Глава 27
– Да, миледи, я совершенно уверена, – в третий раз ответила ее горничная, глядя на Кэтрин Кармантл.
Горничную звали Джейн, но баронесса не часто пользовалась именем, предпочитая обращаться к служанке «девушка» или «эй, ты». Обычно Кэтрин раздражало ее послушное невежество, хотя среди немногих достоинств горничной были очень полезные. Собирая пикантные новости в соседних поместьях, Джейн из-за недостатка ума не могла догадаться, какие именно сведения нужны хозяйке.
– Миссис Бидли не делала из этого тайну. – В стараниях доставить удовольствие хозяйке Джейн говорила то, что, как ей казалось, хотела услышать баронесса. Но у Кэтрин была тяжелая рука, поэтому она сделала это лишь однажды. – Миссис Би говорит, что мисс Рен отправилась в Бат купить шелк для маленьких мисс. – Джейн вздохнула. – Шелк такая красивая ткань, правда?
– Это к делу не относится. Что еще сказала миссис Бидли о мисс Рен?
– Она ждет ее назад со дня на день. – Горничная оживилась, вспомнив их разговор. – Лорд Дрейк беспокоится, как запертый жеребец, говорит миссис Би, он может поехать в Бат, чтобы узнать, не случилось ли чего с ней, если она вскоре не вернется. О, и миссис Бидли очень благодарит вас за розмарин. У нее он почти кончился…
– Не отвлекайся, девушка. Когда, она говорит, лорд Дрейк может уехать?
– Я не помню, чтобы она точно назвала день. Она просто сказала, что скоро.
– И лорд Дрейк не выбрал никого из молодых леди, за которыми ухаживал? – допытывалась Кэтрин. – Не сделал никому предложения?
– Нет, и разве это все не удивительно? – Глаза у Джейн округлились, как у оперившейся совы. – Похоже, без руководства мисс Рен он даже не обращает на них внимания. Тут любой удивится, не так ли? Миссис Бидли говорит, что мисс Рен нет смысла беспокоиться насчет платьев для свадьбы, о которой еще нет и речи. Конечно, я не такой человек, чтобы спрашивать, что у его милости на уме, но…
– Разумеется! В твоем ничтожном мозгу нет места для собственных мыслей. Даже не старайся понять, девушка, – произнесла Кэтрин, глядя свысока на горничную. – Пока все.
Она махнула рукой и вернулась к толстой бухгалтерской книге. Хью снова приуменьшил их доход на значительную сумму. Но сейчас ей следует заняться другим.
– Эй, ты, – позвала она Джейн, прежде чем та выскочила из комнаты. – Найди лорда Кармантла и скажи, что я хочу немедленно видеть его.
В другое время печальное состояние финансовых дел привело бы Кэтрин в ярость, но теперь она была уверена, что скоро их положение изменится к лучшему. И все же Хью не мешает знать, что она беспокоится. Кэтрин даже голову не подняла, услышав его шаги.
– Что за… только не начинай опять. Ведь я же тебе сказал, чтобы ты не беспокоилась насчет этих дел?
– По-моему, кто-то должен о них беспокоиться, – чопорно произнесла она. – Тем не менее, я не хочу обсуждать с тобой наш гроссбух. Ты послал ту записку Сесилу Одбоди, как я тебе говорила?
– Да, хотя не понимаю, зачем он должен следить за домом стареющей шлюхи?
– Изабелла Рен не шлюха. Она куртизанка. Но человек с полным отсутствием проницательности, как ты, не может понять разницу. Любая женщина может раздвинуть ноги, однако лишь очень немногие способны ослепить мужчину за пределами будуара. Впрочем, нас интересует не она, а Гейбриел Дрейк. Я случайно узнала, что скоро барон появится у дверей прекрасной Рен.
– В Лондоне? Дрейк не сумасшедший. Ты знаешь, что сказал Одбоди. Если Гейбриел окажется в пределах города, он даже оглянуться не успеет, как ему наденут пеньковый галстук. Лондон для него – смертный приговор.
– И тем не менее он там будет, запомни мои слова. А пока ты должен ехать к Одбоди, чтобы оказаться рядом с ним, когда произойдет арест. Ты не справился с его последним заданием. Нельзя допустить, чтобы этот ничтожный червь считал, что все сделано им самим. Если ты будешь там, когда Гейбриела повесят, мистер Одбоди не сможет отрицать твою заслугу. Я уже приказала оседлать твоего коня и положить все необходимое. Ты едешь через час.
Хью недовольно скривился:
– Я не могу сейчас уехать. Завтра приезжает Линли. Охота в этом сезоне отличная, у нашей южной границы видели замечательного оленя-самца.
– Приезжает виконт Линли? – промурлыкала Кэтрин, вспомнив о неиспользованном мочевом пузыре ягненка. – Не беспокойся. Полагаю, я смогу развлечь его сиятельство до твоего возвращения.
После недельного путешествия Жаклин наконец увидела перед собой шпили Лондона. Она была довольна, что ее хитрость удалась. Если даже Гейбриел заподозрит, что ее поездка в Бат слишком затянулась, и отправится ее искать, то поедет не в том направлении.
А со временем он поймет, что все к лучшему.
Но сердце восставало против доводов рассудка. Жаклин вспомнила, что ей однажды сказала мать. Тогда это представлялось бессмысленным: «Сердце – то, чем нужно долго пренебрегать, чтобы оно перестало иметь значение».
Ее мать явный прагматик. Жаклин расправила плечи. Дочь Изабеллы тоже могла быть практичной.
Изабелла Рен жила в Чарлз-Корте, недалеко от Стрэнда. Это не Мейфэр, фешенебельный район, где жили члены парламента и знать, но все же уровнем выше торгового квартала Чипсайд. Много лет прошло с тех пор, как Жаклин последний раз заходила к матери, еще до работы в Драгон-Керне. Пока она ехала в двуколке по кривым улицам, ей пришлось неоднократно спрашивать дорогу.
К несчастью, она получала разные ответы, видимо, было несколько дорог, ведущих к матери… и ни одной прямой.
Услышав звон курантов Вестминстера, она смогла ориентироваться самостоятельно. Уже начало темнеть, факельщики спешили осветить дорогу богатым прохожим, а съемщики домов вешали на свои двери обязательные фонари.
Жаклин свернула на булыжную мостовую улицы с трехэтажными домами из красного кирпича, с белой отделкой и весело дымящими трубами, как будто на крыше сидели английские джентльмены, курящие вечернюю трубку.
Наконец Жаклин остановилась перед домом с зеленой дверью и замысловатым витражом в форме веера. Из-за необыкновенного украшения Изабелла называла свой дом «Павлиньим домом» – хитрый намек на вереницу щеголей и денди, с удивительным постоянством входивших в зеленую дверь.
– Мадемуазель Жаклин, это вы? – приветствовала ее у двери Нанетта, французская служанка ее матери. – Сколько лет минуло, cherie, мадам будет очень рада. Оставьте двуколку, Джером позаботится о вашем багаже. Сюда, пожалуйста.
Сжимая дорожную сумку, Жаклин последовала за служанкой в гостиную матери. Изабелла сидела за письменным столом с пером в руке, глядя на лежащее перед ней письмо. Жаклин никогда раньше не видела, чтобы она носила пенсне.
Мать все еще была красавицей, но при свете канделябра ее лицо казалось бледным, хотя она не пользовалась рисовой пудрой. И не носила парик… Ее собственные волосы, собранные в узел с тугими локонами, украшали серебряные подвески. Длинная шея, когда-то предмет зависти женской половины Лондона, осталась почти такой же совершенной, лишь с мельчайшим намеком на увядание кожи. Судя по домашнему платью, Изабелла выходить не собиралась, значит, сегодня вечером не предвиделось ни бала, ни оперы.
Словно почувствовав на себе взгляд, Изабелла подняла голову. Ее улыбка стерла все представления о возрасте.
– Жаклин, дорогая! Какой восхитительный сюрприз! – Изабелла бросилась к ней с протянутыми руками. По французскому обычаю поцеловала воздух у каждой щеки, затем отступила на шаг и оглядела дочь: – Немного устала с дороги. Но Господи, как ты повзрослела.
– Благодарю, мама.
– О нет. Вдруг нас кто-нибудь услышит и поймет, насколько я стара, раз у меня взрослая дочь? – спросила Изабелла с огоньком в фиолетовых глазах. – Зови меня по имени.
– Как тебе угодно, Изабелла, – ответила Жаклин.
Ей не хотелось говорить. Не хотелось думать. Она хотела горячую ванну, горячую еду и чистую постель, именно в таком порядке. Но лучше сразу выложить новости.
– А теперь подумай, что скажут люди через несколько месяцев, когда поймут, что ты достаточно стара, чтобы стать бабушкой.
Изабелла окинула проницательным взглядом ее фигуру:
– Вряд ли ты прячешь своего мужа в этой сумке, дорогая?
Жаклин покачала головой. Слезы она уже выплакала, а мать не обрушится на нее с обвинениями. Изабелла любила говорить, что люди намного легче прощают грехи, напоминающие их собственные. Но это не мешало Жаклин мысленно проклинать себя за то, что она, бездумно отдавшись страсти, теперь оказалась в затруднительном положении.
Вздохнув, Изабелла обняла ее:
– В таком случае, дорогая, зови меня лучше матерью.