказать, будет правильно.

— Ну, безупречным свадебный прием нельзя назвать. Он почувствовал, что она буквально замерла на месте.

— Что ты сказал? — мгновение спустя переспросила она.

— Все было очень мило и все такое, но, согласись, Эви, отнюдь не безупречно.

Она отпрянула от него, упершись руками в его грудь.

— И в чем же, позволь узнать, мое свадебное торжество не оправдало твоих ожиданий? — напряженно произнесла она.

— Ну, к примеру, искусственные валуны из папье-маше… не кажутся ли они несколько вычурными?

Она приподняла изящную бровь и стала поразительно похожей на свою матушку.

— А торт? Такая масса цветов и такое смешение красок, — продолжал он.

— Я хотела, чтобы он выглядел праздничным.

— В определенной окружающей обстановке, возможно, так он и смотрелся бы. Скажем, если бы праздник проходил в цирке.

— Есть еще что-нибудь такое, что не заслуживает твоего одобрения? — спросила она.

— Нет-нет, — поспешил он заверить ее. — Свечи вверху, зеркала на потолке, плавающие свечи в пруду и все прочее очень мило. Хотя скалу, из которой льется шампанское, можно было заменить…

И тут она расплакалась. Он попытался обнять ее, но она не пожелала. Вырвавшись из его рук, она бросилась на искусственный берег пруда, горько рыдая.

Такого он вынести не мог. Он решительно, хотя и нежно, сгреб ее в охапку, поднял и посадил к себе на колени. Она почти не сопротивлялась и вскоре обвила его шею руками и промочила насквозь его сорочку слезами. Он дал ей выплакаться, но недолго. Сомнительно, что его Эви много времени проводила в слезах.

— Эви, ты не создана для того, чтобы стать организатором свадебных приемов. По неизвестным причинам обстоятельства словно сговорились сводить на нет все твои усилия. Ну и что? — Уловив, что всхлипывания на мгновение прервались, он продолжал с еще большей убедительностью: — Зачем тебе понадобилось заниматься таким делом в дополнение ко всему остальному, что ты уже умеешь?

— Потому что. Потому что тетушка Агата понадеялась на меня, а я обманула ее ожидания!

— Ну и что? — резонно спросил он.

Она подняла свое мокрое от слез, трогательное личико и, встретившись с ним взглядом, снова уткнулась в его сорочку.

— Тебе легко говорить. Тебе, с твоей внешностью… А для людей вроде меня это важно, — продолжала она приглушенным голосом. — Потому что, если ты не оправдываешь ожидания людей, с тобой не хотят иметь ничего общего. Какой прок от никчемной старой девы? Никакого. Она абсолютно никому не нужна.

А-а, вот, значит, в чем дело. Он подозревал. А теперь убедился, что прав. Он понимал, что в течение следующих нескольких минут ему необходима крайняя осторожность, такая осторожность, какую соблюдают при соприкосновении со взрывчатым веществом или с каким-нибудь сверхсекретным документом или с человеческой жизнью. Потому что она была его жизнью и последующие несколько минут могут определить его будущее.

— Эви, милая Эви. Твоя тетушка Агата никогда не просила тебя заниматься вместо нее ее бизнесом. Ты сама говорила мне: она сбежала, не сделав никаких распоряжений относительно продолжения своего бизнеса, — заметил он. — Моя дорогая, ее мысли были заняты не бизнесом, не прибылями, не семьей и даже не тобой. Она не будет винить тебя за то, что ты не сделала ее предприятие процветающим, потому что ей безразлично. Она влюблена, а до всего прочего ей нет дела.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, поднимая голову.

— Потому что я влюблен в тебя, Эви, и потому что только что понял, что влюбленность отметает прочь все другие соображения.

Ее поразительные глаза вдруг округлились. Она даже рот приоткрыла от удивления, хотя быстро закрыла снова.

— Ты говоришь такие слова только из-за того, что произошло прошлой ночью, ты чувствуешь себя обязанным?

Джастин встряхнул бы ее, но тогда он отодвинул бы ее от себя, а ему хотелось, чтобы она к нему прикасалась. Он, кажется, всю жизнь ждал такой вот интимной близости. Нет, он не выпустит ее из рук, пусть даже для того, чтобы научить уму-разуму.

— Ну что ж, да. Я обязан. Мы спали вместе, — осторожно напомнил он. — Само собой, такие отношения налагают на меня обязательства. Но и на тебя тоже.

— Ага! — торжествующе воскликнула она и горько всхлипнула.

— Что значит «ага»? — спросил он, сбитый с толку.

— Ты хочешь жениться на мне, потому что считаешь женитьбу своим долгом чести.

Он все еще не понимал. Она смотрела на него так, словно он вызывал отвращение. Что, собственно, плохого в долге чести?

— Что плохого в долге чести? — спросил он. — Мне казалось, что ты хотела бы, чтобы мужчина, который желает жениться на тебе, обладал честью.

Теперь настала ее очередь прийти в смущение. Разумеется, она хотела, чтобы он был честным. Он и был честным. Она любила его в том числе и за это. Но она не хотела, чтобы он делал предложение исключительно потому, что его обязывает честь. Она хотела, чтобы было потому, что он любит ее. Черт побери! Она не знала, что и думать!

— Я чувствую себя нечестной по отношению к тебе, — наконец пробормотала она, понимая, что несет вздор и что следовало бы высвободиться из его объятий. Но она ощущала себя в его объятиях настолько «на своем месте», что никак не могла заставить себя покинуть его.

— Нечестной? — удивился он, сдерживая смех. — А какой же ты себя чувствуешь?

— Нечестной, — хриплым голосом проговорила она.

— Дорогая, удивительная, беззащитная, гордая Эви, я не желторотый юнец, и хотя мой опыт отношений с прекрасным полом является более ограниченным, чем ты когда-то думала, я не являюсь девственником и не являлся таковым, когда пришел к тебе.

Она отчаянно покраснела и с удивлением заметила, как окрашивается темной бронзой и его кожа.

— Я не из тех мужчин, которых половое влечение заставляет забывать обо всем остальном. И хотя я был и всегда буду без ума от тебя, я все же мог бы уйти из твоей комнаты, задолго до того как мы достигли точки невозвращения, хотя испытал бы немалый дискомфорт и чувство вал бы себя несчастным.

Она молча смотрела на него, вслушиваясь в его слова, пытаясь найти в них скрытый смысл. Он заметил ее замешательство и снова пришел ей на помощь.

— Я, пытаюсь сказать, хотя у меня плохо получается, что, когда я занимался с тобой любовью, мысль о том, что я хочу жениться на тебе, полностью сформировалась и была принята и одобрена всем моим существом: телом, разумом, сердцем и душой. Но, признаюсь, я согрешил, Эви. Я хотел тебя так сильно, так отчаянно, что решил не говорить тебе, что люблю тебя, чтобы позволить тебе самой разобраться, испытываешь ли ты ко мне то же самое. Поэтому я, словно трус, стремился привязать тебя к себе. Именно поэтому я занимался с тобой любовью, не признавшись тебе в любви, не заявив о своих намерениях и надеясь, что ты окажешься рабой условностей и будешь чувствовать себя обязанной выйти за меня замуж. Не следовало мне быть таким самоуверенным.

Губы его сложились в кривую улыбку.

— Скажи, ты сможешь меня простить?

У нее перехватило дыхание, слезы стояли в глазах, и ей больше всего на свете хотелось ответить ему: «да! да!» и еще раз «да!». Но она привыкла не доверять мужчинам, и хотя ей очень хотелось верить Джастину и сердце требовало, чтобы она признала правдивость его слов, смятенный разум все еще сомневался.

— Почему ты любишь меня? — спросила она.

Он взглянул на нее. На ее прекрасную, словно фарфор, кожу, на ее темные, полуприкрытые веками глаза и массу спутанных шелковистых кудряшек, на ее узкие ступни, изящные предплечья, хрупкие ключицы, тонкие запястья и голубые кровеносные сосуды, просвечивающие сквозь кожу на груди. Он окинул взглядом разрушения вокруг, припомнил вырвавшееся у нее мучительное признание: «Какой прок от никчемной старой девы? Никакого. Она абсолютно никому не нужна», — и понял, что нашел ответ.

— Потому что я красивая? — тоном искусительницы спросила она.

— Разве внешность важна?

— Может быть.

— В таком случае — да, — просто заявил он. — Ты красива. Твоя красота сводит меня с ума и горячит кровь. — Она попробовала отвернуться, но он взял ее за подбородок и заставил смотреть в глаза, горевшие страстью. — Я вижу тебя, вижу линию твоей щеки и случайный жест — и мне хочется поцеловать тебя. Я прикасаюсь к твоей коже, и моя плоть напрягается от желания. Я целую твои губы и чувствую, как ты мне нужна.

У нее заалели щеки, и она опустила глаза. Он снова поднял ее подбородок.

— Но, Эви, — продолжал он, — даже если твои черты огрубеют, на коже появятся морщинки, а спина сгорбится от старости, я по-прежнему буду хотеть тебя. Ты мила моему сердцу и не только горячишь мне кровь, но согреваешь душу. Я хочу ощущать тебя в своих объятиях. Эстетическое наслаждение сердца превосходит чувственное наслаждение и подчиняется своим собственным понятиям о совершенстве.

Она судорожно повела плечами. Выражение его лица смягчилось, взгляд стал искренним и открытым, а прикосновение — почти благоговейным, и все же она дрожала.

— Да, я люблю тебя, Эви. И ты это знаешь.

Она действительно знала. Он не сказал ни слова о ее уме, о ее проницательности, о ее способностях или о компетентности — обо всех тех качествах, которыми она всю жизнь гордилась и которые всю жизнь совершенствовала, для того чтобы внести свой вклад в отношения — дружеские, товарищеские или, если будет на то Божья воля, любовные. Но нет. Он игнорировал все ее великолепные качества и говорил только о чем-то эфемерном, что, на ее взгляд, самб по себе вызывало подозрения — о красоте, которая, как он сам признавал, должна увянуть. Тем не менее она еще никогда не была так уверена в том, что он говорит правду, как тогда, когда услышала его слова: «Я люблю тебя».

— Остается ответить на единственный вопрос, — проговорил он спокойным, уверенным тоном. — Ты меня любишь, Эви?

Она не могла отрицать своего чувства. И не хотела, однако все еще боялась. Всю жизнь она защищала себя от возможной боли, а теперь вот лицом к лицу столкнулась с любовью, о которой и мечтать не смела. Но может быть, так и всегда бывает с настоящей любовью, подумала она с неожиданным прозрением.

— Да. О да, я люблю тебя. Думаю, что я полюбила тебя еще тогда, когда мне было пятнадцать лет.

Он плотно зажмурил глаза и осыпал поцелуями ее щеки, глаза, губы, а она отвечала ему с таким же самозабвением, словно в мире не существовало никого, кроме него.

Долгое время спустя, когда их поцелуи стали более спокойными и уверенными, она, чуть отстранившись, заглянула ему в лицо любящим взглядом и спросила:

— Мы действительно должны расстаться со шпионской деятельностью?

— Ну что ж, мистер Беверли, — прошептала Мэри, стоявшая возле застекленной двери, ведущей во внутренний дворик, — мне кажется, все удалось как нельзя лучше.

Беверли вытаращил глаза и пробормотал какие-то нелестные слова в адрес женщин, сующих нос не в свое дело. Мэри хихикнула и повернулась к горстке романтически настроенных зрителей, которые «случайно» оказались возле двери именно в тот момент, когда Джастин заключил Эвелину в страстные объятия.

— Вот видите, леди Бротон, нечего было тревожиться. Я большой знаток сердечных дел и с самого начала понимала, каков будет конечный результат. Они так похожи. Оба такие… — Она лихорадочно подыскивала подходящее слово.

— Необычные? — подсказала леди Бротон.

— Да, — радостно согласилась Мэри. — И рассеянные. Как прикажете жить двум таким наивным, милым и таким невинным созданиям в таком злом, грубом мире? Подумать только: вор на свадьбе! Я за них беспокоюсь. Кто-нибудь непременно воспользуется их наивностью!

— Ну, об этой парочке я не стал бы слишком тревожиться, — загадочно произнес лорд Стоу и, бросив на всех последний задумчивый взгляд, удалился.