Глава 16

Честно говоря, лорд Эдмонд чувствовал себя не в своей тарелке. И если он думал, что все самое трудное осталось позади после первой встречи, то теперь понял, что глубоко заблуждался. Он обнаружил, что в разговоре обращается только к Энн, племяннице и племянникам, преимущественно к старшему, Найджелу, который по дороге к озеру неизвестно почему вдруг заговорил с ним о латинской поэзии; быть дядей для лорда Эдмонда было непривычно. Но он все время искал и не мог найти слов для отца и брата, которые не прозвучали бы банально. И заговорить с Мэри он тоже не осмеливался и уж тем более не хотел оставаться с ней наедине.

– Думаю, после такой длительной прогулки прежде нужно закусить, а уж потом обследовать берег озера, – объявила Энн, когда они все собрались возле герцога на лужайке.

– Ура! – закричал Ниниан, и лорд Эдмонд, критически взглянув на него, отметил для себя, что мальчик, как и мать, расположен к полноте.

Итак, на траве были расстелены одеяла, слуга, сопровождавший экипаж, принес корзины с провизией, и дети с нетерпением ждали, когда мать закончит все приготовления.

Лорд Эдмонд мог сесть возле отца, рядом с которым по одну сторону сидела Лаура, а по другую оставалось свободное место, но вместо этого сел рядом с Мэри, не глядя на нее и продолжая обмениваться какими-то замечаниями с Энн.

Так они и сидели в течение всей трапезы – рядом, но чуть отвернувшись один от другого и разговаривая не друг с другом, а со своими соседями. Еда показалась лорду Эдмонду безвкусной, как солома, хотя, вероятно, было бы несправедливо винить в этом тетиного повара. Говоря по правде, лорд Эдмонд вообще не чувствовал никакого вкуса и потом вряд ли бы мог вспомнить, что он ел.

А затем, в самый разгар пиршества, опершись рукой об одеяло, он обнаружил там же руку Мэри, и их мизинцы слегка соприкоснулись. Лорд Эдмонд знал, что должен убрать руку, и ожидал, что Мэри отдернет свою, но ни один из них не пошевелился, пока через некоторое время их мизинцы совершенно определенно не прижались друг к другу. Лорд Эдмонд, стараясь сконцентрировать внимание на бокале с вином, вдруг открыл для себя, что соприкосновение двух пальцев может быть таким же эротичным, как самые интимные ласки. Сейчас он не мог бы предсказать, что могло бы произойти, если бы рядом не было такой большой компании.

– Мама, можно я пойду играть? – нетерпеливо спросил Ниниан, видя, что взрослые все еще заняты едой.

– Если только ты пообещаешь не подходить к воде. И пусть Найджел и Лаура пойдут с тобой. Иначе я не отпущу тебя, потому что ты непременно промочишь ноги.

– Я хочу, чтобы дедушка тоже пошел с нами, – попросила Лаура.

– Дедушка еще не закончил еду, – ответил ей отец.

– Скорее, я просто наслаждаюсь кулинарным искусством повара, чем утоляю голод, – сказал герцог, медленно поднимаясь. – Куда пойдем, дети?

У лорда Эдмонда было ощущение, что его отец с радостью воспользовался поводом, чтобы избавиться от натянутой обстановки, сложившейся за трапезой.

И когда спустя еще несколько минут, после очередного выпитого бокала вина Энн предложила прогуляться к павильону, лорд Эдмонд мгновенно вскочил на ноги и, не глядя на Мэри, протянул ей руку, чтобы помочь встать. Он надеялся, что на прогулку они пойдут так же, как шли сюда, и ему не придется идти рядом с Мэри. В этот момент Энн обратилась к Мэри:

– Ты уже видела павильон? Наверное, он такой же огромный и великолепный, как и дом. Куда нужно идти, Уоллес?

– Вон туда. – Граф указал на заросли деревьев у небольшого заливчика. – Но ты преувеличиваешь, Энн. Я сказал бы, что павильон не составляет и одной десятой части дома.

– Но он достаточно просторен для чая в честь дня рождения и вообще для праздников, – засмеялась Энн. – Пойдем, Мэри, проверим.

Лорд Эдмонд, поняв, что ситуация оказалась еще хуже, чем он боялся, заложил за спину сцепленные руки и сжал губы. Обе леди уже двинулись вдоль берега озера в направлении, противоположном тому, в котором ушел его отец с детьми, и теперь он был вынужден идти даже не с Мэри, а с братом.

– Конечно, тетю Элинор не могли устроить такие обыденные вещи, как обед и танцы в доме, – заметил граф Уэлвин.

– Ее очарование в том, что она умеет устраивать всякие неожиданности, – поддержал разговор лорд Эдмонд. – Помнишь то время, когда у нее в доме выступала труппа бродячих актеров и потом они, оставшись еще на несколько дней, смешались с другими гостями, как будто это было для них само собой разумеющимся? Мама чуть не упала в обморок, узнав, что мы тоже участвовали в празднике. Думаю, она боялась, что кто-нибудь из актрис мог покуситься на твое целомудрие. О нас с Диком она не беспокоилась, мы были еще слишком малы и не интересовались такими вещами. – Граф воздержался от комментариев, и лорд Эдмонд продолжил воспоминания, прислушиваясь к своим словам так, будто они слетали с его уст независимо от разума и воли. – В конечном счете оказалось, что я был единственным, о ком ей следовало беспокоиться. По своему опыту могу сказать, что актрисы гораздо интереснее вне сцены, чем на сцене. – Он с некоторым злорадством отметил, что его брат поджал губы.

– Вряд ли это подходящая тема для общей беседы, – перебил его Уоллес.

– Общей? – Лорд Эдмонд удивленно взглянул на брата. – Но я разговариваю с тобой, Уолли. Ты обычно любил развлекать нас историями своих подвигов в Оксфорде и описанием всех удовольствий, которые ожидали нас там. Имелись в виду, естественно, не интеллектуальные.

– Ради Бога, Эдмонд, – покраснев, остановил его брат, – тогда мы были молокососами, а сейчас мы солидные люди. На некоторых из нас лежит определенная ответственность, и мы должны вести себя в рамках приличий.

– Солидные люди? – поморщился лорд Эдмонд. – Неужели это мы, Уолли? И мы больше не способны наслаждаться жизнью? Это то, что мы теряем с возрастом?

– Очевидно, к тебе это не относится, – тихо, но с раздражением ответил граф. – У тебя, Эдмонд, страсть к излишествам, видимо, лишь возрастает с годами. Я только надеюсь, что ты не станешь пытаться развратить моих детей.

– Да будет тебе известно, – ледяным тоном заговорил лорд Эдмонд с покрасневшим от обиды лицом, – что по дороге сюда я просвещал Найджела относительно удовольствий, которые Итон готов предложить ему – конечно, я не имел в виду женщин. На обратном пути я постараюсь провести подобную беседу с Нинианом. А что касается Лауры, я должен побыть с ней день-другой и дать ей первоначальные инструкции по поводу того, как отвлечь мужчину от куртизанки. Для девочек это никогда не будет слишком рано, не так ли?

Но лорд Эдмонд вынужден был прервать свою речь, потому что брат, схватив его за шарф, повернул к себе.

– Тебе, видимо, недостаточно, что ты убил бедных Дика и маму? – процедил сквозь зубы Уоллес. – Ты хочешь погубить и папу своими безумствами и скандалами. А еще тебе нужно попытаться запачкать мою семью продуктами твоей нечистоплотной жизни. Уезжай, Эдмонд. Сделай хоть что-нибудь порядочное в своей никчемной жизни, уезжай сегодня же.

– Уолли, – тихо заговорил лорд Эдмонд, даже не пытаясь освободиться, – иногда, когда люди ожидают от человека определенного поведения, он идет им навстречу. Если ты ждешь от меня самого гадкого, так, черт возьми, ты его и получишь. Чего ожидали вы, и ты, и папа – да и мама тоже, хотя она не высказала этого словами, – когда назвали меня убийцей? Чего ожидали вы, когда выгнали меня из дому? Что я закончу учебу, стану священником и остаток своих дней буду приносить набожные покаяния? Этого вы ожидали?

– Так поступил бы любой, имеющий совесть, – ответил граф.

– Тогда, вероятно, у меня нет совести. – Лорд Эдмонд, рассмеявшись, сбросил руку брата, потому что из-за деревьев показались леди. – А у тебя?

– Что ты имеешь в виду? – высокомерно переспросил граф.

– Не мучила ли тебя твоя совесть за то, что ты впервые в моей жизни напоил меня допьяна и потешался над спектаклем, который я устроил? Простил ли ты себя за то, что позволил мне устроить эту скачку и даже видел в ней веселую шутку, и за то, что не остановил Дика, отправившегося вслед за мной?

– О да. Все понятно, – закивал головой Уоллес. – Мне следовало этого ожидать. Я знаю, это весьма распространенное явление, когда виноватый старается переложить свою вину на чужие плечи.

– Нет, я виноват и грешен. Безусловно, я убил и брата, и мать точно так же, как если бы взял пистолет и застрелил их. Но виноват не только я один, Уолли. И я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы ты указывал мне, насколько никчемна моя жизнь. Мне это известно гораздо лучше, чем кому бы то ни было другому, ведь это моя жизнь. Но я не любитель заманивать младенцев в свой ад, так что твоим детям с моей стороны ничего не угрожает, можешь успокоиться.

– Мы не выгоняли тогда тебя, Эдмонд, – виновато произнес граф, не понимая, куда вдруг делся его гнев, и, заложив руки за спину, переступил с ноги на ногу. – Ты сам ушел. Мы искали тебя, но ты пропал. Мы сообщили тебе о маминой смерти, ты мог бы приехать на похороны.

– В письме было сказано, что потрясение от бессмысленной смерти Дика в результате моего пьянства привело ее к безвременной кончине. Едва ли это можно считать предложением вернуться домой, Уолли.

– Но это и не приказ оставаться вдали и разбить папино сердце тем, что ты сразу предался беспутной жизни. Ты мог вернуться домой, Эдмонд, мог помириться с нами, мог увидеть, что мы были готовы простить тебя.

– Вероятно, я не был готов простить вас, – нервно рассмеялся лорд Эдмонд.

– Боже мой, Эдмонд! – Прерывающимся голосом воскликнул граф. – Откуда же нам было знать, что ты так легко опьянеешь? Тебе исполнился двадцать один год, и мы считали, что ты уже мужчина. Но оказалось, мы ошибались. Ты доказал, что абсолютно не способен контролировать ни свою выпивку, ни свою жизнь.

Лорд Эдмонд снова рассмеялся.

– Я был ребенком, маленьким книжным червем, наивным и доверчивым мальчиком. Мальчику нелегко резко изменить свою жизнь, неожиданно став убийцей и лишившись семьи. Вы были необходимы мне – ты, мама, папа. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что все будет хорошо, даже несмотря на то что такого не могло быть после смерти Дика. Мне нужно было, чтобы вы сказали мне, что любите меня, несмотря на то что при моей роли в той трагедии это можно было сделать с большим трудом. Мне нужно было, чтобы вы убедили меня, что мы все равно остаемся одной семьей и ничто не сможет изменить этого, несмотря на то что Дика больше нет. Мне нужно было выплакаться. В конце концов я так и сделал в день маминых похорон в одиночестве. И если на свете есть что-либо более страшное, чем плач наедине с самим собой, скажи мне, Уолли, что это такое, чтобы в течение оставшейся жизни я мог направить всю свою энергию на то, чтобы избежать этого.

– Если бы ты только написал нам обо всем этом, если бы ты просто пришел к нам, Эдмонд, – побледнев, воскликнул граф. – Неужели ты думаешь, что мы действительно выгнали бы тебя? Отношения могли быть натянутыми какое-то время, но мы всегда оставались бы семьей. Мы вместе прошли бы через все, но вместо этого нам оставалось только поверить в то, что тебя абсолютно ничто не волнует. Тебя исключили из Оксфорда, а потом последовало все остальное. И в конечном счете ты обманул леди Доротею и побежал за женщиной, которой был совершенно не нужен. Что мы должны были думать, Эдмонд? Все факты были против тебя.

– Видимо, я ошибался, полагая, что у других людей такое же восприятие мира, как и у меня, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Однако, Уолли, нам пора идти, а то леди решат, что мы оба утонули в озере.

– Все это подстроила Энн, – сказал граф, – я слишком хорошо ее знаю, чтобы сомневаться в этом, Эдмонд. И можешь быть уверен, что еще до того, как ты уедешь отсюда, тебя ожидает подобная же очная ставка с папой.

Энн не понимает, что после пятнадцати лет трещину в отношениях нельзя залатать.

– Женщины неисправимые романтики. Они верят, что, если только удастся заставить двух людей поговорить, все их проблемы сразу же разрешатся. И Мэри точно такая же.

– Ради всего святого, скажи, какое отношение она имеет к твоей жизни? – не удержался от вопроса граф. – Она же умная и порядочная леди, Эдмонд.

– Благодарю, – сухо откликнулся его брат. – Но я не стану ждать, чтобы ты поспешно добавил, что не хотел придать своим словам того смысла, который в них прозвучал, потому что ты хотел сказать именно то, что сказал. Ты думаешь, она слишком хороша для меня? Чересчур хороша? На том и порешили. Эта леди не будет долго присутствовать в моей жизни. Когда я сказал, что не любитель совращать младенцев, я и ее тоже имел в виду. И если ты думаешь, что мне так легко отказаться от нее, позволь кое-что добавить. Я люблю ее. Ты понимаешь? И это не означает, что я увлечен ею и хочу переспать с ней. Я говорю, что люблю ее. – Лорд Эдмонд тотчас же пожалел, что гнев вынудил его произнести эти слова вслух. Его любовь к Мэри сугубо личное дело, и она должна быть спрятана в самых глубоких тайниках его сердца.

– Я думал, от тебя прежнего ничего не осталось. – Уоллес глубоко вздохнул. – Кроме твоей внешности, безошибочно говорящей мне, что передо мной мой младший брат через пятнадцать лет после нашей последней встречи, я не нашел в тебе ничего знакомого, как будто кто-то совсем другой поселился в твоей оболочке. Но сейчас впервые заговорил Эдмонд. Вечный идеалист, вечный романтик.

– Романтик? – Лорд Эдмонд озадаченно насупился.

– Любить и отказаться от любви по самым благородным мотивам! Когда-то ты так же поступил со Сьюзи Томпсон. Помнишь?

– Сьюзи? – В первый раз смех лорда Эдмонда прозвучал по-настоящему весело. – Со светлыми локонами, большими голубыми глазами и пухлыми губками?

– Ты был глубоко, мучительно влюблен в нее, – напомнил граф. – Тебе было семнадцать, если я не ошибаюсь, а ей девятнадцать. Ты отказался от своей любви, потому что не мог предложить ей ничего более заманчивого, чем жизнь провинциального пастора, да и то в очень отдаленном будущем. Несколько дней, а может быть, и недель ты ходил с разбитым сердцем и написал кучу стихов.

– А она даже не подозревала о моем существовании, – хмыкнул лорд Эдмонд. – Разве она не была расположена к тебе, Уолли? Знаешь, я не вспоминал об этой девочке много-много лет.

Рассмеявшись, оба брата немного смущенно посмотрели друг на друга.

– Да, частично это была моя вина, – очень серьезно сказал граф. – Ты думаешь, я не мучился от этой мысли? Только то, как ты потом повел себя, развеяло мои сомнения. Я убедил себя, что ты ступил на неверную дорожку, и мы уже ничего не можем с этим сделать, возможно, часть вины все-таки лежит на мне. Нет. – Он провел рукой по глазам. – Я не могу сказать «возможно», понимаешь? Мне хотелось увидеть тебя пьяным – увидеть, как степенный, серьезный Эдмонд превращается в идиота. Это была великолепная шутка. Вероятно, это полностью моя вина.

– Я не должен был пить. Ни ты, ни папа, никто другой на том роковом празднике не держали меня и не вливали насильно мне в горло выпивку. Я пил потому, что хотел показать всем, что теперь я уже мужчина. Я хотел быть похожим на тебя – взрослым, уверенным в себе и пользующимся вниманием дам. Ты всегда был для меня героем – таким я никогда не мог быть. Мне оставалось только прятаться за своими книгами и делать вид, что такая жизнь меня великолепно устраивает.

– О Боже! – Закрыв глаза, граф снова провел по ним рукой.

– Мне было страшно, что я совсем не мужчина, – продолжал лорд Эдмонд. – Я был еще ребенком, несмотря на двадцать один год. Ребенком, который играл с огнем и обжегся.

– Эдмонд, – устало обратился к нему брат, – как сделать, чтобы все вернулось назад? Прошло столько времени, и столько всего утрачено. И не только для тебя. В тот злосчастный день мы все лишились семьи. Ты потерял больше, чем папа и я, это правда. Но потеря была общей. Во всяком случае, так Энн говорила мне все эти годы. Можем ли мы вернуться назад?

– Думаю, мы уже вернулись. Вероятно, ты никогда не представлял себе, как важно для меня было услышать, что ты тоже чувствуешь себя виноватым в смерти Дика. Ты не понимаешь, что значит для меня услышать, что я был не единственным, кто многое потерял. Это дает мне почувствовать, что по мне скучали и, возможно, я что-то значил в ваших жизнях.

– Что-то?! – Граф с недоверием и мимолетным раздражением взглянул на брата. – О чем ты, черт возьми, говоришь?

– В моем представлении ты был таким, как я тебе уже сказал, – пожал плечами лорд Эдмонд. – Дик во многом был похож на меня, но мягче и добрее – всеобщий любимец. А я – у меня не было ничего, за что меня можно было бы похвалить, кроме разве моего знания латыни.

– Ты не знал, с каким благоговением мы все относились к твоим занятиям? – Уоллес в изумлении уставился на брата. – Ты не знал, как мама и папа чуть не лопались от гордости каждый раз, когда могли перед кем-нибудь похвастаться твоими успехами? Мы все грелись в лучах твоих успехов.

– Ладно, ладно, – недоверчиво усмехнулся лорд Эдмонд.

– Пожалуй, нам лучше пойти разыскать леди, пока мы не дошли до чего-нибудь такого, что приведет в замешательство нас обоих. Например, пока мы не бросились друг другу в объятия или не сделали еще чего-нибудь вроде этого.

– Совершенно верно. Так ты говоришь, я должен пройти через нечто подобное с отцом?

– Могу поспорить, что Энн это непременно устроит, – подтвердил граф; лорд Эдмонд поморщился. – Но все-таки можем же мы пожать друг другу руки? Ты сделаешь это, Эдмонд, хотя бы для того, чтобы показать, что прощаешь меня за мое не очень достойное поведение на протяжении стольких лет? Я допустил, чтобы ты пережил все в одиночку.

Лорд Эдмонд показавшееся долгим мгновение смотрел на руку брата, а затем сжал ее, и они очутились в объятиях друг друга, с трудом сдерживая слезы, довершавшие их окончательное примирение.

– Найджел помешан на классике, – нахмурившись, заговорил граф, когда они отпустили друг друга и каждый постарался сделать вид, что ничего сверхъестественного не произошло. – Я всегда ставлю ему в пример его дядю, который преуспевал в латыни. Он еще не приставал к тебе с этим, надеюсь?

– Всю дорогу сюда, – усмехнулся лорд Эдмонд. – Но я не назвал бы его поведение «приставанием». По правде говоря, мне доставило большое удовольствие узнать, что я могу получить консультацию у знатока латыни. Мои городские приятели будут хохотать во все горло без остановки целую неделю.

– Эдмонд… – начал Уоллес.

– Я не собираюсь к ним возвращаться, – быстро перебил его лорд Эдмонд. – Во всяком случае, в ближайшее время. После праздника я поеду домой, Уолли. Перед приездом сюда я провел там несколько недель и довольно хорошо представил себя в роли провинциала. Я так и вижу, как обхожу свои владения с толстой палкой в руке, вонючей трубкой в зубах и с верным лохматым псом, следующим за мной по пятам. А кроме того, – продолжил лорд Эдмонд, оставив без внимания ироническую усмешку брата, – в городе живет Мэри.

– Он поистине великолепен, и удивительно, что кому-то пришло в голову построить его здесь, между небом и землей, непонятно где, такой восхитительный и дивный, как само это «непонятно где». Ты согласна со мной, Мэри?

– О да. И чудесно, почти не правдоподобно, подходящий для празднования дня рождения.

– В последние пятнадцать минут мы говорили о чем угодно, кроме самого главного. Как ты считаешь, не пора ли нам перейти к тому, о чем мы на самом деле думаем? – с улыбкой спросила Энн.

– Они не идут сюда? Они вернулись обратно?

– В любом случае их отсутствие вселяет в меня надежду. Если бы они чувствовали себя неловко вместе и молчали, набрав в рот воды, они постарались бы не отстать от нас из боязни остаться вдвоем, или я ошибаюсь?

– Ты думаешь, они поговорили? И нашли общий язык?

– Или разбили друг другу носы, – ответила Энн со смехом, который прозвучал немного нервно. – Я так давно хотела этой встречи, Мэри, что уже не смела и надеяться, что она произойдет. Уоллес никогда не был до конца счастлив. Всегда, даже в самые радостные моменты нашей жизни – во время свадьбы, при появлении на свет детей, при их крещении и при некоторых других событиях – я всегда чувствовала, что ему что-то мешает. Я достаточно давно знаю Уоллеса, чтобы понять, что такое это «что-то». Это вина и горе. Мэри, горе по умершему постепенно утихает. Ты вдова, тебе это известно. Но оно не исчезает, если человек, по которому ты горюешь, жив.

– Я не так уж давно знакома с лордом Эдмондом и не стану делать вид, будто хорошо его знаю или понимаю, но я уверена, что чувство вины и семейный раскол… ну, что это они не позволяют ему стать тем человеком, которым он мог бы быть.

– Ты ведь любишь его, правда? – быстро спросила Энн.

– Я помолвлена с… – начала отвечать Мэри, смущенно взглянув на Энн, но та остановила ее движением руки.

– О да. Но это же несерьезно, Мэри. Я думаю, ты не сделаешь ошибки и не выйдешь за него замуж. Должна признаться тебе в собственном грехе. Я специально все подстроила так, чтобы он отправился к монастырю, а ты пошла с нами. Ну разве я не чудовище? Ты ведь любишь его?

– Лорда Эдмонда? – Мэри немного помолчала. – Мне он нравится все больше и больше.

Энн хмыкнула, но тут же стала серьезной.

– О, они идут сюда. Мэри, нужно притвориться, что мы восхищаемся этой колонной. Это коринфская? Я никогда не могла запомнить, какому типу колонн какое соответствует название.

– Да, это коринфская колонна.

Они обе с любопытством взглянули на подошедших мужчин, продолжая излишне восторженно восхищаться и обсуждать сначала колонну, а потом весь круглый купольный павильон, в котором завтра должен был праздноваться день рождения леди Элинор.

Спустя пять минут лорд Эдмонд, сжав запястье Мэри почти так же крепко, как вчера в момент возвращения из Кентербери, потащил ее за собой из павильона вниз к озеру.

– Ну вот, Мэри, ты настаивала, чтобы я вернулся. Вчера я вернулся и сегодня продолжаю оставаться там же.

– И?

– И я убедился, что у меня есть еще брат. – Лорд Эдмонд так сжал запястье Мэри, что ее рука начала терять чувствительность, но Мэри, ничего не сказав, только сделала глубокий вдох. – И еще у меня есть одна чересчур деловая родственница. Кажется, ничто на свете не помешает ей устроить мне подобное тяжкое испытание с участием моего отца.

Взглянув на него, Мэри улыбнулась.

– Что, черт побери, ты хочешь сказать этой дурацкой ухмылкой?

– Это улыбка. А ваш язык, милорд, хорош для помойки.

– Именно там я живу и там ему обучился. Но что, сегодня мы опять вернулись к «милорду»?

– Да, милорд.

– А-а. – Несколько минут лорд Эдмонд молча смотрел на озеро. – Впрочем, так лучше. Если бы ты опять назвала меня по имени, я, наверное, попытался бы снова украсть у тебя поцелуй или что-нибудь посущественнее. А этого не положено делать, когда достойный, богатый мужчина ждет, чтобы повести тебя к алтарю. Я прав, Мэри?

– Да.

– Спасибо тебе. – Прежде чем отпустить руку Мэри,. лорд Эдмонд поднес ее к губам. – Спасибо, что заставила меня вернуться.