Глава 12

Дело приняло серьезный оборот неделю спустя, и не в ее пользу.

В четверг Генри с Диндрой отправились в Нью-Йорк послушать Лили Лэнгтри. Диндра настаивала на том, что им нужно побывать на ее выступлении ради вдохновения и новых идей. Кроме того, добавила она, у них там есть друзья, с которыми они хотели бы повидаться.

Софи никак не могла придумать, как объяснить им, что те малые деньги, что у нее еще есть, исчезают гораздо быстрее, чем она надеялась.

Но под конец, поскольку им вскоре все равно предстояло узнать, что денег у нее больше нет, ей удалось наскрести на два билета. Слава Богу, Маргарет собиралась в Лексингтон к кузине. Три билета поставили бы ее в крайне затруднительное положение. Пришлось взять деньги из той небольшой суммы, которую она отложила на крайний случай.

Ее начал охватывать панический страх. Раньше ей никогда не приходилось ограничивать себя в средствах. Она всегда могла позволить себе роскошь покупать то, что хочется и когда хочется. Даже истратив деньги в счет будущих заработков на драгоценности, она и глазом не моргнула. Она решила считать это вложением капитала в будущее. И это вложение окупилось. На предстоящий сезон у нее более чем достаточно приглашений. Скоро у нее будут деньги.

И только теперь она поняла, что это будет совсем не скоро.

Софи глубоко вздохнула и, надеясь обрести успокоение, рассеянно провела рукой по славной собачьей голове.

Когда Диндра и Генри убеждали ее в важности поездки в Нью-Йорк на концерт Лэнгтри, Софи уже готова была признаться им, как обстоят дела. Но слова застряли у нее в горле.

Она наморщила носик, поняв, что вовсе не уверена, что они останутся с ней, если она не сможет и дальше их содержать. А именно сейчас она никак не может потерять этих людей, создающих хотя бы видимость семьи.

Она громко фыркнула. Как это трогательно — купить себе семью! Но, даже сознавая это, она не могла себя заставить все им рассказать. И в результате она осталась одна до следующего понедельника.

Всю ночь шел снег — хотелось надеяться, что в последний раз этой зимой, — и теперь мусор и кучи шлака припорошило свежей белизной. Утро обещало быть превосходным.

Она перекинула через плечо свое боа, взяла виолончель, настроила и заиграла. Собака встала, потянулась, обошла вокруг нее и плюхнулась на свою мягкую подушку. Дом наполнился музыкой.

Софи играла все, что ей хотелось, быстро и медленно, радостно и грустно. Все шло хорошо, но вот сосредоточиться на музыке она так и не смогла. Вскоре ей стало скучно, а ведь ее друзья только-только уехали. Даже в мысли о появлении Грейсона было что-то заманчивое. А если говорить честно — даже очень заманчивое.

Ее внимание привлек стук. Взволнованная, она бросилась к входной двери и распахнула ее. И тут же похолодела, увидев Найлза Прескотта, стоявшего на плитах крыльца в шерстяном пальто ярко-бордового цвета, в синем с золотом шарфе и залихватски сдвинутом набекрень котелке на седых волосах. Он улыбался ей так, словно не было этих пяти лет и он пришел просто попить чаю.

Что нашла ее мать в этом человеке такого, что позволило ей ввести его в дом?

— Кажется, нам обоим известно, что ее здесь нет, — бросила она и хотела было закрыть дверь.

Он придержал дверь рукой, обтянутой в перчатку, и снисходительно усмехнулся:

— Ну-ну, Софи. Разве так разговаривают с другом дома?

— Не будем притворяться, будто мы с вами друзья, мистер Прескотт.

— Неужели вы все еще расстраиваетесь из-за вашего несостоявшегося дебюта?

Она вскипела от такой наглости.

— Расстраиваюсь? — Она старалась говорить небрежно. — Вы втерлись в нашу семью, воспользовались великодушием моей матери, обещали мне сольное выступление, а потом…

Больше она не в силах была говорить.

— Потом — что? Отдал дебют кому-то другому?

— Да, — бросила она. — Но это не все! — Он равнодушно пожал плечами.

— Я даю вам концерт теперь.

— И вы думаете, что этим вы все исправите?

— А разве нет? — Он смахнул пылинку с рукава, потом посмотрел на нее веселыми серыми глазами.

Она глубоко втянула воздух, ноздри у нее раздувались.

— Убирайтесь!

— Ну же, Софи.

— Я сказала — убирайтесь! Нам не о чем говорить.

— Ах, но я пришел не к вам, дорогая. Я пришел к мистеру Хоторну поговорить о вещице, именуемой контрактом, о котором вы так благоразумно просили.

И на который так глупо согласилась. Все закружилось перед ее глазами.

— Грейсона здесь нет. А теперь — до свидания.

И прежде чем он успел возразить, она захлопнула дверь, не обращая внимания на его просьбы.

Она бродила по комнатам, ожидая, когда он уйдет, и впервые пожалела, что не велела повесить замок. Заглянув в библиотеку, она вздрогнула. Действительно, что за ребячество — покрасить стены в красный цвет! Но благодаря этому она избавилась от Алтеи Пруитт.

Собака ходила за ней по пятам. Когда в дверь перестали барабанить, Софи присела и крепко обняла собаку.

— Ты милейшее существо, Милаша. Пойдем, поищем чего-нибудь поесть.

Они отправились на кухню и обнаружили, что в буфете пусто. Удивляться тут было нечему. Когда Маргарет предложила перед отъездом пополнить припасы, Софи уже знала, что сумма, отложенная на питание, была почти целиком потрачена на билеты. Так что она изобразила на лице одну из своих прославленных улыбок и сказала, что в этом нет нужды. Но теперь она поняла, что ей придется как-то выходить из положения.

Софи вспомнила об одном заведении на Бикон-Хилл, куда частенько наведывалась ее мать. Софи любила делать там покупки и всегда покидала лавку с запасом конфет, а порой даже и с куском сыра. К тому же матери только и нужно было, что поставить свою подпись под списком купленных товаров, а счет присылали ей на дом позже.

Она быстро переоделась и направилась в эту лавку. Проходя по улице мимо здания суда, она неожиданно вспомнила, что Грейсон сейчас находится в этом доме. Интересно, чем он занят, подумала она, представив себе, как он стоит перед присяжными — высокий, респектабельный — и пытается их в чем-то убедить своим красивым голосом.

Она заулыбалась, но тут же спохватилась и поспешила дальше, бормоча что-то насчет глупых мыслей. И вскоре она уже открывала дверь теплой гостеприимной лавки Слоуна.

В холле здания суда Грейсон пожал руку своему клиенту и направился к выходу. Застегивая пальто, он пошел к Бэк-Бэю, но в нескольких шагах от большой застекленной витрины лавки Слоуна вдруг замер на месте. Он наклонил голову набок, потом отошел на пару шагов, уверенный, что глаза его обманули. Но, внимательно всмотревшись сквозь золотые буквы, блестевшие на чистом стекле витрины, он убедился, что особа, стоявшая перед прилавком, за которой выстроилась длинная очередь покупателей, была его нареченная.

Софи не сомневалась, что щеки у нее такого же красного цвета, как тот, в который она выкрасила библиотеку.

— Прошу прощения, мисс…

— Уэнтуорт, — проговорила она, заставив себя улыбнуться. — Из «Белого лебедя».

— Это все равно, — буркнул молодой продавец, захлопнув толстую счетную книгу. — Вы не можете просто поставить вашу подпись и уйти с продуктами. Как, по-вашему, это называется?

— Я сказала, чтобы вы записали все на мое имя, — произнесла она как можно спокойнее.

Очередь, стоявшая за ней, с трудом сдерживала нетерпение. — И потом прислали мне счет.

— А я говорю вам, что в моей книге не числятся никакие Уэнтуорты из «Белого лебедя». Так что либо давайте деньги, либо верните продукты.

— Да, леди, поторапливайтесь-ка, — раздался за ее спиной сердитый мужской голос. — Не стоять же нам здесь весь день.

Щеки Софи пылали от унижения; она смотрела на товар, лежащий на прилавке.

— Сколько все это стоит? — спросила она наконец.

— Доллар пятьдесят центов.

Доллар пятьдесят центов! Кто бы мог предположить, что продукты такие дорогие? Она посмотрела на банку со своим любимым печеньем — зачем тратить время на выпечку, когда можно пойти и купить? — и на банку с сардинами. Ведь не икру же она покупает!

Она достала кошелек, надеясь, что у нее окажется больше денег, чем она думает. Порылась пальцами в мелочи. Жалкие тридцать пять центов.

С деревянной улыбкой она протянула руку и отодвинула банку с консервированными персиками.

— Ну, и сколько это стоит теперь? — В очереди кто-то тяжело вздохнул. Продавец поднял глаза к потолку с видом полного отчаяния.

— Доллар двадцать пять центов. — Застенчиво пожав плечами, она отодвинула жестянку с сардинами.

— А теперь сколько?

Какая-то женщина топнула ногой.

— Если бы вы не покупали нарядных платьев с перьями и шляпки с птичками, у вас хватало бы денег на продукты.

— Черт побери, да откажитесь вы от этого дорогого печенья, тогда и сможете купить что-нибудь! — гаркнула другая женщина.

Софи резко повернулась к тем, кто высказывал свое недовольство, и хотела что-то сказать. Но так и не смогла вымолвить ни слова, увидев Грейсона. Он со смущенным видом стоял позади всех.

— Есть какие-то затруднения? — спросил он, шагнув вперед.

— Нет, никаких затруднений, — быстро ответила она и повернулась к продавцу. Будь что будет. Она наклонилась к нему и в отчаянии прошептала: — Пожалуйста, упакуйте мне товара на тридцать пять центов, и поторопитесь.

Грейсон пробирался к прилавку.

— Эй, мистер, здесь очередь!

Грейсон обернулся к женщине и улыбнулся ей улыбкой, которая могла бы смягчить самое суровое сердце. Софи очень хорошо помнила эту улыбку, от часто пользовался ею, когда они были детьми, чтобы выбираться из всяких затруднительных положений.

И вот теперь он обрушил на женщину весь запас своего обаяния.

— Я знаю, что здесь очередь, мадам, и мне в голову бы не пришло нарушить ее. Но если вы не возражаете, я бы вмешался в эту… ситуацию, чтобы мы все могли поскорее вернуться к своим делам.

Ситуацию.

Щеки у Софи вспыхнули еще ярче. Но тут она увидела, что та женщина, которая только что чертыхалась по ее адресу, чуть не упала в обморок прямо на пол лавки. Тут уж Софи не выдержала. Она круто повернулась к продавцу.

— Я передумала, мне не нужны никакие продукты! — И, щелкнув замочком кошелька, она сунула его в ридикюль и повернулась к выходу.

— Прекрасно, — хмыкнул продавец, — и больше не утруждайте себя визитами к нам.

Но Софи не удалось уйти далеко — едва она сделала два шага к двери, как дорогу ей преградил Грейсон. Он взял ее за руку, подвел к прилавку и приказал упаковать все продукты, которые она заказывала.

Затем небрежным жестом он вынул, из кармана пятидолларовую золотую монету и повернулся к ухмыляющемуся продавцу. Тот широко раскрыл глаза, и его язвительная ухмылка растворилась в нагретом воздухе.

— Вот вам деньги, — отчеканил Грейсон. — Странно, что к вам вообще кто-то приходит за покупками, если учесть, как грубо вы обращаетесь с покупателями. Пожалуй, я поговорю с мистером Слоуном.

Продавец что-то испуганно залепетал, неловко открыл книгу записей и стал искать сдачу.

— Вы ни с кем не будете разговаривать! — выпалила Софи, отодвигая покупки, придвинутые Грейсоном. — Я сама заплачу.

Грейсон впился в нее мрачным взглядом.

— Почему вы так упрямитесь?

Они уставились друг на друга, и никто не желал уступать.

— Я уже не ребенок, Грейсон, — тихо проговорила она. — Мне не нужно, чтобы меня спасали.

Во взгляде Грейсона мелькнула растерянность.

— А что, если мне нужно, чтобы вы спасли меня? У нее перехватило дыхание.

— Господи, мы что, целый день будем здесь стоять? — Они очнулись и посмотрели на людей, стоящих в очереди. И прежде чем кто-то успел произнести хоть слово, Грейсон бросил покупки в коробку, прижал ее к бедру, обнял Софи за талию и подтолкнул к двери.

— Эй, а как же сдача? — окликнул его продавец.

— Возьмите себе, — отмахнулся Грейсон. Они вышли на прохладный воздух; Грейсон шел так быстро, что казалось, он спешит на пожар.

— Остановитесь, пожалуйста! — попросила, задыхаясь, Софи.

Но он шел, не замедляя шага и держа коробку под мышкой. Он был ошеломлен тем, что произнес такие слова вслух. Да еще в магазине. Да еще в присутствии Софи.

Вскоре Софи нагнала его и пошла рядом.

— Что вы имели в виду под словами «спасти вас»?

Он посмотрел на нее с насмешкой, хотя ему вовсе не было смешно.

— Я пошутил.

— Сомневаюсь.

Он пожал плечами, продолжая быстро идти вперед.

— Грейсон, поговорите со мной… — Теперь вам захотелось поговорить, потому что речь идет обо мне, а не о вас.

Она лукаво улыбнулась и стала похожа на бесенка.

— Я никогда и не притворялась справедливой.

— Вы меня на этом и поймали.

— Значит, вы не хотите ответить на мой вопрос? — продолжала она.

— Нет, не хочу.

— Ну тогда, — проворчала она, — мне ничего не остается, кроме как перейти к другим темам и поблагодарить вас за то, что вы оплатили мои покупки. — Улыбка ее растаяла, как снег под весенним солнцем.

— Сделайте милость.

— Я могла бы заплатить сама.

Он посмотрел на нее, подняв брови.

— Могла бы, — не унималась она.

Грейсон сошел с тротуара, уступая дорогу двум леди, идущим навстречу. Он прикоснулся кончиками пальцев к шляпе и кивнул, а леди улыбнулись и что-то проворковали в ответ.

Софи тяжело вздохнула и закатила глаза.

Он рассмеялся и искоса взглянул на нее.

— Ревнуете?

— Ни в коем случае.

— Вы всегда ревновали, когда я общался с другими женщинами.

Она быстро взглянула на него.

— Мне было восемь лет. — Он понимающе кивнул:

— Верно.

— И я была дурочкой.

— Вы? Никогда.

— Была, и мы с вами знали, что это так. Но с тех пор я немного изменилась.

— Вы сильно изменились, Софи.

— А вы еще сильнее, сказала бы я.

— Только не надо снова возвращаться к тому разговору. Она посмотрела на него изучающим взглядом — улыбка уже не была так самодовольна. — Я почти тот же, Софи.

Но это было не так. Они оба знали, что это не так. После того как его выгнали из дому, ему пришлось кое-что доказать всем и самому себе. Что он удачлив. Что он не боится трудностей. Интересно, знает ли он сам, что он такое? Она остановилась у холма, который к концу дня бывал усеян детьми, приходившими сюда поиграть, и перевела взгляд с заснеженного склона на Грейсона.

— Докажите, что вы не изменились. — Он резко вскинул голову.

— Мне незачем что-то доказывать, — произнес он голосом адвоката, выступающего на суде. Софи улыбнулась.

— Я спасу вас, Грейсон. Я спасу вас от жизни, в которой нет ничего, кроме контрактов, пристойного поведения и приличных манер. И сделаю я это, внеся некоторое разнообразие в вашу жизнь.

Он вздохнул, обнял ее за плечи и притянул к себе. Как ни странно, но ей не захотелось убежать. Она наслаждалась его теплом, его запахом, знойным, несмотря на мороз.

Они стояли, прижавшись друг к другу, и от ощущения его руки на своих плечах ей становилось легче.

— Я бы не хотел вернуться обратно, — сказал Грейсон так тихо, что она едва расслышала его слова. — Я бы не хотел снова стать молодым и бороться за свое существование.

То было ужасное время. Это понимала даже она, хотя и была гораздо младше его. Но никто из них не в силах был изменить прошлое. Они могли только двигаться дальше и сделать будущее таким, каким могли его сделать.

Еще мгновение она наслаждалась этими удивительными ощущениями, а потом отстранилась.

— Пойдемте, Хоторн, нам пора возвращаться домой.

Он провел рукой в перчатке по ее щеке.

— Я соскучился по вас, — прошептал он. Она самолюбиво фыркнула.

— Вы не скучали по мне на прошлой неделе, когда я давала советы вашему клиенту.

Он усмехнулся, пальцы его все еще прикасались к ее щеке. Сердце у нее сильно билось, она велела себе бежать, но не могла сделать ни шагу. Она смотрела на него, и мысли ее мчались как вихрь.

— Последнюю неделю, — начал он, и лицо его помрачнело, — вы так себя вели, что я мог бы забыть… — он заколебался, — но я никогда не забывал о корзинах, которые вы мне присылали, когда я жил в Кембридже (Гарварде — прим. пер.).

Она потупилась, вспыхнув от смущения. Он не забыл.

— Господи, как это было глупо! Посылать вам, эти корзины, как будто вам нужно было, чтобы я помогла вам продуктами.

— Нужно.

От этого слова сердце у нее в груди замерло.

— Вы избавили меня от необходимости воровать в те первые месяцы, когда у меня не было денег.

— Не могу себе представить вас не имеющим денег.

— А вы представьте. Вы бы посмотрели, в каком доме я жил!

— Ах, но ведь я знаю, где вы жили! — Грейсон изумленно посмотрел на нее.

— О чем вы говорите?

Она тут же выругала себя за то, что заговорила о своем единственном посещении Кембриджа много лет назад. Она всячески старалась не вспоминать о той ночи, когда она проскользнула в эту отвратительную мансарду и увидела его. Увидела его красоту, четкие очертания его тела в объятиях чужой женщины.

Потрясенная и униженная, она тогда молча попятилась. И в довершение ко всему на следующее утро она узнала, что сольный дебют будет играть Меган Робертсон.

На первом же пароходе, отплывающем из бостонской гавани, Софи уехала в Европу, подписав документы, предоставляющие ее отцу право вести ее дела.

— Ни о чем, — буркнула ома, поправляя юбки, чтобы было чем занять руки. — Просто я как-то раз оказалась в тех местах.

— Господи! Когда же это? — Он отодвинулся.

— Перед отъездом в Европу, — беспечно ответила она. Хотя никакой беспечности не ощущала. Если бы он тогда оказался один, ее жизнь сложилась бы совсем иначе.

— Я всегда удивлялся, почему вы не простились. Эти слова удивили ее, потому что она пошла к нему вовсе не затем, чтобы проститься. Отправляясь к нему, она еще не знала, как плохо все обернется.

Но он вдруг широко улыбнулся, от чего стал невероятно похож на напроказившего мальчишку. Софи видела, что он чем-то страшно доволен, но не знала причины.

— Я знал, что сильно ошибся в вас, — удовлетворенно произнес он.

Радость его была заразительна. И тот ночной визит вдруг канул в прошлое. Софи передалась его радость, и она почувствовала, как старая связь снова возникла между ними. И прежде чем она успела сообразить, что делает, она бросила в него горсткой снега.

Улыбка сошла с его лица, сменившись сосредоточенным выражением.

— Сейчас я вас поцелую, Софи. — «Скажи ему „нет“. Уходи. Беги со всех ног!» Она вцепилась пальцами в лацканы его пальто, запорошенные снегом.

Поцелуй был нежен и сладок, и сердце у нее воспарило ввысь. Он наслаждался ее губами, он смаковал их. Потом отодвинулся и встретился с ней взглядом.

— Софи.

Твердый, безжалостный, мрачный человек исчез, и теперь сопротивляться ему было гораздо труднее. Но неожиданно она почувствовала себя в безопасности. Она поймала его взгляд, в его темных глазах плескались боль и отчаяние. В этот момент он казался таким ранимым! Она и представить себе не могла, что он может быть таким. Его сила притягивала ее — и отталкивала. Она не желала никому подчиняться, но его отчаяние притягивало ее так, что оттолкнуть его она никогда бы не смогла.

Сердце ее сжалось от чего-то такого, чему она не могла дать определения. Панический страх? Пожалуй. Но скорее нечто совсем другое. Похоже, она готова сдаться. Вопреки всему.

Она очнулась и, посмотрев на него, отвела взгляд. Но он взял ее за подбородок и снова повернул к себе. В его глазах она увидела страсть.

Он не сказал ни слова, он только молча наклонился к ней и прижался к ее губам. И она растерялась. Это было невыносимо. И непонятно. Она понимала только, что хотела его прикосновений, они были ей нужны на каком-то запредельном уровне.

Он застонал, когда она обняла его за шею, и желание его усилилось. Она почувствовала это и наслаждалась этим знанием, и на минуту ей показалось, что они еще могут быть счастливы.

Он распахнул пальто и притянул ее к себе. Она ощутила его жар и силу, когда он провел руками по ее бедрам, прикоснулся к ее груди поверх ткани платья. От этого легкого прикосновения она чуть не потеряла сознание. А потом испугалась и отшатнулась от него.

Грейсон почувствовал в Софи перемену и отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. Она увидела его глаза, его до боли дорогое лицо, на котором отражалось это незнакомое отчаяние, никогда не виданное ею прежде, — словно она была нужна ему больше, чем он мог об этом сказать, и словно он хотел ей что-то сказать, но не знал, как выразить это словами.

— Что случилось? — спросила она, погладив его по щеке. В его глазах вспыхнул мрак — резко, яростно, тоскливо. Но он тут же нагнул голову и поцеловал ее ладонь, а потом прижался губами к нежной коже у нее на виске. И все исчезло. Остались только Грейсон и те чувства, которые они оба уже не могли скрывать.

Он хотел отодвинуться, но она притянула его к себе.

— Не уходите, — попросила она.

Он посмотрел на нее.

— Никогда. — И крепко обнял ее. И они забыли о том, что стоят на снегу, что мороз щиплет щеки и холодит тело, им казалось, что наступила весна, в ветвях поют птицы, а ноги утопают в зеленой траве.

Наконец Грейсон оторвался от нее, но лишь для того, чтобы с нежностью, от которой у нее зашлось сердце, произнести:

— Вы мне нравитесь, Софи Уэнтуорт.

Он поднял ее голову, прижался к ее губам, а потом отодвинулся, вздохнув, взял коробку с продуктами и направился к «Белому лебедю».

Колени у нее ослабели, она смотрела ему вслед, решая, то ли бежать за ним, то ли запустить ему в спину крепким снежком за надменность. Она ему нравится, кто бы мог подумать!