В зале царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих поленьев и негромким похрапыванием Флинта. Слуги исчезли час назад, убрав со стола остатки ужина. За окнами бушевала зимняя вьюга: ветер зловеще завывал в трубах, ставни при каждом новом порыве жалобно дребезжали. Ронуин и Рейф, сидя у очага, играли в шахматы. Оба в мастерстве не уступали друг другу, и этот поединок был лишь отголоском другой — молчаливой нескончаемой — битвы характеров.

Рассеянно играя деревянной пешкой, Ронуин обдумывала следующий ход.

— Как по-твоему, буран стихнет до утра? — спросила она, двигая королеву.

Рейф сосредоточенно изучал расположение фигур на доске.

— Нет, жена, уж больно свирепая буря, даже для Шропшира. Возможно, к завтрашнему вечеру и уляжется, но не раньше. Шах!

Такого она не ожидала и с легким раздражением сняла, ; своего ферзя с доски.

— Сдаешься, жена? — засмеялся Рейф.

Ронуин попыталась найти выход, но, поняв, что ее положение безнадежно, вздохнула.

— Похоже на то. Что потребуешь в награду?

— Поцелуй, — решил Рейф. — Только в губы.

Настала очередь Ронуин смеяться:

— Я и не ожидала, что ты будешь почтительно прикладываться к ручке, господин мой. Подойди и получи свой приз.

Она нерешительно поднялась, а Рейф, отодвинув свой стул, шагнул к ней и заключил в объятия. Серебристо-голубые глаза вопросительно смотрели ей в лицо, и Ронуин, к собственной досаде, покраснела. И все потому, что до этой минуты ей нечем было ответить ему. Но сейчас…

Она притянула к себе его голову, чтобы дать ответ, которого он ждал едва ли не пять месяцев. Губы их встретились в нежном, но коротком лобзании.

— Ты уверена, жена? — выдохнул он.

Ронуин кивнула.

— Только так мы узнаем друг друга по-настоящему, — ответила она. — Мы и без того слишком медлили.

— Да, — кивнул он и, подхватив ее, понес наверх, в спальню, мимо растерявшейся Энит. Захлопнув дверь, он поставил жену на пол, разжал руки и прильнул к ее ладони. Оба молчали.

Ронуин отстранилась, сняла пояс, отложила в сторону и, не отводя глаз от мужа, взялась за подол платья. Оставшись в одной камизе, она села на стул и протянула мужу ногу. Рейф встал на колени, медленно снял мягкую туфельку, распутал подвязку, скатал чулок и прильнул губами к изящной стопе.

Губы скользили все выше, пока не остановились на внутренней стороне бедра.

— М-м-м… — пробормотала Ронуин, зажмурившись, — как приятно…

Вторая нога удостоилась таких же ласк, но на этот раз он поднял ее камизу и раздвинул стройные бедра. И долго-долго смотрел на пухлый розовый венерин холмик. Темно-розовые складки манили его, и, не выдержав, он раздвинул их.

Ронуин задрожала от нетерпения, но Рейф улыбнулся и дотронулся до крохотной пуговки, где таилось средоточие ее страсти.

— Иисусе, как ты прекрасна… там… — прошептал он и, наклонившись, прижался губами к нежному бугорку.

— О Господи! — срывающимся голосом вскрикнула Ронуин, умирая от желания.

Но Рейф снова сдвинул ее ноги и стал целовать губы, дерзко исследуя языком влажную пещерку ее рта. Она ощущала собственный солоновато-мускусный вкус и едва не теряла сознание от его невыразимо чувственной атаки. И принялась жадно целовать его, только сейчас осознав, как жаждет любви человека, почти случайно ставшего ее мужем.

Не просто блаженства в постели, но любви!

Пораженный пылом поцелуя, Рейф отстранился, чтобы взглянуть в ее глаза.

— Клянусь Богом, жена! — воскликнул он, поняв правду.

— Если станешь злорадствовать, Рейф, клянусь, отрежу тебе уши! — пригрозила она.

— Ну и странный будет у меня вид, — ухмыльнулся он, снова целуя ее руки. — Ты так чертовски горда, Ронуин, дочь Ллуэлина, что я готов сказать это первый. Я люблю тебя.

— И давно? — спросила она. Ее сердце наполнилось искрящейся радостью. Он любит ее!

— С той минуты, как увидел впервые, хотя тогда ты была женой кузена, так и не понявшего, что за сокровище ему досталось! Эдвард не достоин тебя. Я сразу увидел, что такая, как ты, — не для него. Ты была, есть и будешь моей.

Моей женщиной!

— О Рейф… — выдохнула она, просияв.

— Когда Эдвард написал, что ты мертва, я выполнил свой долг по отношению к сестре, но во мраке ночи проклинал судьбу, отнявшую тебя у меня! И тут ты каким-то чудом снова появилась в Англии, дорогая моя! Я своими руками убил бы напыщенных попов, с их поджатыми губами и неодобрительными взглядами, вопрошавшими, кто возьмет в жены падшую женщину, нежившуюся в объятиях иноверца, а потом имевшую наглость вернуться в Англию и во всеуслышание признаться в собственных грехах! До сих пор слышу злобное шипение кузена, когда я сказал, что беру тебя! Он едва не проклял меня, потому что, даже зная, что Кэтрин — самая подходящая для него жена, по-прежнему вожделеет тебя.

— А тебе это нравится, — упрекнула она.

— Верно, — не стесняясь, признался он. — Мой кузен — дурак, но его глупость позволила мне воплотить в жизнь самую заветную мечту.

Он принялся расшнуровывать ее камизу, и белое полотно, скользнув вниз, задержалось на бедрах.

— Как ты прекрасна, — зачарованно прошептал он, глядя на ее груди.

Ронуин сжала его лицо ладонями.

— Я тоже люблю тебя, Рейф. Люблю! Лишь однажды я говорила это Эдварду, в тот день, когда меня похитили, но Рашид аль-Ахмет так и не дождался от меня этих слов. А сейчас я сказала святую правду. Я люблю тебя!

— Но учти, я не настолько безрассуден, как Эдвард, — предупредил он.

— Знаю. А теперь сними одежду, потому что я горю желанием соединиться с тобой, муж мой.

Отстранившись, она встала, и камиза упала к ее ногам.

Выступив из круга полотна, она принялась ловко развязывать его рубашку, покрывая торс поцелуями.

Рейф со стоном подхватил ее и, прижав к себе, стал снимать шоссы. Оба тяжело дышали. Рейф проклинал свою неловкость, и Ронуин, тихо смеясь, помогала ему, пока он не остался нагим. Отступив, она увидела его таким, как создал Господь, и одобрительно улыбнулась.

— Ну и бесстыдница! — восхитился он, лаская ее взглядом.

Ронуин взяла мужа за руку, повела к постели, легла сама и притянула его к себе.

— Люби меня, муж, — тихо попросила она. — Разве мы не ждали этой ночи столько долгих дней?

Она припала к его губам, и у Рейфа голова пошла кругом. Его плоть была уже крепче камня, но он желал большего, чем поспешное соитие. Они отчаянно стремились познать друг друга. Для нежной страсти, которая должна предшествовать слиянию, еще будет время… недели… месяцы… годы.

Медленно, осторожно вошел он в нее, зная, как давно она не отдавалась мужчине. Ронуин оказалась горячей и влажной и блаженно вздохнула при его вторжении.

Восторг, испытанный Рейфом, не поддавался описанию. Слегка откинувшись, он стал ласкать ее груди. Ронуин вновь припала к нему.

— Мне стыдно за свой пыл, — прошептала она, — но пожалуйста!..

Рейф, улыбнувшись, поцеловал ее и стал двигаться. Закрыв глаза, она обвила его ногами. Ее гибкое тело подхватило его ритм. Она самозабвенно отвечала ему, обдавая горячим дыханием.

Ронуин громко всхлипывала, ощущая, как длинное копье заполняет ее. Зверь, пульсирующий в ее любовных ножнах, вонзался в нее и отступал, вонзался и отступал, пока она почти не обезумела от страсти. Она жадно льнула к нему, бороздя ногтями широкую спину, царапая гладкую кожу, по мере того как нарастало вожделение. Наконец мир взорвался миллионами ярких искр, и они устало обмякли, довольные разделенным наслаждением.

— О супруг мой… — прошептала Ронуин.

— Жена, ты даже сатира способна сделать евнухом, — простонал он.

— Что такое «сатир»? — удивилась она.

— Сказочное создание, наполовину человек, но с козлиными ногами, невероятно похотливый.

Ронуин, довольно улыбнувшись, потерлась щекой о мускулистую грудь.

— В следующий раз ты почувствуешь себя сладострастнейшим из сатиров, — пообещала она.

— Клянешься? — шутя спросил он.

— Клянусь! — ответила Ронуин, начиная лизать его соски.

Рейф зажмурился, наслаждаясь ласками, но все же нежно попросил ее отдохнуть.

— Как ни хотел бы я похвастаться, что могу восстать почти сразу же, мы оба знаем, что такого не бывает.

— Склоняюсь пред твоей мудростью, — покорно шепнула она и, поднявшись, подошла к очагу, где на углях стоял кувшин с водой. Налив немного в маленькую глиняную миску, она захватила мягкую тряпочку, вернулась к мужу и обмыла его мужскую плоть. Рейф удивился было, но она объяснила:

— Так делают в Синнебаре, чтобы не помешать наслаждению ни во второй, ни в третий, ни в четвертый раз.

— Третий или четвертый? — поразился он.

— Да, — кивнула она, вытираясь сама, прямо перед его жадным взором. — Когда эта ночь окончится, у тебя, господин мой муж, будет еще больше причин жалеть своего кузена.

С этими словами она открыла окно и выплеснула воду, смеясь, когда ветер и снег ударили ей в лицо. Пламя на мгновение взметнулось к потолку, но Ронуин уже успела захлопнуть ставни, поставила на место миску и вернулась в тепло рук мужа.

— Я знаю о тебе то, чего Эдвард так и не понял, — сказал он. — Ты волшебница, моя валлийская жена, и околдовала меня.

Он снова стал лобзать ее, сначала едва касаясь губами век, носа и щек, а немного погодя их губы слились в неистовом поцелуе, языки затеяли шутливый поединок. Рейф и опомниться не успел, как она толкнула его на спину, села верхом и крепко сжала бедрами. Потом, заведя руки за спину, распустила волосы, уже почти выбившиеся из узла после исступленных любовных игр, беспечно отбросила шпильки, и золотой водопад обрушился на грудь его и плечи. Но этого ей показалось мало. Узкие ладошки стали описывать круги на его груди.

— Нужно ставить рядом с постелью душистые масла, — объявила она. — Я буду втирать их в твою кожу. Ничто не дает столь изысканного наслаждения!

Указательные пальцы легко потирали чувствительные соски. Наклонившись, она поцеловала его и неожиданно сильно ущипнула соски, успев поймать крик губами. Потом выпрямилась, задумчиво покусывая ноготь, и вдруг хитрая улыбка промелькнула на ее лице. Одним ловким движением она повернулась к нему спиной и накрыла ладонью пробудившуюся плоть.

— Я научилась этому в гареме, — сказала она, нажав на местечко, о существовании которого он даже не подозревал.

— О Боже, — выдавил он, когда по жилам разлился жидкий огонь. А ее пальцы продолжали ласкать тяжелый мешочек с символом его мужественности. Ронуин подалась вперед, гладя восставшее копье. И тут… тут она вдруг накрыла губами его оружие, возбуждая Рейфа до полубезумия. Убедившись, что еще миг — и он прольет семя, она прекратила пытку и снова повернулась к нему лицом. Рейф сжал ее округлые груди и стал ласкать. Их глаза встретились, и Ронуин, опершись руками о кровать, понеслась верхом на своем неистовом скакуне, сначала медленно, потом со все возрастающей скоростью.

Видя, как ослепила Рейфа страсть, Ронуин тоже прикрыла глаза, отдаваясь полету. Он был силен и молод и заполнил ее так, словно доставал до самого сердца. Она сжала мышцы своих ножен, и Рейф блаженно застонал. Но, не желая, чтобы она взяла над ним верх, он вдруг выпустил ее груди, взял за плечи, подмял под себя и стиснул мускулистыми бедрами.

Она ощутила, как он проникает все глубже и глубже, и, обвив его ногами, тихо плакала от удовольствия. Казалось, их бурному слиянию не будет конца. Ронуин словно взмыла в небо, поднимаясь выше облаков, но он все время оставался в ней, и она прижималась к нему, словно в поисках защиты.

— Я не могу остановиться, — в отчаянии прошептал он.

— Я и не хочу этого! О Рейф! Никогда еще я не знала такого чудесного любовника, как ты, дорогой мой!

— Такой другой любовницы нет на свете! — заверил он.

Он мечтал, чтобы это длилось вечно, но тело предало его, и любовная лава хлынула раскаленным потоком. Рейф вскрикнул, и тут его ушей коснулся вопль ее наслаждения. С облегчением вздохнув, он крепко обнял жену.

Они заснули, по-прежнему соединенные, даже в забытьи сплетаясь телами, а когда проснулись, оказалось, что его копье опять затвердело в гостеприимном лоне.

— Ты поразителен, — тихо сказала она, двигаясь с ним в порыве головокружительного сладострастия.

— Только ради тебя, только ради тебя, жена моя, — выдохнул Рейф. — А твой халиф был таким же страстным? — спросил он вдруг.

— Да, но он не любил меня, всего лишь желал. Как-то мне сказали, что ощущения куда острее, когда люди любят друг друга. До сих пор я не понимала чудесного значения этих слов. Только с тобой, муж. Только с тобой!

С той ночи они стали едины. В продолжение самой снежной зимы на памяти Рейфа они долгими часами любили друг друга. Да и чем еще было заниматься до прихода весны? Ронуин впервые за всю жизнь ощущала себя по-настоящему счастливой. В душе Рейфа царил необыкновенный покой, которого он не знал прежде.

Ронуин снова взялась за оружие и часами упражнялась с Отом и Дьюи на конюшне. Рейф помнил жалобы Эдварда, но сам поощрял жену и часами наблюдал за ее воинскими играми. И при этом он даже не спрашивал, откуда взялся лук, которым она столь мастерски владела, ибо знал, что правдивого ответа не получит. Рейф ничуть не боялся за нее, когда она размахивала мечом, держа в другой руке кинжал.

Эдвард, разумеется, был далеко не так уверен в себе, как Рейф, и весьма нетрадиционные увлечения жены раздражали его. Но Рейф считал, что больше подходит Ронуин.

Зима неохотно уступала дорогу весне, и в Ардли пробудилась жизнь. Окот овец прошел удачно, и многие коровы отелились. Пришла пора вспахать поля и засеять заранее приготовленными семенами. Ронуин была занята с утра до вечера, проветривая перины и собирая фиалки для сладостей. В свободное время они с мужем скакали по лугам и охотились на кроликов.

Как-то на пороге появился Глинн в коричневом одеянии монаха-бенедиктинца. Он и сообщил, что стал послушником в Шрусберийском аббатстве, и, хотя до пострига оставалось чуть больше года, был спокоен и доволен.

— А твоя музыка, братец? Твоя чудесная музыка?! — всполошилась Ронуин. — Тебе позволят петь и играть?

— Еще бы! — улыбнулся он. — Только во славу Господа нашего. Ничего лучше я до сих пор не сочинял! — И, осторожно взяв руку Ронуин, заметил:

— А ведь ты счастлива, сестра, действительно счастлива, и я этому несказанно рад.

— Я люблю его, — просто ответила она.

— И он тебя тоже. Еще одна причина для радости! Осталось дождаться племянников и племянниц!

— Если ты их не получишь, то не потому, что мы не старались, — засмеялась сестра, но, тут же нахмурившись, спросила:

— Ведь ты не только поэтому приехал, Глинн? Есть что-то еще? Выкладывай правду.

— Наши родичи в Уэльсе снова подняли смуту.

Нам в аббатстве многое стало известно. Говорят, отец намерен нарушить данные им клятвы. Враги пытаются низвергнуть его, и на этот раз им вполне могут помочь англичане.

Найдется немало таких, которые ищут милости у короля и сделают все, чтобы их добиться. Ты — дочь ап-Граффида, следовательно, крайне уязвима. Как только новый король Англии укрепит положение, он обратит взор на Уэльс и двинет силы на отца. Если обо мне и вспомнят, то посчитают ничтожной угрозой, но ты… ты можешь стать пешкой в чужой игре.

— Каким это образом, Глинн? — удивился Рейф.

— Тебе нужно бояться не англичан, — пояснил Глинн. Ронуин — твоя жена, и они считают, что ты способен держать ее в руках. Это лишь доказывает, как плохо они знают мою сестру. Опасности следует ждать от валлийцев. Слава Богу, что у вас пока нет детей. Недруги отца готовы на что угодно, лишь бы уязвить его. Будьте начеку.

— А От и Дьюи? — неожиданно вспомнил Рейф.

— Они верны моей сестре — значит, и тебе.

— До такой степени, что готовы выступить против соотечественников?

— Мы их семья. Другой у них нет. Они не выдадут нас противникам отца.

— Спасибо, что предупредил, — кивнул Рейф. — Мы будем настороже.

— Когда я снова увижу тебя? — спросила Ронуин, обнимая брата.

— Когда приедешь в Шрусбери. Аббат позволил мне отлучиться лишь потому, что знает, кто я на самом деле, и хочет тебе помочь.

— Вот видишь, что дала тебе женитьба на дочери ап-Граффида, — пошутила Ронуин, когда они уже лежали в постели.

Рейф поцеловал золотистый локон.

— Верно, — улыбнулся он. — Ты опасная женщина.

— К сожалению, так и есть, — вздохнула она. — Валлийцы — свирепые воины, и ты знаешь, что о них говорят, — они пойдут по трупам ради своей цели. Не хочу, чтобы Ардли из-за меня сожгли.

— Ты слишком беспокоишься, — решил он, гладя ее шею. — Не мучь себя, дорогая, я сумею тебя защитить.

— Ха! Неизвестно еще, кто кого защитит! — рассмеялась она, и Рейф, ничуть не оскорбленный, вторил жене.

— Если дойдет до этого, я буду рад твоему мастерству, но пока предпочитаю нечто иное, — прошептал он и стал жадно ее целовать, опаляя кожу горячими губами.

— Дьявол! — пробормотала она.

— Ведьма! — парировал он.

Она ловко вывернулась и уселась на него верхом, спиной к нему, выставляя на обозрение соблазнительную попку. Рейф застонал от удовольствия, когда она взяла в рот его плоть. Приподнявшись, он оказал ей ту же услугу. Неумолимый язык безошибочно отыскал самое чувствительное место и продолжал лизать, пока она, вскрикнув, не выпустила его ноющее от напряжения копье, уже готовое пронзить ее насквозь.

— О Рейф, — выдохнула она и, перекатившись на спину, протянула к нему руки.

Скользнув между ее бедрами, он вошел в тесный грот.

Нежные, как шелк, груди, терлись о его торс. Ее пальцы зарылись в его темные волосы. Приподнявшись, он положил ей палец в рот, и она принялась сосать его. Рейф слегка отстранился, с силой врезался в нее, и она что-то пролепетала.

Как часто за последние месяцы именно она вела их любовные игры и умело управляла страстью! На этот раз он возьмет верх. Оттолкнувшись и не выходя из ее лона, он оседлал горячие бедра и замер.

— Пожалуйста… — прошептала она.

— Я еще не готов, — мягко возразил он, продолжая ласкать ее сладкие грудки.

— Но ты тверд как скала, — всхлипнула она.

— Да, и собираюсь пока остаться таким. Разве твой повелитель, халиф, всегда был нетерпелив?

Он слегка пошевелился.

— Старики часто спешат, боясь, что их пыл угаснет.

Он нежно стиснул мягкие округлости ягодиц.

— Он ж-жаловался… с-совсем как ты. О Господи, я хочу тебя! Скорее! — в отчаянии выкрикнула она.

Вместо ответа Рейф стал ласкать крохотный шарик, терзая чувствительную плоть, пока она едва не потеряла сознание от острого, мучительного наслаждения.

— Вот видишь, жена, каких восторгов ты лишаешься из-за своей торопливости?

Он снова лег на нее и погрузился в изнывающее, раскаленное лоно. Оба кричали, обезумев от страсти, и вместе достигли пика. Когда его семя наконец пролилось, он все равно не вышел из нее. Губы встретились в нежном поцелуе и не разъединялись, пока его плоть снова не набухла.

Ронуин всегда утаивала какую-то часть себя, но в эту ночь безоглядно раскрылась, отдавая всю свою любовь. Она ощущала себя одновременно слабой и непобедимой. Он ошеломил ее своим чувственным голодом, но все же она ощущала неведомую ранее свободу и ничего не боялась.

Позже она рыдала от счастья в его объятиях, и Рейф де Боло понял, что именно жена подарила ему в эту ночь.

Рейф крепче прижал ее к себе. Большая ладонь пригладила непокорные пряди. Шепча что-то неразборчиво-утешительное, он долго укачивал ее, прежде чем сказать:

— О Ронуин, разве ты не знаешь, как сильно я люблю тебя? Я так часто говорю тебе об этом!

— На свете не было столь сладостной любви, как наша, — всхлипнула она. — О, как жаль, что я не была девственной в нашу первую ночь, дорогой, как жаль!

— Да я Бога за это благодарю! — засмеялся Рейф. — Предпочитаю искусную в любви женщину святой невинности!

— Правда? — с беспокойством спросила она, поднимая к нему мокрое лицо.

— Правда, — кивнул он. — Эдвард, как я подозреваю, вряд ли умеет ублажить женщину, но твой халиф оказался человеком опытным и мудрым. Он победил твои страхи и научил дарить мужу блаженство. Я благодарен ему, любимая, но очень ревную. Если когда-нибудь посмотришь с вожделением на другого мужчину, убью тебя своими руками!

— Правда? — поддразнила, она с притворной наивностью.

Рейф быстро перевернул ее и шутливо шлепнул несколько раз.

— Правда, ехидная ты ведьма, — фыркнул он, когда она взвизгнула скорее от удивления, чем от боли, и отвесил еще один шлепок.

— О, мне это нравится, — томно протянула она. — Не хочешь ли повторить, муженек? Иногда я бываю такой нехорошей!

Рейф снова засмеялся и обжег ее губы быстрым поцелуем.

— Женщина, ты просто настоящая нечестивая грешница! А теперь спи! Дай мне немного отдохнуть, иначе я провороню нападение твоих валлийских соплеменников.

Он едва успел натянуть на них одеяло, обнял жену и провалился в сон, едва голова коснулась подушки. Ронуин прижалась к сильному телу, с наслаждением вдыхая мужской запах. Легкая улыбка коснулась губ. Невероятно, что можно быть такой счастливой! Просто невероятно!

Это была последняя ее мысль, прежде чем она закрыла глаза и провалилась в сладкое забытье.

Пришло лето, и в Ардли явился гонец от Эдварда де Боло с сообщением, что леди Кэтрин благополучно разрешилась от бремени вторым сыном. Рейфа и Ронуин просили приехать в Хейвн и стать крестными родителями малыша.

— Благослови Господь твою сестру, — хмыкнула Ронуин. — Она свято хранит мир в семье. Как Эдвард ни хорохорится, а она правит им твердой рукой. Это она придумала позвать нас на крестины. Эдвард ни за что не допустил бы такого.

— Но мы поедем, чтобы угодить Кэтрин, — решил Рейф, — и вы с Эдвардом не станете цепляться друг к другу.

— Не ревнуй, муженек, — попросила она, гладя его по щеке. — Как я могу испытывать что-то к Эдварду, если безумно влюблена в тебя? — И, встав на носочки, поспешно поцеловала мужа.

— Меня так легко не улестишь, жена, — проворчал он, грозя ей пальцем. — Я знаю все твои уловки.

— И обожаешь каждую, совсем как меня. Верно?

Она снова чмокнула его. Рейф невольно усмехнулся.

— Ты просто невозможна!

— А тебе хотелось бы, чтобы я изменилась?

— Нет, — признался он.

До Хейвн-Касла было два дня пути. Странно возвращаться туда после всего, что было! Она вспомнила, как впервые приехала в Хейвн невестой Эдварда, как была поражена красотой замка, как боялась и все же таила в сердце надежду на счастье. Да, ее воспитывали совсем иначе, чем других женщин. Наверное, Эдвард никогда не простил ее за ту ночь, когда он добивался покорности, а она взамен потребовала привезти в Хейвн Глинна! А его потрясенное лицо при виде жены, ловко управлявшейся с мечом! Может, поэтому он с такой готовностью объявил ее мертвой? Бедный Эдвард! Ему в самом деле спокойнее с Кэтрин, а лучшей жены для Рейфа, чем Ронуин, все равно не найти. В прошлый раз, в день Святого Мартина, они впервые встретились семьями. Что будет сегодня?

Кэтрин, уже поднявшаяся с постели, радостно приветствовала их:

— Так вы все же приехали! Меб, принеси малютку, пусть крестные им полюбуются. Садитесь поскорее! Где вино для наших гостей?

— Ты так бледна, — встревожился брат, целуя ее руку.

Малыш, как и его старший брат, оказался точной копией отца.

— Как две капли воды, — жизнерадостно заметила Ронуин гордому отцу.

— Верно! — напыжился Эдвард. — Два прекрасных сына за два года, и на этом мы не остановимся.

— Может, стоит немного подождать? — тихо посоветовала Ронуин. — Кэтрин выглядит утомленной. Ей следовало бы отдохнуть.

— Завидуешь, что Кэтрин смогла дать мне детей, которых я так и не сумел получить от тебя? — ощетинился он.

Ронуин сжала кулаки.

— Я думаю о Кэтрин, Эдвард. Мне говорили, что зачать, выносить и родить нового человека не так легко. Если любишь жену, дай ей время оправиться от родов. Двое детей за два года — нелегкое испытание для женщины. Ежели ты так тщеславишься своей похотью и плодовитостью супруги и это для тебя всего важнее, продолжай — и убьешь ее бессердечием и жестокостью. Впрочем, ты быстро утешишься, вступив в третий брак, верно? Похоже, это входит у тебя в привычку, — с милой улыбкой заметила она.

— Ронуин, — предостерегающе бросил Рейф, скрыв улыбку.

— Как всегда, языкаста без меры, — прошипел Эдвард. — Рейфу следует почаще бить тебя.

— Ему не до того. Слишком много времени уходит на любовь, — фыркнула Ронуин.

— Что? Ты в самом деле раздвигаешь для него ноги?

— О, это бывает так часто, что тебе и не снилось.

— Довольно! — резко бросил Рейф.

— Пожалуйста, — взмолилась Кэтрин, — ради Бога, перестаньте ссориться! Мы одна семья и должны держаться вместе.

— Прости, Кэтрин, — негромко попросила Ронуин. — Попытаюсь вести себя прилично, но только ради тебя. Когда крестины?

— Завтра, — ответила золовка.

— Тогда мы сразу же сможем вернуться в Ардли.

— Неужели не побудете подольше? — расстроилась Кэтрин.

— Нельзя, — вмешался Рейф. — Ронуин как раз варит мыло и делает запасы на зиму, а я должен присмотреть за строительством нового амбара, который нужно подготовить к жатве.

— Почему бы этим не заняться управляющему? — удивился Эдвард.

— К чему мне платить кому-то, если я сам способен справиться с любым делом? Я не так богат, как ты, Эдвард. Поместье у меня маленькое.

— Но ты сумел значительно его увеличить за мой счет, — буркнул Эдвард.

— Спасибо, что напомнил. Кстати, ты еще не выплатил приданое Ронуин, а после свадьбы прошел почти год.

— Придется подождать, пока я не продам скот, — отозвался Эдвард.

— Зачем продавать? Я возьму его вместо денег. Таким образом мы сегодня же все уладим.

— Что за чудесная мысль! — поспешно вставила Кэтрин. — Не правда ли, господин мой? Скольких хлопот ты избежишь, подумать только! Гнать скот на ярмарку, торговаться, да и неизвестно, сколько выручишь!

— Ты совершенно права, любовь моя, — улыбнулся Эдвард.

Кэтрин ответила улыбкой, втайне радуясь, что сумела предупредить очередную ссору. Она ужасно устала, и просто сил недоставало постоянно улаживать споры между мужем, братом и невесткой, так и норовившими уколоть друг друга. Ей пришлось отдать старшего сына кормилице, но второй ребенок словно высасывал из нее бодрость и здоровье и требовал от нее еды каждые два часа.

Генри Джон де Боло был окрещен на следующий день, после утренней мессы, а потом родственники выпили за его здоровье. Малыш громко вопил, когда отец Джон окропил святой водой его покрытую пушком головку, и все в церкви улыбнулись. Крики ребенка были свидетельством того, что дьявол вышел из него. Ронуин держала своего крестного сына, а когда он попытался схватить губками ее грудь, ощутила странный трепет. Она прижимала его к себе до тех пор, пока не подошла няня. На прощание она поцеловала нежный лобик и в этот миг поняла, что хочет иметь ребенка.

— Итак, — шепнул Рейф, подходя, — по глазам вижу, что ты решила не пить больше свое зелье по утрам.

— Ты знал? — изумилась она, смахивая слезы. Рейфу известно, что она боялась зачать, но он и слова не сказал, хотя церковь строго запрещала подобные вещи.

—  — Всю жизнь тебя заставляли делать что-то. Зачем мне требовать ребенка от женщины, которая не готова к этому? Я способен к деторождению, ибо имею двух бастардов. Кроме того, я человек эгоистичный и наслаждаюсь нашей страстью.

Но если ты захотела младенца, я с радостью сделаю все, чтобы тебе угодить. — Он поцеловал ее в лоб и вытер слезы.

— Я люблю тебя, — выдохнула она.

— Знаю, — кивнул он.

Красивое лицо Эдварда де Боло на миг исказилось гримасой. Почему Ронуин не смогла полюбить его так, как кузена? Ему никогда этого не понять! Хорошо еще, что ему повезло с Кэтрин. В ней он никогда не усомнится! И все же невольная зависть закрадывалась в сердце, когда он видел счастье Ронуин и Рейфа. Ах, если бы такой же огонь горел между ним и Ронуин!

Несмотря на протесты Кэтрин, гости собрались в путь, но прежде Рейф отвел кузена в сторону.

— Ронуин права, — без обиняков заявил он. — Кэтрин хрупка и нежна, а сейчас просто с ног валится. Двое детей за два года! Если не можешь держать в узде свою похоть, найди здоровую крестьянку, чтобы утоляла твой зуд. Не хочешь же ты убить мою сестру!

— Верно, хотя мне и неприятно это слышать, — вздохнул Эдвард. — Я люблю Кэтрин и не желаю ей зла. Сделаю, как ты советуешь… если не сдержу вожделения.

— Прекрасно, — ухмыльнулся Рейф. — В этом случае мне не придется убивать тебя, кузен.

Оба рассмеялись, и лед был сломан.

— Скажи, — спросил Эдвард, — ты действительно любишь Ронуин?

— Да, — ничуть не обидевшись, кивнул Рейф.

— А она тебя?

— Тоже. Но не ломай голову над тем, что произошло между нами, Эдвард. Кэтрин — идеальная жена для тебя, а для меня — Ронуин. Прошлое не имеет значения. Будем довольны тем, что имеем, и слава Богу за это.