Глава 21

Погода в день бракосочетания стояла великолепная. Жених проснулся рано, привел себя в порядок и мерил шагами спальню в Харгейт-Хаусе задолго до назначенного часа.

Кру снова посетило предчувствие.

— Почему, скажи на милость, у тебя не было предчувствия в тот день, когда пропал мистер Олдридж? — поинтересовался Алистер. — Почему оно появилось именно сегодня?

— Прошу прощения, сэр, — произнес слуга. — Может быть, оно ничего не значит и это просто предсвадебный невроз.

— Не ты женишься, Кру, а я.

— Конечно, сэр, но у нас меняются обстоятельства. Наше хозяйство больше не будет холостяцким. Меня очень тревожит белье. Вы с мистером Олдриджем по-разному относитесь к крахмалу. Он предпочитает слабо накрахмаленное белье. А главная прачка в Олдридж-Холле — весьма неприятная особа.

Алистер перестал шагать по комнате и уставился на слугу.

— Тебя пугает прачка? Кру кивнул.

— Мы будем жить в Олдридж-Холле лишь некоторое время, — сообщил Алистер. — А потом подыщем подходящий дом здесь, в Лондоне. И ты сам найдешь прачку, чтобы она крахмалила белье так, как тебе будет угодно. Уверен, мисс Олдридж устроит любой вариант. Однако в Дербишире, возможно, белье будет не таким накрахмаленным, как в Лондоне.

— Вы уверены, сэр? Ведь это значит, что придется вносить кое-какие поправки.

— Мне говорили, Кру, что при создании семьи требуется наладка и корректировка. Мисс Олдридж тоже придется внести в свою жизнь кое-какие изменения, найти в ней место для мужа. За последние десять с небольшим лет она привыкла решать все вопросы по собственному усмотрению. А теперь ей придется считаться с мнением отца и супруга.

У Алистера возникло подозрение, что ее отец уже вмешался в ход событий. Он бы не удивился, узнав, что между Олдридж-Холлом и Харгейт-Хаусом уже велись переговоры перед его прибытием в Дербишир в прошлом месяце. Лорд Харгейт, например, отнюдь не казался удивленным, услышав о предстоящем бракосочетании. Более того, он выглядел очень довольным, особенно при подписании брачного контракта.

Алистер женился на богатой невесте, то есть поступил именно так, как рекомендовал ему отец еще в ноябре.

— Не может быть, что они вошли в тайный сговор, — пробормотал Алистер себе под нос, в семнадцатый раз разглядывая свое отражение в зеркале. — Мирабель вскрывает всю отцовскую почту. То, что она не видела моего письма, было чистой случайностью.

Кру кашлянул.

— Я лишь хотел заметить, сэр, что некоторые письма попадают непосредственно в руки мистера Олдриджа. Они вкладываются в конверт, адресованный старшему садовнику. Леди Шерфилд время от времени прибегает к этому способу.

Леди Шерфилд, самая близкая подруга матери Мирабель.

Алистер оставил письмо мистеру Олдриджу на подносе вместе с остальными письмами, чтобы отец его отправил.

А отец, должно быть, вложил письмо в конверт, адресованный садовнику.

Значит, мистер Олдридж получил это письмо именно таким путем.

А потом ботаник ответил Алистеру в положительном тоне, всячески поощряя это начинание, хотя так же, как и его дочь, не желал, чтобы канал прошел по его земле.

В чем причина?

— Затевалось сватовство, — сказал Алистер своему отражению в зеркале.

— Вы что-то сказали, сэр?

— Меня сюда заманили, — сказал Алистер. — И устроили мне ловушку. Мой отец воспользовался представившейся ему возможностью. По-макиавеллиевски. — Алистер улыбнулся. — Слава Богу, что он это сделал. Иначе я бы никогда не встретился с Мирабель.

В дверь постучали. Кру открыл дверь.

Он вернулся с подносом в руке, на котором лежала записка с печатью лорда Шерфилда.

С гулко бьющимся сердцем Алистер прочел записку. И стремглав выбежал из комнаты.

Церемония бракосочетания должна была состояться в Харгейт-Хаусе в одиннадцать часов.

Сейчас было четверть одиннадцатого, а без четверти десять невеста в Шерфилд-Хаусе выставила вон служанку, заперлась в своей комнате и заявила, что бракосочетание следует отменить.

— Я пытался поговорить с ней, — сказал мистер Олдридж Алистеру, когда тот прибыл. — Моя сестра уверяла ее — через дверь, — что это всего лишь предсвадебный невроз. Такое может случиться с каждым. Но ни Клотильде, ни мне, ни даже миссис Энтуисл не удалось добиться от нее никакого ответа. Лорд Шерфилд подумал, что она заболела, и собирался взломать дверь. Я тоже за нее беспокоюсь, хотя Мирабель никогда не болеет. И не склонна к неразумным или излишне эмоциональным поступкам.

— Неразумной или излишне эмоциональной ее не назовешь, — сказал Алистер. Возможно, у нее возникли сомнения. Учитывая обстоятельства, это вполне объяснимо.

Он вспомнил, что сказал своему слуге о том, что теперь в ее дела будут вмешиваться двое мужчин, тогда как она привыкла принимать все решения самостоятельно. Ее жизнь должна в корне измениться. И ей необходимо время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Алистеру не следовало торопить ее. Но он опасался, что она беременна. И, конечно же, ему не терпелось скорее жениться, чтобы избавиться от этого проклятого присмотра. Эгоистичный мерзавец. Вчера ему следовало подбодрить ее, вместо того чтобы вести разговор с Горди.

Все эти мысли промчались в его голове, пока мистер Олдридж вел его по лестнице, у подножия которой шагал взад-вперед лорд Шерфилд. Леди Шерфилд разговаривала с миссис Энтуисл, но разговор прекратился, как только появился Алистер.

— Не понимаю, что произошло, — сказала леди Шерфилд. — Когда я заходила к ней некоторое время назад, она была такой веселой. А Мирабель не подвержена быстрой смене настроения.

— Думаю, что она в гардеробной, — предположила миссис Энтуисл. — И чтобы она услышала, надо кричать во весь голос.

Алистер оставался на первой ступеньке.

— Я не намерен повышать голос на мою невесту в день нашей свадьбы, — заявил он.

Он пораскинул умом, и в голову пришла одна идея.

Сквозь закрытую дверь гардеробной голоса не доносились.

Мирабель сидела на банкетке, а дальнем конце комнаты. Ей не хотелось слышать упреки в том, что она ведет себя плохо. Отвратительно. Она и сама это знала, но причину объяснить не смогла бы. Да ее никто и не понял бы. Ей сказали бы, что она ведет себя глупо, что это всего лишь предсвадебное волнение, что она поставит в неловкое положение семью Алистера и создаст неудобства для гостей. Алистер почувствует себя униженным. Она закрыла глаза. Этого она не могла допустить. Надо взять себя в руки.

Она поднялась, но решимость снова покинула ее, и она опустилась на банкетку, обхватив голову руками.

Услышав, как что-то громко застучало в окно, словно пошел град, она снова вскочила, с гулко бьющимся сердцем подошла к окну и выглянула наружу. По синему небу плыли белые пушистые облака.

Она посмотрела вниз, и глаза ее округлились от удивления.

На нижней ступеньке приставной лестницы стоял Алистер.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

Он приложил палец к губам и быстро взобрался наверх.

— Спасу тебя и увезу на своем белом, как снег, коне туда, куда ты пожелаешь. Вернее, на парочке лошадей серой масти, впряженных в двухколесный экипаж, который я снова был вынужден позаимствовать у Руперта. Я подумал, что для побега экипаж удобнее. — Говоря это, он перелез через подоконник и спустился в комнату. — У тебя появились сомнения относительно того, стоит ли выходить за меня замуж? — спросил он. — Я тебя не виню. Я вел себя нагло. Буквально вынудил тебя дать согласие, даже не сделав должным образом предложения.

— Это не проблема, — произнесла она, отступив на шаг.

— Я не герой, как ты это себе представляла, — сказал он. — Мне следовало рассказать тебе об истинной причине моего отказа от ампутации. Хирург показался мне страшнее противника.

— У тебя были на то все основания. Ты бы не перенес ампутации. Это не проблема.

— Ты не знаешь самого худшего, — сказал он. — Я чуть с ума не сошел от страха, когда спустился в ту дыру за твоим отцом.

— Но ты все-таки это сделал. В этом и заключается настоящая храбрость: действовать, несмотря на страх. А мне тоже было страшно, как никогда в жизни. Это не проблема.

— Я кое-что скрыл от тебя. — Он подошел к зеркалу, поправил галстук и снова вернулся к ней. — Мы с твоим отцом обсуждали новый проект. Я и Горди собираемся строить вместо канала железнодорожные пути от шахт до клиентов. Твой отец одобрил идею. Надо бы рассказать об этом тебе первой, но я хотел, чтобы это стало свадебным подарком. Я представлял себе, как у тебя дух захватит от восхищения, когда ты узнаешь, до чего я умен.

Железная дорога. Когда она лихорадочно искала решения, то всегда исходила из того, что это должен быть канал. Мысль о железной дороге не приходила ей в голову.

Она прижала кулачок к груди.

— Но это действительно блестящая идея! Я упала бы в обморок от восторга, но не знаю, как это делается. Это всего один из многочисленных женских талантов, которым я не обладаю. Ты сказал, что найдешь решение, и нашел! Вот это сюрприз так сюрприз! Это потрясающий подарок. Но разумеется, это не проблема.

Он подошел к ней и обнял за плечи, заставил посмотреть ему прямо в глаза, лишив возможности уклониться от прямого ответа.

— Не имеет значения, что я не первый, — произнес он. — Признаюсь, временами меня мучила ревность. Но это вздор. Я и сам не вел монашескую жизнь. Но по природе я несколько деспотичен и не хотел делить тебя ни с кем, пусть даже это было давно. Однако чувства мои к тебе неизменны.

— Не первый? — ошеломленно переспросила она. — Не первый в чем? Не первый, кого я бросила? Но я тебя не бросаю. То есть…

— Я знаю, что у тебя были любовники, — промолвил Алистер. — Но ты не обязана отчитываться передо мной.

Мирабель ошеломленно отпрянула от него. Неужели ее оговорили? Уильям Пойнтон был весьма популярен. Многие леди завидовали Мирабель. Некоторые винили в том, что он навсегда покинул Англию. Неужели они до сих пор питают к ней вражду?

— Не знаю, кто тебе это сказал.

— Никто мне не говорил. После того как мы занимались любовью в гостинице, на простынях не осталось ни пятнышка.

Мирабель наконец поняла, что он имеет в виду, и усмехнулась:

— Любовь моя, мне тридцать один год. Тебе не приходило в голову, что моя девственная плева усохла и отмерла? Видимо, от отчаяния.

— Разумеется, нет. Для меня ты девочка. Не знаю, что тебя тревожит, и не стану допытываться. Главное, ты не хочешь выходить за меня. Я не буду настаивать.

— Я не могу выйти за тебя! Не могу. Взгляни на меня.

— Ты выглядишь великолепно.

На ней было белое платье, отливающее перламутром, с кружевной отделкой, напоминающее соблазнительное неглиже, в котором она была в ту памятную ночь в гостинице.

Мирабель пристально взглянула на него:

— Тебе не нравится мое платье? Или прическа?

— Твоя прическа. Неужели ты хочешь отменить бракосочетание из-за прически?

— Разве ты не видишь? Прическу делала горничная тетушки Клотильды, и она взбила волосы слишком высоко надо лбом, а возле ушей они висят неопрятными прядями. Она возилась с прической целую вечность, вколола тысячу шпилек, а времени вытащить их и начать все сначала не было, хотя я знала, что прическа тебе не понравится, ты не сможешь сосредоточиться на обряде и окажешься в неудобном положении перед твоей семьей и друзьями.

Он помолчал минутку, потом сказал:

— Это последний крик моды. — Губы его дрогнули в улыбке.

— В самом деле? — пробормотала она.

— Пойми, мне все равно, какая у тебя прическа, я не могу дождаться ночи, чтобы заключить тебя в объятия.

— Ожидание утомляет и раздражает, — согласилась она. — Едва ли можно удовлетвориться прогулкой по парку в открытом экипаже, выставив себя на всеобщее обозрение.

Она снова подошла к нему и запрокинула голову.

— Полагаю, мы имеем право поцеловаться.

— Чтобы набраться сил перед предстоящей церемонией. — Он наклонился к ней.

Как только его губы прикоснулись к ее губам, все стало на свои места. Она потянулась к нему и обвила его шею руками. Он обнял ее за талию.

Она прильнула к нему. Куда девались ее неуверенность, ее сомнения? Она чувствовала себя желанной.

— Я люблю тебя, — шептала Мирабель.

— Я люблю тебя, — вторил ей Алистер. Они ласкали друг друга, забыв обо всем на свете, пока не взмыли на вершину блаженства.

В малой гостиной Харгейт-Хауса капитан Хьюз посмотрел на часы и нахмурился.

Стоявшая рядом с ним миссис Энтуисл ткнула его в бок.

— Здесь вам не королевские военно-морские силы, — сказала она. — Мы живем не по часам. Шесть склянок — делай то. Три склянки — делай это. И поторапливайся, поторапливайся. Нельзя терять ни минуты.

Он убрал часы и повернулся к ней.

— Полагаю, даже парочка гражданских лиц могла бы постараться не опаздывать на собственное бракосочетание.

Уж он-то на свое не опоздал бы, если бы ему удалось убедить эту леди обратить на него милостивый взгляд. Но судя по тому, как развиваются события, ему потребуется на это несколько лет. Оставалось лишь надеяться, что за это время он не облысеет и не потеряет зубы.

— Они опаздывают всего на несколько минут, — сказала мисс Энтуисл. — Возникло небольшое затруднение. Но мистер Карсингтон обещал все уладить и просил не беспокоиться.

Мгновение спустя разговоры прекратились. Жених занял свое место у алтаря, к нему присоединился шафер, двери гостиной распахнулись, и, опираясь на руку отца, появилась сияющая невеста.

Как заметил капитан Хьюз, невеста не просто сияла. Она раскраснелась, а ее волосы…

Он перевел взгляд на жениха — знаменитого денди, который спускался к завтраку при полном параде, чья идея небрежной домашней одежды означала шелковый халат вместо пиджака, надетый поверх обычного шелкового жилета, свежевыглаженной сорочки с накрахмаленным галстуком, завязанным таким сложным узлом, который довел бы до отчаяния даже самого опытного морского волка.

Это был тот самый мужчина, который отказался от гостеприимного приглашения Олдриджа переночевать и проехал под ледяным ливнем два часа до Мэтлок-Бата потому лишь, что у него не было с собой смены белья.

Сейчас волосы мистера Карсингтона выглядели так, словно он только что пережил шторм в Атлантическом океане. Галстук был надет криво и завязан таким простым узлом, с которым мог бы справиться одной рукой любой семилетний гардемарин с завязанными глазами.

Капитан Хьюз усмехнулся. Он понятия не имел, какого рода затруднение возникло, но догадывался, каким образом жених его уладил.

— Что это вы ухмыляетесь? — прошептала миссис Энтуисл.

— Я не ухмыляюсь, — прошептал он. — Я радостно улыбаюсь, глядя на счастливую пару.

— Нет, вы ухмыляетесь, и я догадываюсь почему. Постыдились бы.

— Вы были ее гувернанткой, — сказал он. — Интересно, чему вы ее научили?

К его удовольствию, вдова густо покраснела.

— Лайонел, вы неисправимы, — гневно произнесла она. «Лайонел». Ого! Возможно, потребуется не так уж много лет.

— Возлюбленные чада, — начал священник, и они замолчали, переключив на него все свое внимание.

Лорду Харгейту казалось, что ожидание начала церемонии слишком затянулось. Он раньше жениха услышал о том, что невеста почему-то заартачилась. Однако его светлость любезно болтал с гостями, а в назначенное время занял свое место в гостиной. Он стоически продолжал оставаться на этом месте, хотя время шло, а родительский инстинкт все настойчивее побуждал его броситься спасать своего третьего сына.

Поэтому, увидев, что Алистер справился с критической ситуацией своими силами, он с облегчением вздохнул. Лорд Харгейт не подвергал критике примененные методы убеждения. Ведь он как-никак был политиком.

И все же он спокойно вздохнул лишь после окончания церемонии.

Тут он взглянул на мистера Олдриджа, который ответил ему заговорщической улыбкой. Несмотря на свою рассеянность и увлечение ботаникой, он сумел понять, что этот брак решил многие проблемы. Герцог повернулся к жене:

— Ну, что скажешь, Луиза?

— Хорошая работа, Нед, — ответила герцогиня.

Да, подумал лорд Харгейт, это действительно хорошая работа. Третьего сына женили. Осталось еще двое.