Глава 17

Прошло две недели, а Исмал все еще размышлял о том, что произошло в тот день и в ту ночь.

У него не было сомнения в том, что Лейла верила, что по крайней мере в постели он не причинит ей боли. Но сказала она: постель — это еще не все. В браке существует множество других способов сделать партнеру больно, уж кому об этом знать, как не ей. Но Исмал не мог винить Лейлу за то, что она осторожничала. Он прекрасно понимал, что не завоевал полностью ее доверия. Если ждешь доверия от другого, сам будь правдив до конца. А к этому-то Исмал как раз и не был готов. Он боялся потерять Лейлу, если она узнает о нем всю правду.

Исмал стоял рядом с Лейлой в углу бального зала в доме герцога Лэнгфорда. Наблюдая за Эйвори, танцующим со своей невестой, Исмал думал о том, что пришлось пережить маркизу, когда он считал, что навсегда потерял любимую девушку. Он, несомненно, заплатил своими страданиями за сегодняшнюю радость. Исмал был рад за Эйвори, но и завидовал ему: маркиз мог обнимать свою любимую на виду у всех.

— Как бы мне хотелось, чтобы мы могли танцевать, — пробормотал он. — Как давно мы не кружились с тобой в вальсе.

— Когда мы вернемся домой, мы можем потанцевать в студии, а мелодию ты будешь напевать мне в ухо.

Домой. Как бы это было прекрасно: спать вместе, просыпаться вместе и вместе завтракать. Исмалу были ненавистны его предрассветные уходы. Он возненавидел их еще больше, когда Элоиза сообщила, что мадам мучают ночные кошмары. После визита Лэнгфорда Элоиза, убиравшая коридор на втором этаже, несколько раз слышала крики, доносившиеся из спальни Лейлы: она звала Исмала… а его не было.

— Думаю, что я лучше сразу уложу тебя в постель. Ты мало отдыхаешь в последнее время. Элоиза сказала, что ты просыпаешься с криком…

— Я не кричу, а плохие сны бывают у всех, — возразила Лейла. — Во всем виновата эта проклятая тайна. Я рада, что все наши подозреваемые на свободе, но убийца Фрэнсиса теперь превратился в безликого монстра. Мне нужно лицо настоящего человека, а у нас его нет.

Исмал понимал, что Лейла намеренно избегает разговоров о своих снах, но не стал настаивать. Он подозревал, что она предпочла бы умереть, но не признаваться, что напугана. Лейла не хотела давать ему повода исключить ее из расследования, несмотря на то что они пока ничего не добились.

После прихода Лэнгфорда Исмал и Лейла снова и снова изучали список знакомых Боумонта, но никто из них не вызвал серьезного интереса. Они ездили на одно, а то и на несколько светских мероприятий за вечер, расспрашивали знакомых и слушали до умопомрачения их болтовню. Потом возвращались домой и обсуждали, но не приходили к какому-либо выводу.

Исмал уже начинал думать, не теряют ли они напрасно время, но все же он не был еще готов отказаться от этого дела. Сознание того, что кто-то может его перехитрить, было невыносимо. Еще ни разу в карьере Исмала жертве не удавалось так долго водить его за нос. Во всяком случае, он был уверен, что проблема не в том, что противник слишком умен.

Просто с самого начала мозг Исмала работал не так хладнокровно, как обычно, и он знал почему: причина была в Лейле. Пока их отношения не определятся окончательно, он не сможет в полную силу заниматься этим или каким-либо другим делом.

Исмал видел, как взгляд ее карих глаз скользит от одного гостя к другому.

— Просто не верится, что моя интуиция ничего мне не подсказывает. Здесь почти весь бомонд, а ни одно лицо не вызывает каких-либо эмоций.

Лейла обернулась к Исмалу:

— Я даже думаю, не ограничились ли мы той пятеркой, потому что чувствовали, что они каким-то образом не причастны? Ты не находишь странным, что мы так упорствовали, хотя в каждом случае наталкивались на явные несоответствия: то выбор времени, то характер, то средства?

— Если будешь все время об этом думать, у тебя разболится голова, — предупредил Исмал. — Расслабься. Сегодня радостное событие — празднуется помолвка. Дэвид и Летиция Вудни замечательно подходят друг другу, и я уверен, что их счастье будет долгим. Мисс Вудли ценит Эйвори за его замечательные качества, а он ее — за стойкость. Но ты, кажется, поняла это в тот самый миг, когда я сказал тебе, что Дэвид в нее влюблен. Наградой Исмалу была ее улыбка.

— Иначе я не стала бы запугивать бедняжку Фиону.

Как раз в этот момент «бедняжка Фиона» отделилась от толпы своих поклонников и направилась в сторону Лейлы и Исмала.

— Думаю, что не менее полудюжины сердец упали на пол и разбились вдребезги, когда вы ушли, — пошутил Исмал.

— Они быстро оправятся, — небрежно бросила Фиона. — Как только мои кавалеры заметили, что Лейла недоступна, они переключились на меня. А через несколько минут прицепятся еще к кому-нибудь, вот увидите.

— Но не лорд Селлоуби, — заметил Исмал. — Он похож на человека, который определился.

— Вы очень наблюдательны, Эсмонд, — проследила за его взглядом Лейла.

— Не будьте таким занудой, — заявила Фиона. — Селлоуби неисправимый болтун и к тому же убежденный холостяк. Я знаю его с незапамятных времен, чуть ли не с пеленок. Он мог бы быть еще одним из моих братьев.

Исмал бросил на Лейлу заговорщический взгляд:

— Мадам, вы уже очень давно никого не сватали. Вы же не хотите, чтобы ваши умения покрылись ржавчиной из-за недостатка практики?

— Нет, разумеется.

— Лейла, ты не станешь… — запротестовала Фиона.

— Стану. Я должна что-то для тебя сделать.

Лейле достаточно было поймать взгляд Селлоуби, и она тут же подняла веер и поманила лорда к себе.

Исмал невольно вспомнил вечер в Париже, когда его поманила леди Кэррол, и не удивился, что Селлоуби так же быстро отреагировал на жест Лейлы. Судя по напряженному взгляду ее темных глаз, этот человек знал, чего хочет. Похоже, дни свободы леди Кэррол тоже были сочтены.

— Простите, что беспокою вас, — сказала Лейла, — но я рассказывала Эсмонду о том, с какой скоростью вы пересекли Средиземное море. Ваш подвиг мне описал Лаклифф, и я припоминаю, что скорость была просто фантастической, но я не помню точно, за сколько дней вам удалось это сделать?

— Господи, этой истории уже сто лет, — буркнула Фиона.

— На самом деле… десять лет, — сказал Селлоуби. — Одно из безрассудств моей юности. Мы плыли месяц… или недель шесть. Честно говоря, все, что я помню, так это, что я обогнал Лаклиффа всего на какие-то доли секунды и что в Лондоне тогда стоял жуткий холод.

— Полагаю, вы все время были пьяны, — съязвила леди Кэррол, — и все было в приятном тумане.

— Нужно было как-то убить время, — оправдывался Селлоуби. — Но не стоит упрекать меня за мои слабости, Фиона. Ты тогда тоже не была образцом примерного поведения. Когда тебе было столько же лет, сколько сейчас Летти…

— Это крайне невежливо намекать на возраст леди, — парировала Фиона, обмахиваясь веером.

— Ну, ты не такая уж и старая. Во всяком случае, пока еще не дряхлая.

Фиона обернулась к Эсмонду.

— Видите, Эсмонд, времена рыцарства в Англии давно прошли. Клянусь, как только Летти выйдет замуж, я с первым же пароходом уеду во Францию.

— Это будет так на тебя похоже, — улыбнулся Селлоуби. — Сбежать в эту страну как раз в тот момент, когда там назревает революция.

— Вам не удастся запугать Фиону угрозой мятежа, — сказала Лейла. — Наоборот, это только подтолкнет ее.

— Что еще за мятеж! — Леди Кэррол презрительно фыркнула. — И не надо становиться на его сторону, Лейла. Мы обе знаем, что никакой угрозы нет. Эриар ни за что не уехал бы из Парижа, оставив там своих клиентов.

— При чем здесь Эриар? Или я пропустил тот факт, что его сделали послом? — удивился Селлоуби.

— Он действительно пользуется доверием некоторых членов дипломатического корпуса, — сказала Фиона. — Если бы существовала непосредственная угроза и Эриар знал бы об этом, он заставил бы свою английскую клиентуру вернуться домой — даже силой, если бы это понадобилось. Что скажешь, Лейла? Кто лучше тебя знает Эриара?

— Что правда, то правда. Он не уехал бы, не выполнив свой долг — до тех пор, пока все его подопечные — все до единого — не покинули бы страну.

— А все их дела завершены, и все в полном порядке, — поддержала подругу Фиона.

— Точность и аккуратность, — пробормотал Исмал. — Исключительный образчик законника.

— Все знают, какая у Эриара репутация. Даже ты, Селлоуби. Будь мужчиной и признайся в своей ошибке.

— Я поступлю лучше. Я не позволю тебе ехать на вонючем пароходе, а отвезу тебя во Францию на своей яхте.

— Неужели? — Фиона начала с невероятной скоростью обмахиваться веером. — Пьяным или трезвым?

— Мне понадобится светлая голова. Поэтому, конечно, я буду трезвым. Но ты можешь напиться, если захочешь, моя дорогая.

Спустя несколько минут Селлоуби уже кружил раскрасневшуюся Фиону в вальсе. Но Лейла смотрела не на них, а на Исмала. Она узнала этот хищный блеск в синих глазах Исмала и сразу поняла, о чем он думает.

— Все дела завершены и все в полном порядке, — повторил он, подтверждая ее догадку.

— Это не то же самое.

— Ты рассказывала мне, что твой дом был в идеальном порядке, когда ты вернулась. Я сам осматривал спальню. Даже предметы на туалетном столике бьыи расставлены словно по ранжиру. Эйвори тоже так делает, но только если он расстроен и ему надо разобраться в своих мыслях.

— У нас нет мотива, — задыхаясь, сказала Лейла, хотя сердце подсказывало ей, что они до него докопаются.

— Зато мы знаем характер. Педантизм. Хладнокровие; умение сразу подметить детали и обернуть их в свою пользу. Осмотрительность — это тоже признак настоящего юриста. К тому же он хранитель многих семейных тайн.

— Он не мог быть сразу в двух местах. В тот момент он уже уехал в Дувр и первым же пароходом прибыл в Кале. Иначе он получил бы мое послание.

— Если бы ты действительно в это верила, ты не была бы сейчас так возбуждена. Но нам одновременно пришла в голову эта мысль, и по-другому быть не могло. Мы не занимались проблемами других людей, но мы каким-то образом почувствовали, что их трудности как-то связаны. Возможно, если мы разрешим эту загадку, у нас появится зацепка. Но сначала нам надо проверить алиби Эриара.

— Нет, Исмал. Я не могу тебя остановить, но помогать тебе не буду. В этом деле нет нас.

— Лейла, ты доверила мне разбираться с твоими друзьями. Доверься мне и теперь.

Она покачала головой:

— Нет. Друзьям я никогда не была обязана. А ему я обязана. Я не буду… — У нее перехватило горло, и в глазах заблестели слезы.

— Лейла, посмотри на меня. Послушай меня.

Нет, она не станет его слушать. Она не смела. Еще мгновение — и она разрыдается прямо здесь. Лейла уже двигалась по направлению к двери, стараясь не привлекать внимания. Ей необходимо побыть одной, хотя бы минуту, чтобы прийти в себя.

Слезы застилали Лейле глаза. Она вышла в первую попавшуюся дверь и пошла по какому-то коридору. Она не знала, куда он ведет, но ей было все равно. Ей надо побыть одной.

— Лейла!

За ее спиной раздался встревоженный голос. «Нет, пожалуйста. Оставь меня одну хотя бы на минуту». Впереди была лестница, и Лейла взбежала наверх по ступеням.

— Лейла, прошу тебя.

Лейла остановилась и, повернувшись, увидела, как в коридоре появился лакей. Исмал что-то ему сказал. Она видела, как блестят его волосы, слышала непринужденный голос, но в ушах у нее вдруг зазвенело, а перед глазами вспыхнули огненные круги.

Она села на ступеньку и, обхватив голову руками, сделала глубокий вдох. Головокружение прошло, но страх остался. На мгновение Лейле показалось, что это тот самый кошмар, который мучает ее по ночам. Но сейчас было не так. Это другой коридор, и с Исмалом не двое мужчин, а только один, и он англичанин, а те двое были иностранцами.

Лейла смутно различала приближающиеся шаги, голоса.

— Мадам.

Рука накрыла ее руку. Рука Исмала.

Лейла подняла голову. Он сидел перед ней на корточках. Позади маячила фигура лакея.

— Вы больны, — сказал Исмал.

Хотя это было не так, Лейла кивнула, чтобы ее движения увидел лакей.

Исмал поднял ее на руки и понес вверх по лестнице. Лакей шел впереди.

Он привел их в небольшую гостиную. Исмал осторожно опустил Лейлу в кресло, а лакей налил в стакан воды.

Пока она послушно пила воду, лакей пошептался с Исмалом и вышел.

— Он пошел за каретой. Какая-нибудь из служанок отвезет тебя домой.

— А ты не поедешь?

— Мне кажется, я уже достаточно навредил. Из-за меня ты выбежала из зала в слезах и только что не упала в обморок на лестнице. Я не хочу стать причиной скандала. Вернусь в зал, извинюсь за тебя и постараюсь всех успокоить. Сошлюсь на слишком плотный ужин, шампанское и духоту в зале. Буду лишь молить Аллаха, чтобы ты не упала в обморок из-за того, что беременна. Скажи мне, если это так, Лейла.

— Что так? Ты не… — Она тряхнула головой, стараясь прийти в себя. — Я не хотела привлекать внимания. Извини, если я тебя напугала. Уверяю тебя, я не беременна… я не могу…

Исмал вздохнул.

— Когда ты убежала, у меня внутри произошло что-то ужасное. Прости меня, сердце мое. Я был жесток и говорил не подумав.

— Внутри тебя. Что-то ужасное, — повторила Лейла.

— Ты мне так дорога.

Лейла не понимала, что происходит. Но что-то явно беспокоило ее. Однако что бы это ни было, она этого не перенесет. Ее мир рассыпался. Если Эндрю окажется лжецом — значит, правды на свете вообще нет.

Все, что у нее оставалось, был этот человек, которого она любила всем сердцем.

«Только не это, — молча молила Лейла. — Я не хочу, чтобы оказался лжецом. Оставь мне хоть что-то».

— Не бросай меня одну сегодня ночью, — тихо попросила Лейла. — Ты мне нужен. Приезжай, как только сможешь. Пожалуйста.

Исмал приехал через несколько часов.

Лейла сидела в постели в ночной рубашке, откинувшись на взбитые за спиной подушки. Перед ней лежал альбом, в руке она держала карандаш. Даже когда Исмал вошел, она с трудом оторвала взгляд от рисунка.

Ему было интересно, что именно так поразило Лейлу, что она решила это нарисовать. Но еще больше ему хотелось покончить с предстоящим тяжелым разговором.

— Я должен тебе кое-что рассказать.

— Я хочу объяснить, — одновременно с Исмалом сказала Лейла.

— Лейла.

— Пожалуйста. Мне нужна твоя помощь. Я не могу… я не знаю, что делать. Я не могу подвести тебя.

Укор совести был как удар ножом.

— Лейла, ты никогда меня не подведешь. Это я…

— Я понимаю. Ты хочешь, чтобы все решилось. Ты никому не хочешь причинить вреда. Ты, так же как я, хочешь найти негодяя. Того, кого мы могли бы презирать, кого хотели бы наказать. Беда в том, что Фрэнсис был настолько ужасен, что представить кого-либо, кто был бы хуже, чем он, почти невозможно. Поэтому мы не найдем того, кого хотели бы. Вместо этого мы хотим обвинить человека, которому симпатизируем, которого любим. Я знаю, что ты не желаешь зла Эндрю — если это он. Я люблю тебя и хочу быть твоим партнером. Я пошла бы за тобой на край света. Но…

— Я не прошу тебя об этом. Я не имею права просить тебя. Я вообще ни на что не имею права.

— Имеешь. Я просто хочу, чтобы ты понял. Сядь сюда.

— Лейла, прошу тебя. Прежде чем ты скажешь что-нибудь еще, я должен…

— Я знаю. Ты хочешь сделать ужасное признание. — Да.

— Ты собираешься разбить мое сердце? — Глаза Лейлы горели. — Как ты думаешь, я разобьюсь на мелкие кусочки? Кто тогда меня соберет? Понимаешь, все дело в Эндрю. Я на него всегда полагалась. Когда у меня возникала проблема, я знала, что могу обратиться к нему и он поможет мне все уладить. Он помог мне, когда я была девочкой. Он научил меня быть сильной и хорошей, насколько это было возможно. А теперь я должна считать его хладнокровным убийцей. Но я не могу считать его убийцей.

Лейла потерла виски.

— Почему ты не пришел раньше? Меня замучили такие страшные мысли. Мне кажется, я начинаю превращаться в истеричку: чуть было не упала в обморок, в ушах стоял звон, голова кружилась… В последний раз, когда со мной было такое, это произошло в ту ночь, когда убили моего отца и выяснилось, что он вел двойную жизнь. Так что теперь у меня в голове все перемешалось. Отец, Фрэнсис и тот темный мрачный коридор. До сих пор все это вижу во сне. Сегодня мне тоже показалось, что я сплю. Я видела, как ты повернул голову, чтобы сказать что-то лакею, и я страшно испугалась. Это был другой коридор и другой лакей, но я все равно испугалась за тебя. Только на этот раз я не проснулась, потому что не спала.

Исмал подошел к кровати, взял альбом и увидел набросок: он узнал Мехмета и Ристо и угадал, кто стоял между ними. Вид был сверху, словно художник смотрел на них откуда-то с лестницы… должно быть, Лейла именно так смотрела десять лет назад.

— Ты это видишь во сне? — похолодев, спросил Исмал. — Ты знаешь, что это такое?

— Свет всегда один и тот же. Он падает из открытой двери. Те же два человека и ты между ними.

Исмал сел на край кровати.

— Да, это был я. Десять лет назад во дворце в Венеции. Рис-то сказал мне, что наверху стоит дочь хозяина. — У Исмала так перехватило горло, что он с трудом выговаривал слова. — Я не стал проверять, потому что решил, что она просто ребенок.

— Ты? — Ее голос был глухим, напряженным. — Это был ты? Исмал кивнул.

— Ах ты, лживый… лживый мерзавец.

Он почувствовал какое-то движение, но не успел среагировать. Что-то тяжелое ударило его по голове, и он упал вниз лицом на пол. Темнота сомкнулась над головой, в ушах стоял страшный звон. Исмал непроизвольно протянул руку и что-то рухнуло рядом с ним.

Поднялся невообразимый шум — крики, страшный топот, — но Исмал ничего не мог понять. Вся его воля была направлена на то, чтобы воспротивиться темноте, бессознательности. Он с трудом встал на колени как раз в тот момент, когда дверь распахнулась.

— Месье!

— Мадам!

Он поднял голову. Рядом валялся перевернутый ночной столик. В дверях стояли испуганные слуги.

— Гаспар… Элоиза, уходите, — прохрипел он.

— Вышвырните его отсюда! — крикнула Лейла. — Уберите его, пока я его не убила! Пока я… пока я… — Ее душили рыдания.

Элоиза выпихнула Гаспара из комнаты и закрыла дверь.

Из комнаты доносились лишь всхлипывания Лейлы.

Глаза Исмала жгли слезы. Он повернулся к Лейле. Она сидела на краю кровати, закрыв лицо руками.

Он не мог просить о прощении. Он его не заслуживал. Не мог извиниться за то, чего никогда нельзя простить. Он мог предложить ей единственную правду, которая жила в его лживом разбитом сердце.

— Я люблю тебя, Лейла.

Лейла смотрела на Исмала в отчаянии. Она отказывалась понимать и уже ни с чем и ни с кем не хотела справляться.

Отец. Фрэнсис. Эндрю.

А теперь еще этот человек, прекрасный, невозможный человек, которому она отдала все — честь, гордость, доверие. Она ничего от него не скрыла.

Но и Исмал ее радовал не мало.

Лейла видела боль в его глазах. Она понимала, что чудовищное признание, которое он только что сделал, не просто сорвалось с его губ, оно было выстрадано.

— Ты все, что у меня есть, — дрожащим голосом произнесла Лейла. — Только ты. Дай мне хотя бы что-нибудь. Я люблю тебя. Ты сделал меня такой счастливой. Прошу тебя, давай будем откровенны друг с другом. — Она протянула ему руку.

Исмал долго на нее смотрел, потом тоже протянул руку, и Лейла спустилась с кровати.

— Я знаю, что давно должен был тебе обо всем рассказать, но я боялся. Ты мне дорога. Я не мог даже подумать о том, чтобы потерять тебя. Но сегодня я не мог вынести того, что было. Я не мог тебя утешить, не мог отвезти домой. Точно так же, как не мог быть рядом, когда тебе снились кошмары. Я не мог позаботиться о своей женщине, потому что она не была моей женой. А заставить тебя стать моей женой я тоже не мог. Даже сделать тебе предложение, как полагается. Я все отшучивался, делая вид, что все это несерьезно, хотя на самом деле было очень для меня важно. Но с моей стороны было бы нечестно уговаривать тебя, пока я не очищу свое сердце от лжи.

— А теперь оно чистое? Больше ничего не было — кроме той ночи в Венеции, когда ты был с отцом и теми двумя людьми, твоими сообщниками?

— Это только часть моего прошлого. И возможно, даже не самая худшая. Я причинял вред другим. Но эти долги уже давно оплачены. Я даже загладил свою вину перед твоей страной. Я служу твоему королю уже десять лет. Но своей вины перед тобой я не загладил. Хуже того, грехов у меня стало больше.

Десять лет, подумала Лейла. Десять лет служить чужому королю. Иметь дело с ужасными и низкими отщепенцами, выполнять самые сложные и деликатные поручения, чтобы загладить свою вину. Все, что было не под силу или слишком грязным, или слишком неприятным для правительства его величества, поручалось делать Исмалу.

— Если его величество тобой доволен, то и я должна быть довольна. Даже если ты — если ты убил моего отца.

— Я его не убивал. Пожалуйста, поверь мне.

— Я верю. Но мне просто хотелось бы знать… Что тогда произошло?

— Это очень неприятно.

— Я и не ожидаю ничего приятного.

Исмал немного расслабился и, усевшись по-турецки, начал свой рассказ.

И начал с того времени, когда он стал покупать краденое оружие у партнера ее отца, имени которого он не может — не имеет права — раскрыть. Он рассказал, что запланированная им революция в Албании провалилась, потому что он связался не с теми людьми, а вдобавок влюбился в дочь Джейсона Брентмора. Потом Али-паша пытался его отравить, но ему удалось сбежать с помощью двух слуг в Венецию, где он, запугав Джонаса Бриджбертона, выудил у него информацию, порочившую его анонимного партнера. Исмал описал, как он использовал Лейлу, которую даже не видел, чтобы ускорить переговоры, и как приказал опоить ее опиумом.

После этого он срочно поехал в Англию — хотя слуги ему этого и не советовали. Но ему не терпелось отомстить всем тем, кого он считал своими врагами: анонимному поставщику оружия, любовнику Эсме Иденмонту и, естественно, самой Эсме. Исмал рассказал Лейле о кровавой развязке в Ньюхейвене и о том, как Эсме спасла ему жизнь, а за свои преступления он расплатился с ее семьей драгоценными камнями.

Потом Исмал рассказал Лейле о своем путешествии в Новый Южный Уэльс и о кораблекрушении, которым он воспользовался, чтобы спастись, о своей встрече с Квентином, решившим, что Исмал будет более полезен в Европе, чем среди преступников, отправленных в Австралию.

Закончив свой рассказ, Исмал опустил голову, будто ожидая нового удара.

— Такое впечатление, что тысяча восемьсот девятнадцатый год был для тебя полон событий, — сказала Лейла. — Неудивительно, что удар по голове не слишком тебя обескуражил. Я поражена, что ты вообще запомнил дочь Бриджбертона.

— Как только ты произнесла имя своего отца, я сразу же вспомнил тебя. Но я уже тогда обеспокоился. Когда ты рассказала мне о Боумонте и о том, что он увез тебя из Венеции, я понял , что он лишил тебя невинности и поэтому ты вышла за него замуж. Я тогда чуть не умер от стыда. Тебе пришлось вынести десять лет позора, и виноват в этом был я.

— Я не была несчастна. Не надо считать меня жалкой жертвой этой пьяной свиньи. Я признаюсь, он был отвратителен, но…

— Отвратителен? Он изменял тебе и даже не желал как-то загладить свою вину в постели. Он был пьяницей, извращенцем, шантажистом и предателем…

— Он сделал из меня художника, — отрезала Лейла. — По крайней мере он уважал то, чем я занималась, и притом гораздо раньше многих оценил мои способности. Он понял, что у меня есть талант, и послал меня учиться. Он заставил моего первого учителя взять в ученицы женщину. Он познакомил меня с моими первыми заказчиками. И ему тоже многое пришлось стерпеть от меня — мой взбалмошный характер, мои амбиции. Он разрушал чужие жизни, но не мою. Я дочь своего отца, и я мстила ему той же монетой. Сегодня я чуть было не убила тебя грелкой для постели, и можешь мне поверить, что ты был не первым мужчиной, который пострадал от меня. Так что не смей жалеть меня!

Лейла вскочила и начала ходить по комнате.

— Жалость, — бормотала она. — Ты говоришь, что любишь меня, а оказывается, это всего лишь жалость, да еще навязчивая идея загладить свою вину. Тебе следовало бы быть умнее. Ты знаешь обо мне больше, чем когда-либо знал Фрэнсис: все мои недостатки, мои поступки, неприличные для леди. У меня нет от тебя ни единого секрета, и все же ты хочешь сделать из меня жалкую, страдающую жертву!

— Лейла.

— Это все ваш проклятый мужской шовинизм, — продолжала бушевать она. — Права леди Брентмор. Только потому, что они сильнее физически — или думают, что сильнее: мужчины считают себя венцом творения.

— Лейла.

— Потому что им стыдно признаться, что мы им нужны. Адаму ведь был кто-то нужен. У него никогда не хватило бы смелости надкусить это яблоко. Еве надо было съесть его одной и позволить Адаму гулять по раю в полном неведении подобно окружавшим его бессловесным тварям. Этот глупец не понимал даже, что он нагой! А кто сшил эти фартучки из листьев? Уж конечно, не он! У него не хватило бы…

Хлопнула дверь. Лейла резко обернулась. Исмала не было.

Лейла подбежала к двери, рванула ее и столкнулась с Исмалом. Его руки обвились вокруг нее и крепко сжали.

— Все же я сильнее. И голова у меня крепче. Но я не бессловесная тварь. Я ошибся. Прости. Я не хотел тебя оскорбить. Я знаю, что ты сильная, смелая и… опасная. За это я тебя и люблю. И за твой дьявольский ум и страстное сердце и, конечно, за твое великолепное тело. А теперь, тигрица моя, может, помиримся?

Исмал проснулся и почувствовал, что к нему прижата теплая женская спина. Он перекинул руку на Пышную грудь Лейлы и стал размышлять, не заняться ли им любовью утром.

Утром?

Исмал увидел, что сквозь занавески пробивается яркий солнечный свет. Стараясь не паниковать, Исмал начал осторожно освобождаться от объятий Лейлы, но она повернулась к нему и, что-то пробормотав, положила свою голову ему на грудь.

Исмалу ничего не оставалось, как только гладить ее спину и улыбаться от счастья. Как же хорошо было просыпаться солнечным утром, обнимая любимую женщину!

Лейла пошевелилась и, открыв глаза, тоже сонно улыбнулась.

— Чему это ты радуешься?

— Я счастлив. Я сошел с ума, но я счастлив.

Лейла вдруг тоже поняла, что уже утро.

— Господи! А ты все еще здесь.

— Вот именно. Я же сказал, что сошел с ума. Я, наверное, нечаянно заснул.

— Это от удара по голове.

— Нет, виновата моя совесть. Она мучила меня так долго, что я совсем измотался. А ты сняла камень с моей души, и я заснул сном невинного младенца.

— Что ж, наверное, это неосторожно, но я рада. — Лейла потерлась щекой об отросшую щетину у него на подбородке.

— Если бы мы были женаты, мы могли бы так просыпаться каждое утро. Ты выйдешь за меня замуж, Лейла?

Она прикрыла ему рот ладонью.

— Я притворюсь, будто этого не слышала, и мы начнем с чистого листа — мы оба. Мне надо кое-что тебе рассказать, потому что у тебя сложилось обо мне не совсем правильное впечатление. Я не слишком ясно выразилась вчера, и будет нечестно… — Лейла на секунду запнулась. — Я не могу иметь детей. Я пыталась. Я ходила к докторам и пробовала всякие диеты и режимы. Не стану докучать тебе деталями. Я бесплодна. — Лейла отняла ладонь.

— На свете много сирот. Если ты хочешь иметь детей, мы можем усыновить их столько, сколько захочешь. Но если ты против, мы станем семьей из двух человек. Ты выйдешь за меня, Лейла?

— Сирот? Ты бы согласился? Усыновить сироту?

— В этом масса преимуществ. Если они окажутся плохими, мы всегда сможем обвинить в этом их настоящих родителей. Мы можем выбирать, какого они будут возраста и пола. Мы можем даже усыновить уже взрослых, если захотим. К тому же беспризорники бывают очень интересными. Вот Ник, например, был беспризорником. Но даже мне, холостяку, было легко с ним справляться. Когда я его нашел, он был подростком. Мне не пришлось варить кашку и менять пеленки. Ты выйдешь за меня, Лейла?

Она обняла его.

— Да, да. Ты удивительный человек.

— Я все же принц.

— Благороден до мозга костей. Исмал усмехнулся.

— Нет, на самом деле я очень плохой. Страшная проблема. Но это понимаешь только ты. Другие пусть довольствуются моим титулом. Я его заработал тяжким трудом.

— Заработал? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты получил свой титул по закону?

— Сам король Карл пожаловал его мне.

— Но ты же не Алексис Делавенн?

— По законам Франции — да.

Исмал объяснил Лейле, что одним из его первых поручений было найти пропавшего отпрыска семьи Делавенн. Он обнаружил Пьера Делавенна в Вест-Индии и должен был выкрасть его и привезти обратно во Францию.

— Он был крайне раздражен, — улыбнулся Исмал. — К тому времени Пьер Делавенн уже был женат на туземке, стал отцом полудюжины детей и ему нравилась такая жизнь. Он ненавидел Францию и особенно Бурбонов. В конце концов кому-то из нас пришло в голову воспользоваться этой враждебностью. Мне было необходимо удостоверить свою личность, он от своей хотел отказаться. У нас были похожие фамилии и я, будучи суеверным дикарем, посчитал это за предзнаменование. Я принял фамилию Делавенн в законном порядке, что весьма порадовало короля Карла, и он пожаловал мне титул, что, в свою очередь, порадовало моих английских работодателей.

— И значит, ты действительно граф Эсмонд?

— А ты станешь графиней.

— Какой абсурд. Я — и аристократка.

— Вовсе не абсурд. Ты высокомерна, как герцогиня. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Я изо всех сил постараюсь оправдать свой новый титул. Но когда мы будем наедине, я по-прежнему буду называть тебя Исмалом. А если я оговорюсь на людях, мы скажем, что это твое домашнее ласкательное имя.

— Можешь ласкать меня, где и когда тебе угодно. — Исмал взял ее руку. — Позволь показать тебе места.